Восемь лет спустя

Она захлопывает дверь в кабинку и вынимает из кармана халата телефон Мелиссы – подруги Элен Рокк, подробную информацию о которой Шакборн заботливо сбросил на смартфон. Увы, сам подарок Томаса использовать было опасно, как и компьютер в офисе – их наверняка контролировала служба безопасности. Пришлось пойти на воровство. Благо Мелисса отличалась поразительной рассеянностью. Умыкнуть телефон из её сумочки не составило большого труда. Зато пришлось повозиться теперь, прежде чем карта памяти – основная причина по которой она, Джессика Джонс, крадучись, словно мелкий воришка или супершпион, проникла в женский туалет поздним вечером – заняла свое законное место в смарте. Увы, труды не вознаградились. Экран заполнился ничего не говорящими цифрами и датами. Изредка попадались пометки, но и те – зашифрованные. Она всматривается в строчки. Надо вспомнить номер той лаборатории, с тварюгой. А еще – найти повод побывать там и хоть что-нибудь выудить из ученых. И надо бы проследить за полковником, заварившем всю эту кашу с похищением карты памяти. Может, ей удастся понять, ради чего опасная по здешним меркам, заключенная была выпущена на свободу и остается в живых по сей день. *** – Не спится? – она вздрагивает и включает свет. Черный человек сидит, вальяжно расположившись в кресле около торшера. Нога закинута на ногу, в руках стакан с виски. – Какого черта? Что ты здесь забыл? – Жду, когда вернется прекрасная обитательница сей скромной обители. Долго жду, надо заметить. – Было бы неплохо, если бы ты заметил, что прекрасная обитательница отнюдь не рада тебя видеть. – Брось, Джессика. Я же не на свидание пришел. – Тогда какое дело не дает тебе спокойно уснуть? – Мрачное и грязное. Надо одного человечка не по доброй воле доставить кое-куда. – А мне-то что? – То есть как это «что»?! Ты же хочешь избавиться от IGH? Корпорация тоже хочет добыть себе этого человечка. Так что нам надо добраться до него раньше, чем... ну, ты сама понимаешь. – Опиши ситуацию. – Человечек живет в элитном доме в Нью-Йорке. – И? – Ты ведь умеешь карабкаться по зданиям? – Умею, да вот только помочь все равно не смогу. – С чего бы? – щурится Черный человек. – С того, что полковник Шон внедрил мне под кожу маячок. – Ах, это. Н-да, действительно проблема. – Что за дом? Опиши. Возможно, я смогу как-то помочь. – Думаю, сможешь... *** – Синьорина, синьорина… Джессика нехотя открыла один глаз. Над ней склонилась Мерседес. – Ах, синьорина, уже час дня. Отец конечно говорил, что вам надо отдыхать, но ведь кушать вам тоже надо. Сегодня я лично приготовила вашу любимую пасту. С курицей и ананасами. Очень вкусную. Ну же, синьорина, вставайте. Упоминания любимого блюда заставило Джессику открыть второй глаз, впрочем, тут же сощурившийся из-за заглядывающего в окна солнца. – Давайте же, скорее. Вот-вот приедет ваш отец! Ему будет приятно отобедать с вами. Джессика тут же свесила ноги с кровати и прошлепала босыми ногами в сторону небольшой ванной, примыкающей к её комнате. Ополоснуть лицо холодной водой, вглядеться в зеркало, привстав на цыпочки, недовольно поморщится, скорчить серьезную гримасу и вернуться в комнату к Мерседес, уже разложившей на заправленной постели темно-коричневое платье и колготки. Все бегом, с оглядкой на часы. – Прошу вас. Одевайтесь, синьорина. Спустя пять минут Джессика уже сидела за сервированным столом и поигрывала ножом. Стрелки на часах переходили от одной риски к другой. Отец задерживался. Джесси время от времени переглядывалась с Мерседес. Экономка также бросала встревоженные взгляды на часы и