Radiohead – Everything In Its Right Place - песня к главе, пожалуй.
Звуки в больнице были чересчур тихими, словно их и не было вовсе, только эхо, отголосками зависающее в сознании Акааши. Тихое шарканье дежурных врачей, глухое храпение спящего на соседней скамейке человека и сводящий с ума писк сотни аппаратов в паре метров от него, палатах, включая и кофейный. Стаканчик в его руке пускал по пальцам шершавые линии тепла — на вкус напиток был скверным, слишком горячим и приторным. Кроме того, на сам кофе, они, по всей видимости, поскупились, но он был больничный, и к тому же, являлся единственным средством, что бы ни провалиться в тяжёлый вязкий сон, чёрный и глубокий, без сновидений и малейшего чувства отдыха по пробуждению. Акааши сжимал его в руках, нервно давя кончиками пальца на стенки пластмассового одноразового стаканчика. Звуки в голове усиливались, играя странный беспорядочный хор, под аккомпанемент жужжания его собственных мыслей, словно его голова — выходящий из строя аппарат, или упавший в воду мобильный, теряющий способность работать нормально. Это было страшно — правда, страшно, но совсем немного, потому что Кейджи давно привык к подобным замыканиям, никак не согласованным с его собственными желаниями. Всё внутри скручивалось, но как-то намного медленнее, чем когда-либо до этого, а в ушах щипало и звенело. Пальцы слишком сильно сжали стаканчик, и кофе с тихим плеском вылилось за край, проделывая рваные дорожки по его руке. Акааши вздрогнул, и тихо выругался, съедая половину букв. Наваждение рассеялось вокруг Кейджи матовой серой волной. Он схватил салфетку, лежащую на его коленях и быстро вытер руку, колющую неприятной болью. Обжёгся. Закончив с этим, Акааши выбросил салфетку в мусорное ведро, и чуть нагнувшись, что бы бесполезно тереть ребром ладони мокрое пятно на джинсах (пытаться выцарапать вместе с мясом, на самом деле), прошёл назад, к скамейке. Устало, прищуренные глаза заметили скрещенные лодыжки в старых чёрных кроссовках. Кейджи взволнованно поднял голову, встречаясь взглядом с двумя янтарными огоньками. — Что собираешься делать? Акааши запустил руку в волосы, царапая короткими ногтями затылок, и медленно сел на место — прямо возле него. Кенма отвернулся, медленно следя за проходящей в другой коридор фигуркой врача. Его веки были устало, опущены, а руки, собранные в замок, лежали на коленях. Кенма никогда сразу не переходил к делу, предпочитая обычно, помусолить тему, и бросить пару явно лишних, но от того не менее пугающих, или заставляющих задуматься фраз. Сейчас он с ходу спросил о том, что его интересует, и это значило лишь то, что парень устал. — Понятия не имею, — Честно ответил Акааши, комкая меж пальцев свои чёрные кудри. — Некомата-сан, он, — Кенма запнулся, качнув головой из стороны в сторону. — Ставит всё на свои места. — О чём… ты? — Поражённо вскинулся Кейджи, убрав руки из волос, и медленно сжав кулаки. — Бокуто вылечится и вернётся в «Некому», обычной жизни ему точно теперь будет мало, а стимула, что бы всё-таки выбраться из этой грязи, у него нет, — Козуме опустил глаза, всматриваясь в тёмно-синие крапинки паркета под ними. — Ты, вернёшься вместе с ним, потому что «выбираться из этой грязи» не хочешь сам. Ойкава и Иваизуми не будут привлекать к себе внимания, не трогая вас, потому что всегда действовали осторожно, я бы даже сказал, слишком осторожно. А Куроо, — Он сглотнул, впиваясь ногтями в свои ладони. — Куроо больше не будет мешать Некомата-сану, вернётся туда, откуда пришёл, в тень. И я вместе с ним. — Кенма… — Он просто, — Козуме снова замолчал, нервно дёрнув головой — его волосы метнулись, щекоча шею. — Считает, что так и должно быть. И самое страшное, — Парень замолчал, разворачиваясь к Акааши, и едва-едва улыбаясь. — Что ты, кажется, совершенно не против.***
