Странные праздники

- Мало кто знает, что последние пятнадцать лет мой брат считался недееспособным, а я был его официальным попечителем. Он, например, и машину не имел права водить, и документы самостоятельно подписывать. Я должен был утверждать все его бумаги и распоряжаться заработанными финансами. Даже после того, как мы свернули наш бизнес и он стал делать свой личный проект. Я сосватал ему директора, с которым сам одно время работал... По сути, он всё так же отвечал за производство, а этот тип вел его дела. - Не подумайте, что я был диктатором. Я не глядя подписывал всё, что брат мне приносил и сразу отдавал его деньги в его полное распоряжение. Брат не был психом. У него, конечно, проблемы, но не настолько. Мы могли бы давно потребовать суд и медкомиссию по восстановлению его полных прав и обязанностей. И я сам ему это не раз предлагал. Но ему было плевать, он ленился и в целом ситуация его устраивала. Много лет мы мирно с этим жили, и он даже был мне благодарен за поддержку, прикрытие и советы. - В этом году впервые за пятнадцать лет я воспользовался своей властью попечителя и не отдал ему его деньги. Чтоб вы понимали, речь шла о миллионах. Рублей, правда. Но все равно, сумма хорошая, и если б не курс доллара, была бы еще лучше. Сделал я это по трем причинам... Первая - конечно... Ох. Хотел повлиять на него. Заставить поступить так, как мне казалось правильным для него и для себя. Привлечь в один проект по типу того, что мы делали в прошлом - так сказать, юбилейное мероприятие нашей бывшей фирмы в разных городах... Вторая причина - здравый смысл. Когда последний раз в его распоряжении были такие деньги, он все спустил на свой бизнес и прогорел. По крайней мере, отдача была куда меньше, чем ожидалось, он едва вышел в ноль. Но это жизнь, я сам сталкивался с тем, что мои проекты не окупались... Короче, я настаивал, чтобы часть гонорара он инвестировал в недвижимость, но брат желал угрохать всю сумму на раскрутку. - Ну а третья... Мне сказали, что он снова принимает. Опиоидные анальгетики... для бывшего героинщика это как по минному полю ходить. И я заявил, что он ни копейки не получит, пока не решит эту проблему. Он орал, что проблемы нет. В каком же он был бешенстве... И я до сих пор не знаю, насколько это было серьезно. Потому что мой источник очень не заинтересован, чтобы мы с братом снова работали вместе. Есть подозрение, что это специально было сказано, чтобы вбить между нами клин... - В общем, мы оба ослепли от ярости. Я надавил на него гонораром. Он поднял огромный скандал в прессе, заявив, что я ограбил его. Я пригрозил, что если он не заткнется, то я публично заявлю о его недееспособности, и тогда ему вообще никто никогда не поверит. Он ответил, что если я это сделаю, то... То он, в общем, расскажет. Что я, пользуясь его недееспособностью, совершал над ним насильственные действия сексуального характера. - Тогда я подумал, что он и правда ненормальный. Неделю не мог спать, руку о стену разбил. А на самом деле мы оба были ненормальными... Тогда... очень давно. *** - Глеб, ты ебанулся? Открой сейчас же дверь! Вадим Самойлов, длинноволосый, полный, раскрасневшийся от волнения и попыток выломать замок бился в кабинку туалета, где был заперт его брат. - Вадик, это конец, - раздался из-за двери низкий, задушенный шепот, - Отче наш, иже еси... О боже, тут повсюду кровь, - слова оборвались хрипом. - Скорая уже здесь! - крикнул кто-то из-за спины Вадима. - Глеб, успокойся, ты должен успокоиться и открыть дверь! - голос Саши тонул в общем шуме, стуке, требованиях и стонах, - Да говорю я вам, это нервный срыв, Вадик, ну успокойся хоть ты, не умирает он. - Отойдите все, - закричал Вадим, - Щас ногой выломаю! - Ты его прибьешь там! - попытался удержать его Саша, но было поздно. Вадим с разбега в три шага нанес такой удар, что дерево треснуло, замок и хлипкие петли вылетели, и