молчала. *** Нью-Йоркский парк был полон не в меру улыбчивых людей в белых футболках с надписью «Волонтер». Солнышки с кривоватыми лучами на их спинах должны были символизировать свет новой жизни. Свет этот исходил от столиков, за которыми ведущие психологи страны, сошедшие с заоблачных высот застекленных кабинетов в небоскребах, вели консультации с простыми гражданами. Волонтеры активно вмешивались в происходящее, таскали воду и коробки с бумажными платочками, довольно агрессивно зазывали мирно прогуливающихся горожан, совали листовки во все незанятые руки. В общем, вели себя пусть и бестолково, зато активно. Он еще раз с тоской огляделся по сторонам. Перед ним сидел худощавый субъект с безумными глазами и нервными руками. Рот субъекта не закрывался ни на минуту. Субъект был недоволен жизнью и жаждал высказать это недовольство ни в чем не повинному профессору Джейсону. Слова сыпались как горох. Сопровождались битьем себя в грудь, битьем ни в чем не повинной столешницы, прореживанием и так скудной шевелюры. Субъект был крайне несчастен. Жена ушла от него, узнав, что муж имеет любовницу. Разумеется, именно жена была виновницей крушения домашнего очага и гибели семьи. Именно её терзали руки субъекта, когда били по столешнице или рвали волосы. Профессор наблюдал за этим с профессиональным спокойствием и любопытством. Интересовало профессора главным образом то, почему дамы вообще связываются с подобными типами. Размышления о непредсказуемости женских предпочтений порядком отвлекли профессора. Впрочем субъект этого не заметил. Его вполне удовлетворяли периодические кивки собеседника. – И тогда, она, она мне, сказала – только подумать! – что я… Профессор безучастным взглядом оглядывал топчущихся на краю полянки будущих пациентов, собираемых волонтерами в некоторое подобие очереди. – И тут она мне, вы понимаете, мне сказала… Профессор встретился взглядом со своей коллегой, доктором Шварцман. Напротив неё сидела рыжая толстуха, с горой платочков и ярко выраженным свекольным оттенком распухшего от слез лица. Шварцман держала клиентку за руку и украдкой тоскливо поглядывала на часы. –Я никогда в жизни еще не испытывал подобного унижения и от кого, от кого… Профессор глянул в просвет между деревьями. Уходящая вдаль, залитая солнцем дорога. Снега уже нет, погода теплая, словно сейчас не середина марта, а конец апреля. Взять бы Джессику и прогуляться по парку, купить сладкую вату или что там любят дети её возраста, поглядеть на мимов… Он и сам удивляется своим мыслям. Как и тому, что каждый день, по мере расшифровки данных из подпольной лаборатории IGH, просматривает видеозаписи с Джессикой, пусть в этом и нет никакой необходимости. Он смотрит на экран с каким-то болезненным любопытством. Хотя нет. Не любопытством. Он слышит её крики и словно окунается в прошлое, вязкие тягучие болезненные воспоминания. Странно, но после таких просмотров он чувствует к Джессике особую привязанность, неразрывную связь между собой и ею. С каждыми новым просмотром, новой подробностью её мучений она становится ему ближе, понятнее, роднее. Они становятся единым целым. Извращенная ненормальная любовь. Необходимое ему чувство. Наркотик. Любить, заботиться о ком-то, кроме себя… Это так ново и так приятно. Он стал сильнее от этого чувства. Он стал увереннее, могущественнее. Он одержал победу над ними - теми, кого всегда боялся, ненавидел и чьего одобрения так хотел добиться. Он одержал победу над родителями. По-настоящему. Да, по-настоящему он победил только сейчас, когда вырвал свою дочь из рук их последователей. Они проиграли, как