***
Я сидел перед Ойкавой, неловко ерзая на твердом деревянном стуле, и не знал, что и думать. Когда меня, еще каких-то пять минут назад приволокли сюда, усадив прямо напротив Тоору, я, право слово, растерялся. А сейчас понятия не имел, чего стоит ожидать. Он смотрел на меня, загадочно ухмыляясь, а Иваизуми нетерпеливо мялся за его спиной, скрестив руки на груди. Остальных членов Сейдзе здесь не было, но от полных какого-то даже исследовательского любопытства глаз, едва ли не выворачивающих меня наизнанку, становилось больше, чем просто не по себе. - Послушай, Бокуто, - Начал Хаджиме, опуская на меня взгляд. - Насколько нам известно, у тебя есть вещь, которая необходима Ойкаве. - Которая необходима Сейдзе, - Небрежно поправил его Тоору, махнув рукой, но так и не спустил с меня взгляда. Иваизуми окинул его тяжелым, многозначительным взглядом, едва заметно нахмурившись, но информатор, казалось бы, даже и не заметил этого. - Так вот та вещь, - Хаджиме прокашлялся. - Ты можешь ее нам отдать? - Ты должен ее нам отдать, - Покачал головой Ойкава, мягко прикрывая веки. - Ну так? - Если бы я знал, о чем идет речь, то я мог бы хотя бы подумать об этом, - Глухо проговорил я, сжимая кулаки, и посмотрел на растянувшиеся в улыбке губы информатора. - А разве это не должно быть очевидно? - Хмыкнул он, наклоняясь ко мне, и убрал затянутые мятой белой тканью рубашки руки за спину, лукавого прищурившись. - Мне нужна та инъекция, которую отдал тебе Козуме-чан.***
Когда Кенма поднялся на их этаж, и медленно, даже немного лениво махнул рукой, что бы открыть дверь, то встретился со смотрящими на него в упор глазами Куроо - совершенно не сонного, и, даже, наверное, немного злого Куроо, сжимающего в руках его старый синий блокнот. - Ты нашел его? - Куроо промолчал, нахмурившись. Кенма хмыкнул, садясь напротив него. - Ну что не так? - Знаешь, я... - Он опустил взгляд, сжав губы в тонкую полоску и замер так на какой-то миг. - Давно хотел спросить...***
*** - Давай сыграем в игру? - Так он тогда сказал. На дворе была осень, кучные серые облака затянули всё небо - вот-вот должен был пойти дождь. Укай хмурился, скрестив руки на груди. Он знал этого человека всего ничего, и буквально несколько секунд назад уличил во лжи, а теперь тот так спокойно с ним разговаривал. Иккей всегда ненавидел свое любопытство - он повернулся, выжидая пару мгновений, не будучи уверенным в своих действиях. В конце концов, он никогда не любил рисковать. - Вот что играть будем? - Иккей поднял подбородок, а его руки непроизвольно напряглись - но не страха. Молодой ворон замирает в ожидании. - В лица, - Некомата ухмыльнулся, подходя ближе к нему, - Будешь измерять степень моей искренности. В детстве все было совсем по-другому - подобная мысль, это первое, что приходило на ум Укаю, стоило ему вспомнить тот переломный момент, когда у них все, вдруг так внезапно и без каких-либо предупреждений полетело к чертям - когда им было по шестнадцать, Укай увлекся наркотиками, а Некомата играми с людьми и все казалось таким простым. Они жили в очень маленьком мирке, вовсе не подозревая о том, что будет ждать их в более крупной игре. То, о чем предупреждал его Некомата - о человеческой жестокости - Укай помнит до сих пор. Помнит и то, как тепло было от ощущения прислонившейся сзади горячей широкой спины, как горчила на языке первая выпивка, как путался в предрассветном тумане сигаретный дым, и слова Ясуфуми целыми месяцами сидели в голове, никак не желая выходить оттуда. Помнил, как они подкармливали ворон и уличных кошек, как Некомата разбил ему нос, когда впервые узнал о наркотической