Till they're sore // ex Bad romance

Обсуждение завтрашних похорон потребовало личного визита в мэрию. Несмотря на заявление младшего Траута, событие не могло пройти тихо по определению, а при сложившейся ситуации, участие мэра было крайне небезопасно. Энтони Гарсиа выслушивал соображения комиссара, кивал, но стоял на своем — он должен присутствовать. — Не время давать повод для досужих рассуждений. Гордон не преминул напомнить о прошлогоднем покушении при схожих обстоятельствах, на что получил ответ: — Вопросы безопасности — ваша область, и я полностью полагаюсь на вас. Спасибо за доверие, господин мэр, но сидели бы вы в своем кабинете. Хотя, в отличие от прошлого года, никаких заявлений-ребусов от Джокера не поступало. Впрочем, как и угроз относительно Траута, а он мертв, как и его сын, а также новоиспеченная невестка. Не сказать, чтобы кто-нибудь об этом сожалел, но озвучивать подобное как-то не принято. Несмотря на все увещевания, мексиканец уперся, как будто соблюсти протокол, произнеся обычный набор штампов — его священный долг. Приходилось признать, что в некотором роде так и есть. Тщательное изучение ассортимента школьной столовой не принесло никаких результатов, как и токсикологический анализ крови Джима Гордона младшего, послушно просидевшего в кабинете все время его отсутствия. Вернувшись в Управление, комиссар чувствовал себя настоящим предателем по отношению к собственному сыну, позволив психологу из отдела по работе с несовершеннолетними битый час мучить ребенка вопросами, половина которых возмутила его до глубины души и показалась, по меньшей мере, странной. Он стоял у закрытой двери в собственный кабинет, где уединились Джим и этот… профессионал, с рукой, практически прилипшей к лицу. Да, он подслушивал. Подчиненные давили улыбку. Середина дня ознаменовалась легкой паникой в десятке готэмских школ, когда некоторые родители и старшие братья и сестры, приехавшие забрать детей, не обнаружили их на месте, а к вечеру количество сообщений о пропавших детях и подростках сильно перевалило за обычную отметку. Еще больше было случаев, похожих на то, что приключилось с Джимом, и бог весть, сколько было таких же, о которых не сообщили в полицию. С пристрастием собранная дневная статистика показала, что прогулки в сторону Нероуз с провалами памяти случились еще у нескольких десятков взрослых людей — и это только те, у кого хватило сознательности обратиться к врачу. И везде одна и та же пустышка — раньше такого не было, воспоминаний никаких, токсикология чистая, обращайтесь, если повторится. Больше всего нервировало Гордона то, что, не случись это с его собственным сыном, скорее всего, происходящее обратило бы на себя гораздо меньшее внимание, и случилось бы это не сейчас. Осознав это, он снова почувствовал себя чудовищно уставшим и как будто не на своем месте. И еще — Джокер. С позавчерашнего утра он пропал со всех горизонтов, и пара гигабайт малоприятных фото окружного прокурора, сделанных по заказу клоуна, вкупе с отчетом Форд, ни в малейшей степени не проясняли ситуацию, а вызванная ими настоятельная потребность внимательнее присмотреться к Колдуэллу и еще, возможно, как-нибудь деликатно одернуть не в меру любопытного миллиардера только добавляла головной боли. Желание повесить всех собак на психопата в фиолетовом было очень сильно. Еще сильнее было желание и вовсе отмахнуться и поверить, что стремление прогуляться по трущобам, охватившее и старых, и малых — всего лишь невероятное совпадение. В ответ на первое у комиссара заныла несогласная интуиция, на второе — совесть. Он не был уверен, что в организме присутствует какой-то определенный орган, отвечающий за них, но очень захотелось аспирину, который весь вышел еще вчера. Ребенку не место в полиции, когда кругом кипит работа, но Гордон не желал отпускать от себя сына, а Джим был сегодня на удивление тих и никому не мешал, и потому, проведя весь день в