Восемь лет спустя

Болезненно-белое сияние притягивает взгляд. Пульсирующий свет волнами затопляет комнату. Реальность растворяется в бесконечном живом изменчивом бело-синем свечении, как в волшебном тумане. Время словно останавливается, мысли исчезают, шаг за шагом бело-синее свечение поглощает, изменяет, убивает тебя. И забирает боль. Не пройдет и минуты, как станет безразлично прошлое. Безразлично будущее. Останется только туман. Заключенные камер № 103, 106, 108, - они навсегда растворились в этом странном свету. Без страданий, без страха, без сожалений. Совершенный тюремщик. Гуманный убийца. Долгих восемь лет противостояния ему, борьбы с ним. За каждый вздох, каждую минуту своей жизни. Реальной жизни. Жестокой жизни. Череды неудач. Череды падений. Но она боролась. За то единственное светлое, что стало для неё смыслом, что придавало сил, что окрыляло. Долгих восемь лет она строила планы, когда любая мысль была испытанием, мечтала, когда надежды не было, верила, когда каждую минуту теряла самую себя. И никогда не сдавалась. Джессика Джонс, ты слишком долго сопротивлялась судьбе. Пора принять поражение. Эмили. Одно ее имя способно взорвать эту реальность. Синего света нет. Только солнечные лучи, заливающие все вокруг. Только небо, бирюзовое, раскаленное, летнее. Она лежит прямо на разомлевшей от жары земле. Ноги щекочут еще по-весеннему нежные неокрепшие травинки. У самой щеки жужжит шмель. Ветер не дает ему подобраться к намеченной цели — лиловому цветку клевера. Где-то благоухает акация. Белым снегом лепестков отцветает вишня. Джессика и не думала, что ей когда-нибудь будет так хорошо, так спокойно, уютно. Что когда-нибудь она наденет это нелепое платье в бело-красную клетку с широкими лямками и пышной юбкой. Что узкое золотое кольцо сожмет в тесных объятиях безымянный палец левой руки. Она делает глубокий вдох. Почти ощущает дурманящий аромат полевых трав. Вот он, её «хэппи энд». Пусть незамысловатый, пусть банальный, зато такой как нужен ей. Дверь открывается с таким знакомым, протяжным, действующим на нервы, металлическим скрежетом. Сколько же она была в отключке? Час? Два? Сутки? Охранник ставит на стол коробку, но уходить не спешит. Достает пистолет и наводит на неё. Что ж, хочет отомстить за своего дружка, предварительно накормив тюремным обедом, пожалуйста. Ей все равно. Теперь все равно. Но нет. Казнь откладывается. В камеру заходят еще трое. Двое незнакомых врачей в белых халатах и с ними почему-то знакомый белобрысый паренек из IT-отдела. Она следит за ними безразличным, отрешенным взглядом. Врачи, явно интерны, лет тридцати-тридцати пяти, методично проверяют пульс, давление, делают уколы, задают ей какие-то вопросы. Не дожидаясь ответов, продолжают свои манипуляции. Видно, они и не подозревают, как она устала. И как тяжело, физически тяжело переносить все эти касания к ставшей словно бы пергаментной коже, болезненное давление иглы, несмолкающие голоса, слишком громкие, энергичные, настойчивые. Ей нужен отдых, покой, тишина. И может быть ей нужен свет. Бело-синий свет. Её оставляют в покое только через полчаса. Врачи что-то говорят айтишнику и выходят. Охранник хотел было остаться, но его также выпроваживают из камеры. Теперь Джессика и и белобрысый парень только вдвоем. Она досадует, что так и не осталась в одиночестве. Он переминается с ноги на ногу, словно не может никак решиться на действие. — У него было двое детей, - наконец выдавливает из себя айтишник. — У Мики остались двое близняшек, им всего месяц. Джессика молчит. Да она и не знает, о ком речь. — Мики — охранник, которого ты убила, — догадывается уточнить её собеседник. Но и эта реплика остается без ответа. Тишина быстро выводит парня из себя: — Какого черта! — срывается он на крик. — Скажи же хоть что-нибудь! — Проваливай! — слова вырываются сами собой. Но собеседник Джессики лишь качает головой: — Ну уж нет, - нервная улыбка не идет к его пухлым, как у ребенка, губам. — Сперва