i'm cold

Тэхён сходит с ума. Но признаться самому себе - значит убить ту видимость "нормальности" у себя, потому что, сознавшись не просто кому-то левому, а себе лично, придётся официально выйти из рамок добровольно. Не то чтобы Тэхён сильно заморачивался по этому поводу, но говорить "Чувак, ты не в порядке" все равно не хочется - он слишком долго себя уже обманывает, чтобы что-то менять. У каждого же бывают кошмары, да? Тэхён упорно трёт пальцами глаза до красноты, потому что спать ни в коем случае нельзя. На часах 4:13, за окном еще совсем темно, а он чувствует себя как в хорроре каком-нибудь про Хэллоуин, где нужно отгонять монстров фонариком и дожить до шести утра, время от времени заглядывая под кровать в поисках батареек. У Тэхёна батареек нет, вместо них - слепящий экран ноутбука. От сигарет тошнит страшно, хочется себе лёгкие выблевать, голова кружится как после пьянки, и глаза слипаются все время. Сил нет никаких и послать бы всё это к чертовой матери, но, думает Тэхён, уж лучше так, чем кошмары во снах, которые на протяжении трёх недель приходят, как только он закрывает глаза, проваливаясь в неспокойный сон. Это страшнее чем Пирамидоголовые из "Сайлент Хилла", девочка из "Звонка" и полуразложившееся тело из "Мамы". Страшнее чем курить на балконе в шестнадцать, пока родители в соседней комнате, дерзить учителям в школе и прогуливать контрольные по действительно важным предметам, отсиживаясь в коридоре на этаж выше, зная, что потом очень сильно влетит. Даже, наверно, страшнее, чем сорваться и потолстеть, когда загоны на анорексию с каждым днём растут в геометрической прогрессии. Кто-то под ЛСД ловит прикольные глюки, когда цвета ярче, звуки громче, а воздух можно погладить и в кулаке сжать, чтобы на завтра оставить и показать друзьям. Кого-то штырит и он просто сидит в уголке, не вылезая из своей скорлупы и уничтожая себя самолично, как последний загонный интроверт. А кто-то ловит кошмары наяву, с которыми встречаются обычно только новички: Бендер из "Футурамы" слезает с плаката и прожигает тебе руки своей сигарой, вороны долбятся в окно, и их карканье разрывает ушные перепонки, а луна сама по себе окрашивается словно вязкой кровью, пока птицы выклёвывают тебе глаза. Так вот. Кошмары Тэхёна еще страшнее, чем всё это вместе взятое. Когда утром приходит Чонгук после того, как тот долго слушал мерные гудки, набирая его номер, Тэхён всё еще старается не уснуть, перепробовав найденные в интернете способы: и руки по локоть холодной водой (после этого пробило еще и на озноб), и щипал себя, и кофе в виде трёх ложек на кружку, но без сахара и молока (стало тошнить еще сильнее). По стенам расползаются черные точки от недосыпа, Тэхён прячет горячее лицо в ледяных руках, растирая глаза, хотя и не помогает уже вообще никак, а в голове мигает только одна-единственная цель: не уснуть. Чонгук хочет спросить про кошмары, мол, из-за них ты в таком состоянии, но ответ знает так же хорошо, как и сам Тэхён, а сил смотреть на черные подглазины почти не остаётся: у Чонгука повышенное чувство ответственности за других, а он помочь вообще никак не может лучшему другу. И приходить каждый раз, когда Тэхён просит, становится всё сложнее. Тэхён тоже замечает, что Чонгук почти перестаёт смотреть на него и разговаривает тише, чем обычно, и думает, что не стоило ему вообще говорить про свои кошмары во снах. - Сколько ты уже так? - спрашивает Чонгук, заваривая еще кофе. - Четыре, - просто говорит Тэхён, концентрируясь на вороте чужой рубашки-поло и стараясь моргать как можно реже: каждый раз может оказаться последним, а засыпать очень страшно. Чонгук ставит перед ним кружку, говорит "Не засыпай" и уходит к куртке, в кармане которой пачка кофеина в тридцати таблетках, купленная в соседней аптеке: он сам на таких сидел пару раз перед сессиями, когда выучить нужно было огромный объём текста за несколько дней. Только спал потом еще сутки и не помнил, что снилось. Он кладёт перед засыпающим Тэхёном картонную упаковку, трясёт немного за плечо (он сам просил будить, если заснёт) и очень хочет больше не видеть этого. Тэхён резко открывает глаза, дергаясь, дышит часто и сдавленно, и в первые три секунды Чонгук отчетливо видит в его зрачках животный страх, словно герой харкорного ужастика уже услышал поскрипывания на лестнице, панику, потому что дверь приоткрывается, характерно скрипя на старых петлях, и ни с чем несравнимый ужас, потому что саспенс до самого конца: неизвестно почему, но страшно пиздец. Тэхён на автомате держится за чужую руку, сжимая изо всех сил её, и, как обычно, думает, что суицид, о котором он запретил себе даже мечтать, в данном случае вполне подходит под выход, потому что еще пара недель (максимум – месяц) и уже на Чонгука нельзя будет посмотреть без содрогания. - Тебе, наверно, больше не стоит приходить, - честно говорит Тэхён, зная, что без Чонгука будет еще страшнее, но тот хотя пока что здоров. Примерно здесь он все-таки признается сам себе, что у него дорога только в психушку. Или на кладбище.