i'm cold

Хосок появляется в просторной и светлой квартире Намджуна спустя ровно две недели с тех пор, как тот вернулся из своих чертовых Штатов. На пробирающе-холодный и совсем обескровленный Сеул с его зеркальными высотками из тусклого серо-синего стекла, свежеотстроенными районами бизнес-центра для белых воротничков в одинаковых черных машинах и до раздражающего пылающе-неоновыми, слишком яркими вывесками всевозможных заведений по дороге к самому центру начинают валить мелкие снежинки, тающие еще во время полёта и задолго до земли в загаженном воздухе мегаполиса. Перед этим он долго ищет нужный дом, потому что Намджун переехал недавно, всего четыре дня назад, а Хосоку как-то не приходилось до этого момента быть в одном из самых дорогих районов никогда не спящего города (честно говоря, Хоуп за всё время поисков пару раз пожалел, что вообще сюда свалил). Вокруг него похожие друг на друга высоченные здания с часто-редкими огоньками в окнах, снующие в противоположные друг другу стороны желтые такси и разноцветные автомобили на рекордно разрешённых, какие-то разговоры неразборчивые на самом заднем фоне и стремительно темнеющее небо с порывистым ветром за шиворот совсем не зимней хосоковой куртки. У Хосока покрасневшие на холоде костяшки пальцев, спрятанные в карманы бледные руки и дикое желание не то Намджуну въебать, что заполз жить в какой-то чертов лабиринт безвылазный, не то последние три сигареты в пачке выкурить подряд, так, чтобы до тошноты и никотинового «заряда» хватило часа на два. Хосок прячет онемевшие бледные руки в карманы совершенно не зимней куртки в лживой надежде их хоть как-то согреть, дышит на них горячо, трет ладони друг об друга, но нифига и на деле мороз потом кажется еще сильнее, чем до. Он материт Намджуна за сам факт существования, пока вытаскивает помятую пачку дешёвых сигарет, пытается щелкнуть полусдохшей зажигалкой, стоя против ветра (желание курить сильнее холода, а с утра времени не было и ветер, мать его, со всех сторон), озирается по сторонам зачем-то, когда наконец прикуривает и глубоко затягивается, когда перед глазами в третий раз мелькает один и тот же номер дома. На хосоковом телефоне остаётся тринадцать процентов, но с безнадёги – вторая сигарета дотлевает, а он всё еще не знает, куда бежать – он гуглит адрес, снова осматривается внимательно, обходит дом, рядом с которым курил, еще раз осматриваются, а потом очень хочет сам себе врезать: у дома Намджуна двойной адрес, а Хоуп три раза смотрел не на тот. - Блядство. Когда Хосок всё-таки жмёт на кнопку дверного звонка, он выглядит как после сдачи крови: бледный до смерти, злой и уставший. Он скидывает куртку на ближайший крючок, стягивает кеды (которые вроде как теплее обычных, но на деле нихера), проходя сразу на кухню. - Чай? Кофе? - спрашивает Намджун по привычке, когда Хосок шипит про «как же ж я, блядь, замерз, пока искал». - Я ненавижу чай, - зачем-то врёт он и снова трёт окоченевшие конечности, выдыхая судорожно, а по сердцу режут бензопилой наживую, потому что, сука, Ким Намджун. Хоуп старается отвлечься на собственный страх высоты и смотрит из окна вниз на восемнадцать этажей, где все те же такси и автомобили спешат куда-то, где моросящий адово дождь из бывших снежинок и включенные фонари через каждые двадцать метров, и помогает, конечно, но не то чтобы особо. Через двадцать минут, за которые у старшего отогреваются всё-таки руки, Намджун обхватывает пальцами (аккуратными, длинными и слишком красивыми - Хосок залипает нещадно, но честно старается смотреть на блестящий чайник на плите) белоснежную керамическую кружку со свежесваренным американским кофе. У него сухие бледные губы, уставшие глаза, которые он прикрывает на пару секунд, вдыхая сногсшибательный запах, дорогие наручные часы на тощем запястье и извечная белая, идеально выглаженная рубашка с расстегнутыми первыми маленькими матовыми пуговицами. Сердце Хосока пропускает еще один удар - предпоследний перед будущей агонией. Намджун что-то рассказывает и интересуется, что и как у Хосока, а потом в какой-то момент, честно проебаный самим Хоупом, оказывается рядом слишком внезапно (настолько, что Хосок первые две долгие секунды только смотрит тупо перед собой и сквозь Намджуна в кухонное окно на угасающие огни в чужих окнах), а у Хоупа дыхание сбивается к черту, он дышать не может нормально, а грудь словно тисками раскалёнными сжимают поперёк. Перед глазами разбивается метафорическое зеркало, потому что Намджун. Он. Целует. Впервые.