я должен кое-что понять. Джессика смотрит на него в упор. — Как? — спрашивает парень. — Как ты смогла сбежать? При такой-то охране, — одними глазами указывает на белые сферы по углам камеры. - Нас уверяли, что это — совершенная защита... Абсолютная, мать их за ногу. Но, видно, из каждого правила есть исключения… Черт, ты опять молчишь. Ну, хорошо, — он нервно барабанит пальцами по столу. — Хорошо. Знаешь, что это? Только сейчас, проследив за его взглядом, Джессика замечает, что привычная белая коробка с едой сегодня несколько больше, чем обычно. Из неё на свет появляются согнутый вчетверо листок, браслет с биркой, сродни тем, что одевают в больницах пациентам, и мужские часы на металлическом браслете. Не в силах оторвать взгляд от синего циферблата, Джессика садится на кровати, подобрав под себя ноги. — Опознала. Чудесно, — продолжает парень, не сводя с неё глаз. — Думаю, теперь у тебя появилась, наконец, мотивация отвечать на мои вопросы. Итак, часы твоего мужа, браслет твоего ребенка и его медкарта попадут к тебе в руки при одном единственном условии: ты ответишь на мои вопросы. Все честно. Ты мне — я тебе. Согласна? Джессика улыбается. Краешками губ. Насмешливо смотрит на парня. Тот картинно вздыхает: — Думаешь заполучить их силой, пока не видят охранники? Скрутить меня, может даже убить? Ведь так ты поступаешь с препятствиями на своем пути? И что дальше? Не пройдет и пяти минут, как милые твоему сердцу побрякушки будут отобраны у тебя охраной. И уже навсегда. Но, если ты поведешь себя разумно, на что я искренне надеюсь, — мы сможем договориться. Например, я мог бы сохранить эти памятные для тебя вещицы. И вернуть, когда мы оба окажемся на свободе. Заманчивое предложение, не правда ли? Итак, мне повторить вопрос? — Действие света можно преодолеть, если сильно сосредоточиться на чем-то, кроме него. Это не дается сразу. Надо совершить уйму попыток, прежде чем сумеешь связно мыслить хотя бы минуту. — Ясно. Спасибо. Значит, эти лампочки не действуют на цельных волевых личностей. Надо будет учесть. Тогда переходим к следующему вопросу. Что ты чувствуешь? После того как убила? Улыбка Джессики становится еще насмешливей. — Сеанс психоанализа — бесплатный бонус за ответ на твой вопрос? — Скорее необходимое условие нашего дальнейшего сотрудничества. — Нашего чего? — Сотрудничества. Ну я же объяснил тебе принцип. Ты мне — я тебе. — Я уже поняла, что ты за взаимовыгодные отношения. Вот только каковы цели? Проясни, тогда и побеседуем. — Не могу. Во всяком случае пока. — Ох, парень-парень, — Джессика устало прислоняется затылком к прохладной гладкой поверхности стены. — Говори, что тебе от меня нужно, а если не хочешь – так проваливай. Ей-богу меньше всего на свете мне хочется играть во все эти психологические игры. Я, знаешь ли, порядком устала от подобной мути. — Как далеко ты способна зайти, чтобы обрести свободу? — На кой черт она мне? Что я буду с ней делать? Свобода сродни океану. Бездонная, безбрежная. И ты в ней не больше, чем поплавок. Куда течение подхватит — туда и несешься. Меня вынесло сюда. И я не уверена, что не попаду в еще большее дерьмо, если продолжу плавание. — Ясно, — говорит парень и поджимает губы. Тряхнув головой, он подходит к столу. — На, возьми, — протягивает он Джессике часы. — Бери-бери. Ну же, смелее. Ну же. Блеснув на свету голубоватым огнем, часы приземляются у её ног. Она поднимает их. Осторожно, словно не верит своим пальцам. Подносит ближе к лицу, наклоняет к свету циферблат, всматриваясь в зыбкое отражение на стекле. — Довольно, — часы ловко вырываются прямо у неё из рук. — Получишь их на свободе, как я уже говорил. — На свободе? Значит ты хочешь освободить меня? — Не насильно, - улыбается парень и присаживается на краешек стола. — Тогда уходи. — Полковник был прав. Ты сломалась. Но, черт побери, в тебя вкололи целый коктейль из антидепрессантов. После этого я надеялся на что-то большее, нежели слезливая