Моя леди... моя милая леди... стань моей навсегда...

      Через несколько дней Анна смогла прийти в себя. Но в комнате она была одна. Тёплое одеяло призвано было не дать замёрзнуть девушке с большой потерей крови, но под ним уже становилось вполне ощутимо жарко. Девушка поднялась будто из-под груды камней, столько всего на неё навалили для тепла. Поднявшись, она по неосторожности сбила несколько десятков разнокалиберных подушек, подложенных под всё её тело. Раны ещё доставляли дискомфорт и несколько сковывали движения. Анна поднялась на ноги, но тут же упала. Боль пронзила всё тело от стоп до головы. Принцесса едва сумела подавить крик, но это оказалось бесполезно. Тут же вошёл граф собственной персоной, помог подняться и сесть на кровать. Девушка чуть не плакала. За всю свою боевую практику не испытывала такой ужасной боли, будто ей разом перебили рёбра и позвоночник.       Вампир будто всё понял и без слов, даже не прибегая к гипнозу или чтению мыслей. При жизни его неоднократно ранили в боях, и боль он испытывал порой похуже, но обесценить проблему невесты неосторожными словами Дракула очень не хотел.       Девушка опустила голову на грудь Влада и закрыла глаза. Даже от такой незначительной нагрузки она чувствовала себя измотанной как после марафона. Голову заволокло туманом беспамятства, очнуться она смогла только через несколько часов с неприятным покалыванием во всём теле.       Вампир будто старался убедить самого себя, что соблазняя Анну, склоняя её к образу жизни его невесты, он искупит все грехи, что совершал и совершит ещё. Будто считал, что увидев в глазах цыганской принцессы искры обожания, он перестанет быть сыном Дьявола, изгоем среди людей. Однако ни один его приём не срабатывал с этой строптивицей. Она могла приближаться к нему, целоваться с ним, а буквально через час готова была накинуться, брызгая ядом, будто змея. Она не велась ни на сладкие, будто патока с мёдом, речи, ни на роскошные дары. Вот и сейчас она лежит на его коленях в своей привычной одежде: брюки, сапоги, блуза с корсетом. И стоит признать, что реши она бежать в платье, на её умственных способностях можно было бы ставить крест, но раз уж в принципе предприняла попытку сбежать, то либо никаких чувств не пытает, либо попросту боится их, ставя долг семьи превыше собственного счастья.