Восемь лет спустя

«15 марта в 10:00 федеральный агент Леонид Фрам запросил подкрепление по адресу Энд стрит, 25. По прибытии на место оперативная группа...» Джессика отложила в сторону смартфон. Сухой протокольный язык удивительно легко извлекал из памяти, казалось бы, давно уже позабытые лица, голоса, встречи. 15 марта… В лицо дует ледяной ветер - последний отголосок уходящей зимы, прихвативший с собой стайку колючих снежинок. Маленькие льдинки ухитряются пробиться сквозь двойное кольцо шарфа за воротник. Она, словно старая квочка, нахохливается, втягивает голову в плечи, поправляет шапку. – Замерзли, мисс Джонс? Если хотите, могу ссудить вам варежки. В этих ваших рокерских полуперчатках легко можно отморозить пальцы. – Лучше одолжите мне вашего бразильского кофе, Леонид. – Так и знал, что вам понравится! – у неё в руках тут же оказывается металлическая кружка-термос. – Может, я вас ещё и сладким соблазню? Согласитесь, контрастность отлично подчеркивает индивидуальность вкуса. Горький кофе, тягучая сладость шоколада... – Дались же вам мои вкусы, Леонид. Лучше осмотритесь вокруг. Ничто не настораживает? – Вы о полном отсутствии людей на улицах этой скромной общины? – Да. Для обеда еще рано, а для завтрака – поздно. Куда могли подеваться эти чертовы дети света? – Возможно, они в церкви. – Сегодня же не воскресенье. – Ну, в такие заведения ходят не только по воскресениям. Джесс, не забывайте – пропал один из их братьев. Остальные молятся о его скорейшем возвращении. – Лучше б делом занялись. – Ну, не скажите. Людям в такой ситуации как никогда необходимы надежда, коллективизм и причастность к чему-либо значительному. В маленькой церквушке справа от вас наверняка любого из этих компонентов сектантского счастья в избытке. – Можно спросить? – Верю ли я? – Леонид улыбается, в уголках глаз обозначаются морщинки. – Мой отец был священником. Он верил. Искренне. – А вы? – Я слишком много видел. Она кивает и подходит вплотную к дверям церкви. В пугающей после несмолкающего ни на секунду Нью-Йорка, звенящей тишине без труда можно расслышать приглушенный мужской голос. Размеренный, глубокий, как услышанный когда-то в детстве колокольный звон. Он и это безлюдное поселение, слова незнакомой молитвы в тишине, свинцовое небо, обнаженная черная земля порождают странное чувство тревоги. – Муторно здесь как-то. Да и холодновато, – замечает Леонид, глядя на бескрайнее поле. – Давайте внутрь, Джессика. В конце концов не пристало ФБР в нерешительности топтаться на пороге. А частному детективу — тем паче. Ваш брат всегда славился своим напором. *** Зал, где проводилось богослужение, был ярко освещен. Резные деревянные скамьи едва вмещали всех молящихся. Ревнители света, одетые по моде канувших в небытие восьмидесятых, казались до странного похожими друг с другом. Единое для всех умильное выражение лиц еще более усугубляло это впечатление. И только один человек отличался, только один позволил себе стать белой вороной среди черных. Преподобный Кларсен, вознесенный над паствой деревянным постаментом, налегая грудью на трибуну вещал своим прихожанам: – Свет веры – огонек в окне родимого дома для странствующего. Не просто указывает путь, но дает надежду. Могущественная сила сокрыта в нем, что жизнь дает нам, что поднимает нас к новым вершинам, что не дает впасть в отчаяние, что помогает день ото дня, из года в год бороться против Лукавого, его безверия, его цинизма, его алчности, его страсти, его тьмы, покрывающей беззащитные души. Но свет небесный да возгорится во тьме еще ярче от молитв наших. Помолимся же братья и сестры, помолимся за сына нашего Клавдия и мать его Агнессу. Рассеем тьму над домом их и осветим путь их к нам. Вознесем же молитвы и за борющихся со злом земным, наших гостей, тех, кто по долгу службы откликнулся на слезы сестры нашей, Агнессы. Пусть свет укажет путь вам, брат наш и сестра, пусть оградит вас от помыслов злых и душ темных. – Аминь, – улыбнулся Леонард. Я промолчала, ибо как раз увидела лицо Агнессы. Помолодевшее, просветленное лицо женщины, свято верившей, что её сын жив и вернется домой. Эти глаза со слезами умиления... Я видела папки на столе Фрама. Эти слезы так легко могут стать слезами горя и отчаяния. Нет, я не собиралась пересиливать себя и благодарить преподобного за его молитву, жать ему руку, как это сделал Леонид. Лучше всего было скромно занять место за плечом напарника и украдкой обводить взглядом молящихся, отнюдь не спешащих покидать церковь по окончании службы. Не сразу но я заметила, как кое-кто