Till they're sore // ex Bad romance

Маленькая видеокамера отлично послужила в роли шпионского гаджета. В сумке была давным-давно проделана дыра как раз для таких случаев; когда-то мне это было нужно для кое-каких личных целей. Картинка должна была получиться вполне приемлемой, микрофончик там тоже чувствительный, так что мне нужно было только правильно поставить сумку и не забывать делать вид, что очень занята. Поковырять где-нибудь отверткой или потыкать тестером, которые выдал мне Джокер, стараясь не пялиться на босса мафии, воркующего со своим, похоже, единственным чадом. Не повезло мужику. Бывает. Почему-то я действительно успокоилась, поверив, что тут не произойдет ничего такого. Только вот зачем ему это снимать? Все время, пока я изощрялась с ракурсами, он где-то лазил и действительно восстановил провода. Неудивительно, поди сам же и обрезал. Маячок он у меня отобрал, а что сделал с ним, не знаю. Минут через двадцать после приезда Марони, мы раскланялись с миссис Хейн, сели в машину и покатили в лесную чащу, к брошенной «Магне». При мне Джокер не посчитал нужным продолжать строить из себя свойского парня и снова стал неживым. Это был не тот псих без тормозов, который являлся ниоткуда и сеял хаос и разрушение и не тот усталый мальчик, которого мне хотелось коснуться в момент помутнения рассудка, это был какой-то заледенелый манекен. Я ничего не понимала. Мне очень хотелось знать, что могло так подействовать на такого человека. Но если в момент нашего знакомства я легко занималась с ним мелким словесным фехтованием, да и сегодня спросонья вполне находила в себе силы ворчать, то сейчас мне снова хотелось сжаться в комок и оказаться подальше, хотя очевидных причин тому не было. Ну, кроме того факта, что в непосредственной близости от меня находился чокнутый маньяк-террорист, конечно. Мне очень хотелось спросить, но я так и не решилась. На этот раз не хватило наглости. Я, наверное, чертовски устала. Я просто сидела позади него, стараясь не думать о том, в чью спину вжимаюсь просто для того, чтобы меня не снесло ветром на дорогу. Во мне еще оставались крупицы злости за приступ паники, накрывший меня, когда я подумала, что сейчас окажусь причастна к детоубийству. Пусть даже эти «дети» — уже не совсем дети. Так еще хуже. Я не хочу знать, способен ли он на это. Говорят, у него нет тормозов, нет пределов. А у меня есть предел, перейти который я не смогу. Не смогу тогда выполнять свою часть договора. А мне это, посмотрим правде в лицо, каким бы странным оно ни казалось, нужно. И как бы не больше, чем ему самому. Потому что есть еще и та грань, от которой я только немного отступила, и то, что сейчас происходит — единственное, что не дает мне снова оказаться там, откуда для меня началась вся эта свистопляска. Да ты совсем тронулась. Я так и не понимаю до конца, на кой ляд я ему сдалась; во всяком случае, то милое реалити-шоу он, наверное, мог бы снять и сам, но строить предположения о его мотивах более чем бесполезно. Так что вспомним гениальную позицию Скарлет О'Хара — я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом потом. Утро еще не кончилось, когда, одолев не меньше сотни миль примерно за час, мы оказались в даунтауне. Он остановился перед зданием, в котором находилась студия телеканала Готэм Ньюс. Соскочив с седла, он вернул мне ключи. — Ну и что мне теперь делать? — спросила я. — Потрудись, чтобы это вышло в эфир, — порывшись в карманах, он достал флешку, — и вот это присовокупи, если не затруднит. Он вдруг снова стал похож на натянутую пружину. Снова был… живым. Из глаз исчезла эта давящая пустота, они снова были яркими и колючими. Почему-то, заметив это, я испытала облегчение. Мне захотелось снова увидеть в них то любопытство, которое мелькнуло позапрошлой ночью. Забудь, это же полный идиотизм. Я забрала флешку, задержав взгляд на длинных пальцах. Эй, я сказала, забудь! Он прихлопнет тебя, как букашку, как только надобность в тебе отпадет. А может быть, я именно этого и жду? Он махнул рукой и перешел на другую сторону улицы, исчезнув в толпе. Я сползла со стоящего на подножке мотоцикла и поплелась в сторону стеклянного портала, где мне предстояли неизвестно