Управлении, теперь сидел рядом с ним в пассажирском кресле, глядя на проносящиеся мимо огни. — Как в субботний вечер, — сказал он, улыбаясь, и Джеймсу-старшему отчего-то стало грустно. Въехав в гараж, Гордон нажал кнопку пульта и, пока опускалась дверь, заметил, что тень в углу чуть темнее и гуще, чем обычно. — Беги домой, Джим, я скоро приду, — сказал он, вылезая из машины и не включая свет. Мальчик вышел через заднюю дверь. — Комиссар. Поборов желание начать беседу с раздраженного «Где вы шлялись все это время?», Гордон выдавил более нейтральное: — Я ждал вас раньше. *** Он не ушел. Я демонстративно отвернулась и ожидала возможности броситься к телефону и воззвать к милости комиссара Гордона или кого бы то ни было, кто найдется в это время в Полицейском Управлении, но вместо хлопка закрывающейся двери услышала «пи-пи-пи» клавиш мобильника и поток быстрых негромких фраз, из которых я четко разобрала только слово «передумал». Шуршание надеваемого плаща, и дальше — ни звука. Дверь не хлопнула. Через минуту мне надоело выдерживать характер, и я обернулась. Я не хотела встречаться с ним глазами, но против воли посмотрела на нарисованную маску. Нечитаемо. — Через полчаса жди на улице с камерой, за тобой заедут. И после всего, что сейчас произошло, он желает, чтобы я куда-то ехала и что-то снова для него снимала? И ведь поеду же. — Нет. — Это не просьба. Н-да. Просьбой это точно не звучало. — Ты… — я не нашла подходящего обидного слова. — Совершенно верно. Мы будем дуться или работать? — За работу вообще-то платят деньги. — Хм. Если это именно то, чего ты хочешь, быть по сему. И почему это звучит так оскорбительно? Ничего я не хочу. Я сказала это просто из вредности. Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть, в отличие от Джокера, который обернулся и деловито посмотрел в глазок. — У тебя свидание? — вполголоса осведомился он. — Н-нет, — я вышла в прихожую, и он отодвинулся, позволив мне в свою очередь взглянуть, кого еще принесло в такое неурочное время. То, что я увидела, заставило меня мысленно зарычать, а вслух — длинно выдохнуть. Ну почему именно сейчас? Ох-хо, более неудачное время для визита с запоздалыми, полугодовой выдержки, извинениями даже представить себе невозможно. — Незваный гость, — констатировал Джокер, заметив мою кислую мину. Случись подобное тогда, я была вполне удовлетворена, но сейчас меня слегка подкосило от мысли, что если я, по какой-то непонятной мне причине все еще жива, находясь в обществе Джокера, и даже нахожу в себе силы демонстрировать ему свой мерзкий характер, вернее, в некоторые моменты не нахожу сил его сдерживать, и почему-то он мне это позволяет, это вовсе не значит, что тот, кто прервет эти его… игры, не закончит свои дни прямо тут, на половичке, в луже собственной крови. Я представила себе эту картину и ужаснулась. А потом ужаснулась еще раз — тому, что меня испугала не столько сама мысль о смерти некогда близкого мне человека, сколько картина последующего бардака и как же мне потом выкручиваться. Попыталась прогнать эту дурь, а главное, не заморачиваться на своей странной реакции. Н-да, вот она, оборотная сторона близкого общения с опасными психопатами. А если бы — дядя Карл? Только не он. Настойчивый стук. — Открой, я знаю, что ты дома. — Какой настырный, — покачал головой Джокер. — Хочешь, я с ним поговорю? — Нет… пожалуйста, не надо, — я судорожно соображала, что же делать. — Ты не мог бы… уйти… как-нибудь… — я покосилась на балкон. Он проследил за моим взглядом и состроил обиженную гримасу. — Уже выгоняешь? Тут становится интересно. Я, пожалуй, останусь. Я посмотрела на него умоляюще. Джокер закатил глаза и удалился в комнату. Я была ему чертовски благодарна, хотя практически чувствовала затылком его дыхание и ожидала, что он выкинет что-нибудь жуткое. Мало ли что может показаться ему забавным. За дверью стоял мой несостоявшийся супруг с букетом лилий в руке и ясно