Восемь лет спустя

– Добрый день, детектив! Браун поднимает голову от бумаг и тут же встает из-за стола поприветствовать гостя, недавно превратившегося в знаменитость. – Здравствуйте, профессор. Последние два дня по телеку то и дело крутят видео из парка. Как вам это удалось? Эти психи обычно слышат только себя. – Они привыкли, что окружающие не слишком терпеливые слушатели и платят им той же монетой. – Хотите сказать, что просто умеете слушать лучше других? – Вполне возможно. – А вы уклончивы. – Просто скромен. – Да будет так. У меня к вам вопрос, профессор. – Спрашивайте. – Вы поговорили со свидетелями самоубийства, которое мы обсуждали в прошлую встречу? – Да, практически сразу после происшествия в парке. Все они подтвердили свои предыдущие показания. Интересные личности. Честно говоря, так сильно меня не оскорбляли ещё со времён преддипломной практики в тюрьме. – И какое, по-вашему, может быть объяснение этой грубости? – Думаю, им неприятно любое воспоминание о тех событиях. Каждый из этих людей получил тяжелую психологическую травму, увидев, как ножка бокала входит в горло юной девушки. Прибавьте к этому еще и тот факт, что ни один из свидетелей не может похвастаться уравновешенной психикой... Кстати говоря, они все – хорошие знакомые нашего многоуважаемого Малькольма и проходили терапию в его учреждении. Не уверен, что такие люди могут составить объективную картину случившегося восемь лет назад. Я принес записи бесед с ними. Можете просмотреть на досуге. Предупреждаю сразу, ничего примечательного там нет. Хотя рыжая девица вызвала у меня профессиональный интерес. – Спасибо за сотрудничество, профессор. – Ну а как дело Грейсона? – У нас появился свидетель, - на ходу сочиняет Браун. - Мы проверяем полученную информацию. – Рад слышать. А мои наводки? – Запрос судье будет отправлен через полчаса. – Я позвоню ей. Ну, а касательно Энд стрит, что вам удалось разведать? – К сожалению, это закрытые данные, следствие ведется. – Сообщите, если понадобится еще какая-нибудь помощь. – Обязательно, профессор. Спасибо за все. *** – Как прошло? – спрашивает Козловский, со всеми удобствами расположившийся в одном из кресел гостиной Патриции Уолкер. – Отлично. Вот запись, где он утверждает, что свидетели придерживаются своих прежних показаний. – И как это поможет нам в суде? – сегодня Патриция настроена скептически. Губы сжаты в полоску. Взгляд раздраженный. Она вообще последние дни сама на себя не похожа. - Каждый имеет право изменить показания. Ей возражает Козловский: – Но в контексте других улик и в атмосфере суда присяжных – эта запись сыграет нам на руку. Она станет еще одним подтверждением версии о гипнотизере. – И, кстати говоря, не факт, что сам гипноз продержится довольно долго, – добавляет Браун. – Странно, почему наш пурпурный знакомый до сих пор не уничтожил всех свидетелей своих похождений? – не сдается Уолкер. – Уверенность в своих силах и связи. Они у него везде. Поэтому я настаиваю на мгновенной атаке. Никто не успеет опомниться и никого не успеют загипнотизировать. – Но суд не бывает мгновенным. – Верно, детектив Браун. Однако шум в прессе уничтожит Киллгрейва и подготовит его к сотрудничеству с нами. Мы подвесим над ним дамоклов меч из собранных доказательств. Профессор окажется у нас в руках. – И зачем он вам? – Исследуйте Энд стрит, как и советовал Киллгрейв. Уверен, вы обнаружите много интересного. *** На выходе из полицейского участка его поджидали газетчики. Интерес к произошедшему в парке никак не ослабевал. На этот раз собрались преимущественно представители желтой прессы. Этих можно проигнорировать, пробиться с помощью Олдриджа к машине и уже через полчаса оказаться в своем кабинете. Закинуть ноги на стол и со стаканом виски подумать о делах. Парень-суицидник уже оклемался. Через неделю можно будет его выпустить на радость журналистам. Малькольм же, напротив, пока лежит бревном. И что с ним делать тоже непонятно. Очевидно, его устранила