в ответ столь же пристально разглядывает меня, спрятавшись за высокую спинку скамейки. Два синих банта в светло-русых волосах и два голубых глаза, полных любопытства и страха в одночасье. – Дайте мне немного времени, агент, и я буду весь к вашим услугам. Зычный голос преподобного заставил меня вздрогнуть. – Конечно же, мистер Кларсен. Вам нужен отдых. Мы подождем, – заверил его Леонид. – Благодарю за понимание. Рекомендую осмотреться и поговорить с прихожанами. – Я думаю, что мы так и поступим… с вашего разрешения. – Прошу вас не стесняться. Через четверть часа я буду ждать наших уважаемых гостей у первой скамейки справа от алтаря. С этими словами преподобный упорхнул в маленькую незаметную дверь, а мой напарник потянул меня за рукав: – Нашли что-нибудь интересное, Джессика? – Посмотрим, – пожала я плечами. – Может, стоит разделиться? Вы побеседуйте с прихожанами, а я осмотрю окрестности. Леонид улыбнулся, внимательно вгляделся мне в глаза и кивнул: – Встретимся через пятнадцать минут. Удачи вам, мисс Джонс. Я вышла на улицу, вслед за семьей сектантов, опрятных блаженно улыбающихся людей. Где же мои косички с голубыми бантами? Так, улица на все селение одна. Аккуратные домики, отсутствие оград, чистые дворики, голые кусты, не способные кого-либо укрыть от любопытствующего взгляда частного детектива. Что ж, пойдем вправо. Там домов больше. Соответственно больше и возможностей спрятаться. Мое голубоглазое чудо обнаружилось уже через несколько десятков метров за ступеньками, ведущими на веранду небольшого двухэтажного дома. Я присела на одну из деревянных ступеней и обратилась к блестящим в полумраке глазам: – Тебе там не холодно? Ответом было предсказуемое молчание. – Ладно. Как хочешь. Сиди себе в своей норке, а я пока поиграю. Демонстративно вынув из куртки смартфон, я выбрала какие-то гонки. С тактикой не прогадала. Бедный ребёнок наверняка о мобильных только слышал. А уж о том, что на них можно играть и не подозревал. Без малого через минуту за моей спиной возникло круглое любопытное личико. И голубые глаза стали внимательно следить за всем происходящим на экране. – Хочешь попробовать? – спросила я, протягивая смартфон. Девочка испуганно уставилась на меня. Видно на смартфоны было наложено жесткое родительское табу. Но детское любопытство, как водится, не знает преград. Еще через минуту голубоглазое чудо играло чуть ли не лучше меня. – Сколько тебе лет? – спросила я, глядя как красный мультяшный автомобильчик обгоняет своего зеленого собрата. – Восемь. – А зовут тебя как? – Вероника, – ответили мне, не поднимая глаз от экрана. – Джессика Джонс, частный детектив. – Вы ловите преступников? – Когда как. Но по большей части да, ловлю. Воистину не знаю, считать ли неудачливых любовников и любовниц преступниками. В каком-то смысле они действительно переступают черту, но... – У вас, наверное, интересная жизнь? – Временами... По-разному бывает, - прибавила я. – А у тебя? – Ничего интересного. Школа — дом, дом — школа. Ещё, правда, проповеди и воскресная школа. – А праздники? У вас бывают рождественские ярмарки, День благодарения, День независимости, Новый год? – Мы отмечаем Рождество, Пасху, День всех святых, день Ангелов Хранителей… В общем отмечали Ревнители света почти весь церковный календарь. – И как проходят эти праздники? - спросила я, заранее предполагая, каким будет ответ. Обыденно, пресно, серо… Вероника подтвердила мои догадки. – А тебе не скучно? Девчонка смешно сморщила нос, но не ответила. Очередное табу. – А другим скучно? – Кому как. – А Клавдию? – Он вообще странным был. Постоянно держался особняком. По большей части всё за горизонт смотрел. – Тебе он нравился? Вероника пожала плечами: – Вроде бы ничего. Симпатичный. – Как ты думаешь, почему он пропал? – Лукавый увел. – Прости, кто? – Дьявол. У него и знак был. Череп с костями. Светился. Я видела. – Где и когда? – В саду, что за домом его преподобия. Он приходил за его душой. Но душа преподобного оказалась сильной, и он тогда стал искать души послабее. – А как он выглядел? Какой он, ты описать можешь? – Ну он высокий и черный. Весь черный. У него ноги черные, руки черные и лицо черное. Даже глаза и те — черные. А на спине горел знак смерти, я вам уже говорила. – И что он делал? – Ничего, просто стоял и смотрел за горизонт. Как Клавдий. Клавдий был идиотом! За горизонт нельзя смотреть. Там ад. Там боль. Там страх! Неожиданно девчонка схватила меня за руку. – Нельзя смотреть за горизонт! Там ад, слышите, там ад! Вероника нависла надо мной, глаза расширены, губы