Regnum

Только излишняя тонкость его стана, обвитого зеленой шёлковой тканью и слишком острые колени говорили о том, что ещё месяц назад он не был среди живых. Длинные волосы он покрасил в рыжий цвет — не потому, что они выцвели; он предпочитал выглядеть светловолосым — как большинство его народа. Что они ищут здесь, где в зарослях камышей недалеко от морского побережья плывут туманы? Им попадались заброшенные деревни, гниющие лодки, иногда — трупы коров и скелеты людей. И тут за поворотом дороги, перед ними предстал высокий холм. Его спутник молча указал на него рукою. Харимунд ждал, и тот посмотрел на него и, наконец, сказал: — Я здесь родился. Здесь был мой родной город. Харимунд задохнулся от благоговения. Он подозревал нечто подобное, почти догадывался, зачем они приехали сюда, но это было слишком невероятно. Они стали подниматься по склону холма; Харимунд видел, как его глаза блестят в сумерках и представлял, как они рисуют очертания исчезнувших ворот, домов, может быть — улиц. Он задал вопрос, который всё время хотел задать и боялся: — Когда ты родился здесь, как тебя звали? Он не надеялся, что он ответит, но он улыбнулся и сказал: — Меня звали Лаламин. … — Ты действительно хочешь раскопать этот холм? — Да. Я чувствую, что моё время подходит к концу… Я хочу узнать правду. Почти всю работу Харимунду пришлось взять на себя; Харимунд боялся, что усилия повредят хрупкой жизни, огонь которой ему удалось разжечь с таким трудом. Он показывал Харимунду, где копать; видно было, что холм раскапывали, причём сравнительно недавно, но в основном это было на краях, где находились могилы жителей разных эпох; вскоре он оказался так глубоко и в таких местах, которые вряд ли заинтересовали бы воров. Показались куски глины со следами красной краски — Лаламин сказал, что это дворцовая стена; затем он продвинулся дальше. Это были уже стены самого дворца; под тяжелыми балками оказались пустоты. Вечерело; он взял небольшой светильник и они, пригнувшись, зашли в коридор, наполовину засыпанный песком, который предохраняли от окончательного разрушения обрушенные балки крыши. Его спутник показал на стену. Фигуры, нарисованные здесь, выглядели совсем грубо и некрасиво, но были живыми; он узнал бы этих людей, если бы увидел. Лаламина среди них не было, но он показал на стройную фигуру с высоким зубчатым венцом на голове, в длинном чёрном платье и с длинными толстыми косами, украшенными подвесками в форме полумесяца. — Это моя мать, — сказал он. Они продвинулись ещё дальше и глубже. Харимунд сдвинул несколько досок, и из-за полупустоты за ними вместе с песком и щебнем на них посыпались скелеты — черепа, рёбра, кости, обожжённые, острые, чёрные; балки сверху тоже были черны. Эта часть дворца была уничтожена пожаром. — Так им и надо, — сказал Лаламин. — Теперь туда, дальше. Теперь земля кургана высилась над ними, как огромный колодец; Харимунда начал охватывать страх — вдруг всё рухнет и они останутся здесь навсегда? Он сдвинул обгоревшие балки, плиты и перед ними предстало что-то вроде каменного бассейна или колодца. Лаламин поднял плоский красный камень; под ним было что-то блестящее. Лаламин поднялся наверх. Его тонкие пальцы осторожно разворачивали то, что казалось комком грязи. Последние закатные лучи озарили его руки, словно бы само солнце вошло в его ладони и пальцы. Это была тонкая золотая чаша, украшенная чеканным узором, изображавшим зверей и звёзды; Лаламин постепенно придавал ей прежнюю форму и, наконец, она засияла, вобрав в себя последние розовые отблески зари. — Теперь мы можем вернуться, — сказал он. — Я всё увидел… наконец. Я думаю, лучше всё засыпать снова. Он спустился с холма на дорогу. Харимунд спустился в огромную яму-шахту, которую они выкопали за эти несколько дней и стал осторожно сваливать в неё щебень и остатки досок. Но перед этим он ещё раз провёл рукой по щебню у края колодца, вытащил то, что как ему ещё в первый раз показалось, там было и положил себе в кошелёк. Золотую подвеску в форме полумесяца, на которой осталось несколько прядей чёрных волос.