Из пепла возрождается лишь феникс...

Нет, этого не может быть. Я тупо пялился на его аватарку и не мог поверить глазам. Прошло всего 5 дней с того нашего последнего разговора, а он уже сосется с этой шлюхой: — Не может. Этого. Быть! В дверном проеме появилась рыжая башка: — Жук, нам выходить через… — Отвали! Башка исчезла. Как это? Он ведь говорил мне, что любит и вообще, я же видел, что он не врал. Хм, хорошо. У меня ведь есть Есенин, о чем я вообще думаю? — Есь, иди сюда, — тот сидел на диване и поглядывал на часы, — мы сегодня никуда не торопимся. В тот день я впервые ударил его. Я трахал его, вбивая в диван и удерживая правой рукой за рыжую шевелюру, и вот, практически на самом пике, я прижался к нему, плохо понимая, зачем вообще это делаю и прошептал: — Ты ведь будешь теперь моим дохлым вороном, да? — он не отвечал, я повел бедрами и остановился, — ответь мне. — Жуууков… — Есь развернул ко мне бледное лицо, — давай поговорим о твоих фетишах позже… О фетишах, значит. Сука. — Отвечай! — толчок. Еще один. Лицо Есенина исказила мерзкая гримаса: — Я вполне живой, и ооо…давай, еще…совсем не ворон, ты больной что… Я ударил его ровно в висок. Когда я кончил, он все еще был без сознания. «Будешь» — прошептал я ему на ухо, и вышел. Так мерзко на душе мне давно не было. — Ну что же ты так напился-то? — я глажу его, точнее, моя рука сама его гладит по волосам цвета вороного крыла, я вообще здесь не причем, черт возьми. «Остановись!» думаю я, но почему-то утыкаюсь ему в шею и вздыхаю. — А твое какое дело, собственно? — он мотает головой, но внезапно стонет и вжимается лбом мне в руку. Лоб горячий. Черт. — Еще и болеешь, — вздыхаю я ему в шею и отстраняюсь, — и валяешься на земле почти голый. — Да нет, голова болит просто, — резко отвечает мне он, поднимая глаза, — какого хрена ты здесь забыл? — Сейчас, я… Минуту, — ставлю на землю сумку и начинаю в ней рыться. Пакетик. Пачка сока. Наручники. Да где же… — Мне ничего от тебя не нужно, — отрывисто шепчет Баль и выныривает из-под моей руки, но вновь не справляется с приступом головной боли, и стонет, согнувшись в три погибели. — Баль, я… — А вот, нашел. И пачка сока кстати. Что я хотел сказать? Ах да, свадьба. — Свадьба. Тьфу, в смысле. Поздравляю. И вновь грудь сжимают изнутри тиски. Я какой-то больной немного, может, день тяжелый был? — Спасибо, — равнодушно отвечает он. Сердце опять пропускает удар, — Как с Есениным? — Отлично, — говорю я и понимаю, что что-то явно идет не так. Нет, нужно сказать правду, иначе я не прощу себе этого, — Я с ним расстался. Бальзак хмыкает и возвращает мне коробку с соком: — А что так? — А вот так, — цежу сквозь сжатые зубы я. Еще скажи, что ты его любишь, идиот. Итак уже откровенно пялюсь на его ухмылку, а в голове щелкает: «Поцеловать. Поцеловать». — Жуков, ты идиот, — Баль явно развлекается, а я растерянно моргаю и смотрю ему в глаза, — Ты из-за него потерял такого друга, как я, — улыбка становится хищной и он проводит мне пальцем по щеке. Я резко выдыхаю и хватаю его за руку: — Я очень сожалею об этом, черт, — если он не перестанет так ухмыляться, я точно его поцелую… Похоже, тело абсолютно меня не слушается, потому что вопреки сигналам мозга, я начинаю тянуться к нему, и… Тут все заканчивается. Баль отодвигается от меня, а в глазах его горит нехороший огонек: — Ты мне противен, — поводит плечами и добавляет, — один раз — не пидорас. И еще, если ты не понял, я женюсь. Ты предлагаешь мне променять прекрасное женское тело, — кивок в мою сторону, — на тебя? Снова на один раз? — Не на один, — бурчу я, бездумно пялясь на собственную руку. Действительно, в крови. И не только рука, — Прости, не суть, я наверное пойду. — Ах, даже не на один? — он смеется, а мне хочется его ударить, а еще лучше, себя с крыши какой-нибудь выкинуть, поэтому, чтобы не наделать глупостей, я вскакиваю и хватаю сумку: — Забудь, ладно? Я не собираюсь лезть в ваши отношения, это все, хм… Память. Я разворачиваюсь и ухожу, а в спину мне летят слова, от которых все внутри переворачивается и летит куда-то к чертям, я жмурюсь, киваю и убыстряю шаг. А в голове звенит и разрастается его хриплый голос: «Я надеюсь, мы больше никогда не увидимся.» — Ты сделал мне больно, — насупленный Есь стоял рядом со мной, рефлекторно сжимая кулаки. — Мне очень жаль, — Равнодушно ответил я. Какая забавная ситуация, Жуков, ты не только мудак, ты еще и чудовище, это надо же — вырубил своего партнера в процессе соития и оставил его на диване, спокойно уйдя курить на кухню. Более того, тебе не жаль. Нисколько. Это был один из самых сильных оргазмов в твоей жизни. — Ты кое-что забыл, — он что, штаны расстегивает? Я покосился на него — точно, расстегнул и подходит ко мне, а мне почему-то стало в тот момент очень мерзко: — Есь, я конечно сожалею и все такое, но прости, не сейчас. — Жуков, — он наклонился, обвел языком мне мочку уха и прошептал низко, хрипло, — посмотри, как я тебя хочу. Я перевел взгляд на его стоящий колом член и ничего не почувствовал. Я что, асексуал? Вот так, стал им в одно мгновение? А Есенин уже пробежал губами по моей шее и опускается ниже, расстегивая по ходу рубашку. Это начинает напрягать: — Послушай, ты! — я вскочил, схватил его за плечи и затряс, — Я не хочу, не хочу сейчас ничего, так сложно это понять? Оставь, черт возьми, меня в покое. Он как-то сразу сжался и заскулил. Когда он выбежал из дома, хлопнув дверью, я растянулся в комнате на диване и спокойно уснул. В тот раз мне впервые приснился этот странный сон. Но в тот раз картинка была размытая, просто здание, стена и небольшая щуплая фигура впереди. Я пытался выйти к ней, меня интуитивно туда тянуло, но не мог — вокруг ног плотно оплелись ветки какого-то растения. А человек впереди просто стоял и смотрел, и казалось, длилось это целую вечность — я пытался руками и ногами разорвать странные путы, а наблюдатель стоял на одном месте. Единственное, что он делал — поднимал периодически правую руку, на которой что-то блестело. В итоге я проснулся уже не на, а рядом с диваном, видимо пытаясь совладать с невидимым растением и в реальности.