жалость к себе и маниакальное желание покинуть сей бренный мир. — Неужто ты думал, что принеся мне несколько побрякушек из прошлого и дополнив этот щедрый дар надеждой на свободу, заставишь меня плясать под свою дудочку? — Нет, но я думал, что ты не сдашься так просто. Я вчера перечитал файлы из «дела синих». Знакомое название, не правда ли? Знаешь, что меня сподвигло на очередной взлом архива и копание в документах под бдительным присмотром большого брата? Ты. Твой побег. Я понял, что это возможно. Сбежать отсюда. Ты не представляешь, что я ощутил в тот момент. Это было похоже на вихрь, ураган чувств. Надежда, энергия, сила, восторг. Свобода. Я понял, что это возможно… Вообще всё возможно! С тобой… или без тебя, но это возможно! — Тогда зачем я тебе? — Вместе это будет сделать намного проще и безопаснее. — Что именно сделать? — Сбежать. — Сбежать? Тебе-то зачем? — Ха, ты не понимаешь. Впрочем, я и не ждал, что ты поймешь. Слушай, — неожиданно парень соскакивает со стола и садится рядом с Джессикой, точно также как она прислоняясь затылком к стене. Странная мечтательная улыбка трогает его губы. — В этом месте куда больше узников, чем ты себе можешь представить. Каждый, абсолютно каждый здесь в тюрьме. В вечном рабстве. Везде. Всегда. Но ты указала мне путь. Улыбка становится все мечтательнее, взгляд Джессики — все более подозрительным. — Ты в своем уме? - спрашивает она, отодвигаясь подальше. - Кто ты? Назови мне своё имя. — Том Шакборн. — Какого?.. Ты, что же, сынок того самого Шакборна, которого мы с мужем упекли за решетку? Бывшего главы этого ада? — Ага, — кивает парень. — Назови мне хотя бы одну причину, чтобы я не попросила тебя свалить из моей камеры в ближайшие десять секунд. — Как насчет спокойно пожить где-нибудь в Европе? В маленьком провинциальном городке, где летом кудрявится зелень и художники пишут лубочные пейзажики почти деревенской жизни? В котором на Рождество туристы фотографируют каждый угол, умиляясь зимней сказке? — Бред. Полный бред. Я не настолько сентиментальна. — Да? Джесс, ты в этом так уверена? Ну-ну. И зря. Лично у меня Нью-Йорк в печенках сидит. Ненормальный и абсолютно уродский город. Впрочем, если тебе он нравится, бог с тобой. У меня есть и другое предложение. Верни мне мое наследство. Эту корпорацию. Я за это назначу тебя начальником охраны. Ну или кем ты там хочешь быть. Мы станем богатыми и влиятельными. Почти счастливыми. Как тебе такое предложение? — Странное. Не понимаю, как можно что-либо предлагать женщине, о которой толком ничего не знаешь. — Хм, — лицо Тома искажает совсем уж неприятная усмешка. — Джессика Джонс, я знаю о тебе все. Начиная от счастливого детства, сочетавшего в себе кроссовки и платья, а также любовь/нелюбовь к младшему брату, до жизни с пурпурным британцем, сочетавшем элегантность джентльмена и манеры босяка, от совместного проживания с той самой Пэтси и её амбициозной мамашей до малоуспешной карьеры частного детектива. Я знаю о твоих страхах, заливаемых алкоголем. О ненависти к себе, смешанной с самой жалкой жалостью к себе же. Я знаю о твоем гневе и о твоей нерешительности. О нереализованной супергероине, которая все еще сидит внутри и которая все еще надеется одеть нелепый обтягивающий костюм и пойти наводить страх и ужас на негодяев да мерзавцев. Ну или кончить жизнь самоубийством, потому что так проще. Так не нужно бояться ошибок. Вот он твой портрет в крупных мазках. Детали не важны. Важна суть. Важна ты. Вернее то, что от тебя осталось. Джессика сглотнула. — Охренеть. Какой детальный анализ моей личности. Просто зашибись. Ну, мистер психоаналитик, лучше скажи, как ты смог пройти в мою камеру? Кто еще знает об этом разговоре? Он где-то записан? Здесь есть видеонаблюдение? — О, сколько вопросов. Это приятно. Это даже бодрит. Настраивает на рабочий лад. Итак, отвечаю по порядку. Я начальник киберохраны тюрьмы. Совмещаю эту должность с должностью ведущего программиста IT отдела. Зайти