"... как болезнь — она медленно и незаметно подтачивает человека, а замечаешь это лишь тогда, когда уже хочешь избавиться от нее, но тут силы тебе изменяют". Ты же понял, что речь тут совсем не об иномарке. Эрих Мария Ремарк, "Триумфальная арка"
Я не знала, когда сделали то фото. Меня рвало на части от злости, когда я увидела статью в газете, которую принесли тем же утром, когда Мориарти вызвал меня на задание. Как же мне хотелось порвать на себе одежду, читая ту статью. Это всё было спровоцировано. Теперь понятно, почему Джеймс лип ко мне, как банный лист, пытаясь пробудить во мне какие-то чувства. Отчасти у него это получилось, он пробудил во мне гнев невиданных масштабов. В тот вечер я разбила хрустальную люстру шваброй, грозилась выбросить телевизор в окно, если Мориарти не скажет мне, почему он так поступает со мной. Я выплеснула горячее кофе ему в лицо, но тот даже не поморщился от боли, которую причинял кипяток. Он напоминал мне человека, у которого не было чувства самосохранения. Человека, который когда-то утратил нервные окончания, которого ничего не заботило, кроме своего самолюбия и самодостаточности в злодействах. Он сидел на диване в домашних спортивных штанах, опрокинувшись спиной назад. Рассевшись удобнее, он посмотрел на меня. Его глаза улыбались, на губах промелькнул самодовольный оскал, он в озорстве постукивал пальцами по диванной обивке, словно приглашал меня сесть рядом и успокоиться. Всё, что ограждало нас друг от друга – это стеклянный стол, на котором лежала газета, которую я швырнула и пару раскрытых мужских журналов. Да, этот подлец даже в моём присутствии листал порно-журналы, не стыдясь этого. - Почему ты делаешь это со мной? – шипела я. У меня была отдышка, я вся вспотела, пока громила квартиру. Тот лишь молча сидел на диване, словно его не беспокоило то, что я могла уничтожить его жильё в два счёта. – Разве просто моего присутствия тебе не достаточно? - Почему ты волнуешься из-за такого пустяка? – Джеймс положил локти на колени. – Это всего лишь фотография. Одна фотография, на которой не видно твоего лица. - Я вижу, ты уже не жаждешь скрываться. Только не втягивай меня в это! У меня и так нашумевшая репутация, а тут ещё и ты со своей фотографией! - Я не понимаю, почему ты нервничаешь, - Джеймс взял в руки помятую газету и уже в который раз посмотрел на первую страницу. – Может, ты волнуешься, что кое-кто увидит это? – Мориарти посмотрел на меня исподлобья, ухмыльнувшись так, словно застукал меня за неприличным делом. - Ты обещал, что это только между нами, - сказала я. – Так почему ты норовишь впутать в наши с тобой дела других? И не говори мне, что ты не понимаешь, о чём я говорю. Ты всё прекрасно понимаешь. - В наши с тобой дела? – Мориарти бросил издевательский смешок. – А ведь ты ещё пару дней назад не хотела иметь со мной ничего общего, оправдывая свой побег с Бейкер-стрит тем, что ты защищаешь своих близких. - Не хотела, но ты очень коварный, - перебила я. – И очень непредсказуемый. Мориарти довольно хохотнул. - Обожаю, когда меня таким считают, - сказал он, свернув газету вдвое. – Ты молодец. Джеймс положил газету обратно на стол. - Кстати, ты неплохо получилась. - Сзади все неплохо получаются, - процедила я сквозь зубы. – Ты знал, что там будут репортёры… или кто-нибудь, кто хоть как-то связан с прессой. Зачем ты продолжаешь усложнять мне жизнь? Зачем это тебе? - Я никогда не собирался этого делать, - сказал Мориарти. – Я лишь хочу, чтобы мир знал своего врага в лицо. Но, пока, в твоём случае это – спина. И как ты заметила, эта спина под моим покровительством, - он ещё раз взглянул на фотографию. Он был довольным тем, что было изображено на фотографии. Его глаза блестели. - Мне нужно