странно кривятся в сторону. – Вероника! Я оглянулась, к нам бежал мужчина в куртке нараспашку и с непокрытой головой. – Вероника, отпусти мисс, сейчас же! Девочка нехотя разжала хватку, и я подивилась пяти красным тонким полосам на своем запястье. – Извините, мисс, – выдавил из себя запыхавшийся мужчина. – Я — Антон. Антон Смит. Отец Вероники. Она у нас необычный ребенок. Ну, вы понимаете... Да, я понимала. Бедные родители. – Джессика Джонс, частный детектив. – Вы у нас из-за Фолка. Я угадал? Да наверняка угадал. Несчастная Агнесса. Сначала муж, а теперь вот сын. – А что с мужем-то случилось? – Ушел на охоту и не вернулся. У нас тут леса не из безопасных. – Его искали? – О да. Даже напали на следы. Они привели как раз к болоту. Так что сомнений в случившемся не оставалось. – Но тело найдено не было? – Нет. Но все же и так было ясно! Жаль, что следов Клавдия обнаружить так и не удалось. – А вы считаете, с сыном могло произойти то же, что и с отцом? – Не знаю. В первом случае были доказательства, а во втором из доказательств только синяя лужица. – Хотелось бы на неё взглянуть, точнее на то место, где она была. – Да без проблем. Вот только Веронику в дом заведу. И сразу же провожу вас. – Спасибо. И не торопитесь. Мне еще надо за напарником сходить. – Буду ждать. – До встречи. Я еще раз взглянула на Веронику. Та молча стояла, потупив глаза в пол. Странная девочка. Но странные девочки тоже могут говорить правду. Свою правду. *** – О, а вот и наша Джессика, – объявил Леонид преподобному, стоило мне переступить порог церквушки. – Простите за опоздание, господа. – Ну что вы, – преподобный широко улыбнулся. – Прошу вас ко мне в кабинет. Небольшая светлая комната была примечательна массивным распятием над рабочим столом и множеством шкафов в равной степени заставленных книгами и папками. – Вся жизнь общины. Духовная и мирская, – тоном опытного гида пояснил отец Кларсен, любовно обводя взглядом стеллажи. – Земное и небесное. Объединенное бумагой и скрепленное степлером, – заметил Фрам, заглядывая в одну из брошенных на кривоногий журнальный стол папок. – Удивительное единение двух начал под одной обложкой. Будем же откровенны, преподобный. Ваша община – по сути ваша ферма и ораторский полигон для вашего же красноречия. Не спешите возмущаться или, что еще хуже, всё отрицать. На самом деле я не имею ничего против. Вы даете этим старомодным людям то, что им нужно в духовном плане. Они же возвращают ваш невесомый вклад в весомом денежном эквиваленте. Все справедливо. И законно до поры до времени. – И чем же определяется «пора» и «время»? – Желанием сотрудничать с вашей стороны. – Оно велико и вполне искренне. – Ну вот и отлично. В таком случае нам понадобится кое-какая информация… о вашем саде. – О моем саде? – лицо преподобного выражало столь же неподдельное удивление, как и мое. – Угу, – кивнул Леонид, довольно вольготно устроившийся в кресле напротив. – Маленький такой опрятный садик с теплицами. Вы ухаживаете за ним лично, не так ли? – Да, ухаживаю. К вашему сведению, я уже который год занимаю призовые места в конкурсе садоводов. – Как мило. Садоводство и проповеди наверняка чем-то схожи. Земля и головы людей. Что посеешь, то и пожнешь, не так ли? – Наверное так... у хорошего садовода, – нотки раздражения все сильнее звучали в спокойном благожелательном тоне преподобного. – Агент Фрам, я не понимаю… Почему вы так агрессивны? – Агрессивен? Вовсе нет. Ироничен? Вполне возможно. Но не агрессивен. А скажите-ка мне пожалуйста, преподобный, что именно вы выращиваете в вашем саду? – Роджерсию, папоротники, хосты, обыкновенный ревень, бадан, водосбор, розы, дельфиниум, наперстянку, флоксы, лук гигантский и обыкновенную полынь, рогоз, незабудки, купальницу, калужницу, сибирские ирисы, осоку и тростник. – Что еще? – Я перечислил все. – Вы уверены? – Перестаньте играть со мной, в конце концов! Конечно же я уверен в том, что выращивают эти руки! – А в том что говорят эти уста? – Я попрошу вас сменить тон! – Только после того, как вы покажете мне сад. – Ордер — и я покажу вам всё что хотите! – Несомненно. До вечера, преподобный. *** – Это особая тактика проведения допросов в ФБР? – Вас удивляет моя грубость, Джесс? – улыбнулся Леонид. – Побеседовав с прихожанами, я узнал, что преподобный имеет некую тщательно хранимую тайну. На мой взгляд, это как-то связано с его премированным садом. Судя по вашей реакции, вы придерживаетесь того же мнения. Вам что-то удалось узнать? Я честно пересказала свой разговор с Вероникой. – Знаете