проиграл сухонький, сломленный старичок в одном из подвалов клиники. С каким же наслаждением он каждый вечер навещает его, следит за безумным животным страхом в слезящихся глазах, слышит сопливые мольбы, смотрит, как мелко бесконтрольно трясутся молитвенно сложенные руки. Да, он победил, пусть еще много, очень много надо сделать. Но теперь ему хватит сил. Словно груз с плеч свалился. Словно он только сейчас начал жить. – На помощь! На помощь! Резкие крики прервали все разговоры, заставили все головы повернуться к аллее, ведущей на поляну, оккупированную психологами и их клиентами. По дороге, размахивая сумочкой и позвякивая массивными украшениями, бежала женщина, спотыкаясь на высоких каблуках. – Там, – тыкала она пальцем куда-то влево, – там парень… Он хочет сжечь себя!! Шварцман выругалась, Красовский, сидящий позади Джейсона, присвистнул, остальные просто переглянулись. В итоге за возбужденно жестикулирующей женщиной к месту предполагаемого суицида пошли только двое: он и Шварцман. Остальные вместе с волонтерами принялись громко обсуждать какие меры надо принять в первую очередь, кто останется с пациентами, кто вызовет полицию и врачей, а кто оцепит место суицида. Будущий суицидник стоял посреди небольшой площадки, залитой светом. Худощавый подросток лет семнадцати со скуластым лицом, носом с горбинкой и взглядом, не могущими ни на чем остановиться надолго. Потертые джинсы, под стать им кожаная куртка, нелепая бейсболка. Канистра, валяющаяся рядом с видавшими виды кроссовками, и дешевая зажигалка в руке прекрасно дополняли образ. – Не подходите ко мне. Не позволю! Слышите, не позволю! – Успокойтесь, прошу вас, – махала руками пожилая женщина, словно отгоняла мух. – Успокойтесь, здесь дети. И вправду, дети были и постоянно толкали свою мать в бок, спрашивая: «А скоро ли дядечка себя подожжет?» Мать цыкала, но интерес испытывала тот же. Впрочем, как и все вокруг. – Меня никогда не слышали и не видели, не замечали! – орал парень, собравшейся вокруг и довольно быстро растущей толпе. Справедливости ради, стоило отметить, что слушали его весьма внимательно и таращились во все глаза. Бедолага от этого внимания наверняка окончательно слетел с катушек. – Вы, – тыкал он пальцами в толпу, - вы, рождаетесь, жрете, сношаетесь, плодитесь, помираете и ничего не понимаете! Всю свою жизнь вы проходите мимо! – Мимо чего? – спокойно спрашивает он, и Шварцман, стоящая рядом, хмыкает. Парень застывает. – Мимо чего мы в перерывах между едой, размножением и прочими радостями жизни проходим? В толпе кто-то засмеялся. Парень тут же начал оглядываться, рот полуоткрыт, глаза цепляются за лица собравшихся. В расширенных зрачках непонимание и агрессия, страх и боль - ужасная какофония, разрывающая душу. Так легко стать звездой, но падающей. Стать живым пылающим факелом, гарантированно запомнившимся бы сотне зрителей, возможно даже и большему количеству, если кто-то снимет ролик и выложит в интернет. Но что взамен? Сочувствие? Его здесь не найти. Болезненное любопытство, а не внимание – вот что сейчас на всех лицах. – Мимо чего, – истеричный голос срывается, – мимо чего?.. – Да, что или кого вы имели в виду? - он выходит вперед и краем глаза видит, как Шварцман уже беседует с прибежавшей полицейской. - Вам всем плевать на других. Вам все равно. Я жить, жить хочу! Вы понимаете, я хочу жить!.. Путанная речь, жестикуляция говорит больше, чем слова... – Но в таком случае, что вы делаете здесь? – Вы спрашиваете… А знаете, что вы первый, кто спрашивает? Думаете я не знаю, зачем они здесь, думаете не понимаю, чего они