— Как он? Я моргнул, устало напрягая затёкшие ноги. Плечи, голова, спина, руки… всё, как будто наполнялось жужжащей клубящейся усталостью, и отдавалось неприятным покалыванием в кончиках пальцев. Потолок перед глазами пускало рябью, а углы комнаты были странно размытыми. Мне опять наложили швы — по боку до сих пор шли неприятные мурашки, и каждое соприкосновение с тканью, заставляло меня дёргаться, от странных, даже чуть-чуть пугающих ощущений. Он наполнился какими-то болезненными отчаяньем и подавленностью, словно пытающихся раздавить его окончательно. Всё вокруг медленно погружалось в серые тона. — Явно плохо. Бокуто подавлен. И я… честно говоря, понятия не имею, что с этим делать. «Какой занятный мазохизм» — должно быть, думал врач пару часов назад, накладывая мне новые швы. Вчерашним днём ему только наложили первые, и сегодня, они уже разошлись. Когда прошёл первый шок после новости, услышанной от Ойкавы, нападением на него же Кеннмы, и наркоза после короткой операции, всё моё тело и сознание словно охватило туманом, и унесло в его туманные глубины на волнах страха липкого страха. Но то была только первая ступень. Хотелось громко кричать — до того было страшно, что я не знал, что мне делать. Куроо, Куроо… мой лучший друг подвергся нападению и теперь, даже если и стало известно, что ничего не угрожает его жизни, я не мог успокоиться. Кто вообще так стреляет? Вдруг, тот человек его просто не добил, и ещё обязательно вернётся. Придёт, пока тот будет спать, а больнице и задушит, или когда тот уже выздоровеет — ударит чем-нибудь тяжёлым, зарежет, Тецуро даже не сумеет убежать. А если нападут ещё и на Кенму? Что мне тогда делать? Затем, эта волна, словно обрушившаяся на мою голову, постепенно ушла, оставив после себя горький осадок и лёгкую дрожь. И я… наверное, пришёл к тому состоянию, в котором он находится именно сейчас. У Куроо сквозное огнестрельное ранение в правое плечо — ему повезло, что не было задето крупных сосудов, но говорить так не хватало совести. Теперь Тецуро, по всей видимости, на долго «выходит из игры». Я правда, так и не понял, какого чёрта здесь вчера делал Ойкава Тоору и его телохранитель. Они не из тех людей, кто будет приносить мне фрукты, и заходить на обед, желая выздоровления, и резона появляться здесь просто так, у него тоже нет — тогда, почему? Это всё было так странно, что я просто не был способен обдумать проблему, как следует. А вернее — проблемы! Они скапливались с завидной быстротой, и рвали на обугленные кровавые клочки моё горящее сознание. Всё начиналось так безобидно, а сейчас пришло к тому, что я и Куроо в больнице, Кенма был на грани убийства, а Акааши, похоже, не в состоянии говорить или даже сидеть. Он настолько устал, что отложил свою книгу, не пытался ничего сказать и даже не включил телевизор, что бы хоть как-то разбавить гниющую атмосферу, полнившуюся всё большим и большим количеством страха. Он просто вышел за дверь, вроде как, что бы купить кофе. Я чувствую ощутимую вину перед ним… пожалуй, перед всеми, даже перед Львом. Каждый из них что-то делает, как-то двигается, что бы ни замереть на мёртвой точке на слишком долгое время, что бы изменить ситуацию в свою пользу, что бы, в конце концов, не умереть. Все их поступки так и пестрят решительностью, смелостью, а если не ими, то хотя бы безрассудством. Они остаются яркими цветными картинками в моей голове, вращаясь странным, и пугающе быстрым калейдоскопом. В то время, как они действуют, что бы спасти мою и свою шкуры, я лежу здесь, и могу только скулить о том, как виноват перед ними, и какую большую ошибку я совершил. Если бы я только мог…***
— Если бы я только мог, — Акааши сжал свои волосы дрожащими пальцами. Кенма уже ушёл, оставив после себя горький осадок из гнева и вины.***
Сделать хоть что-нибудь.