быть тебе за это благодарной? - Не помешало бы, - улыбнулся мужчина. – Но меня всё устраивает, - он опрокинулся назад, сложа руки на груди. – Пока ты со мной, мне ничего больше не нужно. - Зачем я тебе? – повторилась я в вопросе. Уже в который раз я спрашивала его об этом, но тот только раскидывал руками, пожимая плечами, как жест того, что он и сам понятия не имеет. Но я-то понимала, что он что-то замышляет. Что-то разрушающее. Он постоянно и везде брал меня с собой, вёл себя так, словно мог бы доверить мне свою жизнь. Мориарти прекрасно понимал, что человеку естественно привыкать к окружающей среде очень быстро, ему так же известно, что у человека вырабатываются рефлексы, о которых тот никогда не знал и не узнает, если не будет критической ситуации, в которой эти рефлексы пригодятся. Мориарти понимал природу человека, как никто иной. Он сам человек, и этого никто изменить не сможет. Даже если у него и чёрная душа, он, прежде всего, смертный из плоти и крови. - Когда это всё закончится? – я поняла, что задала неправильный вопрос. За последние минут двадцать прозвучало слишком много вопросов с моей стороны, и это не могло не рассердить Джеймса. Он нахмурился. Довольная ухмылка исчезла с его лица, он снова облокотился на колени, прижимая указательные пальцы к губам. Он смотрел на меня исподлобья, взглядом говоря мне остановить поток ненужных вопросов, ибо случиться что-то очень плохое. Взглядом он заставлял меня передумать, закрыть тему и больше никогда её не открывать, но я была слишком зла и упряма. Мне нужны были ответы. Все и сразу. Я была очень нетерпеливой, что и привело к следующим последствиям. Мориарти поднялся с дивана. Перешагнув стеклянный столик, он тут же оказался очень близко ко мне. Будучи не намного выше меня, я ощущала его дыхание у себя в волосах. Дыхание, которым дышат только очень рассерженные чудовища, заставляя холодок пробежаться по телу. Включилась музыка. Медленная, она так же не спеша заставляла утонуть в трансе изысканных мелодий. В обычный день она бы просто заставила меня уснуть, но не в тот вечер. Мориарти взял меня за руку. Положа свою мне на талию, он прижал меня к себе. Заставляя мои ноги двинуться с места, чтобы сымитировать танец – шаг назад, шаг вперёд и три в стороны – он сжал мою ладонь. Его взъерошенные волосы, в которых всегда была тонна дорогого геля, домашняя одежда, в которой он выглядел больше нелепо, чем круто, в отличие от его дорогих, стройнящих костюмов (которые, кстати, делали его визуально выше, чем он был на самом деле) – это был тот Мориарти, о котором никто и понятия не имел. До этих пор. Мы танцевали молча. Сердце забилось быстро, словно со мной произошло что-то сильно потрясающее моё сознание. Но оно так и было, если бы ощущение какой-то радости не посетило меня после этого происшествия. Он был так близко, я могла чувствовать, как он дышит. И всё. На поднять глаза, чтобы посмотреть Мориарти в лицо, у меня не было сил. Мне казалось, если так поступлю, я признаю своё поражение. Это был слишком интимный момент, чтобы, зная намерения Джеймса, посметь дать ему малейший шанс на осуществление своего плана. Я попробовала освободиться. Ему не понравился подобный жест. Мориарти остановился. Музыка прекратила играть. Вдруг, в моей голове возникли размытые картинки из немногих воспоминаний. Мы с Шерлоком как-то тоже так танцевали. Он так же держал меня за руку, правда, с неким отвращением к тому, что он прикоснулся к такой девушке, как я (мою глупость он считал самым страшным грехом после неграмотности, конечно). Я помню ту слабую хватку у себя на талии, даже на какой-то миг я почувствовала обиду. Зачем было соглашаться на то одно занятие по танцам, чтобы ощущать это отвращение? Когда-то