что, Джесс, – Леонид задумчиво провел рукой по тонким ветвям куста, проросшего сквозь фундамент церкви. – Покатайтесь-ка пока на моей машине. Оставьте её за несколько километров от города в каком-нибудь укромном месте. А я в это время прослежу за его преподобием. Думаю, он не вытерпит и проведает свой тайник. Разумеется, как только удостоверится, что мы покинули его скромную общину. – Хотите провернуть фокус Шерлока Холмса? – Что поделать, люблю я сэра Артура Игнейшуса Конан Дойля. – Знаете что, Леонид, я считаю, что это вам нужно покинуть общину. А мне исполнить почетную роль соглядатая. Это вы были плохим копом, и это от вашего общества мечтает избавиться местный святоша. – Обладай я вашей способностью бежать быстро и ни капли при этом не утомляясь,то так бы мы и сделали. Но, увы, бегун из меня никакой. Так что испытывать свою физическую форму сегодня придется именно вам. А за тонированными стеклами в моей машине не видно, кто именно едет. – Ясно. Где встретимся? – Скинете смску, когда будете рядом с общиной. Я назову место. И еще одно, Джессика. Попросите отца Вероники проводить вас к месту, где была синяя лужица. Сфотографируйте его и зачерпните почву. *** Мистер Смит уверенно вел меня по тому, что ближе к лету должно было стать дорогой, а сейчас представляло собой месиво из грязи и глины. Конечной целью нашей прогулки оказался небольшой плоский камень, возлегающий аккурат на пересечении уходящего за горизонт шоссе и пути в общину. Взобравшись на его обледеневшую верхушку, я оглянулась по сторонам. Слева чернело поле, одинокая птица нарезала круги в свинцовом небе над ним. Справа, отгороженный бетонной полосой трассы, возвышался лес. Зимний, местами укрытый снегом массив голых красноватых и черных стволов. Неприветливое место. Тоскливое. – Вот здесь она была, – ткнул носком сапога в грязь отец Вероники. – У вас лопаты случайно не найдется? – При себе — нет. – Ничего страшного, – пробормотала я, ощупывая собственные карманы. Где-то в их дебрях потерялся складной туристический ножик с ложкой. Как-нибудь с его помощью да наберу Фраму целый пакет грязи. Занятие, конечно, не из приятных, но чего не сделаешь во имя партнерства с федералами. Мой проводник в эти унылые края весьма искренне мне посочувствовал и пару раз предложил свою помощь, но я вежливо отказалась. У меня это выйдет быстрее, чем у него. Копание в подмерзшей земле требует определенных усилий. Лишь бы хваленое швейцарское качество не подвело. Через полчаса дело было сделано, и я скинула смску о том, что покидаю поселок. За нами и вправду следили. Фрам, как и было договорено, сел в машину на глазах доброй половины общины. Мы проехали по улице от церкви до выезда на шоссе. Наш соглядатай на мотоцикле свернул в другую сторону. Леонид проводил его взглядом до первого поворота, после чего покинул авто, а я поехала дальше, подыскивая подходящее место для неприметной парковки внедорожника. Водитель фуры, перевозящей автомобили, любезно согласился пристроить в полупустой прицеп и нашу машинку. Все равно двигатель его «Скании» сдох, а техники обещали приехать не раньше, чем через три часа. К тому же стодолларовая купюра возмещала материальные потери от сбоя в графике доставки груза и заметно уменьшала любопытство. Вот кто бы еще мне оплатил пробежку по лесу, поскальзывания на прошлогодней мокрой листве, новые сапоги и лечение вывихнутой лодыжки? Леонид написал предлинное сообщение с детальным описанием оптимального пути к садам его преподобия. Пришлось немало попетлять, прежде чем осторожно тронуть напарника за плечо, возвещая о своем прибытии. – У него там, Джесс, что-то в бутылках с удобрениями, – меня потянули за рукав, заставляя присесть. – Недаром одна старуха все твердила, что самое ценное у его преподобия в его теплицах. И это отнюдь не удивительно вкусный лук. И даже не какая-нибудь запрещенная законом растительность, как я предполагал поначалу. – Так давайте украдем одну из бутылей. – Украдем, украдем, не переживайте. Только не у него. А у того, кому наш преподобный звонил, без малого, полчаса назад. – А как же ордер? – Что-нибудь придумаем. Но тише! Кажется, кто-то пожаловал. – Черный человек. Тот самый, – выдохнула я. Из нашего укрытия за старым покосившимся шкафчиком отлично было видно спину одетого в черную кожанку мужчины с Веселым Роджером, искусно выполненным светлой, наверняка фосфоресцирующей в темноте краской. Преподобный вышел навстречу своему гостю с оттопыривающем полу пиджака пистолетом. Дилетант. Начался разговор. Увы, нам с Леонидом оставалось