корпорация. Жаль, что на видео не рассмотреть, кто шел за доктором Винтер. Известно только, что это мужчина и одет он был в джинсы и куртку, какие носит сейчас полгорода. На ресепшине, правда, сказали, что примерно в это время детектив Браун отлучался в уборную. Браун. Он что-то подозревает и вынюхивает. И маршруты выбирает такие, что за ним не так-то уж и просто уследить. Неужто этот примерный мальчик и благородный герой работает на отнюдь не примерную и совсем неблагородную корпорацию. Неожиданный поворот. Поскорее бы встретиться с агентом Сандерсом. На ресепшине ему улыбается Кэтрин. Обворожительно и глупо. Впрочем, на её лице любая улыбка выходит глупой. А вот её подружка Надя улыбаться умеет. Понимающе, проникновенно, искренне. Интересно, почему она выбрала себе столь невзрачную стезю – девушка на ресепшине. Улыбчивый манекен. – Так ты сегодня снова со своим детективчиком встречаешься? Он делает знак Олдриджу - и они останавливаются в пустом коридоре. Начальник охраны вопросов не задает и тоже начинает прислушиваться к разговору в оставшемся позади холле. – Да, Кэтрин. – Уже вторую неделю, между прочим, – голос Кэтрин становится все пошлей. Надя отвечает сухо. - Да, так и есть. Мне пора. Увидимся завтра. Вторую неделю… Малькольм тоже лежит в больнице вторую неделю… – Олдридж, перебросьте часть людей на слежку за Брауном. – Откуда взять людей? Из охраны клиники или охраны вашей дочери? – Из охраны клиники. Кстати, можешь набрать еще ребят из агентств. Заодно присмотритесь к кандидатам. – Ожидаете неких невзрачных личностей известно откуда? – Именно. *** Браун идет по Энд стрит. Определенно дневной свет этой улице противопоказан. Серая, облезающая краской, с обнаженными венами-проводами улица, завывающая ветром между стен, обклеенных рекламой, исписанных граффити домов. Глухие и слепые здания, фабричные и складские. Как-то даже не верится, что это Нью-Йорк. Проулки заводят в тупики, двери и ворота – в глухие дворы-ловушки. Здесь убили Грейсона, здесь с крыши спрыгнули двойняшки, а здесь нашли подростков в невменяемом состоянии. Сейчас, под свинцовым небом и в мертвой тишине Браун жалеет, что не взял с собой Симменса. Вот и здание, о котором говорил профессор. Детектив обходит его по периметру. Ни намека на ворота. Надо искать местных бомжей, чтобы узнать побольше о бетонной огороженной забором коробке. Интернет, увы, в этом деле не помощник. Все, что удалось выудить из глобальной паутины, - это владельца здания: корпорацию IGH, столь нелюбимую профессором. Побродив по окрестным улочкам, попутно удивляясь их безлюдности, Браун наконец нашел старика в ворохе газет. – Что там? – спросил детектив, тыча в сторону здания за глухим забором. Старик уставился на него мутным взглядом слезящихся глаз. – Там? – переспросил он, трясущейся рукой указывая на здание. Браун кивает. – О, там... Там, молодой человек, место откуда не выходят. – Н-да, туда и войти-то сложно. – О, войти не так уж и сложно. Выйти куда сложнее. – И как же мне войти? – Да так же, как и все. – И как все это делают? – раздраженно спросил Браун. – Что именно? – Входят. – Через подвал вон того дома входят. Но выйти оттуда… выйти практически невозможно. *** Фонарик выхватывает то грязь, то арматуру, торчащую прямо из стен, то какие-то тряпки, вываленные в побелке и - совершенно неожиданно - свежее пятно от взрыва. За проломом в стене виднеется уходящая вниз лестница. Браун освещает фонариком узкий колодец из бетонных стен, осторожно ступает на первые ступени. На бетоне следы крови, у самой стенки валяется пара гильз. Браун фотографирует пятна и собирает гильзы в пакет. На первый раз достаточно. Он выбирается из подвалов на улицу и, помедлив, достает смартфон. – Доктор Козловский? – Да, детектив? – Почему вы так хотите, чтобы я обследовал здание на Энд стрит? – Вы уже слышали об IGH. До скандала с семейством Шакборнов корпорация тщательно охраняла это место. После расследования Джессики Джонс и её