Орхидея

— Это не признаки заражения, — подходит врач и поясняет. — Всего лишь одна из стадий профилактики. Причин для паники нет. Успокойтесь. — Но мне страшно! Я чувствую себя больным. — Да. Но это субъективное ощущение, объективно вы здоровы. Неприятные симптоматика результат… вакцинации. Ответная реакция иммунитета. Все в пределах нормы. Температура не повышалась выше тридцати девяти градусов, не вижу смысла сбивать. Через некоторое время все вернется в норму. Не очень-то верится. Состояние паршивое. Чувствую пальцы Кэса в резиновых перчатках на углах челюсти. — Лимфоузлы пальпируются, но увеличены не сильно. Боль от прикосновения ощущаете? — Нет. Проверяет подмышечные, паховые. Прикосновения терплю. Хочется послать их всех подальше, но понимаю, что в таком состоянии без помощи медперсонала не жилец. Довериться уже единственный выход. Выбора нет. К тому же Викман не советовал прекращать профилактику. Отстраняется. — У меня все болит, — жалуюсь. — Могу сделать укол и вам станет легче. — Давайте, — соглашаюсь. — Положите руку на стол. Протягиваю руку в сторону стола. Кэс укладывает за запястье сам. Тыльной стороной вверх. У сгиба локтя чувствую прикосновение инъектора. Значит в вену. Внутренне ежусь. Чувствую, как мягко входит в руку игла. Больно, но готов стерпеть, что угодно, лишь бы стало легче. Внутривенный инъектор находит «жилку» сам. Впрыскивает лекарство. Боль стихает мгновенно. В голове проясняется. Дурнота отступает. — Спасибо, — благодарю. — Лучше. Инъектор отнимают. Кэс сгибает руку, предлагая держать конечность в таком состоянии. Подчиняюсь. — Вот и отлично, — улыбается Кэс, как самый настоящий добрый доктор. — Не волнуйтесь, Андрей, с вами все будет хорошо. А теперь вам надо поесть. — Не хочу, — мотаю головой. Мысль о еде вызывает тошноту. — ТИ, накорми его, — бросает врач помощнику и уходит. Слышу, как открывают экоконтейнер. — Будешь есть сам, — предлагает Тимофей, — или с ложки кормить? По голосу, чувствую, возражения не принимаются. — Сам, — сдаюсь. В руки всучивают контейнер и ложку. Беру. Можно есть и не глядя, слишком хорошо представляю, где находится еда. Зачерпываю и сую в рот. Мягкое, сладковатое… — Опять каша? — спрашиваю, с трудом проглотив. — Да. Ешь. Нехотя подчиняюсь. Еда остыла, глотать тяжко. Но надо. Даже не для них, для себя, чтобы прогнать неприятную слабость. Не знаю, сколько съедаю. Отставляю контейнер на стол. — Ты не доел, — сурово замечает помощник. — Не могу больше, — жалуюсь. — Кусок в горло не лезет. — На, пей, — суют в руки стаканчик. Делаю глоток и сморщиваюсь. Кисло. Всяко не сок, а очередное лекарство, растворенное в воде. — Что это? — Пей, — приказ без пояснений. Подчиняюсь. Уже понял, что убивать не собираются. Во всяком случае, быстро. Допиваю гадость. Судорожно сглатываю, пытаясь избавиться от неприятного привкуса. ТИ забирает стаканчик и сует в руки нечто прямоугольное в шуршащей пышке. — Что это? — не понимаю, ощупывая. — От Доктора. Он оценил, что ты не вышел из палаты. Шоколадка, понимаю. Подарок за послушание. Мда. Молчун выходит, оставляя одного. Что подачка от Викмана нет сомнений: именно его коллеги называют Доктором, а не Кэса. Только почему Док Викманом представился только мне? Оказал честь, раскрыв фамилию? Или чтобы с другими не путал? Хотя, не так уж важно, как человека называть, главное, ясно о ком речь и все. Разворачиваю и пробую лакомство. На вкус натуральный, а не синтезированный аналог. Дорогой, небось. Хочется улыбнуться. Может жизнь не так плоха? А потом корю за малодушие. Сунули сладость и ты счастлив, как ребенок, сидя взаперти с незавидной участью! Последнее вкуса не портит. Тяну удовольствие, откусывая маленькие кусочки. Привкус лекарства