Ошибка

Магнус был уверен в том, что не может доверять своему отцу, ещё с самого-самого детства. Он помнил о том, как Кровавый Король оставил кровавый порез на его щеке, и помнил, как тот повторил в очередной раз, что Дамора никогда не будут идти по другому пути. А ещё – помнил подсыпанный в бокал дедушке Лукасу яд, и как погасли карие глаза последнего доброго короля Лимероса. …А ещё Магнус помнил о том, что, уезжая в маленький боевой поход, оставлял свою мать если не счастливой, то хотя бы здоровой; а теперь его желание быть таким, чтобы отец гордился им, гасло вместе с теплом в её глазах. Позавчера Гай рассказал ему о пророчестве. Рассказал, что Лисандра ему не родная. Сказал, что следует наблюдать за нею, пока та наконец-то не пробудит свой дар, и если это случится, то вся Митика станет цельной под эгидой Кровавого Короля. Ему это было нужно, но на пути становилось слишком много препятствий; и только позавчера вечером Магнус подумал, что, возможно, одним из таких препятствий и стала Альтия Дамора. Королева, идеальная королева, пусть и холодная, словно весь лимерийский лёд, пусть и не тающая, будто бы была из камня, что уже несколько недель не выходила из своих покоев. Позавчера он вернулся к Люции, чтобы забрать её – и как раз вовремя. Сомнений не оставалось; она была колдуньей из пророчества, которую искал Гай Дамора, и которую Гай Дамора никогда не отыщет. А сегодня Магнус внезапно осознал, что слишком подозрительно то, что его мать не покидает свои палаты. Она должна была бы показаться пред ясные очи своего народа, она не могла просто так игнорировать королевские обязанности. …Увлечение даром Люции и ею самой было слишком сильным, чтобы он думал о матери, а теперь, когда пришло время, возможно, было уже слишком поздно. Магнус, не медля, открыл дверь, но увидел лишь бледных служанок, что ставили Альтии на лоб холодный компресс. - Сын мой. Её голос прозвучал неожиданно слабо, словно женщина потеряла всё, что только было в ней, рассыпала собственную силу где-то в пустоте и больше не имела ни единого шанса вернуть всё это. Она будто бы стала хрустальной, почти светилась, и, лёжа в кровати, бледнела с каждым мгновением. Королева Лимероса таяла на глазах, а Гай, пусть знал об этом, ничего не сказал своему сыну. И у Магнуса был лишь один ответ на немые вопросы в своей голове – отец промолчал потому, что не хотел, будто бы его сын понял, что именно Кровавый Король виноват в смерти своей королевы. - Матушка, - голос Магнуса не дрогнул, но было видно, что он понимал – матери конец. Он помнил этот яд, помнил, как у него на глазах угас его родной дедушка, и как Гай улыбнулся своему сыну, словно напоминая ему о том, что тот должен его поддерживать. Кровавый Король убил своего отца; почему-то впервые Магнус подумал, что если он желает стать таким, как отец, то должен совершать поступки, что соответствовали бы подобному. Альтия не заставила себя улыбнуться и не посмотрела на сына ласково; нет, во взгляде её бледно-голубых, почти бесцветных глаз был призыв к тому, чтобы действовать. Она давала своё соглашение на какой-то пока что не сотворённый поступок своего сына, подталкивала его к этому и раз за разом мысленно повторяла, что он должен. Должен совершить то, о чём она сейчас говорила. - Ты будешь править, - её голос прозвучал хрипловато; Магнус и прежде был уверен в том, что он, как наследник, получит когда-то трон, но мать словно настаивала, что сделать это нужно прямо сейчас. Она тяжело дышала, словно пыталась победить удушье, но не получалось; складывалось такое впечатление, что смерть стояла уже на пороге. Служанки подались вперёд, пытаясь помочь королеве, но Магнус жестом указал им на дверь; никто не должен был услышать этот разговор, никто не должен был узнать, о чём именно говорила королева, к чему она призывала и что требовала совершить. Нет, сейчас следовало помнить о том, что только тайна может привести к успеху; и он эту тайну сохранит. Когда наконец-то в комнате никого не осталось, Магнус подался вперёд, будто бы говоря матери, что она не должна говорить громко. Ведь королева и так пыталась из последних сил, словно надеясь на то, что что-то сейчас изменится. - Ты должен… - она не позволила себе закашляться, подавив порыв. – Ты должен стать королём, Магнус, раньше, чем… Раньше, чем Гай получит то, что хочет, - её глаза стали ещё более светлыми, как и у дедушки тогда, много лет назад. Альтия протянула руку, прикоснувшись к полосе на его щеке, к шраму, оставленному отцом. - Я не могу стать королём, ведь отец жив и правит. - Когда твой отец получит бессмертие… - она задохнулась от боли, но, впрочем, старалась не показывать этого, как и игнорировать слабость, что окутала её сплошной волной. – Когда он получит бессмертие, ему не нужен будет наследник. Наследник – это всегда опасность. Кровавый Король собирается жить вечно – вот о чём говорила его мать, умирая. Она ещё раз вздохнула, а после закашлялась – но кровавые капли так и не оказались на платке. Женщина обмякла; она постарела на несколько десятков лет за последнее время, за те дни, что его не было, и глаза Альтии Дамора стали белы-белы. Она больше не сопротивлялась смерти, и та превратила её в что-то восковое и отвратительное; но Магнус знал, что мама не могла сопротивляться. Его мать умерла, но он пришёл вовремя – вовремя, чтобы услышать от неё последний приказ. Она говорила, что он должен править, что у него нет выбора, и он не отступится просто так. Он не согласится с тем, чтобы просто так дождаться мгновения могущества отца; Кровавому Королю пора на покой. Если дедушка Лукас прожил так мало – а ведь он был таким хорошим правителем!.. Ему не нужен Оранос. Но лимерийский трон будет принадлежать ему. Даже не потому, что он мечтает о власти, а потому, что смерть матери зажгла месть в его душе.