какие переговоры. *** Он стер записи нескольких камер наблюдения, установленных в пансионе. Никому не нужно было видеть, как, заявившись сюда прошлой ночью, бродил он по светлым круглые сутки коридорам чистенького уютного лесного домика, предназначенного для тех, кто вряд ли сможет оценить по достоинству окружающую идиллию. Говорят, они не замечают дурного и не видят снов… Если не принимать во внимание не покидавшее его чувство гадливости, то ему было легко, свободно и даже забавно в любом месте и среди любых человеческих существ, будь то сильные мира сего, банковские клерки или подонки общества, не видевшие ничего, кроме городских трущоб. За много лет он привык смотреть в лицо смерти или безумию, да что там, и то, и другое каждый день мелькало перед ним в зеркале, ха. Он отлично развлекался и с азартом нарывался на неприятности в Аркхэме, даже если это означало получить очередной заряд транков и нейролептиков и на пару дней выпасть из этого мира. Потому что всегда знал, что действие препаратов закончится, и он снова будет… тем, кем хочет. Но та мирная картина, что он видел там… Его воображение реагировало на любой стимул сплетением тысячи если, когда, почему и может быть. И… придется признать, есть вещи, способные даже его повергнуть в состояние экзистенциального ужаса. Он мог рационально объяснить это, знал откуда это идет, знал, что это глупость, пустое, но подавить не мог. Он всегда сам решал, когда слететь с катушек, когда позволить эмоциям завладеть собой, а когда просто сыграть. Чаще всего — сыграть. Но не в этом случае. И это приводило его в бешенство. С последним он, по крайней мере, мог легко управиться. И так, перебив одно другим, он смог удержать равновесие. Как всегда. Он иногда ловил себя на желании снова по-настоящему утратить контроль, как это уже было однажды, давным-давно, и сегодня был к тому близок, но не позволил этому случиться. Не там. Не от этого. Некрасиво. Не нужно. Он задумчиво провел пальцем по четырем красным полумесяцам, оставшимся на запястье. Ноги бы его там не было, если бы не нужен был маленький штрих. Бескровный и безобидный. Один из тех, что потом потеряются и станут незаметны, но в конце концов определяют окончательную композицию. Никто никогда не должен получить и легчайшего намека на то, чего ему стоила эта мелочь. — Спасибо, — беззвучно сказал он вслед исчезнувшей за стеклянной дверью фигуре. *** Внутри охранник критически изучил мою потрепанную наружность и спросил, кто я такая и что мне нужно. Я представилась и потребовала встречи с главным редактором, сказав, что у меня сообщение от Джокера. Мужик посмотрел на меня, как на ходячую бомбу, но куда-то позвонил и что-то стал говорить. — Как, вы сказали, вас зовут? Я снова назвалась сквозь зубы. Похоже, раздражение теперь стало моим перманентным состоянием. Мне хотелось разделаться с этим поскорее. — Мисс Мэйн ждет вас. Но сначала мы вынуждены вас обыскать. Я собралась было снять с плеча сумку, и тут сообразила, что она лежит в джокеровском рюкзаке, а сам он висит у меня же на плечах. Упс. Я настолько вымоталась, что даже этого не замечаю. Он его забыл или это нарочно? — Что найдете, все ваше, — бросила я, протянув рюкзак. Я не стала говорить, откуда он взялся, а то возни было бы гораздо больше. Там и не было ничего, кроме моих вещей и того снаряжения, что я уже видела. Анна Мэйн, главный редактор новостного телеканала Готэма, молча глянула на меня и кивнула на кресло перед обширным столом, заваленным бумагами и разнокалиберными кассетами, с закрытым здоровенным лэптопом посередине, явно не предназначенным для того, чтобы его носили с собой. Ей было хорошо за шестьдесят, у нее было идеальное, как у деревянной куклы, каре, подернутое серебром, обрамляющее скуластое лицо с выдающимся ястребиным носом и с не по-женски жестким взглядом черных глаз, которые сейчас уставились куда-то мне в мозг. Я ни к селу, ни к городу подумала — вот умеют же некоторые красиво стареть. — Так значит, это ты выступила в роли разменной монеты? — это вместо приветствия. Я дернулась, как от пощечины. Я просто не позволяла себе думать об этом в таком ключе, это было слишком унизительно. А эта горбоносая