я хотела страстного парня рядом с собой. Вот такого, как Мориарти – чувствовать, что тебя обнимают, показывая этим своё желание. Это льстит, очень льстит. Особенно тем, кто никогда не чувствовал мужской заботы. Кажется, не мне это нужно говорить, ведь это я несколько лет гналась за одним человеком, пока не настигла его. Но тогда мне просто так показалось, он ускользнул от меня, как от какой-то напасти, пустив всё на самотёк. Больше я не пыталась вырваться из объятий Джеймса. - Неужели ты думаешь, что кто-то поможет тебе сбежать от меня? – внезапно спросил Мориарти. – От меня невозможно сбежать. Даже, если ты выйдешь за пределы этой квартиры – тебе не скрыться от меня. Никогда. - Совсем? – усмехнулась я. - Только, если я сам не захочу этого, - ответил Джеймс. В следующий момент, отбросив все свои предубеждения, желания, бессмысленные мечты, я обхватила Джеймса руками. Прижавшись щекой к его груди, я пыталась утолить в себе желание мести, сменив гнев на обнадёживающие объятия. Моё сердце не забилось быстрее, у меня не было желания поцеловать его или провести с ним ночь, я пыталась избавить от лица Шерлока, которое возникло у меня в голове и никак не хотело исчезать. Я даже зажмурила глаза, чтобы заставить Шерлока исчезнуть из мыслей, но ничего не помогало. Из непонятного ступора меня вывели слова Джеймса: - Я никому не скажу, - он обнял меня в ответ, поглаживая волосы. По голосу было понятно, что он улыбался. Я даже могла предугадать, насколько широко. Я чувствовала себя отвратительно. Признаваться в любви одному, а обниматься – с другим. Только, постойте-ка, я в любви никому не признавалась, а это значило, что я даже не согрешила. Правда была только в том, что чувства начали болеть. Где-то внизу живота, как надоедливый воспалённый аппендицит. Но я не сделала ничего такого, что могло бы послужить предательством для моих чувств. Наверное, любить одного и того же человека очень долго – очень мучительно, когда начинаешь заставлять себя больше его не любить. Отказываясь от этих чувств, я была готова отказаться от всего остального. Поступала я, как последняя дура, за что мне хотелось в очередной раз сделать погром в квартире у Мориарти, но вместо этого я стояла в обнимку с этим парнем, который был вдвое старше меня и насильно пыталась вытолкать из головы мистера Шерлока Холмса. Боже, Майкрофт, посмотри, что ты натворил. Почему ты не предугадал последствия? Почему ты не подумал о том, что может произойти, узнав о твоих делах Мориарти? Ты же знал, что у него везде расставлены сети! Ты заставил мой мир вздрогнуть, заставил мир Шерлока вздрогнуть, ты заставил его трещать по швам, когда решился на такое. О чём ты только думал, Майкрофт? Защищая своих близких, герой, почему-то, всегда жертвует собой. Я себя героем не считаю, если только это не какой-то дешёвенький сериал или персонаж какой-то истории, но тоже жертвую собой. Не место и не время жалеть себя и свои чувства, так почему же мне так хочется побыть слабой? Каждый раз, делая вид, что всё нормально, и я смогу это преодолеть в одиночку, почему мне хочется, чтобы кто-то предложил мне поделиться этим с ним? Это из-за Мориарти. Именно он даёт мне возможность почувствовать себя слабой, почувствовать себя той, которой я никогда не была. В таких быстро влюбляются. И правда в этом, что рано или поздно и я кану в эту бездну, если кто-то там решит, что лучше мне остаться с Мориарти, чем с кем-то другим. Но будущего у нас с ним нет. Рано или поздно он погибнет. Нет, его не убьют, если бы могли, сделали бы это незамедлительно. Ему надоест играть, и он убьет себя сам. У него нет чувства самосохранения. У него нет чувства боли. У него ничего нет, кроме имени и тем, чем он владеет – тёмными