зависимости, и как дрожали его руки, когда он обматывал чужие окровавленные костяшки пальцев бинтами. Ты и понятия не имеешь, какими жестокими могут быть люди. Это был первый раз, когда Некомата почти попросил его отбросить все, и сбежать куда-нибудь - куда глаза глядят, лишь бы только отделаться от всего, что происходит вокруг них. А Иккей, что тогда, что сейчас так и не видел побег разумным решением проблем. В то время казалось, что каждый человек и каждое обстоятельство стоит против них, и может быть, от части, это действительно было правдой. Укай все равно не считал, что имеет право взять и бросить всё, переложить ответственность на чьи-то плечи и жить в свое удовольствие. А Ясуфуми... Был из тех, кто берет, не заботясь о том, что будет после, и всем сердцем оберегает тех, кого любит. Он был из тех... Кто никогда не прощает, и Укая, наверное, он тоже так и не простил. Занятно, конечно, что они вот так столкнулись с Бокуто Котаро, и сами того толком не собираясь делать, друг другу помогли. Хотя, быть может, он только соли ему на рану насыпал - но вот Котаро совершенно точно сказал вещь, которую Укаю действительно стоило услышать. Сейчас он собрался сделать именно то, что ему посоветовал Бокуто - попытаться, и совсем не важно, что будет потом. И ведь в сущности ничего не изменилось. Все осталось точно так же - только обстоятельства разбросали их по разные стороны баррикад. Даже Некомата остался прежним - все тем же нечитаемым для других, жутким человеком, жестоким в своих поступках, но говорящим о жестокости так, словно бы она не значила для него ничего. Ойкава не был похож на него - он действовал осторожно и вежливо, но всегда давал понять, что чувствует на самом деле. Куроо не был похож на него - он ничего не боялся, не воспринимал за равных почти никого, и с охотой показывал зубы - стоял в центре, посреди поля битвы, и дружелюбно скалился обеим сторонам. По крайней мере, так было прежде. О Бокуто и говорить ничего не стоило - он как будто по ошибке здесь оказался, затесался в их мирок совершенно случайно, пришел, понял, что масштабы слишком велики для него, но решил остаться - и черт его знает, зачем ему это. Может быть просто Жажда - это его жизнь. Единственным, кто из их веселой компании напоминал ему Некомату, был Кенма Козуме. Укай был знаком с ним чуть больше, чем шапочно. Они виделись всего пару раз, во время боев без правил. На ринг Козуме никогда не выходил. Он наблюдал с трибун - и что вообще делал в Некоме непонятно. Однако стоило только вглядеться в него, и сразу становилось ясно, что именно там ему и место. Он был тих, угрюм, и прятался в тени Куроо, отчего становился неким фантомом, и почти исчезал из поля зрения. Каждый раз, когда Укай видел его, что-то внутри него надсадно трещало и выламывалось, а голова наполнялась громким отвратительным скрежетом. Давай убежим. Беги. Беги. Беги. Давай убежим. Давай. Давай. А он не бежал. Не бежал так, как однажды сбежал от Некоматы - непонятно почему только. Ведь Ясуфуми вызывал интерес своей игрой в лица - его было почти легко читать, и он никогда не казался опасным. А Кенма - что бы он ни делал, что бы ни предпринимал, какие бы вещи не говорил - вызвал непотдельный ужас. Потому что сколько бы Укай на него не смотрел - он и понятия не имел, когда тот говорит правду, а когда лжет.