только гадать, о чем шепчутся в противоположном конце теплицы проповедник и его гость. Беседа оказалась весьма напряженной. Пару раз я была почти уверена, что пистолет покинет внутренний карман, но обошлось. В конце концов пластиковая литровая бутылка с яркой наклейкой перекочевала в руки черного человека. Последний решил осмотреться по сторонам в поисках нечаянных свидетелей сделки и повернулся в нашу сторону. Я едва сдержала ругательство. У него были черные, абсолютно черные глаза, даже белки. И кожа. Намного темнее, чем у любого негра. Черный человек. Вероника вовсе не бредила. Я оглянулась на Леонида. – Проследим за ним, – подмигнул мне Фрам. – До ада? – спросила я. Слежка не задалась. У демона был вполне подходящий ему черный «Харлей». Он уехал в горизонт, а мы поплелись задними дворами к нашему внедорожнику. Несчастному дальнобойщику, по-прежнему ожидающему помощь, Леонид сунул в карман еще пятьдесят долларов. Бедолага заметно приободрился и отметил на навигаторе с десяток кафе и гостиниц, о которых наш GPS и не подозревал. – Куда поедем? – спросила я, усаживаясь на пассажирское сидение. – Окрестности посмотреть, – махнул рукой в неопределенном направлении Леонид. Уже смеркалось, когда мы, растратив весь бензин и кучу нервов, остановились у какого-то кафе. В двух шагах от входа во всей своей красе и блеске вызывающе расположился знакомый чёрный «Харлей». И был он не один. Десяток хромированных красавцев выстроились в ряд, заглядывая фарами в занавешенные окна. – Ну, вот мы и нашли нашего чёртика. А ты уже начинала волноваться, – Леонид улыбнулся мне и толкнул дверь кафе. Внутри не шибко ярко горело несколько ламп. Робко жались по углам тараканы, деловито сновала официантка в старых потертых джинсах. – Нам туда, – кивнула я в сторону дальнего занавешенного клубами дыма угла комнаты — обиталища байкеров. Судя по размеренному стуку, там же находился и бильярд. – Добрый вечер, господа. Леонид Фрам, ФБР. Светский тон и легкий кивок головой смотрелись в окружающей обстановке то ли как вызов, то ли как шутка. – Чё припёрлись? Здесь всё законно и легально, – спросил у нас воинственного вида тип с кием. – Мне нужно поговорить с вашим товарищем. – А почётче выражаться можешь? – сидящий к нам спиной байкер, задумчиво поигрывавал немаленьким ножиком. – Могу. А еще могу показать. Нужный нам с коллегой человек как раз покинул помещение с табличкой «М». – Накой он тебе нужен? – Побеседовать. – На предмет? – Садоводство. Выбор правильного удобрения. Байкеры как-то слишком уж хмуро посмотрели на нас. Я решила вмешаться: – Нам надо просто поговорить. – Я вас внимательно слушаю, мисс. Черный человек стоял аккурат позади меня. Я осознала этот малоприятный факт, почувствовав дыхание на затылке. – Может быть стоит отойти? Да хотя бы и к барной стойке? – дружелюбно предложил Леонид. – Можем и отойти, – согласился наш «демон». Немногословный бармен с живописным шрамом через всю левую щеку с чувством поставил на стойку три стакана. Тонкие стенки жалобно звякнули. Леонид брезгливо провел по ним платком. Мне как-то сразу расхотелось пить. Хозяин одарил нас насмешливо-презрительным взглядом и демонстративно протер ближайший ко мне стакан полотенцем, а потом плеснул виски на два пальца. – Значит преподобный уже успел вам исповедаться? – спросил черный человек, разглядывая мутноватую жидкость на свет. – Нет, ему ведь и не положено, – дружески улыбнулся Леонид. – Значит вы за мной следили? А я и не заметил… Неужто старость подкралась незаметно? – Ну, что вы. Какие ваши годы… Просто удача изменила. С кем не бывает? – Положим. Выходит, вы совершенно случайно зашли в это кафе? – Как говорится, случайности не случайны. Но дело не в этом. А в бутыли, выданной вам его преподобием. На мой взгляд не за святой водой вас понесло в такую глушь. – Нет. За кой-чем поинтереснее. – А вы мастер интриговать. Мы вас внимательнейшим образом слушаем. – Я купил у мистера Кларсена одно из его хваленых удобрений. Ценная штука. Преображает землю. Многие садоводы и цветочники дают за них сумасшедшие деньги. – Вы распространяете удобрения? – Почему бы и нет? – Что у вас с лицом? – Мутация. Редкая. – Нынче все мутации редкие, слава богу. Но вернемся к садоводству. Вы нам не одолжите пару капель вашего чудо-удобрения? – Не одолжу. Ордера-то у вас нет. – О, за бумажками дело не станет. Назовите пожалуйста вашу фамилию или впишите ее сами вот здесь, – и Леонид протянул собеседнику бланк с уже проставленными подписями всех должностных лиц. – Хорошо, – черный человек вынул