i'm cold

10 years - fix me (acoustic)

Юнги прячет руки в рукавах толстовки, потому что нихера не по-мужски бухать четвёртый месяц и вскрывать лезвиями кожу. Голова с самого утра кружится, запекшаяся кровь на покрывале выглядит неряшливыми темными пятнами, словно напоминание о слабости, а длинные порезы вдоль всего предплечья выглядят пугающе-стремно (Юнги такой херней никогда не страдал и видеть подобное - в новинку). Перед глазами картинка, как утром отрывал рукав от руки, смотрел на засохшие кривые дорожки крови, как больно споткнулся в коридоре о мусорный пакет с гремящими бутылками, как отстраненно радовался, что телефон вырубился и он не стал писать Хосоку (впрочем, у Хосока Юнги в чёрном списке и вряд ли оттуда пропадет). Август, седьмое, кажется. Четыре месяца прошло, а Юнги до сих пор вспоминает чертового Хосока с его ебанутыми идеями, блядской улыбкой и жёсткими волосами. Ноябрь за окном, а внутри у Юнги выжженное поле: чернота, копоть и обглоданные до костей воспоминания, от которых впору вскрыться, и Юнги никогда не признается, что пытался, потому что это нихуя не вписывается и он сам бы рад забыть, зачем откопал чёрт знает где и наточил лезвие. Август. «Иди нахуй» с утра, что бодрит даже лучше дерьмового растворимого кофе, «ещё раз напишешь - вскрою» и пачка феназепама, запитая банкой крепкого пива из раздолбанного магазина напротив дома, которая кажется самым верным решением - Юнги до личного дна остается только начать размазывать сопли по проебанному Чон Хосоку. - Долго думал он, блядь, - повторяет сам себе Юнги, не замечая, как сжимает кулак свободной рукой, выкуривая вторую сигарету в грязное окно, потому что до этого Хосок игнорил неделю - думал. На завтрак растворимый кофе и две последние сигареты, на обед - работа в кафе, на ужин - пиво и самый дешёвый коньяк вместо жратвы, а на ночь - ностальгия по бывшему, и уже этот факт позволяет вскрыться от отвращения к себе, потому что самомнение на дне давно. Это не алкогольная зависимость, это - заливание ебаной обиды и злости, которые все равно не перекрывают перекошеное и сквозь зубы «я... да, до сих пор». Юнги не знает, почему его до сих пор не уволили и почему сегодня у него выходной. Юнги не знает, почему кроет даже спустя четыре месяца и почему он жив вопреки всему. Юнги думает, что на те деньги, что он пропил, можно было бы уже давно купить несколько грамм героина для золотого укола и прекратить все это бабское соплежуйство, которое заебывает до жути. Написал бы в записке, которую бы обнаружила лишь хозяйка квартиры, что депрессия и вся хуйня. Впрочем, лучше даже без записки, но себя хоть как-то оправдать нужно в собственных глазах - не признавать же, что чертов Хосок, который со своей биполяркой, наверное, упивается в ебучей маниакальной фазе и совсем-совсем не вспоминает о каком-то там Мин Юнги. Что левый чувак запал в душу так, что и газом не вытравишь. Ну уж нет. Не признавать же, что Хосок своей ебанутостью научил Юнги любить до мурашек по спине. Не признавать же, что амфетамин в компании Хосока - это лучшее, что было за 22 года у Юнги. Не признавать же, что мдма и мет по силе зависимости нихуя не соперничают с голосом и глазами какого-то сумасшедшего парня из Кванджу. Юнги до сих пор не верит в рассказы Хосока (какая теперь разница?), но все ещё вспоминает интонации, тёплые руки и дороги наркоты на экране разбитого в приступе ярости телефона. Вспоминает, глотая оставшийся дерьмовый коньяк на пустой желудок, что Хосок обещал быть всегда рядом. - Мразь, - шипит Юнги и по-настоящему злится за то, что его жестко наебали, заставив поверить вопреки природному пессимизму. Нихуя не навсегда. - Лучше бы и не появлялся, сука, - говорит Юнги, сидя в жутко помятой толстовке на холодной кухне напротив открытого окна, и думает серьёзно, не сигануть ли с общего балкона. Юнги готов убить сразу обоих: и себя, потому что хуевит слишком долго для того, чтобы выдержать, и Хосока, потому что нельзя, блядь, давать надежду, а потом посылать нахуй, угрожая. Юнги знает, что сейчас Хосок в Сеуле и работает барменом в каком-то ночном клубе, и поддатыми мозгами в тысячный раз прогоняет по кругу мысль съездить и найти, посмотреть хоть издалека на Чона. Говорит сам себе «нет», говорит, что пора перестать верить психам и когда-нибудь всё пройдёт, говорит, что убьёт Чон Хосока, пока в глазах, словно контактные линзы, стоят картины пьяных поцелуев и секса под кокаином. Юнги снова хочет сдохнуть и косится в сторону окна, а день обещает быть длинным.