мужа оно вроде как было заброшено, но тем не менее все равно оставалось собственностью IGH. Может быть там обнаружится что-то, проливающее свет на деятельность семейства Шакборонов. – Через столько лет? – Не думаю, что они просто так удерживают это здание в своей собственности. – Хотите развязать моими руками войну с корпорацией? – Не вашими конкретно. А полиции. Только не говорите, что решили сунутся в этот притихший осиный улей в одиночку. – Решил. – Уходите. Немедленно. Не повторяйте судьбу Грейсона. – Думаете, Грейсона убрал кто-то из корпорации? – Думаю, Грейсон не случайно оказался на Энд стрит. – Он же расследовал наших самоубийц! – По словам Киллгрейва. – Стоп, а причем здесь профессор Джейсон? – Не знаю. Может быть у него какие-то дела с корпорацией? – Вы меня пугаете. – Это объяснило бы почему IGH возродилось, аки феникс, и укрепило свои позиции. – Но не объясняет, почему он так настаивает на расследовании смерти своего сотрудника. Как и не объясняет, зачем понадобилось убивать Грейсона, если его хозяин имеет в друзьях убийц. – О, объяснений можно придумать множество. Грейсон оказался предателем. Грейсон узнал что-то, что знать ему было не положено. Грейсона попытались убрать люди из корпорации. Наконец, Грейсон оказался случайной жертвой уличных грабителей, которые все чаще в последнее время пускают в ход оружие. Его обнаружили полицейские. И теперь вашему профессору не остается ничего другого, кроме как играть роль заботливого начальника. А, вот ещё что, детектив. Подумайте вот о чем. Как после крупнейшего скандала корпорация смогла так быстро восстановить свои позиции? Приобрести влиятельных друзей? Заключить столь выгодные контракты? Союз с гипнотизером многое может объяснить. Особенно, если этот самый гипнотизер разочаровался в своем «союзнике». – Да, тут есть о чём подумать. – Думайте, детектив, думайте… только в более безопасном месте, нежели Энд стрит. *** – Детектив Браун, объясните мне пожалуйста одну занимательную вещь! Когда это мы успели начать войну с корпорацией Шакборонов? Начальник участка вскакивает с кресла и начинает метаться по кабинету, размеры которого явно не предназначены для столь бурного выражения эмоций. Два шага – стул, на котором восседает Симменс, еще шаг – виновник гнева высокого начальства, а за ним сразу шкаф, забитый бумагами… Особо не развернешься. – Вы хотите, чтобы от нашего участка осталось ровное место?! Симменс, какого черта молчите?! Скажете - не знали, что происходит? – Не знал, кэп. Ей-богу не знал! Но раз судья одобрила, значит так тому и быть. – Да эта старая дура может хоть подтереться этими разрешениям на обыск! Мне это, – начальник участка показывает жестом насколько равнодушным его оставляют предписания суда. – Ребята, вы жить хотите, али как? Вы на кого тявкать решили, я вас спрашиваю?! – На заброшенной фабрике IGH были найдены следы крови и гильзы, – елейным голосом говорит Браун. – Ну и что? - рявкает в ответ начальник участка. – Вблизи фабрики нашли мертвого начальника охраны клиники профессора Джейсона, – как бы между прочим замечает Симменс. – Забудьте об этом. Забудьте о Грейсоне, его начальнике-профессоре, забудьте о непонятных ордерах и указаниях судей. Забудьте, если хотите работать в этом участке и вообще, если хотите работать хоть где-нибудь. Всё, свободны. Они с Симменсом выходят из кабинета. Напарник останавливается возле аппарата с кофе и выжидающе смотрит. Наконец не выдерживает: – Браун, какого? – Понимаешь… – Не понимаю, - перебивает Симменс. - Меня вызывает шеф и начинает конкретно так прессовать! Тычет в лицо ордером от нашей многоуважаемой судьи, оскорбляет меня, тебя, участок, судью и всю судебную систему в целом. А я сиди выслушивай разбушевавшееся начальство. Браун, да за такие вещи в приличном обществе морды бьют. Шеф прав. Ты нас всех поставил в весьма пикантное положение, и похоже, даже не догадываешься насколько все хреново. Мы, замшелый участок в замшелом районе, – и