полностью перебит шоколадом. Как хорошо. Не могу сдержать улыбки. Снимаю повязку и кошусь исподлобья на дверь. Правильно не вышел. Окажись за дверью вряд ли бы сейчас шоколад ел. Вдруг бы побили? Или похуже чего сделали. Чувствую, урок усвоен помимо воли. За дверь не выходить — получишь вкусняшку. Я так же пса дрессировал. Только он вкусняшку получал за то, что на улицу просился, когда нужду хотел справить. Грустнею. А так уж сильно человек отличается от животного? Инстинкты те же, разве что разумом наделен. Все равно еда — сильный рычаг давления. А еще боль. Помню, пробовал соседке робота-огородника починить, чтоб клумбы обихаживал, но не так подсоединил контакты и дернуло током. После этого больше не строю из себя электронщика. А может просто робот был. Не везет в общении с ними капитально. Меня не бьют, не делают больно, если не считать медпроцедур. Потому что слушаюсь. Или потому что отношение особое? А чем я такой особенный? Не смог ответить на вопрос и решил не заморачиваться. Интересно, как там сейчас товарищи? Антон и остальные с «дежурки». Живы? Кирилл-то точно, но вряд ли этому рад. Гад, конечно, но жаль его. А Миху постигла та же участь? Надеюсь, нет. Смотрю на стену. Там есть сосед? За все время пребывания здесь не слышал ничего, что оповестило бы о том, что рядом есть другие пленники. Ни ругательств, ни криков. Ничего. Как в санатории нахожусь. Или на этом этаже один? Или нас всех возят в разное время, чтобы не пересекались? Вздыхаю. У Дока не спросить. Меньше знаю, дольше живу. Рассасываю последний кусочек лакомства, запиваю водой. Обертку сминаю и кладу на стол. Экоконтейнер помощник не унес, оставил. В надежде, что доем? Не хочу. С улучшением самочувствия повысилось настроение. Ощущаю себя липким и грязным. Надо помыться. Иду в душ. Наскоро ополаскиваюсь, сбриваю щетину. Приведя тело в порядок, возвращаюсь в комнату. Чувствую себя посвежевшим и почти здоровым. Хотя, состояние все равно не идеал. Небольшая температура чувствуется. Не помню, делали вчера укол профилактики или нет. Понимаю, что сбился со счета. Двенадцатый? Четырнадцатый? Жаль, записывать было некуда. А, наплевать, все равно раньше срока не отпустят. К тому же у меня недели три за непослушание есть. Интересно, сверху срока лечения прибавят? Немного хожу по палате, чтобы размяться, затем возвращаюсь в постель. Сажусь. Гляжу на планшет. Можно посмотреть кино. Беру, открываю папку, включаю одно из названий, которое кажется новым. «Вихрь». О чем интересно? Проматываю. Когда вижу пейзажи Земли, на глаза невольно наворачиваются слезы. Слишком больно смотреть на недостижимое. Увижу ли когда-нибудь дом воочию? Настроение смотреть пропадает. Выключаю. Откладываю планшет обратно. Ложусь. Утыкаюсь щекой в подушку. Настроение никакое. Вернусь ли домой? Сон приходит раньше ответа. Проснуться заставляет головная боль. Открываю глаза. Касаюсь рукой лба. Горячий. К голове присоединяется боль в спина. Такое чувство, что она копится в центре и разливается на ребра и поясницу. Никогда такого не было. Нет, теперь уже болит в груди. Пугаюсь: сердце? Сгибаю руку и мышцы конечности пронзает боль. Судорожно вздыхаю: и давлюсь вздохом. Поднимать грудную клетку больно, словно защемило нерв. Какого хрена? Пугаюсь. Болит живот, бедра, в паху, икры, руки, даже кончики пальцев! Ни разу не болело все тело. Безумие! Боль, к счастью, тупая, если расслабиться. Когда осторожно прикасаюсь к коже пальцами, чувствую жжение в месте соприкосновения. Покалывание в кончиках пальцев. Чувствую, если попытаюсь сесть, сдохну от боли. С телом происходит что-то странное. Неправильное. Взмок от пота. По мышцам пробегает мелкая дрожь судорог. Надо бы позвать врача, но боюсь двинуться, чтоб