***
- Давай убежим? Когда Некомата, не глядя на него, лениво перекатывая по языку розовую соломинку и допивая остатки своего молока, вдруг решил сказать это, то Укай, в первые мгновения, не сразу понял, а действительно ли Ясуфуми произнес подобное, или, может быть, это всего лишь игра его воспаленного воображения. Иккей тогда посмотрел на него - на тонком профиле его старого друга играл нежным пурпуром и неброским солнечным золотом только-только занимающийся рассвет. Они сидели на старом деревянной пристани, в нос забивался запах травы и влажности, а ноги тонули в холодной, после долгой ночи, воде. И вся эта сцена выглядела как момент в каком-нибудь треклятом фильме про дружбу и тяжелую судьбу. Но из тяжелого у них было только то, что они сами в свою жизнь и приволокли, и эта самая дружба. Интерес. Самым неподъёмным был интерес. - Лжешь. - Не лгу, - Ясуфуми хмурится, опускает голову и медленно сжимает кулаки - говорит правду. Такие вещи всегда давались ему с трудом, он делал их едва ли не через силу. И дело тут было далеко не в том, что он так любил лгать людям или просто хотел этого - а в том, что делал он это крайне редко, и оттого почти не умел. Почти все слова заботы, благодарности или просьбы вырвались из его горла с трудом и саднящим хрипом - как нелепая, совершенно неумелая игра, и оттого Укай всегда знал, когда Некомата был с ним действительно искренен. Сейчас же... Его голос был наполнен настоящей мольбой. - Хочешь, что бы я бросил все, и убежал? - Прошипел он, сжимая кулаки, и Некомата повернулся, посмотрев прямо на него. Иккей, наверное, жалеет, что тогда так и не заглянул ему в глаза, продолжив злиться еще больше. Что оттолкнул его. - Что бы бросил родителей? - Твой отец болен и безумен, - Покачал головой Некомата, снова отворачиваясь, и нахмурился опустив голову, прикрывая мечущиеся глаза дрожащей рукой. - Я устал. Ты и представить себе не можешь, как я устал. - А я, по-твоему, не устал?! - Укай дернулся отбрасывая сигарету, которая была в его руках, и та, печально булькнув, утонула в озере. - Но я держусь. Хочешь, называй это слабостью, но я не могу их бросить. - Не смотри вперед, - Прошептал Ясуфуми, хватая его за руку. Возможно, это был тот самый момент, когда он в последний раз в своей жизни был искренен с ним. - Смотри на то, что происходит сейчас. Смотри на меня, - Он тоже отбросил сигарету, хватая его ладонь и второй рукой, и сжал так крепко, как только мог, словно бы пытаясь вплавить в друга свое отчаяние. - Мы с тобой никогда не сможем знать, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц, и даже через год. Что случится, когда пройдут десятилетия, когда одна эпоха минует другую, и все будет уже совсем иначе, чем прежде. Мы с тобой не знаем даже того, что случится в следующий момент. Всё, что нам дано - это лишь одна секунда, та самая секунда, в которой мы живем, - Укай глянул на него исподлобья, - И в этой секунде я сижу прямо перед тобой! Ну пожалуйста. Давай убежим? Давай?***
Я молчал, не зная точно, как следует поступить. Было такое чувство, словно бы я завис посреди пустоты, не в силах сдвинуться с места или хоть что-нибудь предпринять, хотя мои руки и были свободны, а ноги полны сил - но что-то невидимое неощутимо удерживало меня на месте, и это нельзя было понять, если самому не додуматься - мнимая иллюзия свободы. Ойкава продолжал ждать, а я продолжал молчать, потому что знал, что нет у меня никакой треклятой инъекции, а если бы и была - я бы без сожалений отдал ее Тоору. Только не зарекайся - с шипением хмыкнул внутренний голос, и я едва не сморщился прямо перед лицом информатора. И в правду, я не мог точно знать, как захочу поступить, окажись инъекция действительно у меня. И все же - с чего Сейдзе решили, что Кенма отдал ее мне? С чего они решили, что у него вообще есть инъекция? Над этим было необходимо подумать, но у меня было мало времени - я чувствовал, как