коридорами своей души. Дело тут было совсем не в чувствах, ему хотелось оставить после себя что-нибудь, чтобы не жалеть о прожитом времени. Кого-нибудь, кто будет уважать его или ненавидеть. Всё равно, лишь бы оставить свой след в этой истории. Какие отчаянные желания, Джеймс Мориарти. Заканчивая второй курс обучения, я со своей лучшей подругой пошли в кафе. Просидели там до глубокого вечера, разговаривая о том, о сём. Помню, как по окнам начал тарабанить мелкий дождь, который, собственно, и заставил нас пойти домой. Как всегда, я, как истинный лучший друг, посадила подругу в маршрутку, а сама пешком двинулась домой, прикрывая голову сумкой от мелкого дождя. Время было где-то после одиннадцати, на улице ни одной живой души. А жила я в таком районе, что ночью нельзя было выходить на улицу вообще, потому, что могут если не ограбить, то изнасиловать и убить. Будучи очень бесстрашной девушкой со смелостью и задорностью человека, который всю жизнь страдал на глупость, я думала, что раз я много раз так делала, шла домой по темноте, совсем одна, то и на этот раз со мной ничего не произойдёт. Но, Боже, как же я ошибалась. Дождь не прекращал идти, и я уже сдалась, опустив затёкшую руку, которой я держала небольшую сумку. Каждый раз, когда я оказывалась наедине с собой, у меня начинался приступ мыслей. Они поглощали меня одна за другой, пока я совсем не потеряю связь с реальным миром. Мне вдруг пришла мысль о том, что когда бы я не оглянулась, сзади никогда никого не было. Не было того, кто бы шёл сзади. Не то чтобы, мне очень хотелось, чтобы кто-то за мной шёл в позднюю пору, но вот чувство того, что позади никогда никого не оказывается – заставляла задуматься. Я всегда ловила себя на мысли, что так и в жизни – когда бы не захотелось кого-то рядом, рядом – всего лишь пустота, но ты продолжаешь идти дальше, словно ничего не происходит. Но на самом деле, это просто сводит с ума. Перед глазами мелькали сотни прочитанных мной статей, сотни увиденных фотографий, целый ящик вырезанных картинок, чуть ли не собственноручно созданный альбом из фраз и цитат, - я чувствовала себя ошалелой фанаткой какого-то певца, мечта которой было влюбить его в себя и женить, не смотря ни на что. Эти хобби я скрывала ото всех, так как было стыдно признаться в том, что я страдала каким-то отклонением в развитии. Девушка, почти 19 лет, а занимается какой-то дуростью, заставляя всех вокруг волноваться. Я улыбнулась про себя. Остановившись, я вдохнула поглубже. Воздух был чистым и свежим, манил остаться с ним подольше, не заходить в душную квартиру, где ожидает тоска с чаем в руках. Подняв голову вверх, я смотрела на небо. Несколько звёздочек блестели вдали. Вот Большая Медведица, а рядом – Малая. И это всё, чем меня успела научить старшая троюродная сестра перед тем, как уехать в другой город, заканчивать учёбу и выйти замуж. Негромкий хохот. Мы были с ней, как родные: ночные посиделки до глубокой ночи у бабули на скамейке, ночное небо, звёзды, дикий хохот на всю округу и домашнее винишко, от которого пьянеешь, как пират от рома. Мне этого не хватало. Сестра устроилась на работу и не могла часто приезжать домой, лишь её маленький сынишка часто гостил у своей бабули. Грустно становится, когда понимаешь, что этот момент должен был когда-то настать. Детство давно закончилось, осталась неизвестность, с которой ты идёшь рука об руку. Спиной я почувствовала чье-то присутствие. Меня, словно кто-то швырнул о стену, пошатнувшись от удара которого, я обернулась назад. Сзади шли два каких-то парня. Высокие, в капюшонах, они держали руки в карманах и медленно, но уверенно приближались ко мне. Я двинулась с места, не помня, как заставила свои ноги двигаться. Посторонние