Фраза замерла на губах Акааши тихим отголоском из спутанных, разорванных букв, и растаяла не высказанным вслух грузом в туманном чёрно-белом разуме Бокуто.***
Акааши пил третий стакан кофе, когда дверь в паре метров от него — дверь, в мою палату, распахнулась, и из неё медленно вышел я сам, в больничном платье, босыми ногами ступая по холодному пятнистому полу. Брови Акааши медленно полетели вверх, а стаканчик выскользнул из рук. Остатки кофе расползались в небольшую светло-коричневую лужу у его ног, но в Кейджи, наверное, совсем не говорило сожаление. Какого чёрта он творит?.. Пару раз, оглядевшись по сторонам — то ли обследуя обстановку, то ли пытаясь выловить взглядом дежурных врачей, я двинулся вперёд по коридору, в надежде найти палату Куроо. Она должна быть совсем в другом коридоре. Но это ничего… я его найду. В ногах больно кололо, а онемение в боку, отчего-то, становилось болезненным. Сердце начало биться быстрее, и казалось, ещё один шаг — и я упаду, однако я всё шёл вперёд и этого до сих пор не происходило. Что-то настойчиво подталкивало меня вперёд, подбивая двигаться дальше, не падать вниз. Наверное, это было что-то вроде невероятной по своей силе смеси из отчаянья, страха, вины и злости. Мне кажется, что по моим нервам медленно шла толстая трещина, готовая вот-вот разрастись ещё больше и разбить всё к чертям. Я опёрся на стену, ведя по гладкой голубоватой поверхности рукой, и уже было собирался сделать очередной шаг, когда на моё плечо легла лёгкая рука, и я замер. Мне потребовалось несколько секунд, что бы обернуться, и посмотреть Акааши в глаза. Он нахмурился, чуть сжимая свои пальцы — я почувствовал, как кончики его ногтей вдавились в мою кожу. Я смотрел на него пару минут, вслушиваясь в звенящую тишину, с каждым моментом наполнявшуюся новыми волнами отчаянья. Секунда-две, я почти слышал его мысли, полные упрекающих ноток. Трещина в миг стала намного больше, как вдруг Лицо Акааши передо мной, начало расплываться, покрываясь матовым бледным слоем. Глаза Кейджи приоткрылись шире, а с губ слетел судорожный вздох. — Б-Бокуто-с-сан, — Его руки дёрнулись в нерешительности, но вдруг замерли на пути ко мне. Он нервно открывал и закрывал рот, по всей видимости, понятия не имея, что делать. Я тоже был в ступоре — теперь, всё ещё хуже, чем было до этого. Кейджи, наверное, будет презирать меня за эту минуту слабости. Раз уж мне же нечего терять… — Ты… — Вся соль в том, — Я сглотнул, поворачиваясь к нему всем корпусом, и опустил голову — лучше мне сейчас не смотреть на Кейджи. — Что и мне Куроо совсем как семья. И сейчас, когда нужно поддержать Кенму, — моего друга, — нужно быть сильным, я сам понятия не имею, как не закричать вслух. У меня… — Я глухо всхлипнул, сжимая кулаки. — У меня больше… не осталось сил! Каждое слово давалось с трудом, как будто рваные острые комки пытались вылезти из моего горла. Я много раз хотел замолчать. Замолчать, извиниться, и вернуться в свою палату — потому что продолжить путь Акааши бы мне точно не позволил. Но договорив, я почувствовал, как с моих плеч медленно падает груз, раскалывается, осыпаясь у моих ног тяжёлой каменной крошкой. Это ощущение затормозило чувство вины и тревоги от того, что я только что сказал. Нестерпимо захотелось опустить голову ещё ниже, что я и сделал, почти касаясь подбородком собственной груди. Акааши потоптался на месте, и коротко выдохнув, резко шагнул ко мне, обхватывая руками, и смыкая их за спиной. - Можешь кричать и вслух, Бокуто-сан.