к тебе — мой служебный долг. Мы проводим расследование. Так что о нашем разговоре знает вся следственная бригада, но не о его предмете. Записей, аудио или видео я пока не делал. Позже ты ответишь мне на несколько вопросов. Я скажу тебе, как и что отвечать. А пока осмелюсь надеяться, что твое любопытство наконец удовлетворено. — Нет. Что я должна буду делать по твоему плану? — О, так ты наконец-то созрела? Хорошо! Очень хорошо. Анализировать. Хранить кое-какую информацию. Отвечать на мои вопросы. Начнем с того, что так и остался без ответа. Что ты почувствовала, когда убила Мики? — Ничего. Я тогда думала только о побеге. Только о дочери. Я не хотела, чтобы он умер. Запугивала его, но он не послушал... Я не оправдываю себя. Просто пытаюсь объяснить причины. Не хочу, чтобы ты думал, будто я легко убиваю людей. — Нет, конечно нет. Ты ведь герой. — Если хочешь продолжить наше сотрудничество, то никогда не называй меня так. — Без проблем. Но суть от этого не изменится. Теперь слушай меня внимательно. Я перечислю тебе вопросы, и мы вместе обсудим твои ответы для протокола этой встречи. Через три часа, когда дверь с шумом захлопнулась за спиной Томаса Шакборна, Джессика вытянулась на кровати. Мир, видимый ею через прозрачную пленку подаренных напоследок Томом линз, потерял свой синий окрас. Белый потолок, белые стены, белый пол, оранжевый комбинезон. Все вокруг обрело свои настоящие цвета, а она обрела новую цель. Правда весьма далекую от цели Томаса Шакборна. Хотя кто точно знает, чего он хочет? И чем обернется вся эта безумная авантюра. Впрочем, Шакборн ведь тоже не знает, что на уме у Джессики Джонс. И это несомненный плюс. *** В маленькой, всегда полутемной и битком набитой народом пиццерии Патриция и Малкольм с боем отбивают себе крохотный столик у массивной квадратной колонны. — Есть дело, — объявляет Триш, подхватывая с деревянного подноса очередной кусок подгоревшей пиццы и тут же запивая его ананасовым соком. Послевкусие оказывается чудовищным. Малкольм с улыбкой наблюдает за своей спутницей. — Вот уж чего никогда не мог понять в тебе — то ли ты утонченный гурман, то ли просто мазохист. — Одно порой не сильно отличается от другого, — отвечает она. Оба смеются. — Появились новости о Джессике,— говорит Триш, отбрасывая в сторону салфетку. — И? - подается вперед Малькольм. — Она была замужем и восемь лет тому назад проживала в Вашингтоне. Была беременна... — Шутишь, — округляет глаза парень. - Источник? — Моя мать. — О нет. Только не это, — разочарованно протягивает он. — Нет смысла ей не доверять, — замечает Триш. — Но и верить поводов тоже нет. — Зачем ей врать? Она вроде как хочет наладить между нами мосты. Устроила мне завтра прослушивание. — Поздравляю... Но, Патриция, будь осторожна. Джессика очень не хотела, чтобы ты виделась с нею. Полагаю, не просто так. Конечно это дело семейное... Просто… Не пойми меня неправильно, но за время нашего совместного расследования, я стал воспринимать тебя не просто как ведущую любимой радиопередачи или сестру Джессики. Ты стала мне очень, очень хорошим другом. Ты всегда понимала меня, как никто другой. Принимала таким, как есть. Поддержала меня, когда я основал свое общество помощи жертвам психологического насилия, провела целую рекламную компанию на радио, и тебе, единственной из спонсоров, было не все равно. Да и вообще. Я многим тебе обязан и хотел бы хоть раз отплатить тем же. Пусть и непрошеным советом в семейных делах. Триш в ответ улыбается. Улыбка выходит грустной. — Спасибо, Малкольм. Мне надо было это услышать, пусть сейчас я и не могу последовать твоему совету, но все равно, спасибо. На минуту воцаряется неловкое молчание. — У нас недавно открылся филиал в Вашингтоне, — прервал его Малькольм. — Уже набралось около сотни добровольцев. Я могу поручить им обойти всех… гм… женских врачей города. Времени правда прошло много… Но, может, все же получится что-нибудь разузнать. — Не хотелось бы поднимать