Капля воображения.

Герой: Никлаус. Рейтинг: R. Говорят, что человек — самое ничтожное существо из всех, будто его жизнь не стоит и медного гроша, а отнять ее можно также легко, как и выпить стакан воды утром. Тебе от этого невозможно смешно, но стоит упустить тот факт, что ты близка к истерическому психозу как никогда. В твоей жизни за последнее время произошла череда событий, которая медленно, крупица за крупицей, разрушает тебя, поглощает во тьму с головой, заставляя вожделеть нежелаемое. Ты погрязла в терпкой лжи, литрах янтарной жидкости по вечерам, но что хуже всего — в ладонях чудовища, коего ты никогда раньше не встречала. Если мрак и имеет имя, то его будут звать Клаус Майклсон, не иначе. Ты ненавидишь его всеми фибрами душами, каждой клеточкой тела, кажется, столько ярости к одной персоне в тебе отродясь не было. Когда ты успела превратиться в нервного параноика, что срывается на всех и вся? Твое подсознание в ту же секунду выдает тебе точный ответ. Это было несколько месяцев назад, когда еще ты не знала большей горести, чем односторонняя любовь. Двадцать второе ноября, несколькими месяцами ранее: Ты жадно хватаешь ртом воздух, которого в твоих легких катастрофически не хватает, но останавливаться тебе ни в коем случае нельзя, ведь ты можешь потерять все, что тебе действительно дорого в одночасье. Наконец, ты добегаешь до нужного дома, влетаешь в него и сразу же слышишь истошные вопли со второго этажа. Ты готова под землю провалиться, только бы не слышать этих нечеловеческих криков. Перепрыгивая через несколько ступенек, ты врываешься в комнату и тут же закрываешь себе рот рукой, ведь иначе ты просто завопишь во всю глотку. Перед тобой отнюдь не самая приятная картина: Олливер, твой Олливер, красивый парень с приятными чертами лица и отменной шевелюрой, сейчас привязан к стулу, а такое любимое лицо уже и не узнать за многочисленными ссадинами и запекшейся кровью, которая покрывает три четверти его тела. Тебе до трясучки страшно, но ты ведь жизнь ради него готова отдать, именно поэтому ты бежишь к мужчине, который прекрасно тебе знаком и толкаешь его со всей дури. А на его лице все та же хорошо знакомая тебе язвительная улыбка, от которой буквально все внутренности сводит. Ему совсем не больно, даже приятно, скорее, ведь Он хочет Тебя. А Майклсон из тех парней, кто привыкли всегда добиваться желаемого. Ты знаешь, что в пытках Олли есть и доля твоей вины, ты уж слишком грубо отказала Клаусу, но его точеные слова до сих пор сидят в твоей голове, заставляя трепетать каждый раз: « наступит день, дорогуша, ты сама прибежишь ко мне и будешь умолять, чтобы я овладел тобой, помяни мое слово». Тогда ты расхохоталась на весь бар, хоть смех у тебя и был звонким, чистым, но для собеседника был словно отрезвляющая пощечина. Ты вдруг понимаешь, что с тех пор больше его и не видела. А сукин сын в это время продумывал планы по отмщению. И что говорить, попал он в самое яблочко. Ты вновь подходишь к нему, цепкими пальчиками хватаешь за атласную ткань рубашки и тянешь к себе, грубо накрывая его пухловатые губы своими. Твой язык умело исследует его рот, тягуче проводя по небу, заставляя вырвать у него едва слышный стон. Твои поцелуи сладки, словно патока, а то, что он мечтал об этом моменте почти с самого вашего знакомства, лишь подливает масла в огонь. Клаус не остается в долгу, хватает тебя за волосы, заставляя тем самым всем телом прижаться к нему, а ты беспрекословно подчиняешься, ведь спасти возлюбленного для тебя гораздо важнее собственной гордости. — Ты этого хотел, Никлаус? — ты разрываешь поцелуй, но не отходишь от него не на шаг, специально сводя ему голову своим развязным полушепотом. Майклсон молчит, после чего совсем неожиданно для тебя, отходит на приличное расстояние и возвращается к Олливеру. Ты напрягаешься всем телом, кулаки сжимаешь настолько сильно, что костяшки моментально белеют. Ты ведь думала, что мужчина в твоей полной и безоговорочной власти, но ты совсем не учла тот факт, что ему тысяча лет и тот уже давно привык к таким выходкам женщин, как бы желанны они не были. — Да, Т/и, работать ртом ты умеешь, — самодовольно усмехается тот, проводя рукой по лицу Твоего парня, отчего ты приходишь в ярость, — жаль только, что малыш Олли этого уже никогда не узнает.  — Клаус, пожалуйста, — твои губы уже дрожат, а недавняя решимость куда-то испарилась, оставляя тебе одну с бушующим в крови страхом, — умоляю тебя, не убивай его. — Ты знаешь, чего я хочу, — первородный наклоняет голову вбок, будто глазами изучает, да только все в нем кричит о безумии и жестокости, от которой тебя воротит, — скажи это и я смилуюсь. — Я хочу быть твоей, Никлаус, — ты прикрываешь глаза, чтобы слезы горечи и досады не покатились из твоих глазниц, чего-чего, а такой радости ты ему точно не доставишь, — делай со мной все, что захочешь, только отпусти Олливера. Ты не можешь кинуть даже и малейшего взгляда, потому что ты слабая и никчемная, тебе элементарно боязно взглянуть на реакцию гибрида. Но тут же чувствуешь руки на собственной талии и принимаешь это за согласие. Ты рада и расстроена одновременно, но все же мимолетное счастье за то, что жизни друга больше ничего не угрожает, приводит тебя в состояние некого спокойствия, если так