хотят? Крови… Звери… Они почуяли кровь… Она их возбуждает… Такая лакомая, теплая, густая… И запах плоти… Они любят запах горящей плоти… Эту отвратительную вонь, отличающую труп от живого. Это им напоминает, что они живы, эти овощи, эти роботы – живы! Да они живы, пока их дергают за ниточки. Они не хотят знать почему я здесь, они хотят посмотреть на пламя и вдохнуть вонь. Вы первый кто спросил... – И зачем же вы потакаете им всем? – он широким жестом обвел толпу. – Чтобы меня услышали. Не здесь. Там, – парень ткнул пальцем вверх. – Вы хотите, чтобы вас услышал Бог? – Нет, – парень расхохотался громко, истерично. - Там, сэр, – пусто, там никого… Я хочу, чтобы обо мне узнала власть, все эти чинуши, жующие сопли правозащитники, все, кто отказывается помочь! - Помочь в чем? - Моя сестра больна! – внезапно заорал на него парень. – Больна, понимаете?! А вы, гребаные уроды, взвинчиваете цены на лекарства! – Простите, я не фармацевт. Скажите, что за лекарства и кто взвинтил на них цены? – Лекарства от рака. Для химиотерапии и обезболивающие. Да чтоб вы все, слышите, все, заболели также, как моя сестра, чтоб вам всем, курвам, была так хреново, так хреново… Полицейские были почти незаметны. Они окружали площадь, готовились к броску, готовились лишить толпу занятного зрелища. Но парень их почуял, словно зверь. Почуял, несмотря на возбуждение, почуял — и замер. Прервался на полуслове. Безумный взгляд заскользил по лицам, он словно принюхивался, выжидал и тоже готовился к прыжку. – Не двигайтесь! Слышите, никто не двигайтесь! – выкрикнул он, но как-то вяло, без былого запала. Толпа замерла. Затаила дыхание. Облизнулась в предвкушении. Чиркнула зажигалка. – Нет! – он крикнул всего одно слово - и парень замер, не мог не подчиниться. В лучшем случае, все подумают, что профессор Джейсон – гипнотизер. В худшем… О худшем лучше не думать, а сразу начать играть на публику, играть для десятка смартфонов, ведущих запись. – Тебя уже услышали, дружище. Уже обратили внимание. Все, здесь собравшиеся, знают о беде твоей сестры. Об этом напишут в интернете, в сети появится ролик, журналисты накатают статьи… Твоя смерть ничего к этому не прибавит. Твоя смерть лишена смысла. Твоя смерть будет всего лишь развлечением, гнусным, отвратительным, кровавым пиршеством для стервятников. Ты уже победил, так почему хочешь проиграть? Тебя уже услышали, почему ты продолжаешь орать? Ты уже сделал все что мог, остальное ничего не изменит. Ты нужен сестре сейчас, как никогда. Ты должен потушить зажигалку, снять одежду и пройти с полицейскими. Ты сделал все, как надо, друг. И сделаешь еще больше если потушишь огонь. Парень смотрел на него во все глаза. Появившиеся из ниоткуда телевизионщики активно распихивали толпу, чтобы заснять хотя бы последний акт драмы – то как полицейские отбирают у бедолаги зажигалку и отшвыривают ногой канистру. – Помни о сестре, – приговаривал он, когда парня уводили. - Детектив Симменс, – пожилой коп отослал стажера с блокнотом. – Док, вы мастер своего дела. Парень как шелковый. – У него апатия. – Да, я понимаю. Н-да, жизнь порой доводит. – Пусть этого несчастного она доведет до моей клиники. Когда закончите со всей этой писаниной, привезите его ко мне. Хорошо? – Хм, добрый вы человек, док. Договорились. Привезем. *** Джессика с замиранием смотрела короткий ролик со своим отцом, уговаривающим сумасшедшего в парке не поджигать себя. Она гордилась папой, как никогда. Гордилась его жизнью, в которую она заглядывала только через оставленные на столе книги и журналы. Жизнью, которую она подслушивала в обрывках телефонных