шум. — Не время трусить. У нас впервые за последние пять лет есть хоть какая-то зацепка. Надо что-то делать. - Я не предлагаю бездействовать. Напротив, у меня есть весьма элегантное решение нашей проблемы. — Ты о своем друге-хакере? — понимающе улыбается Малькольм. — Именно, — кивает Триш. — Но мне нужны деньги. Заплатить ему. Вряд ли завтра я получу задаток. — Без проблем. Сколько? — Грандов (1 гранд –тысяча долларов) пять, думаю. Отдам, если повезет, через две недели. — Патриция Уолкер. Для тебя — кредит безграничный. К тому же, это дело — общее. И расходы мы делим пополам, если ты не забыла. А теперь давай обсудим… Договорить Малькольм не успевает. «Срочная новость, — зеленое футбольное поле на подвешенных у потолка экранах сменяется стройной фигуркой ведущей в фиолетовом платье, — как только что стало известно нашим корреспондентам, несколько часов назад на набережной в районе Адской кухни десять молодых людей совершили групповое самоубийство. Юноши и девушки, взявшись за руки, спрыгнули в воду по невыясненной пока причине. Вот несколько кадров с камеры наблюдения. Мы пытаемся получить комментарии от полиции и родственников погибших. Оставайтесь с нами». — Какого черта это... — Триш отворачивается от экрана, но при виде лица собеседника, замолкает на полуслове. — Моника. Там была Моника, — отрешенно повторяет парень. - Зеленая куртка с красной шапкой… — Что за Моника? - Патриция осторожно берет Малькольма за руку. — Наша Моника. Коллега по работе. Я видел её всего каких-то два часа назад. И она не хотела умирать! Надо позвонить в полицию. — Стоп. Малькольм, остынь! — Триш сильнее сжимает пальцы на его запястье. — Все это очень похоже на происки тоталитарной секты или еще чего похуже. Тебе лучше не вмешиваться. Но в полицию и вправду позвонить не мешало бы. Здесь явно что-то не то. Тебе не кажется это подозрительным? — Ты права. Это действительно кажется подозрительным. Она сама бы никогда… нет. Надо сказать об этом детективам… — Детективы, если им понадобится, сами тебя найдут, а до тех пор нечего лезть в это дело. У нас своих забот полно. — Патриция, я не понимаю тебя. Это… это не ты. Ты никогда… — Что никогда? Никогда раньше не проходила мимо чужого несчастья? И что же в результате? И где теперь Джесс? Нет, хватит с меня потерь. — Триш, это просто непорядочно, — качает головой Малькольм. — То есть, ты хочешь сказать, я не порядочна? — Вовсе нет. Но, если следовать твоему совету, непорядочным стану я. У Моники нет родственников. У неё нет никого, кто бы проследил за наказанием её убийц! А я ни на минуту не сомневаюсь, что это самое настоящее убийство! Понимаешь – это убийство! И думай, что хочешь, но я иду в участок. — Погоди, — Триш еще сильнее сжимает его руку. — Я с тобой. — Что? — Ну, раз ты уверен, что совесть загрызет тебя, если немедленно не поговоришь с детективами, то мне лучше пойти с тобой. Ты будешь описывать полицейским, какой была Моника, а я тем временем попытаюсь накопать что-нибудь стоящее по этому делу. Сдается мне, его не шибко будут расследовать. Если вообще будут. *** По общему мнению всех обитателей пятнадцатого полицейского участка, сегодня в нем было чертовски многолюдно, шумно и, не смотря на декабрьский мороз, жарко. Особо популярны в таких условиях стали короткие походы к автоматам с кофе и всевозможной снедью. Возле них беспрестанно крутились детективы, адвокаты, рядовые полисмены, вездесущее бюрократическое братство и, конечно же, посетители. По двое и по трое, ругаясь, споря, перешептываясь, они попивали кофе, закусывая его самой разнообразнейшей снедью. При этом абсолютно не обращая внимания на девушку, скромно разместившуюся на маленькой скамейке рядом, завсегдатаи участка обсуждали непослушание детей, упрямство супругов, ошибки начальства и, что вполне закономерно, странное дело самоубийц. За коротких полчаса Триш смогла собрать достаточное количество информации для социологического исследования о влиянии