нажать на копку. Легче лежать и дышать через раз. А если сердце не выдержит? Черт. Еще немножко полежу недвижимо и, если станет хуже, вызову. Боль волнами начинает отпускать, начиная с конечностей, стекать внутрь тела куда-то к позвоночнику, пока не пропадает. Остается в голове слабо пульсировать в затылке. Осторожно делаю вздох, боясь повторения приступа. Мышцы расслабились настолько, что чувствую себя амебой. Осторожно перекатываюсь на бок. Сажусь. Что это было? Смотрю на руки. Вены стали бледнее, но синева не исчезла. Они заразили меня чем-то. Тру лоб. Вдох-выдох. Все будет хорошо. Теперь уже ничего не поделаешь. Придется терпеть профилактику до конца. Хочется пить. Собираюсь подползти к столику, как понимаю, что правая нога не слушается. Совсем. Не могу согнуть, даже пальцами пошевелить не выходит. Нервно сглатываю. Это не хорошо. Пугаюсь. Дотрагиваюсь пальцами, поглаживаю. Не чувствую прикосновений, будто ватой набита! Как отсидел, только можжения нет. Вытягиваюсь на постели, дотягиваюсь до кнопки вызова врача. Нажимаю. Снова сажусь и поглаживаю ногу. Вторая конечность работает прекрасно. Если парализует, то обе, верно? Черт знает, что с телом происходит. Где-то повязка, надо найти. Не сразу, но отыскиваю под одеялом. Не помню, как туда попала. Одеваю. Сердце часто стучит. А если не вылечат, ходить не смогу? Продирает холодом до потрохов. Нет, параличи же лечатся. Но что у меня такое и подпадает ли под известную классификацию болезней, не представляю. Что-то подсказывает, что «болячка» здесь местная и уникальная. Вряд ли ее другие врачи вылечат. Раздается звуковой сигнал и кто-то входит. — На что жалобы? — спрашивает ОД. — Нога не двигается, — указываю на конечность. — Ясно. Сейчас схожу за креслом, отвезу вас к Кэсу. — Это хоть лечится?! — Да. Не волнуйтесь. Выходит. Уф, успокоил. Стопу несчастной ноги сводит судорога. Пальцы сжимаются сами собой, но боли не чувствую. Тут же поглаживаю, пока мышцы не расслабляются. Да что же такое? К тому же башка, зараза, болит. Нехорошо себя чувствую. Попить бы. Подползаю к столику. Наливаю воды и пью. Полстакана, больше не хочется. Интересно, как лечить будут? Прихожу к выводу, что лучше не знать. Помощник возвращается. Подвозит аэрокресло к постели. Помогает перебраться. Пристегивает. — На фига? Я же не сбегу в таком состоянии! — обижаюсь. — Всего лишь выполняю инструкцию, — поясняет Болтун. — Поехали. Впервые искренне хочу попасть к Кэсу на прием. Кажется, едем целую вечность, хотя всегда казалось слишком быстро. По дороге привычно никто не встретился. Заезжаем в лабораторию лечащего врача. Кресло провозят дальше обычного. Приземляют. — Андрей, есть еще жалобы, кроме временного паралича ноги? — спрашивает врач. — Голова побаливает. А до этого все тело болело. Потом нога перестала гнуться. Подходит. Расстегивает липы с ног. — Поднимите нижние конечности, пошевелите пальцами, — приказывает. Выполняю. Только действия выполняет левая нога. Вторая остается на месте. Ей даже каталку не чувствую. От части поясницы, основания бедра и ниже. — Это лечится? — интересуюсь. — Да. Небольшое осложнение профилактики. Через несколько часов само пройдет. — А если не пройдет? — сомневаюсь. — Что тогда? Я же ходить не смогу! Нервно сжимаю подлокотники. — Хотите, можно ускорить восстановление иннервации. Сделаем укол. — Сделайте! — прошу, чувствуя, что уже не боюсь уколов. — ОД, помоги пациенту перебраться на стол. — К-куда? — испугано переспрашиваю. — В медкамеру, — поясняет Кэс. — Ясно, — киваю. Ладно. Тревожусь. Не люблю медкамеры, потому что это означает что процедура не будет простой и безобидной. Болтун подходит, расстегивает руки, помогает подняться. — Туда, — указывает, хотя все равно не