Сто баксов

POV Элисон       »… когда он находился рядом со мной, я ощущала какое-то странное чувство эмоционального подъёма. Не всегда эмоции были положительными, но можно точно сказать, что я зависела от этих всплесков. Хотелось всё больше. Да, чёрт, я, свихнутая я, хотела, чтобы Оливер был со мной рядом! Я ненавижу себя за это. Это любовь? Это та вот блядская любовь, которая мне сейчас нахер не сдалась? Нет, это не любовь, это какое-то расстройство… […]… нужно напоминание, чтоб выдрать и сжечь этот листок. Зачем я это пишу?.. И да. Жутко хочется спать…» Мой почерк. Мои идиотские рисунки глаз на полях. Мой дневник. И Оливер со сверкающими усмешкой (насмешкой) глазами. Можно ли представить картину смешнее и глупее?       — Теперь, когда все ушли, может, ты скажешь мне хоть слово? — спросил Оливер. Оливер… Хотелось бы сейчас же назвать его мразью, ударить, выгнать. Как обычно. Но он, чёрт, он увидел мои чёртовы писульки. Чёрт. Чёрт!       — Элисон?       Да ты заткнёшься, Оливер?!       Да, сейчас я молча сидела на полу, листала проклятый блокнот, перечитывала всё… Погодите, не всё: только то, что написала об этом идиотском Мейсоне. О, вот дата, когда я растрепала ему о Рее. »…когда я сказала ему обо всём, стало немного лучше, хотя поначалу казалось, что, рассказав это, я впаду в депрессию, как тогда…»       Здесь день, когда мы пили. Такой жуткий почерк, видимо, потому что он смотрел на меня, а я отчаянно пыталась притворяться спящей и не палиться. И да. В мою голову ударил виски.       »…готова поклясться, не так уж и плох этот алкаш. По крайней мере, сегодня мы на равных: я так же упилась».       Бросила взгляд на случайную страницу.       «Оливер».       «Оливер!»       «Блядский Оливер!»       Действительно, блядский Оливер! Везде ты, сука, Оливер: на каждой странице дневника, в университете, в голове. Знаю, что ты сейчас, блядь, окажешься в моём сердце! Или ты уже?..       Остановись…       — Элисон?..       — Заткнись.       — Элис, просто…       — Не называй меня Элис! — Сейчас мне захотелось его убить. Ненавижу, когда он зовёт меня так… Хотя. Чёрт, он и раньше меня так звал, но я не обращала внимания. Как? Нужно вырвать себе сердце и вместе с ним — эту заразу.       -…просто не перебивай меня, дай договорить. Просто ответь: это правда? То, что ты писала там? — осторожно спрашивал он. Псевдоосторожно. На самом деле он давил на меня, как давят осаждающие крепость — просто сидят тихо вокруг, но ресурсы медленно кончаются. Моя душа утекает из пяток, как из чайника вода.       — Нет.       — Думаю, что да.       — Мудак.       — Элис, это не решит проблемы. Мне просто хочется узнать, что ты на самом деле чувствуешь ко мне.       — Отвращение, — ответила я шипяще. Внутри меня что-то содрогнулось. Я говорила, что пора вырвать мне сердце?       — Почему-то ни на одной странице я не увидел подобного к: «Оливер — жалкий человек, не вызывающий ничего, кроме жалости и отвращения…»? Ну, как вариант, — после этих слов его губы изогнулись в омерзительно сладкой улыбке. Это, конечно, взбесило. И неожиданно, вовремя, к тому же, пробудило меня: я опомнилась и осознала, что надо сказать.       — А почему я должна сейчас отвечать на твои вопросы? Разве это я прочитала чужой дневник? Разве я сейчас треплю нервы и так донельзя психически неустойчивой девушке? Зачем было лезть в мой дневник? Всё, не отвечай. Просто убирайся из моего дома. Выметайся! Срочно! Мейсон так изящно промолчал, что захотелось удавить его в его же грязной крови. Я почувствовала, что в струны в моём сердце рвались одна за другой. Вообще, зачем придумали сердце? Чтобы оно перекачивало кровь по телу? Или всё же чтобы чувствовать всё то дерьмо, называемое любовью? Второе — полный бред. Кто бы специально придумывал орган для того, чтобы страдать? По сути, любовь — это уродство. Порок. Отвратительный вырост где-то в мозгу. Или на печени… Стоп. О какой любви я говорю?.. Почему я думаю о любви?.. Ну вот, пока думала, пока бесцельно смотрела в дневник, Оливер спустился на пол и сел возле меня. Хотелось его ударить, но внутри что-то останавливало.       — Хм. Выметайся. Элис, успокойся, что случилось — то случилось. Ты ведь даже не знаешь, как я к этому отнёсся.       — Ничего не случилось? Правда? Ты так уверен? — сорвалась на крик я. — Ты, сука, прочитал мой дневник! Всё ещё ничего не случилось, думаешь? Следующей секунды я повернулась и отчаянно ударила Оливера блокнотом по голове. Не один раз. Ударив раз пять (или шесть), (или семь), я почувствовала странное и вместе с тем приятное чувство удовлетворения. Впрочем, не странное — я давно хотела набить эту самодовольную морду. Только не подворачивалось удачного случая — но вот он! Я вошла в азарт, замахнулась, чтобы ударить ещё, но Оливер перехватил мою руку и обхватил меня. Я задёргалась, забилась, почти вырвалась, но он сделал то, на что он только и был способен.       Да, я сказала о поцелуе. Он притянул меня к себе, жадно впился в губы, обкусал их мне до крови. Я мычала, пыталась спихнуть его с себя, но он был тяжёлым, широкая грудь — крепкой, а дыхание — таким горячим, что я невольно стала вторить ему, а когда он почти отстранился ему, я шумно выдохнула. Выдох прозвучал как стон. Блядь, я действительно стону как шлюха! Ненавижу себя! Впрочем, сейчас моя плоть слишком горела, чтобы оставить место ненависти. Я не могла говорить, только и всего, что, будучи уже поваленной на пол, выдавила жалкое:       — Зачем?       — Не говори ничего. Так надо.       Остатки здравого смысла потерялись… да не осталось никакого здравого смысла. Я не думала. Да и похуй уже: он окончательно сломал меня. Но это не значит, что я против.»