ненормированной работы на семейное положение, написания статьи о коррупции в органах и первой гипотезы произошедшего на набережной. Основанием, кроме прочего, послужили восемь процессий из родственников и друзей погибших, проследовавших мимо неё то с плачем, то с неверием в произошедшее, а то и вовсе со скандалом. Восемь семей заявились в один и тот же участок. И это не совпадение — это связь. Всех самоубийц объединил район проживания. Что ж, Адская кухня всегда была местом действия необычных и страшных драм. Триш задумчиво погладила подбородок и затем решительно поднялась со своего места. Нелегальный сбор информации перешел на новый уровень. Девушка петляла между столами, якобы разыскивая своего друга. При этом в мобильном появился список имен и фамилий погибших, а также их родственников, места проживания и прочие детали, могущие пригодиться сыщикам-любителям. Особенно интриговало то обстоятельство, что еще утром все десятеро молодых людей были бодры, веселы и никаких признаков будущей драмы не являли. Они завтракали, совершали пробежку, спешили на учебу или скучали на работе. Все как всегда. Обыденно, пресно, скучно, внешне вполне благополучно. Ничто, абсолютно ничто не предвещало трагедии. Детективы нервно покусывали кончики карандашей, начальник участка готовился к пресс-конференции, родственники утирали слезы. Пурпурной тенью мелькнуло воспоминание о Килгрейве. Триш покачала головой. Килгрейв давно мертв. Поэтому лёгкой разгадки ждать не приходится. Но скидывать со счетов версию о гипнозе также никто не собирается. Да, тут есть над чем подумать. Малькольм вышел только спустя час. Уставший и измотанный. Триш тут же повела его к кофейному автомату. — Ну что? Есть хоть какие-то новости? — спросила она, заботливо вкладывая в руку друга пластмассовый стаканчик. — Ничего, — пожал плечами тот. — Выслушали, для вида покалякали что-то в блокноте, пообещали обязательно во всем разобраться. Говорят, даже какого-то психиатра пригласят. Вроде как все серьезно. — Ну, вот и отлично. — А как твое… — Малькольм не договорил, но Триш поняла, что он имел в виду. — Есть кое-какие зацепки. Но позже. — Но… — Не сегодня. Ты на ногах еле стоишь. Я позвоню тебе завтра. — Хорошо. Удачи тебе на пробах. Кстати, а где ты собираешься работать? — На автомобильном радио. «Дорожные новости». — Хм, круто… У тебя будут миллионы слушателей, автомобильная тематика у нас популярна… Черт, все никак не могу поверить. Моника завтра не придет на работу… Никогда не придёт… Это… — Иди домой, — подтолкнула его к выходу из участка Триш. — Иди. Ты и так на ногах едва стоишь. Сейчас я вызову нам такси. Тебе надо хорошенько выспаться, отдохнуть. — Я не смогу… — Сможешь, — уверенно сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Не думай ни о чем и обязательно сможешь. У нас впереди много работы. — Спасибо. — За что? — За то, что простила мне мои слова и за то, что на зло всему не изменяешь себе. Триш неловко улыбнулась. — До завтра, Малькольм. Я позвоню тебе. Два такси пробиваясь сквозь неожиданно налетевшую метель, помчались в противоположных направлениях по зажигающему первые огни, враз поседевшему от снега городу. *** Мистер Джейсон не спешил открывать глаза. И в самом деле, как подсказывал ему его немалый и весьма печальный опыт, реальность, скрывающаяся за опущенными веками, имеет свойство преподносить весьма неприятные сюрпризы. Лучше для начала внимательно прислушаться к месту, в котором оказался. Звуки многое могут поведать. Кто рядом, чем занят, что ожидать, чего опасаться. Правда в этот раз вокруг, как назло, царит мертвая тишина. Ни шороха, ни шепота, ни скрипа. Ни даже намека на какой-либо звук. Что ж, разведка не удалась. Значит придется осмотреться. Отчаянно моргая от бьющего в глаза света встретить опасность лицом к лицу. Под несколько расфокусированным взглядом мистера Джейсона неспешно обретает четкие контуры живописная клетка, образованная железными стенами двух