Старый добрый новый мир

После ужина, который мне опять не дали, мы сидели в выделенной нам комнатке на кровати. Лева любил так сидеть, когда у нас еще были спокойные вечера с фильмами и котлетами. Никогда не подумала бы, что мужчина вроде Левы будет готов продать душу за вполне обычные котлетки с пюре и каким-нибудь салатом. Домашненький такой. — Чего улыбаешься? — целуя мои руки, он лукаво глянул на меня исподлобья. — Вспоминаю просто, — взъерошив немного отросшие темные волосы мужа, я наклонилась и поцеловала его в кончик носа. Это потом я узнала, что поцелуи в позе, в которой мы сейчас сидим, называются эскимосскими. А когда он в то самое утро после первой игры вот так меня усадил между своих колен и закинул мои ноги себе на бедра, я чуть не сгорела со стыда. А Лева все шептал, целуя меня в шею, что счастлив, счастлив, счастлив возможности быть со мной. В тот же день поволок меня подавать заявление и покупать кольцо, познакомил со Светой, которую Олег отказывался отпускать от себя хоть на метр. — И где сейчас наша безоблачная жизнь, — вздохнул Лева, уткнувшись лбом мне в плечо. И вдруг тихо, еле слышно прибавил: — я не хочу умирать, — такой тон и такие слова я слышала от него впервые, поэтому замерла. Не хочется смущать его взглядами. Пусть выговорится, если нужно, ему очень досталось в последние дни, — смерть всегда представлялась мне чем-то единовременным, непредвиденным, я часто ее избегал. Даже не боюсь ее. А сейчас она какая-то неотвратимая, я ничего не могу сделать, — обняв меня за талию, он притянул меня чуть ближе. Одной рукой я мягко погладила его по шее, пытаясь поддержать. Если я что-нибудь скажу, атмосфера будет нарушена, нельзя так с ним. И так будет, наверное, стесняться своей минутной слабости, — но больше всего меня пугает не она. Хрен со мной, я заслужил. Тебя жалко, — прикрыв глаза, я прижалась скулой к его плечу, сопя в шею, — ты молодая, хорошая, тебе бы еще жить и жить. Если бы был Олег или Шурка, я бы не колебался, застрелился бы сразу, оставил тебя им. Так жалко, что твоя жизнь вот так кончится, так жалко все, что еще с нами было бы впереди, жалко время, которое у нас отняли, все счастье отобрали, и я ничего не могу, совсем ничего... — Я бы всю жизнь променяла на один день с тобой, — прошептала я. Брюнет вздрогнул и на секунду сжал меня крепче, — и мне ничего не жалко, даже того, что могло бы быть с нами. Пока ты рядом, я ни о чем не жалею. Лева отстранился ровно настолько, сколько нужно было, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй напомнил мне наш первый настоящий — мы оба не могли поверить, что есть друг у друга. — Я... Знаешь, я первое время думал, что в раю, — чуть дрожащим голосом усмехнулся он, — что убили меня в первой игре, и я попал в, мать его, гребаный рай. У меня было все, о чем я только мог мечтать, у меня была ты, была Света, я имя ребенку нашему выбирал, планировал, когда ему появиться, я был счастлив до небес. Мой маленький ангелочек, я совсем не заслужил тебя, совсем, я такой ублюдок, я женщин пытал, убивал детей, а все за деньги. Деньги-деньги-деньги... — я сглотнула, но он, к счастью, прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза, в которые я сейчас не хотела смотреть. Я давно приняла его сущность, но... Наверное, я правда слишком наивная для любого мира, хоть старого, хоть нового. — Я лежал по ночам рядом с тобой, смотрел на тебя и думал, где и когда я смог сделать что-то хорошее, чтобы заслужить тебя. Как могла ты достаться такому ублюдку как я. Думал, что было бы, если бы не игра. Если бы я встретил тебя так, просто, без всяких зомби. Наверное, следил бы за тобой, обклеил всю квартиру твоими фотками и спивался, потому что ты никогда бы не полюбила меня, если бы не игра... — Ты умеешь быть добрым, когда тебе надо, — я улыбнулась, когда он все же посмотрел на меня полным боли взглядом, — уверена, ты бы хорошо себя вел, и я бы все равно тебя полюбила. Мне даже трудно поверить в твои рассказы, несмотря на то, что ты убиваешь чуть ли не у меня на глазах, потому что первым впечатлением была твоя доброта. Может быть, ты добрый только со мной, не спорю. Но я тебя другим не знаю. — Может быть, те