разговоров и которая так неожиданно развернулась перед её глазами на видео. Она чувствовала эту борьбу, этот накал сопротивления двух воль – воли её отца и воли человека с зажигалкой. Она впитывала их эмоции: спокойствие и уверенность папы, боль и безумие худощавого парня. Она была загипнотизирована происходящим и только отмахивалась от Мерседес, пытающейся увести её от экрана. Там была жизнь, которой ей так хотелось пожить самой. Она поняла, что произошло, когда парень так и замер с зажигалкой. И теперь гадала получилось бы так у неё. Но больше всего ей хотелось увидеть отца… Хотелось так, как никогда раньше. Чем напряженнее ждешь, тем неожиданней все случается. – Джесси, – она задумалась и не заметила, как открылась дверь. Отец стоял на пороге и улыбался. Через секунду она уже крепко его обнимала, прижавшись всем телом. Он гладил её по голове и повторял только: «Что такое, малыш?» Она не отвечала, да и разве такие вопросы требуют ответа. – Как прошел твой день? – спрашивает отец, когда они уже сидят за сервированным к обеду столом. – Нормально, – пожимает она плечами и отправляет в рот очередной кусочек курицы с ананасами. Макароны и курица – её любимые блюда, а сегодня Мерседес превзошла саму себя в готовке. – Трудно было там, в парке? – тихо спрашивает она и с замиранием ждет ответит ли отец. Тот откладывает приборы в сторону. – И да, и нет, малыш. Каждый случай уникален. Никогда ничего нельзя предсказать заранее. В этот раз ключик удалось подобрать довольно быстро. Джессика кивает. Надо спросить еще что-нибудь. – А в парке к тебе пришло много людей? – О, после случая с этим несчастным пареньком мы с Шварцман стали просто звездами. Хорошо хоть волонтеры разрулили эту ситуацию, иначе пришлось бы застрять там надолго... Они улыбнулись друг другу. Улыбаться пока выходило проще, чем разговаривать. – Как учеба, малыш? – Хорошо. Я сделала все задания. Мистер Нейтон меня похвалил за эссе по литературе. – Кого проходите? – Диккенса. «Оливер Твист». – Нравится? – Да. – Ну, вот и отлично. Можем как-нибудь съездить в Лондон. – Правда?! Вопрос вышел дурацким, но он сам собой вырвался и потом, ведь отец никогда не брал её с собой в поездки. – Конечно, правда, малыш. Вот, скажем, через месяц и выберемся. Мне как раз надо будет прочесть курс лекций, а у тебя теперь занятия на дому. Я поговорю с учителями, чтобы вы пошли на опережение. Джесс, я хочу, чтобы и на домашнем обучении ты была лучшей. – Конечно, отец, – серьезно кивает она. Минуты проходят одна за другой, собираются в часы. Они уже давно отужинали, отец читает очередной журнал, она пристроилась рядом с книгой. В комнате тихо. Но эта тишина ей нравится. Она уютная, и в неё приятно вслушиваться. Джессике очень хорошо, пусть и немного боязно. Как-то не верится, что все это происходит с ней по-настоящему, что отец и впредь будет добрым, будет обращать на неё внимание, что их больше никто не разлучит. Ведь столько всего может случиться. От этой мысли ей становится холодно. Она поеживается, отец поднимает глаза от журнала, хочет спросить что-то, но не успевает – их прерывает резкая трель телефонного звонка. Отец выходит в другую комнату. Она остается абсолютно одна. За окном город погружается во тьму, вспыхивает яркими точечками окон. Внизу тьма отступает под напором фар, ярких витрин и уличных фонарей. В комнате её отпугивает широкий экран телевизора и светильники на стенах, да еще лампа на столе. Но по углам гнездятся тени, как и возле окна. Одна из них вдруг ожила и метнулась в её сторону. Стекло с сухим треском разлетелось. В комнату ворвался