***
Прибежала Марфушка после ужина на кухоньку — упыхавшаяся вся, впервые за день на лавку присела. Раньше не сгонишь с места лентяйку, всё время у Любавки сыдницу отсиживала да пироги лопала, а тут вишь оно что — стоило только барину молодому заявиться, так Марфы с кухни живо след простыл. Князь и рта открыть не успевает, как она тут как тут перед ним — всё сделаем, всё будет. И себя, вертихвистка, показать успевает: то бедром качнёт, то взглядом сверкнёт, то юбку аж до гомилки⁶ подымет! Только вот впустую всё — не интересно барину, даже в сторону её не смотрит. Марфушка извелась прям вся, бедная — не знает уже, чем угодить. Любава, как её завидела, удивилась сначала, да опосля догадливо вздохнула: — Чого знову? Випити хоче? — спросила она, за винищем потянувшись. Думала, вдруг опять князю красного, французишного желается? — Ой, да уймитесь вы, тётушка, — устало молвила Марфа, поморщив нос. — Ничего он не хочет. Есть не хочет, пить не хочет, меня — и ту не хочет! Ещё и Дмитрич у дверей в кабинет подловил… Раз заметил, два. На третий погнал прочь, плетьми погрозил, «ромашка» несчастная… Ох, тётка, что-то не везёт мне в любви… — У грі пощастить, — махнула ручищей Любава, прислонив к печи рогач. Ну, не говорить же девке в лицо: мол, дурында ты, Марфа, далече больно замахнулась, не по твою душу счастьишко… Тут аккурат Микитка мигом из чулана выглянул — трепанный, пачканный, и давай сызнова ныть: — Матінка, я все зробив… І тарілки помив, і горщики… Пусти пошататься! — Ишь, що задумав! Тут сіді! — Любава кивнула на лавку, чтоб Микитка на место пошёл. — Ты чего, тётка? Ну, оголец⁷ всю работу ж переделал. Пущай погуляет, — вступилась Марфа, пожалев Микиту. Заслужил ведь, чего отказывать? Задумалась ненадолго Любавка: и впрямь она что-то палку перегнула со своей суворыстью да обережностью. Только вот дитятко у неё ведь такой дурень, вдруг ещё утворит чего… — Ну ладно, нехай. Недолго тільки, — под нос промимрила она. Микитка зацвёл тут же, обрадовался, Марфушку за доброту поблагодарил. Да и убежал мигом, пока матинка не передумала… — Ты чего с ним сувора такая стала? — Ой, не знаєш — не запитуй… — печально вздохнула Любава, про песнопения Микиткины припомнив. И куда это он убежал так быстро, что аж пятки засверкали? Аккурат как раз туда, где очи эти — темные, як ночка, да ясные, як день. Ух, негодник! Опосля того, как Любавка ту песню в последний раз с таким чувством запевала, она едва ль с конюхом под венец не ушла. Да так ничего хорошего и не вышло — вон, до сих пор в девках сидит, а это в её-то годы… Вот и не радовало Любаву, что Микита вдруг про кохання мечтать начал. А тот уж по коридорам длинным крался — как раз там, где не велено было. Вернее сказать по углам хоронился, чтоб не заметил никто. Шёл босым, воеже неслышно было, как башмаки его шаркают, а то ж поймают ещё. Повсюду служки шастают — как приехал барин, так ожил сразу дом. Теперь всюду светло, всюду шумно, як на базаре, иль вокзале, про который Дмитрич недавно хвалился. Ох, только б не попасться тут! Нельзя ж, не велено ему здесь шляться: кухня — вот его место. А ежели каждый холоп по дому барскому разгуливать начнет — что ж будет-то? Непорядок. Вот и не велят тут никому шататься, кроме служкам, пока не позволят лично прийти. Зачем Микитка шёл? Да он и сам не знал… Он вот как думал: Марфе, значит, можно на барина под дверьми пялиться, а ему что — нет? Вот и шёл как бы поэтому. Микитка по углам уже всю пыль собрал, всех служивых обошёл. И всё чтоб ещё разок втихаря в глаза взглянуть серые-серые, что к себе так манят; от которых, почему-то, внутри горит всё, пуще, чем от водки по морозу, и щеки алыми становятся, как после баньки только… Дошел, наконец. У дверей встал, мимо Дмитрича в коридорах юркнув. А тот опять у зеркала свои усищи любимые расчёсывал, вот и не заметил даже. Любопытно — мочи нету! А щель в проёме так и тянет заглянуть — кого там в комнате холодной греет жар горячего камина? Чьи глаза сейчас сияют от непокорного огня? И как теплеет кожа снежная от пламени мерцания — теплого и сладкого, как мёд… Вздохнул Микитка, прикрыв очи голубые. Подкрался ближе на носочках, тихо-тихо, и кротко так, робчайшим взглядом внутрь заглянул — а там светло, тепло, да только и не видно ничего… Дурень малой тогда и навалился на дверь, чтоб лучше разглядеть, а та без упора ведь — взяла да и открылась. Ну, Микитка за ней вслед аккурат кубарем и ввалился. Батюшки! Переглянулся