i'm cold

Тусклый свет от настольной лампы неприятно слепит, если надолго упереться глазами, не моргая совсем, в окно перед столом, поверх компьютера с недосведённой дорожкой, отмечая бесцельно просраные часы и минуты исключительно по медленно редеющим огонькам включенных лампочек в высотках напротив. Внизу по дорогам проезжают автомобили изредка, определенно сильно превышая максимально разрешённую, и с не привычки от потёмок вокруг кажется, что красно-оранжевый драконий хвост на асфальте от них остаётся резким звуком от шин, исчезая только если сильно зажмуриться. Юнги раздражённо бросает механический карандаш поверх клавиатуры, трёт пальцами уставшие за последние тридцать с хером часов без сна глаза (в них будто песка насыпали и даже просто открывать до паршивого больно) и беззвучно воет от безысходности. С него требуют тупых песенок про взаимно-невзаимную любовь, каких-то страданий дурацких и лживых на полные сто процентов, лирики слащавой, сука, чтобы задохнуться от соплей на раз. Чего хочет сам Юнги, никого не волнует, и за почти три года он вроде как даже привык к этому, но и с осознанием бесит не меньше. Но сейчас даже не это. Он карябает на чистом листе, перевернув тетрадь другой стороной, пока плечом прижимает телефон к уху, простенькие граффити с закосом на готику, пишет случайные слова, воспроизведённые в памяти на ассоциациях, и слушает мерные, привычные гудки из динамика, разъединяющие два конца метафорического провода. С той стороны реакции максимум на минус ноль, поэтому после тринадцатого гудка парень сам сбрасывает, бросает телефон умело-привычным движением на теплую толстовку, комком валяющуюся на узком и повыцветшем кожаном диване в углу его крохотной студии, и упорно пытается вывести карандашом на бумаге «nevermind» как тогда, на чиминовой татуировке полтора года назад - получается кривовато и почти незаметно между шестёркой и английским «gold». Юнги снова хмурится, прикрывая покрасневшие глаза и, глубоко выдохнув, хлопает себя по карманам в поисках зажигалки, когда слышит в вязкой тишине резкий раздражающий писк телефона с оставшимися на еще два с половиной часа пятью процентами зарядки. На телефоне остаётся четыре процента, когда Юнги, особо не загоняясь, прощает себе минутную слабость и горький привкус на языке и тушит в пепельнице вторую сигарету подряд, докуренную до самого фильтра. Время неумолимо катится к четырём утра, незаметно расщепляя на атомы глухую и беззвездную из-за грязи в воздухе черноту серо-синим и тягостным рассветом, а он кидает полуисписанный блокнот к надоедливо пищащему телефону и отворачивается, включая дорожку заново. Три процента и восклицательный знак поверх изображения - дверь тихо и осторожно приотворяется, будто на пробу, но у Юнги включён бит с оглушающей громкостью в половину возможной и закончены еще пять секунд из ста тридцати оставшихся. Два процента мелькают предупреждающе, когда Намджун оценивающе бегает глазами по чужим сырым строчкам на плотной бумаге с росчерками на месте ошибок и неподходящих рифм. Последний процент идёт на легкое касание холодными пальцами по напряжённому плечу, нервное дергание от неожиданности и короткий диалог, в процессе которого Юнги называют «тупым гением», выливают почти опустевший стакан из-под кофе в цветочный горшок с давно засохшим растением и просят спать чуть больше, потому что тот выглядит как серьёзный героинщик (зрачки одной точкой прилагаются), а за него, вообще-то, переживают. В 4:37 телефон отключается совсем, на пару секунд мелькнув стандартной заставкой выключения, а Юнги тычется лбом в намджуново плечо и очень рад, что забыл закрыть дверь в студию.