ветер, принеся с собой шум ночного города. Она отскакивает назад, но спотыкается об упавшую книгу и падает на спину. Над ней возвышаются двое, одетые во все черное. Один из них выхватывает баллончик. Струя чего-то белесого распыляется в воздухе, но Джессика успевает прикрыть лицо рукавом и перевернуться на спину. Отползает дальше, пока не чувствует, что её схватили за ноги. Крепко. Она пытается вырваться. Не получается. И это вызывает ярость. Тупое, сильное чувство. Она поворачивается, хватает книгу и бьет ею по оказавшемуся близко лицу, а затем кричит: – Стойте!.. И двое замирают. Они удивлены. Они явно не ожидали, что у неё получится. Две закутанные в черное фигуры стоят неподвижно, глаза в прорезях масок почти черные от расширившихся зрачков. В комнату вбегают отец, охранники и Мерседес. Джессика выдыхает, пытается подняться и замирает, когда один из нападавших захрипев падает на пол. Маленькая красная точка тут же перемещается к другому. Джессика видит ужас в его глазах, неотрывно следящих за подкрадывающейся к сердцу кровавой отметиной. Еще один выстрел. Джесс подхватывает один из их охранников и уводит прочь из комнаты. В полутемном коридоре кому-то звонит отец, что-то на испанском говорит Мерседес, прижимая её к себе, о чем-то совещаются охранники, на стене, подернутой странной рябью, появляются мертвые глаза одетого в черное, по-прежнему следящие за красной точкой. *** – А ты была права, Джессика. Все сорвалось. Она улыбается Черному человеку своей акульей улыбкой, после которой в её бытность частным детективом, недовольные клиенты как-то сразу меняли свою точку зрения. – Я готов слушаться и повиноваться, – объявляет тем временем Вил Смит и отвешивает шутовской поклон. – Что случилось с вашими людьми? – Они спалились. Их убрали. Она фыркает. – А чего вы ожидали? В этом здании даже я однажды чуть было не поймала пулю от местной охраны. Ребята там подобраны один к одному: морская пехота, десант, на худой конец SWAT’овцы. Дилетантов не держат. – Дело не в охране. – А в чем же тогда? – Неудавшихся похитителей пристрели по моему прямому приказу. Они попали под влияние гипнотизера-мутанта. – Что за?.. Какой гипнотизер? – Мутант, обладающий способностью гипнотизировать людей. – Опиши мне его. – Не могу, дорогая... В следующую секунду она вскакивает на ноги и ощутимо прикладывает собеседника к стенке. Тот смеется. – Джессика, а ты все такая же. Помнишь, как вы с мужем подловили меня на Эндстрит, когда обнаружили там наши экспериментальные цеха. Сколько крику было про то какой я негодяй. – И не зря. Ты выторговал целостность своей шкуры и свободное передвижение по миру ценой сдачи Шакборна и его свиты. – По-моему, ты от сделки была в восторге. – Да я тебя чуть на ветошь не изорвала. – Хорошо хоть твой муж оказался поспокойнее. – Не говори мне о моем муже. – Не рычи на меня - и тогда я не буду. Джессика, не я убил его. Она не спорит, не видит в пустой болтовне смысла. Отпускает черного и отходит к противоположной стенке. – Помоги мне, - тихо говорит он. - Прошу. И я сделаю так, что твои враги помучаются перед смертью. – Зря ты не говоришь мне, кто твой гипнотизер. Потому что, если это тот, о ком я думаю, то я знаю, где вам найти помощника. – И где же? Она смотрит на Вила. Лицо непроницаемо, черные глаза кажутся пустыми. Самое жуткое в этом человеке – невозможность прочесть его эмоции. Ни инопланетная внешность, ни холодный смех, ни повадки хищника - ничто так не пугает, как его полная непредсказуемость и дьявольское везение. – Люк Кейдж. У него бар в Адской кухне. Найдите его и расскажите