Чай после долгой игры

      Киёши вёл Ханамию в квартиру молча и быстро, нарочно задерживая шаг, чтобы приноровиться к походке неожиданно нарисовавшегося гостя.       На заданный недовольным тоном вопрос про дурацкое молчание и проглоченный язык честно ответил: «Боюсь спугнуть».       После чего выслушал целую тираду о том, что он, Ханамия Макото, — не рыба, чтобы его можно было спугнуть, а если бы Киёши был рыбаком, то во всём Токио было бы не сыскать более стрёмного и беспонтового рыболова.       — Как, впрочем, и баскетболиста, — не преминул добавить Ханамия, гадко усмехнувшись. Киёши довольно вздохнул — всё было правильно и так, как надо. Ханамия не был бы собой, если бы вдруг стал милым и приятным собеседником. Собственно, тот факт, что он говорит гадости и идёт за Киёши, вцепившись в его ладонь в кармане пальто, радовал больше, чем если бы он просто заткнулся, пусть это и было бы логичнее. Но логика у Ханамии была своя, и Киёши радовался, что она такая вывернутая, — так было интереснее. Ханамия был заперт в небольшом пространстве с ним вдвоём, старики уехали к дальним родственникам погостить на несколько дней, поэтому Киёши почти ощущал себя охотником. Или по меньшей мере рыбаком. Причём совсем не таким уж беспонтовым, как изволил выразиться капитан Кирисаки Даичи.       Киёши открыл крашеную тёмно-зелёной краской дверь и почти втолкнул Ханамию внутрь, сразу же прижимая его к стене в узкой прихожей. Ханамия хрипло дышал сквозь зубы, и Киёши готов был поклясться, что, если бы не темнота, ненависть во взгляде Ханамии могла бы испепелить. Он щёлкнул выключателем, нащупав его справа, у вешалки, и убедился в своей правоте.       — Гладкие, — бездумно сказал Киёши, проводя пальцем по плотно сжатым губам. У него было такое ощущение, что он медитирует, причём в транс впадает по ходу дела, всего лишь глядя на искажённое лицо Ханамии так близко. Трогать его губы, а потом проводить пальцами ниже, по шее, забираясь под ворот белого тёплого свитера тоже было сродни гипнотическому обмороку, из которого не хотелось выпадать. Ханамия был идеальным сосудом для грязных мыслей и постыдных эмоций Киёши Теппея. Вернее, грязными и постыдными их посчитал бы любой из его друзей, а Хьюга бы ещё схватился за голову и пнул пару раз. А потом потащил к психиатру по доброте душевной и по праву друга и капитана команды. Но друзей и Хьюги, по счастью, не было рядом. А был только злой, полный ненависти Ханамия, который позволял гладить свои ключицы и одновременно пытался отодвинуться, прижимаясь спиной к стене. Киёши протянул руку и принялся расстёгивать на нём пальто. Распахнув полы, он неторопливо зафиксировал Ханамию на месте, навалившись всем телом. Неимоверно захотелось оказаться в таком же положении, но без одежды. Киёши честно попытался прогнать из головы картинку с голым Ханамией, стонущим под ним, но понял, что вряд ли сейчас сможет это сделать. Тёмная сторона Киёши Теппея, чувствуя своевременность момента и полную безнаказанность, не собиралась уступать. Мельком ужаснувшись, Киёши ещё сильнее вжал Ханамию в стену и тут же почувствовал прицельный и очень ощутимый пинок в колено, правда, другой ноги, не травмированной. Это отрезвило. В конце концов, Ханамия был в его распоряжении, разрешал, и позволял, и был простужен и слаб. А Киёши не был озабоченным идиотом, по крайней мере, он ещё мог держать себя в руках. Кроме того, пинался Ханамия со знанием дела, вкусом и хорошо рассчитанной силой удара. Было больно.       — Ты совсем охренел? — Ханамия смотрел удивлённо-брезгливо, нарочито широко распахнув глаза. — Думаешь, я позволю тебе меня лапать?       — Уже, — хрипло проговорил Киёши, продолжая водить ладонью по тёплой коже под белым свитером. — И перестань делать такое лицо, словно у тебя несварение. Не похоже.       Он опустил руку вниз и слегка сжал стояк Ханамии через джинсы. Ханамия со свистом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Ненавидеть Киёши и позволять ему трогать себя казалось единственным в данную минуту выходом. Ханамия всегда умел извлекать выгоду для себя в любой ситуации, но сейчас сознание замедленно обрабатывало информацию, заменяясь подсознательной подложкой. Подсознанию хотелось, чтобы Киёши не убирал руку. А потом секса. Ханамия плохо переносил всплеск собственных гормонов и стояк на Киёши, поэтому легче было объяснить всё слабостью тела, чем склонностью к идиоту, которого он ненавидел. Потому что либо пришлось бы признать, что он психопат-мазохист, либо отпустить себя и наконец получить то, чего он хотел уже давно. В теперешней патовой ситуации рациональность Ханамии подсказывала, что второй вариант, несомненно, звучит выигрышнее. Хотя бы даже просто для себя. К тому же он позволил себе принять ситуацию уже в тот момент, когда опустил руку в карман пальто Железного придурка и разрешил его языку хозяйничать у себя во рту. На словах картина была отвратительной, а по ощущениям — полным пиздецом. Потому что это было настолько хорошо, что у Ханамии не было связных слов, чтобы объяснить это самому себе.       Кроме того, Ханамия мог всегда ободрить себя тем, что у него на пару градусов повышена температура, а от этого недалеко и до погружения в забытье и бред. А верит этому кретин Киёши или нет — его личные половые трудности, с которыми пусть он справляется сам.       Ханамия расслабился, закрыв глаза, и осел в руках Киёши, давая тому возможность решить самому, что делать дальше.       — Ты хреново принимаешь гостей, — пробормотал он, глумливо улыбаясь. — Где обещанный чай и светские разговоры? Ладно, разговоры, тебе это недоступно, но вот чай можно было предложить, а не хватать меня за член.       — Одно другому не мешает, — Киёши внезапно лизнул Ханамию в щёку и потащил в свою комнату, на ходу снимая с него свитер. — Тебе надо согреться, сразу чай с мороза нельзя, заболеешь сильнее.       — Куда уже сильнее, — прошипел Ханамия, изнывая от недостатка прикосновений и объятый ненавистью от того, что не может обозначить этот постыдный для себя факт вслух.       — Вот и я говорю, — невпопад подытожил Киёши. Ноздри его едва заметно дрожали. Ханамии это неожиданно напомнило, как в каком-то фильме так же было с наркозависимыми. Быть наркотиком хренова Киёши Теппея оказалось неожиданно приятно.       Киёши тем временем аккуратно надавил на голые плечи гостя, укладывая его на узкую для двоих кровать.       В следующую минуту Ханамию чуть не подбросило на месте, когда Киёши уткнулся носом ему между ключицами, осторожно прихватывая тонкую кожу зубами и тут же зализывая укус. Позвоночник словно прострелило лёгким электрическим зарядом, а освобождённый от джинсовой ткани член оказался в широкой ладони сейриновской сволочи.       — Смотри на меня, — приказал Киёши, слегка сжимая пальцы. — Давно хотел это сделать.       — Трахнуть меня? — Ханамия сделал последнюю попытку отстоять себя, но было понятно, что Киёши прекрасно понимает, что к чему. — Не можешь победить на паркете, так хоть тут пытаешься? Так вот, зря стараешься, ничего у тебя не…       — Демон с тобой, Ханамия, заткнись уже наконец! — Киёши впился жёстким поцелуем в губы оторопевшего собеседника, словно разом потерял терпение. — Лежи и смотри на меня. А я буду делать то, что ты хочешь.       