шаги приближались очень быстро, я уже начала бежать, чтобы оторваться от неизвестных. Мелькали светофоры, закрытые магазины, уличные фонари – но меня настигли так быстро, что я едва могла пискнуть. Один зажал мне рот рукой, второй – стал сзади, прижимая меня к себе. Тот ужас, что я пережила тогда – не передать словами. Скажу только, что после такого можно было легко тронуться умом. Один достал сверкающий карманный нож, второй начал зажимать мои руки за спиной. Мои ноги не держали меня, колени начали дрожать. Один начал этим ножом рвать мою юбку, а второму сказал, чтобы зажал рот своей рукой, пока тот будет копаться с моей одеждой. В такие моменты понимаешь, что мама всегда была права, говоря, чтобы ты не ходила ночью одна. В такие моменты почему-то всегда вспоминаешь маму и мысленно просишь у неё прощения за всё, словно прощаешься с жизнью. В такие моменты ты действительно понимаешь, почему всегда хочется позвать маму. Это всё потому, что она всегда рядом. Но не в тот момент. Не в тот. Возле остановилась чёрная иномарка. Как только её ионовые фары заслепили двоих неизвестных, те бросились в бега. Фары дальнего вида выключились, оставив терпимый свет. Окно с характерным хрипом немного открылось и с заднего сидения послышалось: - Иди за машиной. Я кивнула. Эта машина провела меня до самого двора. Очнулась я, когда уже поворачивала ключ в замке, чтобы запереться в квартире. Машина ещё некоторое время постояла возле калитки, затем плавно и почти бесшумно двинулась с места и пропала. Зашторив окно, заперевшись в квартире настолько раз, насколько позволял дверной замок, я заплакала. Я рыдала так сильно, что в груди начало покалывать от боли. Тем вечером я выбросила порванную пошитую на заказ юбку и дорогие колготки, по которым пошло множество стрелок. Гори оно всё пропадом, - подумала я тогда. Я чувствовала себя осквернённой, словно какая-то продажная женщина, которую использовали и выбросили на улицу. Такого отвращения я не ощущала ещё никогда. Это было поучительным уроком. В эту историю я не посвящала никого. И не из-за того, что боялась осуждения, а из-за того, что мне было стыдно, что я такая глупая. Хочется казаться мудрой, умной не по годам, но реальность жестока. Мной, словно швырнули об асфальт и вытерли ноги об меня ноги. Такого отвращения от мужчин я никогда ещё не знала. Ровно через месяц после этой истории я очутилась на Бейкер-стрит. И глазам своим я не поверила, когда увидела того, из-за кого я делала все те альбомы с вырезками и фразами. Он – мужчина постарше, но я знала, что от него не нужно замыкаться и делать вид, будто я ненавижу весь мужской род. Я была слишком понятливой, чтобы осознать это – не тот тип мужчин, в голове у которого будут такие омерзительные вещи. Скорей всего, в его голове подобного нет, да и если бы его воля – он вообще был бы девственником, но физиологию не обманешь и не придушишь. Вот, почему я всегда чувствовала себя рядом с ним спокойно. Вот почему я подружилась с Майкрофтом, который стал мне, как родной, и с Джоном, который стал для меня другом. Вот почему я влюбилась в Шерлока, как последняя дурочка, умоляющая об ответном чувстве. Я всегда понимала, что наш славный детектив никогда не пойдёт против своих принципов, никогда не изменит своей сущности, да я этого и не желала. Мне очень не хотелось, чтобы он менял свои привычки ради такой, как я. Мне не хотелось, чтобы он вообще когда-либо менялся. Вот в этом вся я – мазохистка с садистскими наклонностями. Казалось, мы стоим друг друга, что тут такого. Но иногда я могу быть очень хладнокровной. Иногда и я могу быть чудовищем. Тем вечером, когда Мориарти созвал меня на немой танец, я решила рассказать ему эту историю о чёрной машине. После рассказанного меня сразу же посетила мысль о том, что это мог быть он, ведь кто, как не он мог знать мой адрес и провести меня домой. Но выражение его лица доказало мне мою неправоту. Но от этого мне не полегчало. На следующее утро на столе в гостиной меня уже ждали пен-кейки с черничным джемом и чашка свежезаваренного горячего кофе. А рядом лежала новая записка. Тот же ровный почерк, словно Мориарти пытался вложить всю свою черную душу в каждую букву на желтой бумаге. Желтая бумага. Это был первый раз, когда Мориарти писал на желтой бумаге.