вижу. Стол опущен. Покрытие гладкое, напоминает клеенку. Чуть жестче кресла. Сажусь. — На живот, — командует Кэс. — Руки вдоль тела. С помощью медбрата укладываюсь, как велит врач. Оба подходят и пристегивают ноги и руки. Один ремень перекидывают через середину спины. Замки магнитные, звонко защелкиваются. — Это еще зачем? — пугаюсь. — Не волнуйся, так надо, — поясняет Кэс. Стол плавно начинает подниматься. Закусываю губу, чтоб не закричать. Второй раз в такой штуке. Первый раз, когда руку ломал. Ничего толком не запомнил, но было страшно. Вдох-выдох. Все будет хорошо. Надеюсь. — Это больно? — спрашиваю, с содроганием слыша, как металлически лязгнул какой-то инструмент. Явно врач у пульта командует. — Нет. Просто укол в поясницу. Может быть чувство жара. Зато чувствительность в ногу вернется. — Ладно, — вздыхаю, как будто собрались казнить. — Я готов. Место укола спрыскивают дезсредством. Холодно. Особенно остро чувствую, что наг. В поясницу внезапно впивается что-то холодное. Игла. Острая боль. С губ срывается стон. Путы не дают дернуться. Боль тут же пропадает, явно одновременно впрыснули обезболивающее. А потом вниз по ногам бьет волна огня, бежит вверх по позвонкам. Тает у затылка. Сжимаю челюсти. Тело вздрагивает. Сквозь зубы выдыхаю. Игла покидает тело. К ране тут же присасывается «заживитель», даря приятное тепло. — Все? — спрашиваю с надеждой, ощущая с радостью, что снова чувствую правую ногу. — Нет. Еще один укольчик. В основание шеи. — Что?! — пугаюсь. — Зачем?! — У вас ярко выражен болевой симптом. Это поможет убрать его. — Как? — не унимаюсь, слыша, как к изголовью кто-то подходит. — Положите удобнее голову, — советует помощник, взяв за виски. — Нет! — пытаюсь сопротивляться, мотаю головой. — Андрей, — строго произносит Кэс, — все ради вашего блага. Или хотите умереть от болевого шока? — Нет, — выдыхаю и поддаюсь. Болтун фиксирует голову ремнем. Звук защелкивающегося замка раздается над ухом. Вздрагиваю. Чувствую себя беспомощным, как никогда. Перемещение манипуляторов медкамеры вгоняет в оторопь. — Это не больно, — успокаивает Кэс. — Сначала обколют обезболивающим. Затем через иглу введут чип. — Чип? — переспрашиваю, пугаясь. — Не хочу! Только не механизмы! — Это не механизм. Он отключит боль. Разве не слышали о таком методе? — Слышал, ай! — в загривок впиваются две иглы, боль тут же гаснет. — Не хочу. Сопротивления не принимаются в расчет. Ладно, еще раз ощутить приступ нет ни малейшего желания. Поддаюсь. Что-то входит сквозь кожу. Не боль, холод. Затем ранку накрывает «заживитель». — Все? Так быстро? Чувствую, даже голова болеть перестала. — Да. У страха глаза велики, — смеется Кэс на мою трусость. А мне, видимо, достался страх — один большой глаз. Такой я «везучий». Облегченно выдыхаю. Лежу, пока «заживители» не отстраняются. Стол плавно уходит вниз. Магнитые замки отщелкиваются автоматически по команде Кэса, освобождая. — Можете садиться, — разрешает врач. — Как нога? Осторожно сажусь, разминая конечность. — Нормально. — Ну и славно. Болтун помогает перебраться обратно в аэрокресло. Пристегивает. — Все? — спрашиваю с надеждой. — Почти, — отвечает врач. — Сейчас возьму кровь из вены на анализ, и вернетесь в палату. Недовольно хмыкаю. Кэс уходит куда-то, что-то берет со стола, подходит. Помощник отцепляет манжету с правой руки, выпрямляет, перетягивает жгутом. Неприятно. Аппарат для забора крови касается кожи. Игла пронзает вену. Морщусь от боли. Терплю. Отказаться все равно нельзя. Наконец освобождают руку, заклеивают ранку, прижимая пальцы к месту прокола. Держат. Наверняка ОД. — Я у вас на всю жизнь уже налечился, — с горечью вздыхаю. — Что поделать, если необходимость заставляет, — комментирует