корпорация, начальство которой довольно регулярно обедает сами-знаете-где и присутствует на фотосессиях с сенаторами и прочими шишками, столь же далекими от нас, простых смертных, как звёзды. – Симменс, это может быть дело всей моей жизни. – Определенно так и будет, малыш, потому что до его окончания ты не доживешь. – Послушай меня. Разные люди в разное время советуют мне обратить внимание на это здание. И они правы. Я пытался спорить и лишь еще больше убеждался в их правоте. – Какие люди?! Браун, ты вообще о чём? – Профессор – раз, бездомные – два. Следы от взрыва в соседним с фабрикой доме. Лестница, ступени которой заляпаны кровью. Гильзы, наконец. – Это Джейсон устроил тебе ордер? – Да, но это… – Это означает, что у него нехилый интерес к заброшенной фабрике. И, черт побери, он явно не связан с убийством Грейсона. И, кстати, Грейсона наверняка убили из чрезмерного любопытства его шефа. – Не важно кто к чему проявлял любопытство. Совершено преступление. Убили человека. Мы должны провести расследование и поймать убийцу. – Но не должны потакать чужим интересам. – По большому счету мы уже давным-давно должны были сами нагрянуть на фабрику с обыском. Она совсем рядом с местом преступления. И ничьи интересы тут не при чем. – Только не говори, что рылся в архивах. – Рылся и вот что нашел. Браун идет к столу и вытаскивает из нижнего ящика все дела, что ранее показывал Джейсону. Симменс закатывает глаза к потолку, но просматривает папки. – Послушай, – говорит ему Браун. – Может быть мы одновременно раскроем дело об убийстве Грейсона и найдем причину коллективного самоубийства?! – Скорее уж останемся без головы. – У нас есть поддержка. – Кого? Судьи? Твоего профессора? – Просто скажи мне: ты со мной, напарник? – Нет, Браун. В этом деле ты сам по себе. *** Браун второй раз за неделю поднимается по ступенькам полуразвалившегося дома в Адской кухне. Почему Малькольм жил именно здесь, среди загаженных коридоров, мигающих ламп, то и дело погружающих здание во тьму, и ярких представителей всего многообразия дна общества? Хотел быть среди тех, кого защищал? Но в его организацию обращались не только представители низших классов. Восновном волонтеры Дюкасса имели дело с крепкими середняками, которые ни за что не перешагнули бы порог подобного дома. Все это было странно. Как и исчезновение самого Малькольма. Коллективное самоубийство на пристани запустило настоящую цепочку трагедий — похищение, убийство, исчезновение… Что дальше? Браун вплотную подходит ко входу в жилище Малькольма и дергает ручку. Заперто. Слева блестят осколки стекла разбитой двери таинственной квартиры, в которой словно ураган бушевал. Что же там произошло? Имеет ли это какое-нибудь отношение к исчезновению Малькольма? Вряд ли. Следы разрушений старые. Хотя кто знает? Подобные дома – настоящие загадки. Этакие маленькие государства, живущие по собственным законам, у каждого этажа – свои. И чужаков тут не любят. Чужаки всегда чувствуют на себе тяжелые взгляды из казалось бы пустынных коридоров, оглядываются и поеживаются, так никого и не заметив. Что ж, здесь больше делать нечего. Поднимаясь по лестнице на верхний этаж Браун сталкивается с тем, кого ищет. Рыжая девица с квадратным лицом недобро косится на него. – Что надо? – Я бы хотел поговорить. – О чем? Опять о самоубийстве?! Вы достали уже. Черт побери! Да чего все вспомнили о нем, когда столько времени прошло, а?! У меня брата тогда убили! И ничего, ни одна сволочь не захаживала! А тут какая-то деваха воткнула себе бокал в глотку и все раскудахтались. Спустя восемь-то лет. – Вы говорили, что это было непростое убийство. Что в тот день вас и других свидетелей загипнотизировали и велели взобраться на барную стойку, надев на шеи петли. Вы утверждали, что до смерти испугались, полагая, что не переживете тот вечер. Говорили, что гипнотизером был тот же человек, что убил вашего брата. – Не говорила я ничего такого! Чего это вы передергиваете, детектив? Совсем