читавшимся на лице ожиданием того, что я сходу брошусь к нему на шею. Что ж, при иных обстоятельствах я, наверное, была бы готова поговорить, но сейчас мне нужно поскорее спровадить его. То есть моментально. И желательно насовсем. — Каким ветром? — мрачно буркнула я. — Привет, — Эндрю широко улыбнулся и сунул мне в нос букет. — У меня аллергия на лилии, если ты не помнишь, — я попыталась не дышать безумным ароматом. Что самое обидное, он мне нравился. — Что ты здесь делаешь? Он потоптался на месте, ожидая, что я его наконец впущу. Не дождешься. Ради твоего же блага, между прочим. — Я подумал… — Ты очень не вовремя подумал, — не хочу с тобой ругаться, давно уже не хочу, но обидься поскорее и уйди, пожалуйста! Улыбка окончательно сползла с его лица, он уставился на меня странно. — У тебя что, свидание, — ой-ой, я это слышала минуту назад, — с женщиной? У меня отвисла челюсть. Буквально. Что за фигня? Из комнаты послышалось фырканье. Ох, должно быть, у меня на лице остались следы джокеровского красного грима. Я почти видела, как он корчится от смеха за стенкой. Подавила собственный нервный смешок, представив себе, как запихиваю его в шкаф. И пуховиком прикрыть, чтоб не фыркал. Один плюс в копилку Эндрю – он хотя бы помнит, что я не пользуюсь помадой. — Думаю, это уже давно не твоя забота. — Ты права, это твоя жизнь, — натянул маску заботливого старшего брата. — Я могу что-нибудь для тебя сделать? — Ты уже сделал все что мог, — процедила я, — больше нам не о чем говорить. — Прости, я был зол на тебя и на твою глупость, эта твоя одержимость какой-то картинкой стоила… — Про-сти? — у меня закололо где-то между ушей, сейчас то ли заржу, то ли заплачу. Нервы ни к черту. — Я не прощаю предательства, извини уж, пожалуйста. Проваливай. Я попыталась захлопнуть дверь, но он просунул ботинок в щель. Тогда я распахнула дверь и, держась за раму, отклонилась и пихнула его босой ногой в грудь. От неожиданности он сделал шаг назад, не удержался и с размаху сел на задницу, окруженный рассыпавшимися лилиями. Выглядело это как кадр из дурной комедии, и совершенно не смешно. Закрывая дверь, я увидела, как Эндрю распахнул глаза в изумлении, смешанном со страхом. Неужели пинок так его напугал? О нет. Конечно же, нет. Я обернулась. Джокер стоял прямо за мной и медленно аплодировал. Я хотела было сказать какую-нибудь гадость, но вместо этого состроила противную рожу и поклонилась. — Очень познавательно, — он сощурился и изогнул бровь, слитую с чернотой глазницы. — У тебя осталось двадцать минут. Я бессильно привалилась к вешалке. — Что это будет? — Твой долгожданный первый репортаж. Ты ведь хотела этого? — проскользнул мимо меня и наконец хлопнул дверью. Я прилипла к глазку, опасаясь того, что может сейчас произойти на лестнице, но увидела только цветы на полу и удаляющуюся фиолетовую спину. Надеюсь, что Эндрю опередил его хотя бы на минуту. Надеюсь, что Джокер не в том настроении. Надеюсь, что ему это не интересно. Многовато надежд. На деревянных ногах я добралась до телефона, подняла трубку, собираясь позвонить в Управление. Аппарат молчал. Заглянула под стол и обнаружила, что провод перерезан. Ах ты… Не вопрос, позвоню с мобильного. Его нигде не было. Сволочь, все предусмотрел. Ладно. В который раз посмотрела в глазок — о, здравствуй, паранойечка — и, не увидев никого на лестнице, вышла и позвонила в квартиру Мэг. Ничего, что ночь на дворе, она меня пару раз и попозже будила. Никогосеньки. Видно, помирилась со своим бойфрендом, до завтра не ждать. Я вдруг почувствовала что-то вроде зависти. У нее нормальная жизнь, нормальная работа, нормальные, пусть и не всегда гладкие, отношения. И зря я так часто смотрю на нее свысока, человек имеет право не загружать мозги лишним и не интересоваться слишком многим. Сейчас, наверное, лежит в теплых объятиях, тихонько сопит, и ничто ее не беспокоит. Рай, ей-богу! Ну почему у некоторых все хорошо, а мне