Кэс. — А правда необходимость? — сомневаюсь. — Больше ничего не беспокоит? — интересуется врач, игнорируя вопрос. — Вроде температура у меня, да? Жарко немного и глазами вращать неприятно. Руку отпускают и снова пристегивают к подлокотнику. — Да, тридцать семь и восемь. Но на данной стадии повышение в пределах нормы. Держаться будет почти постоянно, так что не волнуйтесь по этому поводу. ОД, увози пациента. Когда аэрокресло поднимают в воздух, внезапно приходит порыв поблагодарить врача. — Спасибо, — говорю. — Да не за что, — отвечает Кэс. — Помогать людям моя работа. В голосе сквозит ирония, словно врач сам смеется над дежурной фразой. Становится не по себе. Вывозят за дверь. Обратно добираемся без приключений. Издалека доносятся шаги робота, но не пугают. Догадываюсь, пока сижу в кресле, они не опасны. Не знаю как, но ощущаю себя в родном коридоре. Болтун проходит вперед, уже собираясь открыть дверь. — Подожди! — останавливаю громким шепотом. — ОД, можно просьбу? Пожалуйста. — Какую? — подходит. — Здесь где-то находится мой друг Антон Содин. Молодой парнишка. Можешь от меня привет передать? — Ты не понимаешь, о чем просишь! — так же тихо отвечает мужчина. — Прошу, должником буду. Пожалуйста! Болтун ничего не отвечает, молча завозит в палату, расстегивает. — Вставай, — приказывает. Поднимаюсь. Помощник уходит. Стаскиваю повязку, сажусь на постель. Кладу тряпицу рядом. Закрываю лицо ладонями, уперев локти в колени. Сижу долго, ни о чем не думая. На душе тягостно. К мыслям возвращает чувство голода. Взгляд сразу обыскивает столик. Не зря. Там уже стоит новый экоконтейнер. Наверное, принесли, пока лечили. Открываю. Пюре с огурцом. Свежим. Значит здесь есть местный сад. Неудивительно для такой-то махины. Ем. В стаканчике с крышкой сладкий напиток. Выпиваю. Укладываюсь. Жду, что состояние улучшится. Но становится хуже. Жар, слабость. Начинает подташнивать. Сглатываю. Привкус во рту мерзкий. Иду прополоскать рот и меня рвет. Состояние резко ухудшается. Голова кружится. Держусь за раковину, чтоб не упасть. Отпускает немного. В голове шумит. Боли нет, но ощущаю разбитость. С трудом возвращаюсь в комнату и добираюсь до постели. Ложусь. Кэс обещал, что будет лучше. Но это не так. С губ срывается стон. — Плохо, да? — спрашивает кто-то рядом. Приоткрываю глаза и в ужасе вижу, сидящего на полу, сложив ноги по-турецки юношу с мутными глазами трупа. Александр, погибший с «Изизы». Сидит напротив постели и заглядывает в лицо, не скрывая злорадства. Шарахаюсь к стене, вжимаюсь. — Чего тебе надо?! — спрашиваю. Он в моем костюме пилота с «Кентавра», а не в футболке и брюках. — Навестить пришел. Вижу, заскучал здесь один. Скоро свидимся, парень. Заждался уже. — Да пошел ты! — хрипло выдыхаю, видя, как расплывается зрение. Тело взмокло. Мышцы дрожат. — Антоша привет передает, — напоминает покойник. — И напарник Тоха. Только тебя ждем, Андрюша. Не задерживайся, а то без тебя скучно у нас. — Убирайся! — не выдерживаю. — Катись отсюда! — Тихо, — прикладывает палец к посиневшим губам, — а то охрана сбежится. — Тебя нет, — шепчу, — Не может быть здесь! Тру глаза. Призрак расплывается, но не исчезает. Встает. Взмывает вверх. Тянет руки, желая схватить. Пугаюсь, швыряю в чудище подушкой. Смеется и склоняется. Кричу и закрываюсь одеялом. Мертвец стягивает его, вцепляется в плечо, тормошит. Что-то спрашивает. А потом в плечо впивается игла. Боль отрезвляет. Или лекарство. На миг взгляду открываются серебристые халаты, лица в масках и сознание погружается в темноту. Существование превращается в ад. Состояние такое, что кажется сдохну. Боль тусклая, пульсирующая пробегает по телу, отпускает урывками. Однажды отнялась левая рука от лопатки. Потом