про мутанта. Он поможет вам добраться до него. – Спасибо, Джессика. *** – Итак, у города новый герой. – Неудачное стечение обстоятельств, Патриция, не более того, – замечает Козловский. – Неудачное?.. – она отбрасывает пульт и поворачивается к собеседнику. - Мы собирались смешать с грязью мало кому известного профессора, а теперь придется мешать с грязью спасителя заблудших душ. – Н-да, – протянул Браун. – У нас и раньше не было больших надежд на ордер, теперь и они растаяли, как... черт, даже метафора не подбирается. – Не нужно ничего подбирать, детектив. Наш профессор – калиф на час. Обо всей этой истории поговорят от силы с неделю. Вот тогда за нашего клиента и возьмемся. А пока я предлагаю покопаться в уголовном деле восьмилетней давности против IGH. – Точнее, вы предлагаете мне покопаться в полицейских архивах, – косо улыбается Браун. – Именно, – возвращает ему улыбку Козловский. *** – Марта, сколько мы уже знакомы?.. – Не так долго, чтоб я тебе сливала документы с грифом «секретно». – Бога ради… – Бога не трожь! И послушай меня внимательно, Браун. Есть неписанные правила, а потому и нерушимые. И я им подчиняюсь. – Тогда посоветуй, как мне получить допуск к этим бумагам? – Через ФБР. Они отобрали у нас это дело. Собственно, все самое интересное находится у них в архивах, так что у меня ты просто время зря теряешь. – Но у тебя же есть связи с федералами... – Не выйдет, Браун. – Я же еще ничего не сказал. – Не паясничай. Мы оба знаем, чего ты хочешь. Вот только во что выльется подобное желание, похоже, понимаю только я одна. – Назови цену. – Идиот. Конченый идиот. Я имела в виду, что ты без головы останешься. С Шакборнами дело нечистое. А IGH так вообще процветает сейчас, как никогда раньше. Тронешь одну паутинку - и привлечешь внимание здоровенного паука, который таких мошек, как ты, жрет на завтрак обед и ужин. – Марта, что бы не произошло, ты не пострадаешь. – Идиот. Как есть идиот. Браун, проваливай. Проваливай и не поднимай больше этой темы. *** – Меня застращали по полной. Сказали, что можно лишиться головы и прочих частей тела если проявлять любопытство к не тому чему надо. – Значит, мы на верном пути, – флегматично замечает Козловский. – Мы с самого начала знали, что на верном пути. – Патриция, я понимаю ваши чувства. Смерть сестры и её мужа делает вас пострадавшей. – Да, доктор Козловский. Пострадавшей. Прибавьте к этому то, что дочь Джессики является падчерицей её врага. Моя племянница. Дочь Килгрейва. – Прискорбно. Поэтому ради неё вам надо найти бывших сослуживцев мужа сестры. Может, кто-то из них захочет помочь вам, как главной пострадавшей, оставшейся в живых. Начните с пригласительных на свадьбу. Попытайтесь вычислить человека, отсоветовавшего вашей матери общаться с Джессикой. Присмотритесь к нему, к другим его коллегам. Попробуйте собрать о них информацию. Вместе мы решим кому можно доверять и как сделать так, чтобы ни одна паутинка не шелохнулась. – Это будет непросто. – Да, но это лучше, чем ничего. Кстати, я собираюсь привлечь к делу Симпсона. Он ведь восемь лет назад работал в каком-то из полицейских департаментов… И, кажется, еще не растерял связей. Может, все-таки получится влезть в ваш архив, детектив Браун. – Если не боитесь растревожить пауков… – Посмотрим, что удастся выудить из ФБР. *** Она открывает служебный почтовый ящик. Четыре новых письма. Из первой палаты, из хирургического отделения, из травмпункта и одно... Она замирает. По номеру – та самая лаборатория с тварью. Щелчок мышью – и на экране короткое уведомление о пересылке отчета по исследованиям за