контейнеров и двумя секциями металлического забора. Разумеется, он внутри, лежит прямо на голом полу подле одного из контейнеров. Но все не так уж и плохо, если разобраться. До этого в его жизни были и стерильно чистые лаборатории, и подпольные больницы. Даже огороженная стеклом камера с залитым водой полом и оголенным электрическим кабелем для остроты ощущений была. Эта тюрьма по сравнению с ними смотрится куда как лучше. И вообще. То, что его разместили в подобной клетке, явно свидетельствует, что человечество глупеет и потихоньку сходит с ума. Два процесса, однозначно обеспечивающих ему светлое будущее. Жаль только, немедленно доказать эту теорию невозможно из-за отсутствия достойного подопытного. Ну а пока таковой не объявился, надо бы во всех деталях вспомнить вчерашний вечер. Если он конечно вчерашний, а не позавчерашний или бог знает какой давности. Надо понять, что именно произошло и какой головной болью это может аукнуться в будущем. Или не аукнуться. Тут по-разному могут развиваться события. Надо думать. Чёрт побери, надо думать! А причина этих раздумий, похоже не спешит приходить в себя. Джессика. Ну что это за ребенок? Что с ней не так? Откуда взялось это забитое, робкое, вечно трясущееся существо, абсолютно не способное разговаривать с людьми? И зачем ей язык, если она им почти не пользуется? Нет, ну в кого она такая? Впрочем, ясно в кого. Другое дело, что со всем этим делать. Когда он взял её к себе в дом — не слишком обдуманный поступок, надо признать — он и не подозревал, какие последствия повлечет его внезапный порыв. Зато вокруг все были в восторге. Его карма возросла до небес, особенно в глазах женщин. Его положение в обществе упрочилось, статус обновился до «наш парень, можно иметь дело, нужно поддерживать знакомство». Все вокруг уверяли, что ему несказанно повезло. Что Джессика на редкость умный, тихий, послушный ребенок. И их обоих ждет наисветлейшее будущее. На самом деле — ад. Это же настоящий ад, смотреть изо дня в день на кого-то столь похожего на неё внешне и непохожего внутренне! Словно узнавать знакомые черты в перекошенном, уродливом отражении кривого зеркала. Какая-то насмешка судьбы. Её дочь. Но от матери только оболочка. Кошмар! Сущий кошмар. Который к тому же боится его как огня. Нет, ну в самом деле! Разве он давал повод? Хоть один? Нет. Напротив. Строго-настрого запретил Мерседес даже голос на неё повышать. Консервативная мексиканка, между прочим, придерживалась противоположной точки зрения по поводу воспитания детей. Но нет, Джессику все лелеяли, чуть не шепотом с ней разговаривали — и вот он, результат. Прямая противоположность ожидаемому. Просто смешно. Один из самых успешных психологов Америки терпит неудачу в воспитании собственного ребенка. Блеск! Просто блеск. И никакие ссылки Мерседес на «такой возраст» ничего не изменят. У одноклассниц этого несчастья тоже «такой возраст». И что? Они живые, веселые, болтливые, даже чересчур. Его приемная дочь какое-то серое расплывчатое пятно на их фоне. Непонятное исключение из правила. Неправильный ребенок. Так он думал до прошлого вечера. Теперь же, с учетом новых обстоятельств, многие странности нашли свое объяснение, но запуталось все еще больше. Итак, вчерашний вечер. Они идут по вечернему, никак не желающему утихомириться Нью-Йорку. Беспрестанное движение машин, людей, огней… Он думает о работе, Джессика рисует в воображении страшные картины наказания, якобы её поджидающего. На самом деле они гуляют. Невидящим взглядом окидывают витрины магазинов, лица пешеходов, однотипные улицы. Провожают глазами огни фар, редкие искрящиеся в свете фонарей снежинки, летящие в небе самолеты. В такие вечера на него порой находит странная меланхолия, и он начинает думать, а что если бы... Если бы восемь лет назад он вернулся в Англию. Сейчас, конечно, возвращаться туда смысла нет. У него здесь работа, связи, влиятельные знакомства, членство в Американской психологической