я такого не говорила! – Ладно, хорошо. Хорошо. Вы не говорили. – Не говорила. – В таком случае, можно вашу правую руку? – Это еще зачем? – Проверить, что сейчас вы говорите правду. – Не дам я вам свою руку. – Тогда я вынужден буду попросить вас проехать со мной. – Вот же прицепился. Вот вам моя рука, детектив. Что дальше?! Поцелуете? – Только если очень захотите. Браун вытаскивает прибор для забора крови. И быстро, пока девица не начала вырываться, совершает укол. Капля крови в пластмассовой капсуле – и доказательства против Киллгрейва почти что в кармане. Рыжая верещит что-то о маньяках. Он прикладывает руку к козырьку кепки, салютует, и спускается вниз по лестнице. Надо обойти еще троих свидетелей. *** Миссис Лэмиш звонит во время обеда. Спрашивает о племяннице. Он бодро рапортует о том, что состояние больной стабилизировалось и она больше не пытается утопиться в раковине, душе, кастрюле и прочих малопригодных для этого местах. На радостях миссис Лэмиш тянет поговорить. От её словесного излияния спасает Олдридж. Почтенной клиентке и гостье, которую всегда радостно видеть, назначается сеанс, и она клятвенно заверяет, что ради такого отложит очередной поход по магазинам с невесткой. Он облегченно сбрасывает вызов и тут же набирает номер Олдриджа. – Шеф, у нас тут проблемы. Точнее проблема. Симпсон. Крутится вокруг клиники уже минут десять. Явно что-то вынюхивает. Какие будут указания? – Никаких. Просто наблюдайте. Я уже еду. Он улыбается вошедшей в комнату Джессике. Обещает вернуться к ужину. Она явно хотела о чем-то поговорить. Что ж, у них впереди будет целый вечер. С недавних пор Рою приходится немало попотеть, чтобы удовлетворить новой прихоти начальства – нормированному рабочему дню. Правда приходится брать работу на дом и вечерами вместе с Джессикой сидеть в библиотеке, в молчании, которое лучше любой терапии, предлагаемой клиникой. Джессика провожает его до двери. Он треплет её волосы, убирает с глаз непослушную длинную челку. Приятно, когда, уходя из дома знаешь, что тебя ждут. Это как дополнительная гарантия, что ты вернешься, что в это неспокойное время все будет хорошо. *** Джессика усаживается в кресло у окна. Через новые стекла город внизу кажется ярче, светлее, чем был и чем есть на самом деле. Она всю жизнь смотрела на него сверху, но никогда не могла принять и понять его. Никогда не чувствовала себя его жительницей. Словно чужестранка. Словно туристка. Странное чувство одиночества она испытывала, глядя на его жизнь, далекую, бьющую ключом. Люди внизу, почти невидимые, казались счастливыми и беззаботными. Живущими в другом мире. Джессика мотает головой и открывает учебник. С рефлексией покончено. Настала пора алгебры. Алгебра Джессике нравится. Единственной из класса. От этого она чувствует себя особенной, почти избранной. И чтение учебника приобретает почти сакральный смысл овеянного мистикой ритуала получения запретных знаний. За этим чтением она и засыпает. А просыпается от того, что кто-то зажимает ей рот рукой. В комнате темно, так что она не сразу видит склоненное на ней лицо Мерседес, освещаемое лишь отблесками света от рекламы. Экономка прижимает палец к губам и жестом приглашает идти за собой. Они крадутся в самый дальний и темный угол комнаты, прячутся за широкой спинкой викторианского кресла. Мерседес нащупывает в кармане у Джессики смартфон и, прикрывая рукой ослепительно белый экран, набирает сообщение для её отца. Сама Джессика замирает, прислушиваясь к звукам в пентхаусе. Шаги, сначала далекие, неспешные, постепенно ускоряются и раздаются все ближе и ближе. Пугающие. Единственные в тишине. Где охрана? Где те десять человек, нанятые отцом, постоянно что-то проверяющие, обложившие весь дом датчиками, устроившие настоящую засаду у входной двери? Джессика сама отвечает на вопрос… и чувствует, как по коже бегут мурашки. Шаги все ближе. Мерседес прячет смартфон и сильнее сжимает что-то в руке. Джессика прижимается