устраивает персональное представление с элементами психоанализа самый опасный преступник Готэма, а потом я еще должна трястись за жизнь человека, которого лично вышвырнула с порога? И вот, во втором часу ночи я стояла на пустой улице с тяжеленным слинг-кофром, набитым фотожелезом, на спине и ждала, как дура. Хотя, почему — как? Переминаясь с ноги на ногу, я смотрела по сторонам, ожидая тех, кто за мной заедет. Звучало так, словно его опять не будет. Ну и отлично. Мне нужно было отойти после этой полуночной… беседы. Этим своим экспромтом про шрамы и всем, что за этим последовало, он заставил меня почувствовать себя каким-то моральным уродом. Сейчас я понимала, что это было легко. Очевидно. Он увидел, что мое внимание не ограничивается одним любопытством — и уколол. И вдруг это оказалось больно и стыдно, и… на какое-то мгновенье мне понравилось. Он не добрался до самого больного, он не может знать об этом, и я не хочу, чтобы подобные вещи продолжались. Чтобы он докопался. И он бы услышал, если бы я не заткнула Эндрю. А может быть, он успел сделать выводы из его неоконченной тирады. Я не знаю, как он может это повернуть. Я не хочу, чтобы мне захотелось это узнать. Я хочу сбежать. Рвануть в комиссариат сию секунду и попросить убежища? Я покосилась на «Магну», зажатую с двух сторон соседскими автомобилями. Вскочить в седло и укатить. Пусть не в полицию, куда угодно. Забыть про гордость, стрельнуть денег у дяди Карла, умчаться, куда глаза глядят, и тихо пересидеть время, пока Джокера снова поймают, в каком-нибудь маленьком городишке. А лучше в большом. Там проще потеряться. А если не поймают? Должны. Не полиция, так Бэтмен, что бы о нем ни говорили. Сделал же он это однажды? Мои пораженческие размышления прервал подъехавший минивэн с затемненными окнами, дверь отъехала в сторону, и оттуда послышался низкий голос: — Залезай. Я замешкалась, все еще думая о том, чтобы дать деру и ненавидя себя за то, что не сделала этого минуту назад. — Тебе нужна помощь? — с ехидцей проговорил голос, и из проема высунулась огромная рука, вроде как предлагая опереться, но явно готовая сгрести меня за шиворот и мешком втащить в автомобиль. Какая галантность. Н-да. Поздновато бежать. Проигнорировав жест, я залезла внутрь, гигант, которому принадлежала рука, с лязгом задвинул дверь, и я едва успела схватиться за какую-то неровность на потолке, чтобы не быть отброшенной назад, когда машина рванула с места. В салоне было значительно темнее, чем на улице, и в темноте белели поднятые на макушки клоунские маски счетом пять. Шестой за рулем. Лиц почти не видно. Сделать вид, что все о’кей? — Всем привет, куда едем? — я передвинула кофр на живот и пристроилась на свободное место между двумя бандитами. — Не твое дело, — буркнула одна из масок. Ее обладатель ерзал на сидении, будто под ним не то горячая сковорода, не то россыпь канцелярских кнопок. Эй, я, кажется, имею право знать, куда меня везут среди ночи, да еще в такой компании! — В окружную тюрьму, — пробасил великан, после того, как коротко одернул того нервного типа. Я слегка похолодела. Есть повод нервничать, это же верх наглости. Он хочет выкрасть кого-то из своих? Охх. Я участвую в набеге на окружную тюрьму. Остановите ракету, я сойду. Двадцать минут напряженного молчания, и мы на месте. Все, как по команде, молча опустили маски и высыпали из машины. Вылезая последней, я слегка подвернула ногу и почувствовала, что меня поймали под локоть. Подняв голову, оказалась носом к носу с нависшим надо мной Джокером. И все же он здесь. Отдернула руку. Если он сейчас сделает еще какой-нибудь собственнический жест или скажет что-нибудь пафосное, вроде «Добро пожаловать в ад», я взорвусь. Ага, и – что? Взорвалась одна такая, напугала ежа голым задом. Он только серьезно заглянул мне в глаза. — Я думал, ты сбежишь. — Я тоже. — Хорошо. Что — хорошо? Я думала, сейчас будут крики, пальба и свалка, но путь был свободен — мы вошли через открытые ворота и двинулись к главному зданию. Там тоже было странно тихо. И пустовато. На одном из постов спал дежурный, уронив голову на столик рядом с опрокинутой кружкой. А может, он был мертв? Не мое дело щупать пульс. Мы вышли в огромное помещение, окруженное по всем четырем сторонам галереями в три яруса, и поднялись на второй. Тут валялся охранник с дырой в виске, стена над ним была забрызгана кровью и мозгом, этот уж точно был мертв. Рядом за пультом сидел еще один человек в маске. Сколько их тут еще? — Босс, это старье на ладан дышит, — пожаловался он, когда мы проходили мимо, — как оно еще работает. Джокер кивнул, не поворачивая головы. Босс. Это слово ему совсем не подходит. Не останавливаясь, мы шли по периметру второго уровня, Джокер смотрел на номера, я на ходу вытащила из кофра камеру и начала примериваться к тусклому освещению, не решаясь воспользоваться вспышкой. Кто-то прижался к решетке и требовательно крикнул: — Выпусти нас! Крикнувшего, судя по всему, тут же оттащили вглубь камеры, и я услышала негромкое: — Не связывайся. Возня. — Чего ему стоит? Проходя мимо, Джокер обернулся и хихикнул: — Тебе дело говорят — не связывайся. Решетчатая дверь одной из камер открылась, и двое головорезов в масках зашли туда и выволокли на галерею упирающегося парня. Парень крутил головой со сна и ругался. Увидев Джокера, он выкатил глаза и заскулил, его заткнули, когда он стал голосить слишком громко. Та же сцена повторилась еще четыре раза. По пути я услышала несколько сальностей в свой адрес, слегка поежилась, но постаралась не обращать внимания, и без того тошно. Это ничем не напоминало того, что он вытворял, когда я увидела его в первый раз — тогда, несмотря на весь ужас, в его действиях было какое-то жутковатое изящество, пленившее меня в тот момент, а здесь, сейчас, это была изнанка. Никакой пальбы, никаких пируэтов со сверкающим лезвием и перерезанных глоток — быстро, деловито, без шуточек и театральщины пятерых несчастных заткнули кляпами и потащили куда-то вперед, вниз, по переходам. — Тебе ведь нужен свет? — хмыкнул через плечо Джокер, бесшумно убрав очередного сонного тюремного охранника, на свою беду попытавшегося загородить дорогу, пока, во главе процессии из людей в масках и их наполовину оглушенных пленников, мы выходили на тюремный двор, где каждый из пяти получил свою тихую пулю из пистолета с глушителем. — Не люблю бездарных пародий, мальчики, но вы сегодня — гвоздь программы, — единственная фраза, которой он удостоил их перед тем, как «клоуны» аккуратно вышибли им мозги. Надо признать, гораздо аккуратнее, чем тому охраннику у пульта. Я снимала все время. Я понимала, почему не видео, понимала, что нужна итоговая картинка, которая произведет эффект. И моей задачей было создать эту эффектную картинку и заставить содрогнуться всех тех, кто ее увидит. Но почти помимо воли снимала и все, что вело к ней, почти не видя, не думая, что снимаю и где нахожусь, рефлекторно выстраивала пятна и массы по золотому сечению, силясь выключить часть мозга, отвечающую за осмысление происходящего, лезла через плечо одного, из-под руки другого, рискуя как минимум случайно получить по голове. Сама рутинность того, как все было проделано, могла бы вызвать дрожь омерзения, и я уверена, что набрала бы подходящую серию кадров из тех, что уже имелись в конце пути, завершившегося на середине обнесенного колючей проволокой истоптанного клочка земли, куда били лучи двух прожекторов, но это было не то, что от меня требовалось. Он не сказал мне ни слова, но каким-то образом я знала, чего он хотел. Прикрыв глаза от света рукой, Джокер посмотрел вверх, словно ожидая чего-то. Щелк. Да уж, теперь освещение было что надо. Повинуясь жесту, бандиты отошли. Щелк, щелк, щелк. Панорама с пятью мертвыми телами чуть левее центра, пятью масками, рассредоточенными над ними на границе света и тени и сутуловатая фигура в