i'm cold

Чимин морщится от яркого солнца, прикрывая глаза рукой, когда запрокидывает голову вверх, жмурится и радостно думает, что совсем скоро всё закончится - он уезжает, наконец, из Пусана навстречу огромному Сеулу, который всего лишь в нескольких часах полёта и (Чимин очень надеется) уже навсегда, потому что вернуться - значит продолжить прозябать здесь до самого конца: у Чимина есть только один шанс, и он его использует на максимуме. Он идёт по асфальтированной дороге до дома Чонгука, чтобы поделиться своей самой радостной новостью за последнюю жизнь: Чимин искренне уверен, что таким нужно хвастаться-радоваться не по телефонным проводам и уж тем более - не по электронке, а именно вживую. Он заходит в магазинчик по пути, быстро хватая любимую шоколадку Чонгука, с солеными орехами, потому что тот любит сладкое и, наверно, уже не пустит без этой мелочи - настолько уже привычно приходить с чем-нибудь кондитерским. Над головой хоть и солнце, но ветер порывами, что ерошит волосы в разные стороны и легкую футболку струит складками по контуру тела, так что Чимин добирается до Чонгука за четыре с половиной песни, и, в общем-то, замерзнув немного. Он тешит себя тем, что у мелкого дома тепло, трезвонит в звонок, но даже спустя пару минут никто не открывает, хотя тот совсем не из тех, кого не поймать дома (скорее, наоборот). Когда всё-таки дверь открывается и на пороге стоит равнодушный Чонгук, облокотившись об дверной косяк, Чимин улыбается и весь из себя этакое счастливое солнышко в противовес черному, как ночь беззвездная, другу. Чимин протягивает шоколадку, как проходной билет, спрашивает в шутку: "Пустишь?" - и улыбается еще шире и добрее, когда лицо Чонгука трогает совсем неуверенная улыбка. - У меня к тебе хорошая новость, - Чимин от одного факта готов прыгать до самого потолка, потому что, о, да, мечта всей его жизни осуществится совсем скоро. Он красавчик, молодец, очень крут в принципе и всё такое. - Проходи, - Чонгук вертит в руках шоколадку, проходя в комнату, и только сейчас Чимин ощущает еле заметный запах перекиси водорода, но не спрашивает - вдруг просто показалось, да и херня, в общем-то, мало ли что. У Чонгука почти не заметно трясутся руки, на столе наполовину пустая кружка когда-то горячего, крепкого и сладкого чая, заваренного, наверно, часов пять назад еще, когда только садился за "Boogeyman" или еще какой хоррор, чтобы убить время. Он кидает шоколадку на стол поверх исписанных тетрадей, альбома, почти полностью заполненного карандашными рисунками и срисовками, и старого плеера с любимыми песнями на все случаи жизни, плюхается на стул, натягивая длинные рукава любимой черной толстовки, чтобы пальцев не видно было, разворачивается и выжидательно смотрит на Чимина. - Что там за новость? - он очень старается вести себя непринужденно и стороной надеется, что запаха перекиси водорода тот не почувствовал: это не то чтобы важно, но не хочется отвечать на неприятные вопросы. - Я через неделю сваливаю в Сеул, - выпаливает Чимин в ту же секунду, светясь от счастья, что наконец-то сказал это вслух (Чонгук первый, кто об этом узнал). Чимин улыбается и чуть в ладоши не хлопает, и более счастливым, чем он есть сейчас, быть просто невозможно. - Навсегда, - добавляет он, и вот теперь ему точно нельзя возвращаться. - Поздравляю, - Чонгук натягивает самую радостную улыбку, а внутри всё зеркальными осколками рушится и под ногами хрустит неприятно, в груди стягивает всё и губы чуть дергаются, словно он босиком на этом самом разбившемся только что зеркале стоит. Хочется не улыбаться - запереть Чимина в своей комнате без права на выход, чтобы всегда видеть рядом, не отпускать никуда в принципе и ни в какой Сеул в частности. Просто Чонгук точно знает, что, если тот свалит, они больше не увидятся никогда: он просто не сможет выбраться из своей скорлупы, а Чимину, наверно, будет незачем уже. Не он же тут загонный идиот, зло думает Чонгук, выдавливая из себя улыбку самую счастливую, в которой, если приглядеться, можно увидеть отчетливое сожаление и болезненное нуждающееся. Но Чимин даже больше чем "очень" плох во всех этих этических заморочках, так что не видит. Когда Чимин уходит далеко за девять часов вечера, Чонгук обреченно думает, что срываться на себе второй раз за день - немного перебор: на руках и так от сегодня уже восемь порезов. Он достаёт из дальнего ящика стола полупустую пластиковую бутылочку перекиси водорода и решает, что херачить по только что поврежденной коже будет больнее. И, наверное, просто курить было бы лучше.