“Твои любимые блинчики с черничным джемом. Ну, разве я не молодец! Ха-ха! Сегодня очень важный день. Важнее всех предыдущих. Именно сегодня все ответят за свои поступки”.
В то утро я выпила только чашку кофе. Попытки съесть хоть один блинчик, чтобы не обидеть Джеймса закончились тем, что блинчик упал на пол и развалился на несколько кусков. Мне пришлось, оторвав такой же кусок души, выбросить блинчик в мусор. Как всегда это бывало, я спустилась вниз с запиской в руке. Как это бывало прежде, Мориарти уже ждал меня возле входа. Очевидно новый костюм, блестящие серебряные запонки, такая же заколка для галстука и лакированные туфли с поднятым носком. Чёрные тона – разве не скучно? Загладив загеленные волосы, Джеймс приветливо улыбнулся мне. - Что на этот раз? – я протянула мужчине записку. Тот покосился на неё, театрально выгибаясь, чтобы получше разглядеть написанное. - Мне не понравилась история, что ты рассказала мне вчера, - Мориарти выпрямился. – И я решил сделать так, чтобы она мне понравилась. Я с силой сжала записку, совсем помяв её. - Только не говори мне… - Я разыскал их, Милли, - сказал мужчина. – Я беру тебя с собой только ради того, чтобы ты наблюдала их неминуемую кончину. - Ты не сможешь этого сделать, - прикусив щеку, я сама не верила в то, что говорила, прекрасно зная, что Мориарти это сделает. Кто-кто, а он сможет. Запросто. Легко. Как отрезать кусок хлеба. Мориарти хохотнул, положа руки в карманы идеально выглаженных брюк. - Ты всё ещё не поняла? Я способен на многое, - сказал он. – Правда, не на убийство. Я привык делать это чужими руками. Так я сплю спокойнее. - В который раз убеждаюсь, что ты – чудовище, - сказала я. Мориарти снова довольно улыбнулся. Это было для него комплиментом. И ещё большим – когда это говорила я. - Пошли со мной, и ты увидишь, как неприятные воспоминания испаряются одно за другим, - Джеймс протянул мне руку. - Ты тогда тоже избавился от чьих-то неприятных воспоминаний, когда твои люди избивали молодого паренька? Тот вопросительно на меня взглянул. - Несколько человек в чёрных костюмах. Тогда, ночью, - продолжила я. – Я всё видела. Мне пришлось подсчитать окурки, чтобы узнать, как долго эти люди дожидались этого паренька, чтобы избить его до смерти. Знаешь, сколько они ждали, пока тот появится? Мориарти нехотя убрал протянутую руку. - Они прождали его около пяти часов, - сказала я. – В среднем человек может скурить до пачки сигарет в день. В одном блоке сигарет – 200 штук, из этого получается, что в одной пачке – по 20 штук. Если человек способен за день выкурить пачку сигарет, из этого следует, что за час человек может выкурить 2-3 сигареты. Если подсчитать количество времени, которое они прождали этого парня, получается, эти люди скурили по 15 сигарет за 5 часов. Но если учесть, что каждый человек имеет разное предрасположение к никотину, то это количество ещё умножить на 2. Это получается 30 штук. Если людей было четверо, то умножить цифру ещё на 4, то это будет 120. А если эти люди были нервными, то количество сигарет умножается на три пачки за каждые полтора часа. Я нашла около трёхсот окурков. Как ты думаешь, эти люди всё ещё психологически