i'm cold

Намджуну нафиг не сдались сопливые драмы с киданиями на шею и ультразвуковым воем на ухо про то, что не уезжай, не бросай и как я без тебя буду, потому что, серьёзно, глупо это все и бессмысленно. Хосок на шею не бросается и не воет - сидит просто на холодной прокуренной кухне в четыре утра напротив Намджуна, который сонный, сильно помятый и с глазами закрытыми, и гипнотизирует объёмную керамическую кружку с какой-то дебильной картинкой из «Симпсонов» и дерьмовым растворимым кофе. У Намджуна через два часа поезд и через один - три пересадочных станции на метро до вокзала. У Хосока - Намджун, который сваливает на два месяца в не пойми куда и не пойми насколько, оставляя его в тускло-апрельском Сеуле в полном, мать его, одиночестве. Хосок отпивает медленно, переведя заспанные глаза с отчетливыми синяками в угол между посеревшей от времени деревянной балконной дверью и голым плечом Намджуна, смотрит долго на бледное отражение в стекле, которого и не видно почти, пока сам Намджун трёт глаза до красноты, пытаясь разлепить их, зевает устало и подпирает голову для верности кулаком, чтобы не навернуться с неустойчивой табуретки если что. На опаздывающих телефонных часах мелькает 4:10, когда Хосок закуривает очередную сигарету, длинными пальцами вяло стараясь достать до пепельницы на другом конце стола, а Намджун уходит в душ - всё в полной тишине, без слов и внешне-внутренних звуков, словно в вакууме каком-то космическом, до которого не достучаться всё равно, как ни старайся. В 4:37 Намджун заваривает себе чай с отчетливым ощущением, что Хосок либо уснул с открытыми глазами и не затушенной сигаретой, которая третья по счёту, либо заранее привыкает жить без него (по мнению Намджуна, это глупо, но он всё еще против драматичных соплей с долгими расставаниями). Он плюхается опять напротив, сам в упор смотрит, осознанно залипает зачем-то на тонких запястьях, видных из-под рукавов растянутого свитера, который тот нацепил от холода, и длинных пальцах, обхватывающих давно пустую кружку с пеплом на дне, и хочет уже сказать что-нибудь обыденное, но там этики ноль целых хер десятых, а пустая пепельница внезапно разбивается об пол, разрушая собой всю душащую атмосферу. Дотянулся. Хосок вздрагивает на полсекунды позже нужного, смотрит невидящими глазами на осколки и глаза трет, но сидит, не собираясь убирать, и совсем не двигается. Намджун говорит: «С тобой все нормально?» - потому что за полгода выучил, что в таких случаях нужно что-то подобное, хотя где-то в глубине понимает, что нет, нихера не в порядке. - Я сплю, - у Хосока голос тихий и хриплый, он зевает громко, но так и сидит напротив, впервые за всё утро глядя прямо на Намджуна. - Это видно. - Не опоздай на поезд, - это почти запретная тема, потому что сообщения в духе «тащи свою задницу в Сеул, я соскучился» определённо будут приходить ему, начиная с первой недели, и вроде как о больном не говорят открыто, но. В 4:51 Намджун стоит возле открытой двери, проверяя все вещи по мысленному списку, пока Хосок опирается на косяк и прячет холодные пальцы в вытянутые рукава свитера, смотрит на затупившего блондина, раз в пятнадцать секунд зевая в кулак, и поглядывает на часы. - Не хочешь мне ничего сказать? - у Намджуна голос почти выспавшийся, в руках заранее припасенные пачка сигарет и зажигалка с ключами, а Хосок вопросительно выгибает бровь, мол, например. - Что-то вроде «Я попытаюсь жить без тебя, но так лишь потрачу время впустую». - Пиздуй уже.