дверь грохнулась внутрь кабинки прямо на Глеба, который заорал не своим голосом, полным ужаса и смертной муки. Не чувствуя заноз, впивающихся в руки, Вадим схватился за выбитую дверь и отшвырнул ее прочь. Глеб скорчился на полу без сознания. Лицо и свитер его были заляпаны кровью. Уже потом работник скорой, высокий, худой мужик с залысинами, устало и злобно дымя дешевыми сигаретами рассказал Вадиму, что оглушила Глеба именно выбитая дверь. - Такая дура прилетела по башке. А так - всё у него в порядке. Наркотиков, видать, перебрал. - Он никогда не пробовал ничего, кроме травы, - заверил Вадим. - Это ты так думаешь. Кровь на анализ взяли, завтра скажут, чем твой брат ухайдокался. - Что там у Глеба Самойлова по анализу крови? Я брат его, - спрашивал Вадим пожилого толстого доктора в засаленном халате, - Что он принял? - На наркотики и алкоголь тесты чистые. Назначили консультацию у психиатра. - Зачем у психиатра? - растерялся Вадим. Глеб покинул больницу через два дня, спокойный и застенчивый, с небольшим пакетиком успокоительных препаратов. На его рассеченном лбу красовалась огромная шишка. Он сел в такси, где уже ждал Вадим, извинился, сбивчиво и невнятно ответил на вопросы. Автомобиль заурчал и тронулся с места. Годы спустя возле неизменной белой машины с красным крестом, беззвучно пульсирующей неоново-синим маяком на крыше, снова курил высокий, худой и нервный дежурный врач с залысинами. Рядом курил Глеб, держа левую руку поперек груди и правой опираясь на нее локтем. На безымянном пальце его была еле заметная полоска загара от обручального кольца, но самого кольца уже не было. С усталой досадой он делал одну затяжку за другой, пока врач кидал отрывистые, злые фразы: - Он когда-нибудь принимал наркотики? - Да уж лет шесть долбит, - Глеб пустил струйку дыма вверх. - Кровь на анализ взяли, завтра узнают, чем твой брат дознулся. - Героин с водкой, - Глеб щелчком запустил окурок в сторону урны. Когда он пришел в палату, то застал там Настю, сидящую на кровати Вадима. Глеб склонился над братом, лежащим на кровати с тонкими трубками у носа и пульсометром на пальце. Пожал его руку, коснулся лба. Вадим тяжело вздохнул. - Вот нафига сейчас, Вадик? - со злым упреком сказал Глеб, - Я думал, что хуже некуда, и вот. - Если бы я помер, было бы самое оно, - непослушными губами ответил брат. - Заткнись! - крикнул Глеб. Он подошел к окну и уставился на дорожки парка, по которым медленно, с усилием прохаживались выздоравливающие пациенты в серых больничных халатах. Глеб тихо всхлипнул и вытер нос тыльной стороной руки. - А как же мне завтра все эти документы подписывать? - обернулся он к брату. - Документы готовы, - прохрипел Вадим, - Встретитесь с юристами и подпишете. - Вадик, но я не понимаю, что там насочиняли. Отберут у нас “Агату” и всё, конец! Мы и так в жопе, а они нас последнего лишат. Ты читал этот контракт? - Читал, - прохрипел Вадим. - Куча бабок пойдет этим барыгам. Может тебе и все равно, а я не согласен, чтобы эти зажравшиеся толстосумы получали деньги за использование моих песен. - Глеб, хватит! - воскликнула Настя, - Не видишь, ему плохо! - Ему будет еще хуже, когда он выйдет отсюда и поймет, что у нас “Агаты” больше нет, что эти ребята заграбастали юрлицо вместе со всем, во что мы душу вложили. - Ты юрист? Или я юрист? - спросил Вадим, - Звони адвокату и проверь все заново. - Когда проверять, если завтра уже встреча? И каждый день пеня капает. - Лучше сейчас переплатить, чем подставиться с контрактом, - прошептал Вадим. Проверять Глеб не стал. Ставя подпись, он видел свою правую руку будто бы не своей, да и вовсе не рукой, а куском резины, из которого по странной нелепости торчит золотой колпачок “Паркера”. Лишь через четыре месяца, когда партнерам было перечислено 60% прибыли за квартал согласно договору, Самойловы осознали свою катастрофическую ошибку и безграмотность в бизнесе.