к ней, гадая сможет или нет? Шаги не слышны. Кто-то в комнате. Мерседес замерла. Джессика закрыла глаза и попыталась выровнять дыхание. Она сможет. Она знает, что сможет. Ради отца. Ради Мерседес. Сможет. Кресло отлетает, словно пушинка. Он стоит перед ними, как великан из сказок. Черная фигура на дорожке из света, протянувшейся от дверей. Длинная тень хищно устремляется к ним. Мерседес распрямляется как пружина, вмиг оказывается на ногах. В лучах света сребристо-сине вспыхивает лезвие ножа. Гигант перехватывает тонкую руку и заламывает под неестественным углом. Мерседес шипит от боли, но не выпускает ножа, не прекращает борьбы. Наносит удары свободной рукой. Пока не отлетает в сторону, чтобы тут же вскочить на ноги. Джессика видит, как кровь проводит полосу на её щеке. Эта кровь приковывает к себе внимание. Медленно стекающие темные капли. А над ними ярость и страх в глазах, всегда таких спокойных. Мерседес бросается на великана снова. На этот раз тот хватает её за горло и приподнимает над землей. Джессика слышит хриплое дыхание, видит сжимающиеся пальцы, подергивающиеся ноги и кричит. Яростно. Выплескивает всю свою ненависть, злость, страстное желание уничтожить, разорвать ненавистное существо, посмевшее причинить боль Мерседес, посмевшее угрожать ей. Она не помнит, что сказала, но Мерседес отпущена, а в её сторону летит что-то серебристое. Нож. Она падает. Инстинктивно. Наблюдает как стекло в который раз, словно в замедленной съемке, покрывается трещинами и взрывается множеством осколков. – Стой! – кричит она, но в комнате никого кроме Мерседес. Джессика выбегает в коридор — и поскальзывается. Теплая, вязкая кровь на руках, на одежде, на полу, стенах, потолке. Коридор красный. Полностью. Словно залит краской. Она поднимается. Неловко. Почему-то дрожат коленки и в горле ком. Она хватается за стену. Рука липнет. Рукав блузки стремительно краснеет. Джессика смотрит на белую ткань не отрываясь. И могла бы так смотреть часами, если бы не звук множества шагов. Она вздрагивает и идет к двери. Упрямо. Кружится голова. Но она идет. Кто бы ни были эти люди — им лучше с нею не сталкиваться. Она уже знает, точно знает, что победит их. – Стоять! – кричит она. Голос чужой, глухой, истеричный. Прямо как в тех фильмах про злодеев. Одетые в бронежилеты, ощерившиеся дулами автоматов, люди замирают у дверей. Все, кроме одного. – Отец, – тихо, почти шепотом произносит Джессика и хватается за дверь. Мир резко опрокидывается и тает, растворяется в темноте. *** Он подъезжает к клинике как раз, чтобы проводить взглядом спешно улепетывающего Симпсона. За темным фордом бывшего копа устремляются несколько машин охраны клиники. Рой встречает босса в холле и сразу начинает что-то тараторить. Его прерывает Олдридж. – Шеф, не против поговорить в вашем кабинете? – Не против. – У нас камеры опять не работали, когда Симпсон тут крутился, – сообщает Олдридж прикрывая за собой дверь. – Все как прошлый раз. Прямо как при похищении вашей дочери. Сейчас ребята прочесывают каждый этаж в поисках неприятных сюрпризов. – Симпсон был отвлекающим маневром. – Да, что-то вроде того. – Когда именно вы заметили, что с камерами не все в порядке?! – Спустя примерно двадцать минут после его появления в нашем поле зрения. В комнату наблюдения неожиданно вошел один из охранников, а камера на этаже не зафиксировала никаких перемещений. – Плохо. Даже пятнадцати минут достаточно, чтобы устроить премиленькую пакость. – Вот и я так думаю, шеф. Потому мы и прочесываем всю клинику. – Но пока ничего не нашли? – Нет. Искали в архивах, само собой все перебрали в комнате, где хранятся изъятые с Энд стрит документы и записи. – А лаборатории вы уже осматривали? – Да, вместе с работающими там учеными. Тоже вроде бы все в порядке. Правда у этих яйцеголовых всё не как у людей. У одного на столе порядок, прямо залюбуешься, а у другого - настоящая барахолка. – Это не оправдание. – Понимаю, шеф. Но что я могу проверять