малец, от испугу еле дух перевёл — слава богу, не было никого, свезло на этот раз. Сколько прожил Микитка лет, да только до сих пор ни в одной господской комнате не бывал — не пускали, не положено было. А так хотелось-то узнать як бояре поживают… Марфушка такие небылицы рассказывала, в которые, пока сам не увидишь, и не поверишь ни за что. Микита поднялся с пидлоги⁸, отряхнулся да огляделся стремглав — ничего себе хоромы! Стены тканью расписной биты, шторы бархатом блестят, стол стоит — резной такой, богатый, краснодеревный. Картины старые висят, маслом писаные, красоты неведомой — вечно б любоваться! Всюду бумажки какие-то скучные, исписанные валяются. Читать Микитка не умел, потому живо положил те на место, едва глазком одним взглянув. Он и русский-то знал трошку совсем, а тут и вовсе иностранное что-то было. Любопытным Микитка был на свою голову. Сколько раз уже битым был за то, что нос свой куда не надо совал, а ему хоть бы хны — так ничему и не научился. А тут жеж ещё на беду барин в столе ящички открытыми оставил… А в них что? А ну-ка! И тут, как назло, мягко скрипнула тяжелая дверь, и в комнату быстрым шагом кто-то вошел. Однако, в тот же миг послышалось, как вошедший изумленно замер, заметив, видимо, чужого. Микита едва ль душу богу не отдал, и был готов сквозь пол дощатый провалиться к черту в ад, лишь бы отсюда дальше. Ещё бы: стоит, значит, он у стола, да в ящиках роется, аж носом туда уткнулся. И ладно, если б его просто в комнате барской застали — это он уж как-нибудь бы объяснил… Но объяснить своё же любопытство теперь будет чертовски трудно. Вот если это Марфушка зашла или ещё кто из служки, то ничего — приведут за ухо к матинке, да и забудут. А вот если Дмитрич щас там стоит, то быть Микитке плетью битым, даже матинка не защитит. Страшно, сил нема! Зажмурился Микита, дрожь унимая, руки в кулачки сжал, с силами собравшись. Боязно обернулся, распахнул глаза и… Ах! У Микитки аж рот расхлопнулся. Перед ним стоял князь. Молча, неподвижно, так же удивленно уставившись в ответ. Наверное, если бы Микита мог, то сейчас бы уж точно упал камнем замертво, без чувств. Оно, может, и к месту б было — авось тогда и шкурку удалось бы схоронить. Взамен, он чаще задышал, зайдясь в собственных чувствах, в страхе, и, едва ли не воскликнув во весь глас, бросился прочь из комнаты даже прежде, чем сам князь успел опомниться да ухом повести. И бежал по коридору со всех сил, со всей своею мочи, лишь бы скрыться… Добежал до кухни, ворвался да запер дверь на засов. Матинки рядом не было уже, аккурат ушла на колодезь с Марфушкой. И спрятаться на кухне негде — разве что в печь полезть. Что ж будет-то теперь? Да уж лучше б то Роман Дмитриевич был! Микитка сел на пол, прижав кулачок к резвому сердцу, да пригорюнился — ужас какой, ведь теперь накажут так, что мало не покажется. Поваренок, да в кабинете господина своего рылся! А если княже ещё и недосчитается чего, даже перьев в чернильнице, про которые сам позабыл — выстегают так, что живым не уйдешь. А глаза его серые и впрямь с ума сводят… — Ви ж менi, очі, плакать навчили… Де ж ви навчились зводить людей?..***
Князь обернулся вслед, с трудом переменив удивленный, растерянный взгляд на прежний — мрачный и холодный. Кудельки витые, как золото чистое, кожа белая, как снег в васильев⁹ месяц, вздернутый вверх нос наглющий, щечки румяные с веснушками… Глазам не поверил, отошел к стулу, присел, потерев очи. Заработался, видимо, ужо видится ересь всякая. Нет-нет, не было тут никого. Не было, не верится. Всё ложь, и взгляд слукавить тоже может. Призрак это был из воспоминаний, иль дежавю, но только не взаправду. Что за путаница?.. Не может этого быть, вот и всё — слишком много времени прошло… Князь, не в шутку взволновавшись, сначала бросил взгляд на манящий фужер с вином, что, видимо, опять занес Василь, но после отодвинул его прочь, едва ль не уронив на важные бумаги. Нет, довольно пить вино, решил он, а то так и рассудок под конец утратить можно. Не было тут никого, и быть не может. ___________________________________________________________ ¹ Лебезить - льстить, угодничать. ² Тиждень - неделя. ³ Бесперечь - беспрестанно, постоянно. ⁴ Зарозумилый - высокомерный, заносчивый. ⁵ Щеголь - выпендрёжник, модник. ⁶ Гомилка - голень. ⁷ Оголец - юноша, мальчик. ⁸ Пидлога - пол. ⁹ Васильев месяц - январь. В тексте использованы слова украинской народной песни "Мiсяць на небi".