из-за пазухи бутыль. Фрам с ловкостью фокусника извлек из-за пазухи маленькую колбу. – Спасибо за сотрудничество. – Для властей ничего не жалко, – по-акульи улыбнулся байкер. *** Нью-Йорк сковал час-пик. Энд стрит, разрекламированная навигатором, как улица лишенная пробок, встретила нас почти полным отсутствием не только автомобилей, но и пешеходов, и даже света в домах. Да еще и фонари горели через один. Прямо фильм ужасов какой-то. Пора прибавить газу. Леонид наверняка думал так же, но вместо этого резко дал по тормозам. Путь перегородили два мотоцикла. Из темных просветов между домами выехал еще с десяток. – Какая прелесть! Да нас, никак, решили окружить! Рисковые, однако, ребята, – резюмировал Фрам. – Видно удобрение нашего преподобного творит подлинные чудеса. Раз за ним такая охота. Газуй. Ну, давай же! – прикрикнула я на напарника. – Я б с радостью, но у нас отказало управление. – То есть? – То есть мы сейчас на автопилоте. – Черт. Тогда выходим. Не люблю технику, которая меня не слушается. Но выйти из машины нам тоже не удалось. Двери оказались заблокированы. Более того, мы плавно начали набирать скорость по направлению к лишенной окон стене ближайшего дома. – Не нравится мне это, – пробормотал Леонид. Мне это тоже не понравилось. Не дожидаясь продолжения действа, я отстегнула ремень безопасности, подтянула колени к подбородку, а затем, резко выпрямив ноги, выбила к черту лобовое стекло. Леонид выхватил рацию и проорал что-то о подкреплении. Я выхватила пистолет из бардачка. Байкеры выхватили свои пушки. Но выстрелить не успели. Ближайший ко мне любитель мотоциклов забился в моем крепком объятии. Дабы он меньше сучил ножками, я еще сильнее придавила ему шею. Голубые, итак навыкате глаза, вылезли из орбит еще больше. Его товарищи на секунду замерли. Этой секунды хватило на то, чтобы Леонид исхитрился выскочить из автомобиля с дробовиком в руках. – Господа, мы за мир, – объявил он, взводя курок. Я всмотрелась в лица. Некоторые действительно были убежденными пацифистами. Оно и ясно. Никто не хочет стрелять в федерала. Никто не хочет объявлять войну государственной машине. Никто в здравом уме не будет палить из пушек, когда с минуты на минуту могут объявиться агенты. И все равно ответом стал выстрел. Леонид уклонился. Пуля разбила кирпичи в стене позади него. А затем я едва успела броситься на землю. Шквальный огонь из автоматов на глазах превращался в дождь из осколков кирпичей. И бежать некуда. Даже толкового укрытия нет на этой поганой улице. Нас убьют. Как пить дать. Убьют из-за пары капель какой-то дряни. Черт возьми, я рассчитывала на другой конец. Триш такого точно не одобрит… Вой сирен перекрыл звуки выстрелов. К нему добавился стрекот вертолета. Белый круг прожектора старательно ощупывал улочку, провожая наименее расторопных байкеров, не сразу догадавшихся оседлать свои байки. Я приподнялась на локтях и оглянулась в поисках Леонида. Тот лежал на спине прямо под фонарем и осматривал пробирку на свет. – Цела, – сказал он и подмигнул мне. Я молча покачала головой. Если там окажется удобрение… *** – Значит в пробирке оказался странный раствор непонятной дряни голубоватого оттенка? Я открыла глаза. Томас Шакборн, усевшийся на краешек стола, что-то деловито клацал на экране брошенного мною смартфона. – В лаборатории ФБР нам сказали, что мы притащили им нечто необыкновенное. А изучение всех свойств сего чуда займет определенное время. По мнению тамошних яйцеголовых на это потребуется что-то около месяца. – М-да, а срок-то не маленький. Вам с напарником не шибко везло поначалу. – Да, на следующий день мы поехали к Кларсену и застали общину в трауре. Наш преподобный скоропостижно скончался. И еще Вероника. Ухватила меня за руку при всех и устроила дикую истерику с воплями, брыканиями и упоминаниями дьявола с черепом на спине. Сомнений в том, что произошло, у нас не было. – Как и ниточек, ведущих к разгадке. Но о том, как вы выкрутились, потом. А сейчас я должен сделать запись еще одного допроса. Ты готова? – Да, – кивнула я. – Всё лучше воспоминаний о прошлом. – Зря ты так о делах давно минувших дней. Были же у тебя и светлые моменты. Учись во всем находить позитив, иначе ведь и жить не зачем. *** Н-да, где только не селятся отошедшие от дел супермены. Но это обязательно должно быть уединенное, вгоняющее в тоску место с чудиками-соседями или вышколенными дворецкими. Правда, мистер Симпсон у нас не совсем супермен, но дел успел наворотить не меньше, чем вся команда Мстителей с перепою. Н-да, премерзкое место, даже