здоровы? – я видела стеклянный взгляд Мориарти. - Но когда они дождались его, то начали дубасить так сильно и так быстро, что тот не успевал вскрикнуть. Ты знаешь, что этот паренёк был единственным сыном известного хирурга в моём городе? И как ты думаешь, кто сотворил двойное убийство, как думаешь, кто убил эту пару? Этот врач сошёл с ума после потери сына. У него отобрали всё – лицензию, дипломы и сертификаты, когда у него на столе умер пациент. Этот хирург пал в ступор, когда увидел кровь. Он увидел много крови. Ты знаешь, почему у него бы ступор? Потому, что когда он приехал на место преступления, как член скорой помощи, то увидел своего мёртвого сына, утонувшего в собственной крови. А ты знаешь, почему он был членом скорой помощи в тот день? Потому, что ему позвонили и сказали, что его сын умер прямо на улице. Теперь для него кровь – это навязчивая идея. Чем больше крови, тем лучше. Да, не ты это сделал, но ты отдал приказ. Почему ты его убил? Зачем ты его убил? – мой голос срывался на крик. - Потому, что он предал меня, - ответил Джеймс. – Он предал меня и поплатился за это. - Так зачем убивать!.. Я задохнулась в возмущении. - Он слишком много знал, - сказал мужчина. – Непростительно много. - Клайд тоже много знал? Лаванда тоже много знала? Я ведь тоже много знаю! Ты тоже меня убьёшь, так же, как и остальных? - У меня рука не поднимется, - твёрдо ответил Джеймс. - Даже, если я попытаюсь сбежать и рассказать всё полиции? - Ха-ха! Ты этого не сделаешь! - улыбнулся мужчина. - Почему ты так в этом уверен? - Пошли, у нас слишком много дел сегодня, - он взял меня за руку и потащил к выходу. Мориарти в наглую проигнорировал мой вопрос, бесстыдно хохоча. - Ой, не смешите меня, расскажет она… сбежит… - смеялся Джеймс. – С пустого в порожнее!.. Мы зашли в давно уже заброшенное здание где-то пол Лондоном. Старые газеты, паутина и влажный запах прогнивших стен. Это было похоже на заброшенную школу, выбитые окна в аудиторию, несколько парт, из них – пару сломанных, огромные доски на всю стену и угнетающая атмосфера. Я не уверенно шла за Мориарти. Каждый шаг звенел в ушах. Такого одиночества и пустоты я уже давно не ощущала. Наверное, с тех пор, когда сама ходила в школу. Чем дольше я оставалась с Мориарти, тем больше во мне пробуждались воспоминания о прошлой жизни. О мучительной жизни, когда школа считалась адом, с ненужными домашними заданиями и такими же людьми. Наверное, это здание больше напоминало моё душевное состояние – в душе было так же омерзительно, прохладно, а в её коридорах - куча грязного мусора. Это здание, как переломный момент в моей жизни, на грани разрушения, но с последних сил пытаясь продержаться. Даже, если все уже подзабыли, ты ещё помнишь и хранишь, как что-то очень важное и ценное. - Знаешь, ты очень хорошо посчитала окурки, - Мориарти остановился, обернулся ко мне на каблуках и улыбнулся. – Но я бы не сказал, что у тебя большое терпение и выносливость на такие мелочи. - Я вызвала скорую, и ждала, пока та приедет, - сказала я. – Как ты думаешь, что я делала, пока ждала её? Я боялась прикоснуться к парню, чтобы не стать причиной его смерти и на взводе ждала, когда приедет так блядская скорая, чтобы спасти его. Но его никто не смог спасти. После этого происшествия я не могла спать больше месяца. Джеймс ничего не сказал. Он какой-то момент смотрел на меня, затем выдохнул и показал рукой на боковую дверь. Подойдя к ней, мне не разрешили войти, а лишь заглянуть в небольшое окно. Школьная лаборатория, которая больше напоминала комнату, в которой снимали фильмы ужасов и две фигуры, сидящие к двери спиной. Связанные сзади руки, привязанные ноги крепкой верёвкой к ножкам стула, приглушённый всхлип, словно кто-то