среди кучи неизвестных мне вещей и записей, к тому же с роду не подвергавшихся инвентаризации и систематизации. – Заставьте хозяев разбирать их в вашем присутствии. – Пытался. Они отказываются, ссылаясь на какие-то ваши указания. – Ладно, я понял. Сегодня с ними побеседую. – Спасибо, шеф. – Что-нибудь еще? – У меня нет. Но Рой хотел поговорить о Малкольме Дюкассе и Марьяне Лэмиш. – Пригласи его. После спокойного собранного Олдриджа неспокойный, лихорадочно роящийся в записях Рой вызывает смешанные чувства. – В палате мистера Дюкасса доктор Томин обнаружил следы неизвестного вещества. – Почему вы не сообщили охране? – А надо было? Мистер Ортаг был занят, организовывая наблюдение за тем странным человеком, что шатался вокруг клиники. А доктор Томин послал меня именно к вам. – Ладно, – машет он рукой. – Что у тебя о Марьяне? – Мисс Марьяна Лэмиш, кажется, полностью встала на путь выздоровления. Сегодня она ни разу не пыталась утопиться, хоть и провела в ванной комнате около получаса. – Замечательно. Позвони миссис Лэмиш и сообщи ей это радостное известие. Что еще? – Самоубийца из парка готовится к выписке. – Не выписывайте, пока я не проведу с ним беседы. Ясно? – Да, шеф. Конечно же. – Если на этом всё, то вы свободны и скажите секретарю, чтобы позвала доктора Томина. – Конечно же, шеф. Рой удаляется, а он набирает номер Олдриджа: – Проверьте палату Малькольма. Томин вроде как нашел там следы неизвестного вещества. – Которое нам никак не удается определить, – сообщает сам Томин, остановившись у стола. Он дает отбой Олдриджу и жестом предлагает доктору сесть. – Как вы обнаружили вещество? – Анна, моя ассистентка, – аллергик. Она вошла в палату и тут же выскочила с сильнейшим приступом кашля. Мы взяли пробы воздуха. Неизвестное газообразное вещество. Я работаю над ним. – А что с самим Дюкассом? – Ничего. Все показатели стабильны. Можно подумать, что состав не подействовал вообще. – Анализ крови... – Сейчас проводится. Но, думаю, он также ничего не даст. – А что по анализам тех веществ, которые мы захватили с Энд стрит? – Я работаю с доктором Гудди. Планировалось создание мощного психотропного препарата, способного воздействовать на огромные массы населения. Из крови вашей дочери сотрудники IGH рассчитывали получить антидот. Во время уколов в спинной мозг её сила возрастала, но воспользоваться ею девочка не могла благодаря специальным психотропным препаратам. Сотрудники корпорации забирали её кровь для создания уникальной сыворотки-вакцины. Привитые ею смогли бы больше не бояться мутантов со способностями вашей дочери. – И как давно IGH проводило свои исследования? – Около десяти лет. С перерывами. Расследование агента ФБР Леонида Фрама и его напарницы – частного детектива Джессики Джонс – содействовало остановки проекта на целый год. Потом он был возобновлен. Затем опять свернут. В следующие семь лет проект то открывали, то закрывали. На данный момент он официально открыт. – Откуда такая информация? Разве корпорация не держит все в секрете? – Официально проект предназначен для создания эффективных методов лечения психических заболеваний. У него своя страничка в интернете, на которой есть несколько графиков, иллюстрирующих результаты исследований, и даже парочка комментариев от научных светил. – И вы черпаете информацию с официальной странички IGH? – Ну, не совсем. Еще есть «друзья», которые иногда пробалтываются на банкетах. – И о чем «пробалтываются»? – О разном. В том числе, парочка моих знакомых хвасталась в какой крутой конторе работает. В качестве примера приводила некий проект, который, якобы, никто не может закрыть. Я просто сопоставил их рассказ с фактами. – Ясно. Спасибо, доктор Томин. – Профессор, я… – Слушаю. – То, что делает IGH – это не просто преступление. Это сумасшествие, последствия которого невозможно предугадать. И дело даже не во власти, которой они будут обладать. Дело в том, что часть людей из-за этого вещества может начать мутировать. И