месяц. Доктор Патрик Фрост желает всего наилучшего и настоятельно рекомендует хранить данный отчет в закрытой секции архива. Она скачивает документы, колеблется не больше минуты, достает карточку памяти и сбрасывает на неё файл. Карточка тут же отправляется в гнездо смартфона. Она пытается открыть документ и тут же встречается с проблемой – пароль. Номер лаборатории и фамилия её заведующего не срабатывают. Тогда она поднимает архивы отдела кадров. День рождения доктора Фроста – не подходит. Девичья фамилия жены – холост. Но есть дочь. Впрочем, ни её дата рождения, ни имя, документа не открывают. Да и с чего она вообще взяла, что личные данные помогут подобрать пароль. Он наверняка спускается сверху, выдается кем-то из начальства: отделом охраны, точнее — киберохраны. Что ж, господин Томас, вот вы и окажете мне услугу. – Джесс? Томас сидит в массивном кресле, напротив - стена из мониторов. – Добрый вечер, Томас. Не занят? – С чего такая вежливость? – Надо кое-что. – Фи, какая грубая откровенность. – Вежливость тебе не нравится, грубость тоже… – Во всем люблю золотую середину. Что тебе нужно, Джессика? – Вы спускаете пароли для лабораторного комплекса? – И? – Пришел отчет из лаборатории, которую я грабила по заданию полковника. Не хочешь взглянуть? – Я заглядывал в саму лабораторию, проверял твой рассказ. Интересное место. Правда не понимаю, что там могло заинтересовать нашего полковника. Не его профиль. – Генетические исследования имеют, как правило, широкое применение. - Безусловно, но в данной лаборатории психику с генетикой увязывали. Тварюгу, которую ты чуть не прикончила, создали путем скрещивания обезьяны с человеческим ДНК и еще какой-то гадостью. Я в подробности не вдавался. Зачем такое нашему полковнику – ума не приложу. – Я тоже. Поэтому спрошу еще раз. Ты дашь мне пароль, чтобы прочесть отчет, или нет? – Разумеется. Вместе и прочтем. Очень уж хочется узнать, чем таким интересным с доктором Фростом занимается наш бравый вояка. *** – Может это не тот пароль? – Не смеши меня, Джесс! И уступи, наконец, мне место у компьютера! Похоже, придется взламывать чёртов пароль. – Только не на моем компе. – А чего это ты боишься? Начальником службы киберохраны являюсь по-прежнему я. – Смотри как бы не турнули с нагретого местечка. Ты же и тюремной охраной еще заведуешь… – Спасибо за предупреждение, но этот пост я как раз собираюсь уступить обратно некоему полковнику. – Н-да, у тебя не очень хорошо получалось. – Не язви. К тому же это при твоем полковнике сбежала заключенная, убив при этом охранника и застращав чуть не до смерти тюремный медперсонал. – Ладно-ладно… – Черт, да что не так с этим паролем. Сейчас. Так… Так… Вуаля! Хорошо быть крутым хакером… – Кто бы спорил, Мистер Умник. – Но черт бы меня побрал, ты только почитай это, Джессика! Мать твою за ногу! Джессика! Это же… – Томас вскочил на ноги и закружил по комнате, – Джесс, это же монстр какой-то! Если это дойдет до моего дяди… Его будет не свалить! Да он станет, как… Томас перешел на отборную ругань. Она почти не обращала на него внимания. Строчки разворачивались перед ней фиолетовыми полосами, комната резко уменьшилась. Стало жарко. Душно. С громким треском мышка в правой руке разлетелась на куски. Этого не может быть! Она помнит хруст позвонков. Звук ощущался подушечками пальцев, ощущался всем её существом, врезался в память. И теперь заглушался шумом в ушах, быстрыми-быстрыми ударами сердца. Это – он. Снова. Всегда. Фиолетовый кошмар. Один на всю жизнь, специально для неё. Её персональный ад. Не сбежать, ни убить. Ад. Всегда. Всегда!