ассоциации, Американском психологическом обществе, Международном совете психологов... Бросать все это ради консервативного уюта Лондона попросту глупо. Как и ностальгировать по несбывшемуся. Итак проблем хватает. Например, эта бледная немочь, до боли сжимающая ему руку: — Джессика, ты же не хочешь сломать мне пальцы, — шипит он на неё. Его голос видно обладает гипнотической силой для этого ребенка. Девчонка шарахается от него, как от какого-нибудь монстра. И замирает, оказавшись меж двух огней. С одной стороны из темного переулка выходит пятерка афроамериканцев, явно с недружелюбными намерениями, а с другой — дорогой папочка. Ну, и кого выберем? Отца. Какой приятный сюрприз. Правильно, девочка, из двух зол всегда надо выбирать меньшее. Тем временем местная банда начинает замыкать кольцо вокруг них — Мобильник, бумажник, давай сюда, на капот, — берет слово тип в умопомрачительной кепке, белой, высокой, с нелепым козырьком. Безрезультатно прождав секунд пять с еще большим напором в голосе прибавляет: — Чувак, ты что – глухой, что ли? Добро свое на капот кидай. Нет, ну откуда, откуда берется этот идиотский жаргон? Эта манера говорить, словно рэп исполнять, с непонятными почти карикатурными ужимками? Естественно в ответ на все требования он только улыбается. Его молчание и эта улыбка, а может поспешно ретировавшийся случайный прохожий, подстегивают нападающего достать пистолет. И опять эти странные рэповские движения. — Последний раз говорю, мистер, — пистолет по очереди угрожает кирпичной стене, мусорному баку, замшелому обмерзшему кусту и наконец останавливается на уровне груди потенциальной жертвы. Рэп кончился. Он улыбается еще более гадкой улыбкой. Очевидно, после этого вечера Джессика начнет бояться своего отца еще больше. — Дэн, прострели-ка нашему молчуну колено для начала, — посоветовал своему дружку низенький полноватый негр. Нет, ну что за идиоты, а? Кто ж так прямо заявляет о своих намерениях жертве со столь подозрительным поведением? Он, даже будучи ребенком, никогда не воровал у людей с такими вот сухими ухмылочками на губах... Знал, чем это порой кончается для глупых воришек. Но чем закончится эта история, не мог представить себе даже он, со своим весьма немаленьким и незаурядным жизненным опытом. В тот момент, когда негр почти готов был нажать на курок, руководствуясь не вполне осознаваемым страхом пополам с навязчивым желанием властвовать. В тот момент, когда он почти готов был отдать приказ этому ничтожеству для начала перестрелять своих дружков, а потом вышибить себе мозги на ближайшую стену. Вот в этот критический момент, Джессика, эта вечно трясущаяся немочь, выбежала вперед, заслоняя его собой. Охренеть. Этого он никак не ожидал. Да этого никто не ожидал. Реакция негров была приблизительно такая же. Но это было еще не все. — Стоять! — закричала Джессика. Ей-богу, он даже не сразу понял, что это она кричит. Надо же, у молчуньи голос прорезался. А затем последовало нечто, лишившее голоса уже его. — Остановитесь! Бросьте оружие! И нападавшие послушно застыли на своих местах. Столь же послушно на асфальт полетели пистолеты, заточки, ножи. — Не двигайтесь! - и негры замерли как вкопанные. А Джессика... Он увидел как от носа к подбородку протянулись две красные дорожки, и снег смешался с кровью. Девчонка с силой сжала виски, как-то быстро и грузно осела на землю. Не до конца веря всему происходящему, он подходит к ней, склоняется, пытается отобрать руки от лица и… Удар битой по затылку. Что ж, нечего гулять по неблагополучным районам с ребенком. И уж тем более, нечего оставлять незащищенным тыл. Теперь остается дождаться своего неизвестного пленителя и как следует допросить его. Что этот идиот видел, понял, знает. Если понадобится, надо будет его убить. О таланте Джессики никто не должен узнать. Дьявол, откуда эти способности?! Неужели?.. Невозможно. Хотя... Черт, тут есть о чем подумать. Ведь вдвоем они могут многое. Многое? Да они могут все!