к чему эти мутации приведут… – Я понимаю. Прекрасный получится сценарий для фантастического фильма. Дураки в сенате и зомби на улице... – Могут стать реальностью уже завтра. – Не станут, пока нет вакцины. А я позабочусь о том, чтобы её никогда не было. – Осмелюсь попросить вас, профессор, от имени всех здравомыслящих людей – задействуйте свои связи в Вашингтоне и сравняйте эту проклятую корпорацию с землей. Я любопытный человек. Да еще к тому же ученый – а значит любопытен вдвойне. Но я готов засунуть свое любопытство куда подальше, когда речь идет о таких вещах, какими занимается IGH. Даже само упоминание о них должно быть уничтожено. Ибо всегда найдутся недалекие умы, желающие поиграть в бога. – Я понял вашу позицию, доктор Томин. Она полностью совпадает с моей. Можете быть спокойны. Я сделаю все, что в моих силах, для уничтожения IGH. Только за Томиным закрылась дверь, как чирикнул смартфон, сообщая об смске. Едва проглядев её глазами, он тут же вскочил на ноги. Через несколько минут эскорт из его машины и машин охраны мчался в город, не обращая внимание на завывание сирен севшей на хвост полиции. *** – Это был широкоплечий чернокожий мужчина, – спокойно рассказывала Мерседес Олдриджу и Брауну, приехавшему на место преступления почти одновременно с охранниками из клиники. В коридоре трещала вспышка фотоаппарата криминалиста. О чем-то переговаривались полицейские. Он сидел в полутемной комнате, прижимая к себе дрожащую Джессику. Рассказ Мерседес, молчание дочери, десяток трупов в коридоре вызывали ярость, которую приходилось сдерживать. За эти восемь лет он стал куда сдержаннее, но все равно сейчас чувствовал, как медленно теряет контроль над собой. С каждой новой подробностью, озвученной Мерседес. С каждой новой вспышкой фотоаппарата в коридоре. С каждым воспоминанием о Джессике, маленькой фигурке в блузке с расплывшимися красными пятнами, на пороге покрасневшего от крови коридора. Глаза, округлившиеся испуганные глаза ребенка, отважного и упрямого, готового бороться до конца. Он тогда подхватил её на руки, не обращая внимания на застывших по её приказу охранников. Он боялся, что она ранена, что она не выживет, что умрет что-то новое, важное в нем самом. А теперь он слушал и узнавал в портрете напавшего давнего знакомого. Люк Кейдж. Он его уничтожит. Медленно, со вкусом. С фантазией. Но сначала надо съездить в Вашингтон. И Джессика поедет с ним. – Пап, – слышит он тихий шепот. – Я хочу поговорить. Он оглядывается на полицейских, деловито бегающих по всему пентхаусу. – Пошли, – кивает он в сторону балкона. Ночной воздух живо напоминает о зиме, еще не так давно безраздельно властвующей над городом. Джессике достается его пальто, в котором она тонет, и шарф, достающий до пола. Они молчат, глядя вниз, на спешащие куда-то и кажущиеся такими беззаботными машины. – Отец, – и куда делось «Пап»? Он хмурится. Она замолкает. Ошибка. С его стороны. Он улыбается и присаживается перед ней на корточки. - Говори, малыш. – Я давно хотела спросить про свои способности… про наши способности. Это плохо. – Почему? – Не знаю. Просто плохо. Но мне они так нравятся. Наверное я злой человек. Мне так нравится власть. Она защищает меня. Но я не могу спасать других людей. Не знаю, как ею пользоваться. Я боюсь её. Боюсь, что сделаю что-то не так. И больше всего боюсь, что о ней узнают другие и заберут её у меня. Джессика говорит скороговоркой. На лице целый калейдоскоп из эмоций. Она то молит его о помощи, то уходит в себя, то злится на себя, то на весь мир. Она сама не понимает, что чувствует и от этого теряется еще больше. Она боится. – Не бойся. Я помогу. Научу. Она смотрит на него с надеждой, с восторгом. Вот она — власть. Его власть. Не внушение. Любовь. Её любовь к нему. Высшая власть. – У нас все получится, – тихо говорит он, наблюдая как на бледное детское личико возвращаются краски, как смягчаются черты. – Все получится, Джессика, – повторяет он и целует гладкий лоб.