войны правда были на благо человечества, — пробормотал Лева, мягко касаясь губами моего носа, щек, подбородка, — или кармы не существует, и ты досталась мне просто так. Улыбнувшись, я обхватила ладонями лицо человека, терзаемого болью и запоздалым раскаянием, ласково погладила большими пальцами резче проступившие за недели нервного состояния скулы и поцеловала его. Потому что, каким бы он ни был беспринципным и жестоким, со мной он всегда мой милый, домашний, ласковый кот. С грохотом, от которого мы оба подпрыгнули, а Лев крепче прижал меня к себе, дверь распахнулась. Хотя я запирала хлипкий замок... — Мужчине и женщине запрещено жить в одной комнате! — объявила явившаяся в сопровождении двоих бойцов "глава крепости". — Пошла отсюда, — тихо и относительно спокойно сказал муж, но я-то знала, что ничего хорошего это сосредоточенное выражение лица не сулит. — Или вы будете соблюдать установленный порядок, или будете уничтожены, — явно наслаждаясь собственной властью, шатенка уперла руки в боки. — Какой ебанат доверил руководство бабе, — закатил глаза Лева, пересадив меня на кровать и сев нормально, — а выгнать нас за стены не сойдет за уничтожение? Я сидела тихонько и не рыпалась, потому что такие ситуации все же мужику разруливать. Но порядки тут этак командирша навела очень странные. — За уничтожение сойдет только пуля в лоб, особенно всяким инфицированным, — один из парней поднял оружие по ее знаку, прижал прикладом к плечу. — Что за дискриминация по вирусному признаку? — медленно, без резких движений поднявшись на ноги, брюнет поправил левую руку, засунутую в карман толстовки, чтобы не мешалась. — Короче, давай не будем друг другу создавать проблемы — мы тихонько уйдем, а ты тут муштруй народ дальше, ага? — Все мозги в тестостерон превратились? — нахмурилась женщина. Кажется, пора бы сбавить обороты... — Ну просто иначе с таким отношением к нам вы все сдохнете, — я не видела лица Левы, но он наверняка улыбнулся, ебанутенький мой дурачок. Только что говорил, что не хочет умирать, а тут буквально на амбразуру сам лезет, ну что за человек... — Вяжите его, достал, — скомандовала она. Ну все, допрыгался... — Ну зачем же так? — сокрушался брюнет, которому один парень заломил за спину здоровую руку, а второй держал на прицеле. — Пойдем, тебе выделят другу комнату, — поманила меня начальница. — Но я не хочу, — пробормотала я, неосознанно отклонившись назад, к стене. — Я говорю, пойдем, тебя может защитить не только он, — она ухватила меня за руку и дернула, буквально сорвав с кровати. — Пусти! — вскрикнула я одновременно с тем, как Лева прорычал это слово. — Ты не должна зависеть от мужчины, — несмотря на мои попытки упереться ногами в пол и вырвать руку из ее хватки, меня вытащили в коридор. — Оставь ее! — рявкнул за спиной муж, его тут же одернул другой голос: — Не рыпайся, завтра утром увидитесь! — Ты самостоятельная личность, я помогу тебе это понять, — продолжала сумасшедшая. — Нет, пожалуйста, пусти, я нужна ему! — все мои усилия оставались безуспешными. — Пусти меня! Лева же сейчас в первую стадию перейдет, за ночь с ума сойдет от страха, мне срочно надо к нему... Почти половина коридора была пройдена, когда сзади донесся одинокий глухой выстрел. Я застыла, понимая, что с одной рукой он никак не сможет... И как я теперь? Что мне делать? — А его просили не рыпаться, — невесело усмехнулась шатенка, дергая меня сильнее, — мужикам туда и дорога. Не горюй, ты поймешь, что это только к лучшему. — К лучшему значит, блядина? — тихо прорычал за спиной до ужаса родной разъяренный голос. Только мы обе начали поворачиваться, Лев ухватил ее за волосы и рванул голову на себя. Тошнотворно хрустнули позвонки, я отшатнулась, чувствуя, как расслабляются и соскальзывают с моего запястья еще теплые пальцы. Брюнет аккуратно уложил уже бездыханное тело на пол и приложил указательный палец к губам, потом указал на стоящие неподалеку наши с ним кроссовки. Присев на корточки, мы обувались. Я старалась не смотреть на труп, но и не поворачивалась к нему спиной. Такое дурацкое чувство, что это я виновата в ее смерти, да и те двое, наверняка, тоже уже вышли из игры. Во всех смыслах. — Вся общага