Ханамия попытался протестующе замычать, но язык Киёши влажно коснулся нёба, бесстыдно вылизывая рот, а пальцы чуть дрогнули и проехались вверх и вниз по стволу, находя нужный ритм.       — Я так устал ждать, когда смогу сделать это, — пробормотал Киёши, на мгновение отрываясь от губ Ханамии. — И перестань болтать гадости. Хотя бы сейчас. Потом всё скажешь.       — Разумеется, — последнее слово должно было остаться за Ханамией, пусть даже это было единственное, что он мог выдавить, проваливаясь в предоргазменную истому.       Рука Киёши и он сам были теми самыми рукой и придурком, которые полностью удовлетворяли в Ханамии потребность в любви и подлости, удерживая их в гармонии. Носитель вируса оказался и прививкой от него.       Ханамия растянул губы в злой улыбке, вцепившись одной ладонью в плечо лежащего на нем Киёши и комкая в другой простыни на кровати.       Он нашёл лекарство, от которого не возникает зависимости, потому что оно просто встраивается в кровеносную систему организма, становясь его частью.       По крайней мере, в ту секунду, когда Ханамия кончал, выгнув спину, он был уверен в этом абсолютно.       Ощущения того, что это разовый трах, которым всё закончится, не было и в помине.       А как оказалось, именно этого Ханамия боялся больше всего. ***       — Ты псих и полный извращенец, — капитан Кирисаки смотрел в потолок, чувствуя себя великолепно. Удовлетворение от двух полученных за последний час оргазмов было полным и всеобъемлющим, а то, что Киёши даже не позволил ему пальцем шевельнуть, взяв весь процесс на себя, настроило на снисходительный лад. — Отдрочил мне дважды и даже не трахнул, добренький Киёши.       — Не всё сразу, — Киёши лежал рядом, гладя Ханамию по голой спине. Его рука периодически соскальзывала ниже, причём именно в те моменты, когда Ханамия открывал рот, явно собираясь сказать какую-нибудь гадость. — Сначала вылечу.       — В смысле? — Ханамия слегка повернул голову, прищурившись. Хотелось понаблюдать и убедиться в правильности выводов.       — От простуды, — объяснил Киёши самым невинным тоном, уставившись на лежащего в кольце его рук Ханамию с искренней заботой. — Как минимум.       — А как максимум? — ощетинился капитан Кирисаки, чувствуя, что победа снова ускользает от него.       — А как максимум — у меня нет смазки, — объяснил Киёши, лучезарно улыбаясь. — И я слишком хочу сделать тебе хорошо, чтобы не думать об этом. Поэтому я сейчас поставлю чайник и будут разговоры. А может, и не будут, — чуть подумав, продолжил он, жадно глядя на взъерошенного и голого Ханамию. — Я еще не всё сделал, чтобы заставить тебя хорошенько пропотеть. И так как радикальные меры я принять не могу по причине отсутствия лубриканта, то будем добиваться желаемого другими способами.       Несколько минут слегка смутившийся от такой откровенности Ханамия молчал, искоса поглядывая на замершего Киёши, а потом медленно протянул руку к брошенным рядом с кроватью джинсам.       Насладившись тревожным вопросом в карих глазах напротив, он словно нехотя буркнул:       — Перестань пялиться таким щенячьим взглядом, противно же. Надо матери позвонить, что буду завтра.       — Тогда я иду ставить чайник, — лицо Киёши просветлело. — Я же гостеприимный хозяин.       — Надеюсь, ты не всех своих гостей так встречаешь? — Ханамия красноречиво посмотрел на оставшиеся капли спермы на животе.       — Только самых любимых, — заверил его Киёши, быстро проведя ладонью по щеке. — Самого.       Ханамия скривился, сделав вид, что его сейчас стошнит.       Удовольствие было полным, но Киёши знать об этом было совсем необязательно.       Ночной разговор за чаем обещал быть интересным.       Кроме того, сбегать за смазкой в ближайшую аптеку было делом нескольких минут.