Отныне только вместе

Чуть ближе к полудню я выбрался за лекарствами. Холодное осеннее солнце светило слабо, прохладный ветер забирался под полы расстёгнутого черного пальто. А на душе как-то мерзко. Миша весь остаток ночи проваливался в беспокойную полудрему, иногда проговаривая бессвязные фразы, а затем резко распахивал глаза, судорожно дыша, будто спасаясь от утопления. Все это время я лишь беспомощно наблюдал за ним, не в силах помочь. Сейчас же он наконец заснул спокойно. – Дань, – меня окрикивает до боли знакомый мягкий, надломленный голос. Полтора года счастливых воспоминаний, и год еще более горьких, терпких. Делаю вид, будто не слышал, будто гомон улицы переглушил ее, будто и не Даня я вовсе, и не меня она хочет услышать. Не оборачиваюсь. – Погоди! – меня хватают за локоть, пытаются притормозить. Кожу обдает запахом дешевого курева и перегаром. Я замираю, не решаясь посмотреть на Диану. – Выслушай меня, прошу. – Не стоит, – вырываю руку, наконец смотрю на нее. Сгорблена, устала, бледна, с немой надеждой во взгляде кусает губы. У меня перехватывает дыхание, а остатки былых чувств больно скребут по стенкам желудка. – Я соскочила, – а я смотрю в ее мутные глаза, и понимаю – врет. – Прости, – вспоминаю ту автокатастрофу, гибель Дианиной семьи. С тех пор все пошло наперекосяк. Ускоряю шаг, прячу руки в карманы и в душе молю ее не идти следом. – Помоги, – внутренности скручивает от вины. Тебе ведь деньги на дозу нужны, да? – Отпусти меня, прошу. Прошу, – мой голос неестественно низкий. Она замирает, медленно опускает руку, сильнее хохлится. Спустя несколько мгновений, показавшихся практически вечностью, девушка нетвёрдой походкой скрывается в ближайшем переулке. И только тогда меня отпускают невидимые тиски, сдавившие легкие. Я наконец снова начинаю нормально дышать, сердце учащенно бьётся о ребра, а в руках непривычный тремор. Вытягиваю пачку сигарет из кармана, закуриваю. Немного помогает. Как же так вышло, а?

***

Стенки лифта со скрежетом разъезжаются. Пластиковый пакет с едой неприятно оттягивает покрасневшие пальцы. Лестничная клетка на четыре квартиры пропахла соседскими собаками и мусором, штукатурка почти полностью обвалилась. Все это дополнено непривычным запахом гари. Принюхиваюсь внимательнее и понимаю – запах из моей квартиры. Пытаюсь вспомнить, выключил ли я духовку, утюг. Неужели проводка? А ещё понимаю, что оставил больного подростка слишком долго без присмотра. Из за открытой двери на меня вываливается столб дыма, который щипет глаза. Почти вваливаюсь на кухню, чертыхаясь сквозь зубы. Миша возится на корточках с тряпкой, оттирая жирное пятно с пола. Что было изначально на сковороде - уже даже не разобрать. Осталась только кучка чёрных угольков. Парень замечает меня, резко выпрямляется, видимо забыв о боли в голове, которая мгновенно даёт о себе знать. Кидает грязную тряпку в ведро с водой, которая из за этого выплескивается на линолеум. Считаю до десяти, пытаясь не сорваться. Немного помогает. – Зачем ты встал с постели? Я ведь тебе оставлял поесть на подносе, – Миша не отвечает, виновато пожимает плечами. – Там была только одна порция. Хотел приготовить что-то и тебе, – замираю, рассматривая его костлявые колени, босые узкие ступни, острые локти, выступающие скулы. Черт, какой же он беззащитный. Все раздражение улетучивается, будто и повода злиться не было. Прохожу мимо Миши, оценивая последствия его стараний, замечая кучку глиняных осколков на полу – бывшая тарелка. – Ладно, не велика беда, – тереблю его и так нечесанные волосы холодной рукой. Он неосознанно поддается ласке, затем, резко делая шаг в сторону, шугается. Даже сам пугаюсь этого неожиданного порыва. Рука будто сама потянулась. Сглатываю, перевожу тему. – Как себя чувствуешь? Миша неопределенно жмет плечами, отмахиваясь от меня. Картинно закатываю глаза, усмехаюсь, недвусмысленно указывая на выход из кухни. Лучше пусть отдохнет.