стерва сразу назвала вещи своими именами. Так. Во-первых, не дать понять, как меня это задело. А во-вторых… черт, не дать понять как меня это задело! Ведь меня до тошноты бесило не то, что он меня отравил, а… стоп. Мучительно рефлексировать буду потом. Выдохнуть. — А потом еще и в роли личного оператора, — я улыбнулась и состроила рожу понаглее. — Странно. Получается, девочка два раза побывала в лапах у Джокера и, судя по всему, отделалась легким испугом. Либо девочка что-то привирает, либо… — Либо она объяснит все, только когда действительно возникнет такая необходимость, — отрезала я. — Если вам неинтересно, я пойду куда-нибудь еще, любой другой канал с руками оторвет запись и без этих игр в гляделки. Она мне не нравилась. Ее манера давить раздражала. Слишком грубо и слишком сразу. Ну ладно, мы тоже не лыком шиты. Она как будто поверила, что я сейчас сбегу с ценным материалом, кивнула и слегка переменила тон. — Не стоит, — проговорила она, закуривая, — и что мы имеем? Я выложила на стол кассету и флешку. — Вот это. Думаю, тут есть кое-что любопытное, — я постучала пальцем по кассете. — А что на флешке? Я пожала плечами. — Понятия не имею, он только сказал «присовокупить» ее. Она вызвала секретаря и велела поставить кассету и отнести флешку программистам, чтобы проверить на вирусы. Очень хорошо понятная паранойя. Тот взял ее двумя пальцами за шнурок, словно дохлую мышь, и удалился. Разумеется, Анна не стала просматривать всю пленку, где было около четверти часа Марони в роли заботливого папаши, играющего с дочерью-дауном. А вполне качественно получилось, подумала я, глядя на здоровенный монитор на стене. Если смонтировать, получится несколько очень трогательных минут. Анна нажала на паузу и повернулась ко мне. — Довольно неожиданно, но я не вижу в этом смысла. Так, говоришь, это ты снимала для Джокера? — Именно. Она опять впилась в меня глазами. — Интересно. И не похоже, чтобы тебя к этому принудили. У меня что, рожа слишком довольная? — Почему меня должны были принудить? — задала я глупый вопрос, просто чтобы получить очевидный ответ. — В прошлом году мы уже потеряли одного человека, — ее слова прозвучали довольно безразлично. — Помню. Но я немного в другом положении, — произнося это, я выпрямилась в кресле и постаралась придать себе более значительный вид, что было проблематично, учитывая синяк на лбу и две растрепанные с ночи косы, завязанные морским узлом на затылке. На самом деле я была очень далека от уверенности в этом своем особом положении. Разменная монета… В это время как раз вернули флешку, которая содержала только один видеофайл меньше минуты длиной. На мониторе крупным планом возникла физиономия Джокера при полном параде. Воспаленные глаза в черных провалах, испачканные белым гримом корни зеленых волос и нарисованная поверх шрамов жуткая улыбка. Он смотрел куда-то вниз, могу поспорить, использовал вебкамеру лэптопа. Отодвинулся подальше, должно быть, широкоугольник вблизи не показался ему хорошей идеей. Согласна. Покачав головой так и эдак, он облизнулся и, наконец, уставился в объектив. — Мистер Марони, — начал он, — я обращаюсь в первую очередь к вам. С начала нашего… ээ… плодотворного знакомства я успел узнать о вас слишком много хорошего. — Нарочито задумчиво прикусил губу. — Я решил, что негоже держать при себе знание о лучшей стороне вашей многогранной личности и почел своим долгом поделиться им с общественностью. Мне даже несколько… неловко за те неприятности, что я вам причинил когда-то. Надеюсь, эта пленка послужит моим извинением. Он медленно кивнул, изогнув красные губы в издевательской ухмылке. Я отвела глаза. Леденящая скованность, горячее тело и ветер, выдувающий мысли. Разменная монета. Ч-черт. Анна задумчиво уставилась на стопкадр. — Я все еще не вижу в этом смысла. — Я тоже, — призналась я, — но он настаивает на том, чтобы вы это показали. — Полагаю, излишне спрашивать, что произойдет, если это не выйдет в эфир? — Он ничего не сказал об этом, — честно ответила я. — Но вы ведь не станете пытаться выяснить? Она задумчиво посмотрела куда-то мимо меня. — А было бы любопытно… Меня окружают гребаные экспериментаторы. На себя посмотри.