плакал. Но это было не так. Эти двое сидели, шипели и бормотали. Казалось, они были одни в той комнате, но опять-таки – неправда. Если присмотреть получше, то можно увидеть двое мужчин в черных костюмах. Стоя лицом к двери, они держали в руках пистолеты и были готовы к любому приказу. Я подёргала за дверную ручку. Было заперто. - Не делай этого, - просила я Мориарти. – Не делай! - Я хочу это сделать, - сказал он. – Простой стой и смотри. - Я не хочу на это смотреть! Я не хочу, чтобы они умирали! - Не строй из себя мать Терезу! – Мориарти сорвался на крик. – После неудачной попытки тебя изнасиловать, они сделали всё, чтобы их последующие попытки были удачными. Таким образом от их рук умерло двое девушек, один ребёнок и одна женщина. Ты всё ещё хочешь, чтобы такие мрази, как они, жили? - Я хочу… хочу… - задыхаясь от нахлынувших мыслей, я взяла Мориарти за грудки и посмотрела ему в глаза. – Я хочу, чтобы они жили в муках. Смерть – это избавление от всех проблем, а я избавления им не хочу! Я хочу, чтобы они жили в вечном страхе за свою шкуру, хочу, чтобы они не могли спать и есть, пока живут. Я хочу, чтобы они сами просили о смерти и хочу, чтобы никто не мог им этого подарить. Вот чего я хочу! Джеймс уставился на меня. Его рассеянный взгляд пронзал меня насквозь, а я старалась удержаться, чтобы не разрыдаться. - И пусть я стану таким же монстром, как и ты, - я отпустила Мориарти. - Но буду знать, что они бояться. Их нужно отправить в тюрьму, а не убивать. Если там узнают, что он изнасиловал ребёнка, ему не будет покоя. Педофилов в тюрьме просто ненавидят. - А ты много об этом знаешь, - Джеймс поправил пиджак. - Я много читаю, - ответила я, снова заглянув в окно. - Я уважаю тебя, и твои желания, но я не могу их просто так отпустить, - сказал Мориарти. – Они много знают. Они расскажут полиции, и та, серьёзно настроившись, будет искать меня. - С каких это пор ты боишься, что тебя найдут? - С тех самых, когда ты поселилась у меня, - ответил Мориарти, обнажив свои неестественного белого цвета зубы. Два приглушённых выстрела. Я вздрогнула. Заглянув в последний раз в окно, я увидела, что эти двое, сидящие на стуле, теперь уже лежать по разные стороны друг от друга. Мужчины в чёрном исчезли, словно их и не было там никогда. Блестящие лужицы крови быстро растекались по полу, вызывая у меня рвотный рефлекс. - Разве я не делаю тебя уязвимым? – стараясь не дышать, чтобы не чувствовать у себя в носу запах свежей крови, я посмотрела на Мориарти. – Зачем тебе всё это? - Я хочу, чтобы кое-кто страдал, - ответил тот. - Что за игры у тебя такие? - Это игра в человечность, - ответил Мориарти, поворачиваясь ко мне спиной. – Пора кому-то из нас понять, что ничто в этом мире не вечно. Он ушёл. А я ещё долго стояла возле запертой двери, обдумывая его слова. И до меня дошло. Даже самый гениальный ум и самое коварное злодейство – не существует вечно. Они идут бок-о-бок, идут совсем рядом, но умирают не вместе. Каждое явление исчезает само по себе, как и рождается – исчезает в одиночестве. И цель нашего с Мориарти знакомства, совместного проживания и вот таких вот поездок – не быть одиноким. Но Шерлок никогда не будет страдать из-за меня. Он будет печалиться об избытке интересных дел, будет грустить о тупости людей, будет болеть из-за любви к другой женщине, но страдать из-за меня – никогда. Я была в этом уверенна и с этой уверенностью я покинула заброшенное здание, пойдя за Мориарти. Я быстро сдалась. И за это себя ненавидела. Но что делать, когда мужчина, которого я полюбила, не желает меня? Я силой никого не пыталась заставить полюбить себя, да и не буду никогда пытаться. Это бессмысленно и глупо, как и мои чувства. Теперь я начала понимать Шерлока.