оно утешает сквозь пальцы, песчинка, за песчинкой падая вниз, и чем меньше из них оставалось, тем сильнее Ойкава терял терпение Потому что он не сможет. Если подумать... Если подумать, то тот вечер действительно стоит вспомнить, и как бы ни хотелось, я должен сделать это, да и потом он все равно, так или иначе, всплывает у меня выходные равными, расплывчатыми картинами. Кенма тогда... Передал Акааши ту коробку, и Кейджи не захотел говорить мне, что в ней. Хотя я и сам не слишком сильно интересовался. Может ли быть такое, что... Там была та самая последняя инъекция, которую так хочет получить Ойкава? И зачем только? Если они видели это, или быть может, кто-то рассказал им об этом - людей не так много - то становится понятно, почему Ойкава решил, что Кенма отдал ту коробку именно мне, ведь мы с ним друзья, и он доверяет мне. Это было бы предсказуемо. Но Кенма никогда так не действует - сколько я его помню, даже до того, как все началось, порой он мог выкинуть что-нибудь настолько невероятное, что даже Куроо удивился бы. Так и сейчас... Он отдал свое сокровище Кейджи, и тот принял его. Если бы я сказал им об этом, то меня, возможно, отпустили бы. Если бы я сказал им об этом... То у Кейджи, скорее всего, были бы проблемы. - У меня нет инъекции, - Твердо сказал я, поднимая на сердитого Ойкаву глаза. - Кенма мне ничего не давал. - Ты же это не серьезно? - Информатор скрестил руки на груди. - Я бы не верил в достоверность этой информации, если бы не получил ее от самого Кенмы, - Ойкава прикрыл глаза, отворачиваясь. - То есть... Как это, от Кенмы?.. - Когда я спросил это, то смотрел скорее на его ноги, нежели во все еще отведенные глаза, и понятия не имел, что делать. Я не знал, стоит ли верить Ойкаве, ведь если он прав, то все становится еще более не понятным для меня. Козуме совершено точно не мог вот так меня подставить. С чего вдруг я вообще решил верить словам Ойкавы? Должно быть, он меня просто провоцирует - прекрасно знает, на какие места надо надавить, что бы получить то, что хочет. - Лжешь. - Не лгу, - Ойкава повернулся, посмотрев на меня. - Он действительно не лжет тебе, - Иваизуми подошел ближе, смотря мне прямо в глаза. - Кенма заплатил нам этой информацией еще на пути в клуб. - А что Куроо?.. Иваизуми шумно выдохнул. - Куроо спал. Я нахмурился, опустив голову. Слова Иваизуми, отчего-то выглядели в моей голове на порядок более правдоподобно, чем слова Ойкавы, и все же... Не стоит даже начинать верить им. Сейдзе просто хотят заполучить то, что по какой-то причине нужно Ойкаве, правда? Кенма здесь... Совсем не причем. Не причем. Не причем. Когда Ойкава уже было снова открыл рот, дверь вдруг резко распахнулась, стукнувшись об стену, и отрывисто заскрипев - на пороге стояли Яхаба и Акааши.***
*** - Что ты хочешь этим сказать? - Кенма нахмурился, не спуская глаз с Куроо. Они смотрели друг на друга, не смея отвести взглядов, и понятия не имея, куда приведет этот разговор. - Что я убийца? Да, это так. Но ты, - Козуме сделал шаг по направлению к креслу Куроо. - "Точно такой же". Упрекаешь меня за Джодзенжо или Фукуродани? Плевать. Старик хотел избавиться от них, а я действовал не в одиночку. Я работал на него больше вас всех, а потом он просто выбросил нас. - Ты знаешь, что это не так, - Куроо покачал головой. - Та пуля была случайной. Никто не мог знать... - Он мог знать! - Закричал Кенма, подходя почти вплотную, и посмотрел на Куроо сверху вниз. Он не был способен добавить того высокомерия, с которым глядел на Ойкаву, говорить с тем исследовательским интересом, который порой проскальзывал у него в разговорах с Бокуто, и