шутки в голове рождаются плоские. Как на стенах этого подъезда или в устах его жильцов. Так, номер квартиры, вроде как, пятый. Пять — хорошее число. Подумать только, в школе я был почти отличником, математика подвела. А вот мистера Симпсона подвели благородные устремления. И если не знать математику - простительно, то думать известно чем, а не головой - попросту небезопасно. И выгодно для недоброжелателей. – Добрый день, мистер Симпсон. О да, какое у нас лицо... – Ты… – Собственной персоной. – Ты… – Ну да, мы же уже вроде как определились. – Но ты же мертв! – Я как шредингеров кот, только еще круче. Мистер Томпсон — мертв, мистер Киллгрейв — в коме, а мистер Джейсон — к вашим услугам. – Ч-что тебе надо? – Войти, друг мой. Ты же один, я полагаю? – Один. Но я не понимаю... – Сейчас поймешь. Впусти меня. Живо. *** Черт, черт, черт! Даже коленки подгибаются. Блузка, и та к спине прилипла. Она никогда так не боялась. Ничего и никакого. Триш провела рукой по лбу. Пальцы предательски дрожали, сердце отбивало бешеный ритм. Киллгрейв жив… Киллгрейв жив. Пристань, поцелуй, глаза Джессики… Бог ты мой. И Симпсон. Как это все связано? Надо узнать. Узнать? Встать под дверью и послушать? Но там он! Там же он! Он! Нет, надо бежать. Сейчас. Немедленно. Первым же рейсом в Нью-Йорк. Нет не в Нью-Йорк. В какую-нибудь Акапульку, Бангладеш, Алма-ату. Черт, черт, черт. Но почему, господи, почему она все-таки идет к этой двери. Нет, она совсем обезумела, если и на ручку нажимает. И что делать теперь? Уилл не запер за собой. Идти по маленькому узкому коридору? Идти на голоса? Нет, она не сможет, физически не сможет и шагу сделать. Она и так одурела от страха. Ноги не слушаются. Да и отсюда можно разобрать, о чем говорят за дверью в конце коридора. Она даже может видеть неясные расплывчатые в мутном стекле силуэты. Один против другого. Марионетка и кукловод. *** – Уилл, – н-да потрепала же тебя жизнь, дружище, – Уилл, мне бы хотелось продолжить прерванный восемь лет назад разговор. Помнишь, о чем мы говорили? – Нет. – Ах, ну да, ну да... Я же сам приказал все забыть. Ну, а теперь приказываю вспомнить. И как? – Разговор был о Джессике и её дочери. – Верно. Ты принес ребенка в госпиталь и сунул в руки первой попавшейся на глаза медсестре. – И потом увидел тебя, сукиного сына. В белом халате. Что ты там забыл, доктор Зло? – Пациентов. Веришь ли, но я теперь работаю. Стал уважаемым человеком, профессором. Спасаю человеческие души и вправляю вывихнутые мозги. – Дочери Джессики тоже вправляешь? Ты ведь забрал её себе, ублюдок. – Так-так-так. На мой взгляд пора устанавливать правила. Правило номер один. Никаких оскорблений. Давай говорить, как джентльмены, а не как ниггеры из ближайшей подворотни. Хорошо? – Просто отлично. И каким же будет второе правило, джентльмен? – О, мы как раз к нему подошли. Вопросы задаю только я. Это мое исключительное право. Ясно? – Как день. – Ну вот и лады. Теперь вернемся к делу. В прошлый раз нас прервали на самом интересном месте. Ты как раз сообщил мне о смерти Джессики и её мужа. Кричал, что ты во всём виноват и должен спасти хотя бы ребенка. Тут подъехал доктор Козловский и вместе со своими мальчиками уволок тебя в машину. – Жаль, что тебя не заметил. – Да, человеческий мозг — интересная штука, в плане того, как он обрабатывает полученную информацию. Помнится, читал я в Кембридже немаленькую лекцию по современным достижениям в этой области психологии. Но мы отвлеклись от темы. Меня интересует несколько вопросов. Первый — как погибла Джессика? *** Джессика погибла? Погибла?! Её, Триш, словно ударили. Она ничего не понимает. Джессика погибла? Джессика и её муж – мертвы. Она не понимает. Не может понять. Не должна понять. Это больно, это опасно. Ей нельзя сейчас думать об этом. Нет. Она будет слушать, только слушать. В двух шагах от неё враги. Она должна слушать о чем они говорят, параллельно записывая все это на диктофон. Потом они с Малькольмом все проанализируют. Потом она будет биться в истерике сначала у него в квартире, потом у матери. А сейчас слушать, слушать и стараться устоять на ногах. У Джессики есть ребенок. Она должна узнать, что с ним. Это её долг перед сестрой. Перед мертвой сестрой... *** – Она расследовала одно дело. «Дело синих». О преступлениях корпорации IGH. – И? Подробности, друг мой, подробности. – Я немного знаю. Только то, что все было подстроено нынешним руководством. Расследование, арест старого главы корпорации, передача данных федералам. В газетах написали лишь об одном преступном