можно высказаться в твоей ситуации. — Открой глаза, — чуть ли не рычит Майклсон, одной рукой больно сжимая твое лицо и заставляя смотреть прямо в его зрачки, где демоны мужчины заметны больше всего, — ты больше никогда не посмеешь отказать мне, дорогуша, иначе больше милосердия ты не увидишь. — Ублюдок, — отрезаешь ты, выплевывая эти слова ему в лицо и замечая, что вы уже в другой комнате, — что ты с ним сделал? — Как грубо, — качает головой мужчина, после чего разрывает на тебе рубашку, пуговицы которой сиюминутно разлетаются по всему помещению, — похоже, инстинкт самосохранения у тебя отсутствует напрочь. Твоя грудь грузно вздымается и опускается, а дыхание сбивается, ведь на тебе осталось лишь ажурное белое белье, купленное в небольшом провинциальном городке близ Парижа. Оно было твоим любимым, но после сегодняшней ночи, ты непременно избавишься от него, как и от всей одежды, впрочем. Если она к утру у тебя еще останется. Никлаус больно сжимает твою грудь, ты кусаешь губы, только бы не заскулить от неприязни. Тебе противно и мерзко от каждого прикосновения, а тот получает истинное удовлетворение. Его руки блуждают везде, не встречая сопротивления. Ты просто терпишь и ждешь, пока это все наконец закончится. — Забудь о том, кто я такой и получай удовольствие, — внушает тот тебе, когда замечает твое глубочайшее равнодушие на происходящее. Ты не понимаешь, в чем дело, но отчего-то тебя так влечет к Майксону, что и словами не описать. Ты смотришь на его полуоткрытые губы и тут же сметаешь их в жарком поцелуе, бесцеремонно вторгаясь языком в чужой рот. Мужчина подхватывает тебя за ягодицы, ты обхватываешь его торс ногами, сделав несколько движений тазом, от которых Клаусу невольно пришлось задержать дыхание. Первородный покрывает шею мокрыми поцелуями, спускаясь ниже и ниже, доходя до ложбинки грудей. Ты самовольно помогаешь избавиться от бюстгальтера, который был единственной преградой к желанной плоти. Клаус расплывается в довольной усмешке, ну что сказать, твое тело ведь близко к совершенному. Одной рукой он все еще держит тебя за упругую задницу, а другой касается пышной груди, массируя ее шероховатыми ладонями. Ты издаешь стон, руками путаясь в его волосах и выгибаясь настолько сильно, насколько ты вообще можешь, ведь его ласки — это все, что тебя сейчас волнует. У него получается завести тебя самыми незамысловатыми движениями, даже и не прилагая больших усилий. Наигравшись с твоей грудью, парень неторопливо продолжает спускаться к низу твоего живота, тот кладет указательный палец в твои распахнутые от бешеного желания губы, ты тут же облизываешь его несколько раз языком, замечая, как у Ника потемнели глаза. Майклсон усаживает тебя на близ стоящую тумбочку, разводя твои ноги и удобно устраиваясь между ними. Тот избавляет тебя от джинсовых шорт, после чего отодвигает краешек белья и вставляется палец, активно начиная двигать им внутри тебя. Иногда тебе кажется, что собственные стоны можно услышать далеко за пределами дома, когда тот добавляет еще палец, ты просто не выдерживаешь, тебе слишком хорошо, и ты совсем не понимаешь, почему раньше не позволяла Клаусу делать такие вещи с собой. — Господи, прекрати, — сквозь стоны шепчешь ты, зная, что он все прекрасно слышит, — сделай это, я больше не могу, Клаус, пожалуйста, сделай.… Твои стоны ласкают его острый слух, ему настолько нравится твой голос, что он не спешит выполнять твою просьбу, а лишь наоборот, терзает тебя, дразнит, хочет подольше наслаждаться подобным созвучием звуков. Ты позволяешь это, ведь сил на противостояние у тебя нет. Когда, по его мнению, он хорошо подготовил тебя к предстоящему, то тот грубо вторгается в тебя, наращивая темп с каждым толчком. Ты обхватываешь его за шею, прижимая ближе к себе, а тот в ответ на сие действие издает то ли рык, то ли стон, ты не понимаешь, но хорошо чувствуешь, как Майклсон напрягается и дергается внутри тебя. Ты канешь в немыслимом удовольствии, понимая, что скоро перейдешь границу. Для себя ты вдруг неосознанно понимаешь, что это был лучший секс в твоей жизни. Ты так и замираешь, когда Ник делает последние толчки, ведь разрядка приходит незамедлительно. Ты шепчешь его имя прямо в чужие губы, а он хватает тебя за бедра, и вы уже продолжаете на огромной кровати с шелковыми простынями. Первородный все так же жестко вбивал твое тело в мягкий матрас, лишь добивая чувственными прикосновениями к груди. У тебя уже слегка кружилась голова от приятной истомы, поэтому в последний раз выкрикнув его имя, ты отключаешься. Наше время: Горькие воспоминания крепко укоренились в корке мозга, ты помнишь каждую деталь вашей первой ночи, помнишь, как тебе было хорошо и как глотка болела от всепоглощающих стонов. Ты уже запуталась в этом всем, не понимаешь, когда тот внушает тебе, а когда переспать с ним — это твое решение. Все это уже в порядке вещей, как бы ты не хотела скрыться, Майклсон, словно ищейка, цепной пес, каждый раз находит и делает все, что заблагорассудится. Ты топишь это в литрах рома и виски каждый вечер, ведь так тебе легче. Ты пропускаешь последнюю стопку и даже не успеваешь кинуть пару радужных банкнот, как чьи-то руки смыкаются сплошным кольцом вокруг тебя. Ты поворачиваешься и видишь перед собой Дьявола. — Клаус.