сейчас должна думать, что меня пристрелили, — прошептал мужчина, ухватив меня за руку прямо там, где держала она, — думаю, никому не хочется поглядеть на мои мозги, раскиданные по комнате, так что ближайшие пару минут будет тихо, — мы вышли на улицу, и он заговорил чуть громче, а я только в этот момент заметила у него на плече автомат того парня, — ночью никто ничего не патрулирует, потому что они боятся только мертвяков. А мы с тобой и доблестным инженером Михеевым съебываем отсюда, мне надоело. — Но ты же сказал, что-то с двигателем, — я спотыкалась в темноте, ориентируясь только по темной громаде штаба, стоящей в некотором отдалении от всех остальных зданий. — Конечно, я им сказал так, — захлопнув какую-то дверцу, ведущую к внутренней технике, он запрыгнул в пилотный отсек, — потому что это идеальный способ свалить, и негоже им было об этом знать. В принципе, километров триста пятьдесят пролетим, а там посмотрим. Лишь бы ничего зенитного у этих долбоебов не нашлось, — в кабине загорелись приборы, винт начал медленно раскручиваться. Лева подал мне руку, помогая забраться, усадил в кресло, нахлобучил мне на голову наушники и, стараясь быть громче уже гудящих лопастей, прокричал: — товарищ оператор вооружения Вера, все будет хорошо! Я нервно улыбнулась и вцепилась в ремни, которыми он меня пристегнул. Допустим, я не особенно боюсь высоты, допустим... Но лететь с одноруким пилотом в, как оказалось, исправном вертолете — это страшновато! Надев правильно наушники, я заметила, что шум стал намного тише. В штабе загорелось несколько окон, в казарме тоже, но спустя несколько секунд это отошло на второй план, потому что в животе появилось не самое приятное чувство невесомости. — Я знаю, родной, что так не делается, но ты уж лети, ага? — пробормотал Лева, пока вертолет тяжело отрывался от земли. — Давай, хорошая птичка... Вер, посмотри вокруг, что-нибудь типа карты есть? Пришлось отмерзнуть и вместо внушающего ужас своим медленным уползанием вниз здания штаба смотреть на тускло подсвеченный пол. Я потратила почти десять минут, но найти ничего не смогла, а полет тем временем стал ровным, невесомость исчезла. — Нет ничего такого, только документы, — сообщила я, выпрямляясь и разминая плечи, в которые от долгого нахождения в наклоненном состоянии больно врезались ремни. — Мне и не нужно, — мягко усмехнулся Лев, — я и так карту примерно помню. Просто хотел тебя отвлечь немного. — Вот спасибо, — улыбнувшись, я откинула голову на подголовник. В лунном свете муж разглядел что-то вроде поселка городского типа и решил садиться там, потому что топлива оставалось километров на пятьдесят. Я немного привыкла и смотрела на приземистые домишки и несколько пятиэтажек вполне спокойно, пока они не начали довольно шустро приближаться. Закрыв глаза, я слушала гудение, бормотание любимого голоса и собственное колотящееся сердце. От резкого толчка я дернулась и едва не прикусила себе язык. — Жестковато, — резюмировал Лева, а я все боялась открыть глаза, жадно вслушиваясь в стихающий гул, — эй, уже все, — с меня сняли наушники, и рев винта одновременно оглушил и отрезвил, — уже все, моя хорошая, прилетели. Открыв глаза и увидев наклонившегося ко мне брюнета, я закрыла лицо ладонями: — Я больше никогда не буду летать, никогда! Лева хотел оставить меня в найденной пустой квартире на первом этаже ближайшего дома, но я уговорила его взять меня с собой. Мы вместе взяли еды на неделю в, кажется, единственном на весь поселок магазине. Больше нам и не надо, в принципе, вряд ли дольше протянем. Зато вдвоем. — Тут недалеко озеро есть, можно будет как-нибудь ночью сходить, — улыбнулся он, такой спокойный и снова домашний. — Да, конечно, чтобы какое-нибудь тело всплыло у меня перед носом и до инфаркта довело? — фыркнула я, держась за его здоровую руку. — Как хочешь, — заверил мужчина, хихикая. Мы хорошенько выспались. Решетки позволяли не бояться ковыляющих не слишком часто мимо окна мертвецов. Позавтракав, легли читать найденные здесь же книги. И я снова была безгранично счастлива рядом со своим мужчиной, пусть умирающим, пусть не слишком здоровым психически, пусть убийцей. Главное — любящим и любимым.