хотя бы попытаться напугать его. Кенме не хотелось этого делать, да и потом, он знал, что Куроо ему никогда не испугать. - Он мог. - Каким образом? - Прошипел Куроо, вцепляясь в подлокотники кресла. - Если Некомата только не... - Сказал мне сам, - Кенма сжал губы, мотнув головой. - Сегодня. Перед тем, как я убил его. - Ты сделал что?.. - Все тело Тецуро в один миг как-то даже обмякло, пальцы расслабились, а брови поползли вверх. Кенма молчал, не спуская с него глаз. - С помощью последней инъекции, - Глаза Куроо сузились, и он с трудом поднялся, едва удерживаясь, но нависая над Кенмой. Тот не подумал испугаться, или даже дернуться - стоял на месте, все так же смотря на него, и ожидая дальнейших действий. Куроо не было жаль Некомату - совсем-совсем нисколько, и дело было даже не в ненависти, которая, кажется, должна была переполнять его, в особенности после слов Козуме, а в том, что спустя столько лет, и столько моментов прошедших через него, он уже перестал держать на Ясуфуми хотя бы малую часть обиды. Так и новость о том, что Кенма убил этого человека не вызвала в нем почти никаких эмоций, кроме опасения за его дальнейшую судьбу, и этого мягкого треклятого осуждения, которого в нем прежде не было, которого в нем не было до знакомства с Бокуто. Может быть, поэтому он до сих пор жив - давая Жажде волю, Котаро никогда не терял контроль. - Где Бокуто?.. - Куроо снова опустился в кресло, закрыв лицо рукой, а Кенма приподнял подбородок. - Нам троим нужно все это обсудить. - Бокуто у Ойкавы в номере, - Козуме втянул носом воздух, выдерживая вопросительный взгляд Куроо. - Что бы сохранить что-то, нужно чем-то пожертвовать.***
Может быть, в какой-то мере и он был виновен в том, что случилось. А может быть и нет. Ему нравилось думать, что Ясуфуми просто слишком сильно закрутился, и переоценил свои возможности. Что некогда жуткий и грозный человек, перед которым дрожала добрая половина их сверстников, не сумел извернуться достаточно быстро, и умер от рук тех монстров, которых создал сам. А может быть, вся вина просто лежала на его плечах. Может быть Укай был виноват, потому что в тот самый день, когда все уже давно полетело к чертям - когда им было по восемнадцать, Укай смог побороть наркотическую зависимость, и начал мало по малу перенимать дела отца, а Некомата слишком увлекся играми с людьми, и это сводило его с ума. Может быть он просто не получил достаточно поддержки от него в те дни. Может быть, стоило прекратить винить его в своих проблемах, и выслушать. Может быть... Просто не нужно было оставлять его одного. Укай дернулся, смотря на упавшего Некомату. Он, так и не сумев отвязаться от стула, метался настолько сильно, что опрокинул его. На лице Ясуфуми застыла мягкая, блаженная улыбка. Та самая улыбка, с которой он когда-то впервые протянул ему руку. Укай присел на корточки, обмакнув всё такой же тонкий, но дряблый палец в чужой крови, и полной грудью вдохнул тяжелый запах железа. Глаза его наткнулись на помятый желтый квадратик бумаги, лежащий на самом краю багряной лужи - целая четверть его была вымазана в крови, и размокла. Иккей поднял его, вглядываясь в знакомый из прошлого подчерк, и рвано хмыкнул, срываясь на гаркающий жуткий смех. Свободной рукой Укай закрыл свое лицо, пачкая завитки седых волос и бледные щеки в чужой крови, и тяжело выдохнул. Сан-Франциско продолжал жить, солнечные лучи стучались в людские окна, и никто, совершенно никто не подозревал, когда конкретно оборвалась жизнь Некоматы Ясуфуми. На желтом листочке, последней вещице, которую Некомата держал в руках, было криво написано: "Я больше не убегаю".