фиолетовом плаще справа по центру. Слишком статично. Я опускаю камеру и наконец открываю рот: — Кто они? — Плагиаторы, — пожимает плечами Джокер. — Не люблю, знаешь ли. Садится на корточки и достает нож, собираясь двумя взмахами руки поставить свою подпись на одном из лежащих тел, и меня заранее мутит. Раз. Руки дрогнули, горизонт завален. Я вдруг перескочила через какой-то внутренний барьер. Мне нужна картинка. — Стой!!! Оборачивается ко мне с преувеличенным удивлением. — Медленнее. — Хм, — кивает. Серия кадров. Давлю тошноту. — Повторить? — с деланной усмешкой. Дурнота снова накатывает и отступает, на ее место приходит нездоровый азарт. — Погоди, картинки нет. Еще один заинтересованный взгляд. — Пожалуй. Твои предложения? Прикидываю варианты. Фантазия отказывает. — Что если троих усадить, а вот этих передвинуть? — Почему бы и нет? — подзывает маски. — Делайте, как она говорит. Пара минут, и тела размещены. Щелк. — Слишком симметрично. Вот этого чуть в сторону, — боже, кто вселился в мою голову? — И рот ему закройте! — а то как-то совсем не комильфо. Снова не то. Сюда бы еще один прожектор. Краем глаза вижу, как Джокер наблюдает за моими манипуляциями, со смешанным выражением любопытства и… неприязни. Не сказать, чтобы я гналась за его одобрением, спасибо, перебьюсь как-нибудь, но последнее меня несколько удивило. Разве я не делаю того, что ему нужно? Тогда уж сказал бы что-нибудь. Вообще, все это предприятие кажется мне каким-то… не столько пугающим, сколько гадким. Подойдя к нему вплотную, смотрю снизу вверх. — Ты… мерзок, — тихо, чувствуя, что на самом деле говорю это скорее себе самой. — Похоже, тебе это нравится. Передергиваю плечами, пытаясь стряхнуть это его предположение, как брызги грязи. — Ненавижу. — Правда? — ухмыляется он. — За это? — обводит рукой мною же составленную композицию. — Нет. — Тогда… — И за это тоже. — Пфф, ты уж определись. Отмахнувшись, мотаю головой. Туман. Цежу сквозь зубы: — Пожалте в кадр… босс. Широкая улыбка, высверк злобы в глазах. Ага, задела. Причем даже не поняла, чем. Как-то мне это отзовется? К черту. — Дубль два? Шиплю в ответ нечто нечленораздельное, чуть не роняю телевик, с силой защелкиваю его на место, рискуя сломать байонет. Руки, красная линия. У мертвых кровь не течет. Золотые в свете прожектора контуры, вспышка на одну вторую мощности через рассеиватель. Плотно сжатые красные губы, на секунду — как будто выражение гадливости. Мне показалось, или он сам не в восторге от того, что происходит? Тогда — зачем? И – о боже, запах. Ночь теплая, но это еще не тот запах, а гораздо более привычный и прозаический. — У природы нет никакого уважения к смерти, — заметил, как я наморщила нос, и безошибочно точно высказал мою еще не успевшую оформиться мысль. Он что, видит все, вне зависимости от значимости? Хотела бы я так уметь… — Как будто у тебя есть, — кривясь, вытягиваю я. Он великодушно оставил последнее слово за мной, и я в очередной раз за ночь почувствовала себя полной дурой. Мысленно плюнув и окончательно обнаглев, подзываю одного из «клоунов», тот колеблется, но, дождавшись утвердительного кивка от Джокера, бросается исполнять. Даю ему в руки вторую вспышку, подключив ее к синхрокабелю. — Стой, не двигайся. Глаза что-то видят, руки сами меняют объективы, а меня тут, можно сказать, нет. Дубль три, четыре. Снимаю с нижней точки, лежа на земле, чуть не опираясь о вытянутую ногу мертвеца. Искаженные лица с остекленевшими глазами и вырезанными улыбками, по краю кадра — профиль, едва различимый сквозь свисающие грязные пряди волос, колено, обтянутое полосатой брючиной, перчатка, блик лезвия. Все. Я отцепила вспышки и уткнулась в кофр, укладывая железо на место. Краем глаза я увидела, как Джокер смотрит на что-то за моей спиной, демонстрируя очередную усмешку из своего набора — до омерзения довольную. Обернулась и воочию увидела Бэтмена и услышала его фирменное рычание: — Джокер.