чувствительность восстановилась сама. Жар. Башку, словно набили песком, уши время от времени закладывает. Слух нарушается. Появляются голоса. Друзья зовут через стену из соседней палаты. Подхожу, стучу, кричу в ответ. В бессилии сползаю на пол. Прибегает медперсонал, делает уколы, затаскивает на постель. Поят какой-то дрянью. От уколов ноют плечи и ягодицы. Есть заставляют силой, стоят над душой или пичкают с ложки. Припугнули, что будут кормить через зонд, если откажусь есть. Но аппетита нет. После еды выпаивают таблетки и больше не тошнит. Но ощущение на желудке мерзкое. Такое чувство, что стал зомби, который разваливается на куски. Несколько раз возили на сканирование. Пристегивали к столу. Толком не помню, состояние было полубредовое. Сон и явь слились в бесконечный кошмар. Коридоры, чудища, жуткие врачи в окровавленных халатах, мертвые друзья во главе с Сашкой… Больше не могу. Схожу с ума! Когда в очередной раз везут на укол, спрашиваю Кэса: — Когда это закончится? Лечение. Мне плохо! Оно ухудшает мое состояние. Вы уверены, что профилактика помогает?! — Да. Это побочный эффект. Временный, — дежурный ответ и снова укол в плечо. — Запомните: здесь никто не хочет навредить вам. Мы пытаемся помочь. Теряю сознание. Приоткрываю веки. На лице маска. Лежу на мягком надувном матрасе. Не моя палата. Другое покрытие потолка — белое, ячеистое, рядом какое-то оборудование, но не могу рассмотреть. В левой руке ощущаю иглу и охватывающий сгиб локтя пластиковый манжет. Зрение подводит, картинка расплывается. Тело неподъемно, голову не повернуть. Лишь удается чуть скосить глаза в сторону. Повязки нет. Радует. В поле зрения попадает силуэт. Человек в белом халате. Лица рассмотреть не могу. Напрягаю зрение, пытаясь сфокусировать. Просто светлое пятно с темными точками-глазами. — Наконец вы пришли в себя, — узнаю голос Кэса, звучит издалека. — Идете на поправку, Андрей. Все будет хорошо. Скоро вернетесь домой. Не верится. Наверное, лжет, а я умираю. Замучают до смерти. Не выйду отсюда, не попаду домой. Никогда. Жалко себя. Из глаза сбегает слеза. Ответить не могу, спросить тоже. Трубка во рту мешает. Даже сглотнуть не выходит. Хочется жить. А потом становится все равно, и накрывает темнота. Просыпаюсь в своей палате. Слабость такая, что не могу сесть. Хочется умереть и не мучиться. Кожа горит. С трудом поднимаю руку к глазам. Почти полностью покрыта синими пятнами, как синяками, пропитавшими кожу, проступившими изнутри. Но это не кровоподтеки. Это что-то иное. Вены стали иссиня-черными. Пугаюсь, но страх не прибавляет сил. Сердце стучит слабо. Облизываю пересохшие губы. Рука обессилено падает на постель. Кто-то входит. Встает рядом. Веки тяжелы, не поднять. На лоб опускается прохладная ладонь. Без перчатки. Кожу лба от прикосновения начинает покалывать, как разряды тока. Но кажется, узнаю, незнакомца. Викман. Навестить пришел? Отнимает руку. Не говоря ни слова, уходит. Проваливаюсь в сон. Мутные образы грез не запоминаются. Кажется, снилась «Орхидея». Кто-то будит, помогая сесть. Губ касается край стакана. Пью с жадностью. Вода сладковатая, в ней явно что-то растворено. На глазах снова повязка. — Я умираю? — тихо спрашиваю человека рядом. — Нет, — не сразу узнаю шепот Болтуна. — Не переживай, с тобой все нормально будет. Ты им живым нужен. Слушайся Дока, отпустит. Он держит слово. — Почему мне помогаешь? — Ты же не преступник какой, чтобы тебя не жалеть. Кстати, твой друг Антон ответный привет передает. — Так он жив? — радуюсь. — Тише ты! Тут «прослушка» кругом. Считай, я тебе этого не говорил, а то у меня неприятности будут. — Спасибо. — Спи. Тебе сейчас лучше не тратить силы. Впервые за долгое время проваливаюсь в сон с улыбкой на губах.