эпизоде из целой череды так и оставшихся неизвестными. А Джессика и её муж как-то обо всем догадались. Их похитили. Потом убили. Я смог спасти только ребенка. – «Дело синих». Кажется, я начинаю кое-что вспоминать. Череда похищений, синие лужицы на местах преступлений... – Да, именно так. – Значит, больше ты на IGH не работаешь? – Ты и сам знаешь, что нет. – Я-то знаю. Но мне всегда было интересно, как ты выжил. Тебя забрал Козловский. Ты исчез на шесть лет, а потом объявился в Вашингтоне. – Козловский спас меня. Он такой же беглец, как и я. Мы не могли больше работать на корпорацию. Они зашли слишком далеко. – А до этого, значит, цветочки нюхали. – До этого у них хотя бы были благородные цели. – Какие? – IGH разработала серию лекарств, сокративших детскую смертность вдвое. – Какие молодцы. А сейчас чью смерть они сокращают? – Ничью. Они производят оружие и наркотики. – Официально? – Да. Известно по чьему заказу. – Зная всё это, ты до сих пор жив? – Потому что вовремя умею становиться мертвым. – Похвальное качество. Но, думаю, комплиментов тебе на сегодня достаточно. Расскажи мне, что ты знаешь об отце младшей Джессики. – Лично мне известно немного. Он был агентом ФБР. Вроде бы звали его Леонид Фрам. Джонс его очень любила. – Ясно-ясно-ясно. Мелодраматические подробности о том кто кого любил и как сильно – рекомендую опустить. Опиши его внешность. – Я его видел только мельком. Светловолосый, высокий. По-моему, у него синие глаза. – Все? – Вроде бы да. – Хм. Откуда тебе известно, что Джессика его любила? – Она впала в депрессию, когда узнала о его смерти. А потом умерла сама. Не знаю от чего. Думаю, её убили. – Почему? – Она была в больнице все время. С лучшими врачами. У неё роды начались преждевременно. Но это ничего. Наши спецы с этим справились. Она умерла позже, когда на вид была вполне здорова. Как раз была моя смена, когда убирали её палату. – А её муж? – Отравился снотворным, которое ему вкололи при похищении. Из-за это у Джессики и случился… – Понятно. Что ж, на сегодня хватит. Надо бы все обдумать. Забудь об этой встрече, Уилл. И, я тебя прошу, не уезжай никуда из Вашингтона. *** Это все? Триш увидела, как за дверью в десяти шагах от неё выпрямился один из силуэтов. Словно деревянная кукла, на негнущихся ногах она попятилась к выходу, не сводя глаз с двери. Для неё время остановилось. Растянулось в мучительно долгое сейчас. Она осознавала каждый шаг, каждое свое движение, но не сразу, а как бы с опозданием, словно бы телом руководил кто-то другой. Это же надо было так испугаться. Так безумно испугаться… Она почти было ускользнула. Но дверь, проклятая дверь... Она хотела её только прикрыть, а та захлопнулась. Из-за сквозняка, но какая к чёрту разница. Триш бросилась к лестнице. Она опустилась всего на один пролет, когда Киллгрейв выскочил на лестничную площадку и перегнулся через перила. Она вжалась в стену. Стиснула зубы, попыталась умерить дыхание. Киллгрейв начал спуск. Какая же у него быстрая и легкая походка. Она тоже начала двигаться вдоль стены, попутно нажимая на ручки дверей. Вдруг повезет. Иначе она не уйдет от него. Не сможет. У неё не получится. Вот и кончились двери на этом этаже. Впереди две лестницы и новая попытка. Ступенька за ступенькой. Ей-богу она поседеет. Она медленно и осторожно ставит ногу, он идет быстро, не таясь. Он нагоняет. Ступенька за ступенькой. Она их ненавидит. И она боится. Ей даже хочется, чтоб её обнаружили, нашли, чтоб это кончилось. Пожарная лестница в конце длинного коридора. И люди. Там люди. Она чуть не плачет. Она бежит к ним. К двум наркоманам, курящим травку, но это неважно. Там, где они сидят — темно. А рядом - пожарная лестница. Она сможет, в случае чего, выскочить на улицу, поднять крик, или попросту отослать Малькольму запись с диктофона. Чёрт-чёрт-чёрт, почему она раньше этого не сделала?! На цыпочках Триш подбирается к наркоманам. Те смотрят на неё тусклыми взглядами странных, словно выцветших глаз. Она подходит к ним, оборачивается и видит в конце коридора его. Он идет за ней. Триш чувствует, что больше не выдержит. Она медленно сползает вниз по стене. Кладет голову на плечо сидящего рядом доходяги, вырывает из ослабших пальцев самокрутку, вдыхает голубоватый дымок и прячет лицо у него на груди. Его товарищ что-то одобрительно мычит и смеется. А она ждет. Ждет и не смеет поднять головы. Ждет мучительно, нереально долго. И когда ожидание становится нестерпимым, все-таки поворачивается и видит, что в коридоре нет никого кроме неё и впавшего в транс наркомана.