Город, стоящий у солнца

      Книга оказалась не только тяжела и велика. Это было содержательно. Крайне. Особенно все трогательные отсылки к священным тестам. Так, например, Статья 1 гласила, что любое проявление агрессии, а так же применение к ближнему своему физического или психологического насилия в любой форме непременно карается изгнанием. Дальше же, в примечаниях, выполненых в вопросно-ответной форме, как пособия «что угодно для чайников» значилось следующее:       В: А как же право на необходимую самооборону? Я имею право защищая себя нанести ущерб обидчику?       О: Нет, сын мой, ибо сказано «когда кто ударил тебя по левой щеке — подставь правую». Смиренно прими это испытание и помни, что виновный не избегнет суда!       И так — обо всём. Любой «неправильный» поступок, любое недоброе или просто слишком эмоциональное слово, да даже мысль — всё находило в книге своё отражение.       В: Кто следит за исполнением Закона?       О: Сам Город. Ничто из происходящего на улицах Города не утаится от Него. В Городе много забот, но рано или поздно правосудие настигнет каждого.       Мрак, в общем. А ещё -это выяснилось достаточно быстро — мясо, чай, кофе, сигареты и алкоголь — предметы роскоши, и стоят месячного дохода на любой из доступных «вновь прибывшим» профессий. Что бы ещё такого весёлого припомнить?.. Рок-музыка под строжайшим запретом, как форма призыва к агрессии. Агрессия, ага… Зато выяснилось, что в городе каждый может материализовать любой предмет усилием воли. Каждый может — а цены на всё, что не входит в гарантированный бесплатный минимум, просто задвижные. На сдачу можно смотать в мир живых и купить там вертолёт. А суть проблемы ещё Стругацкие описали, в «Понедельнике…» своём, где начинающий маг пытался сотворить из воздуха пару бутербродов с колбасой — а получал то драчливые шестилапые тарелки, то комаров с профессорскими лицами, то хвостатую колбасу.       Пошарившись в местном аналоге интернетов (вместо компьютера было огромное серебряное зеркало), я нашёл худо-бедно работающее пособие по материализации вещей, почитал забавные истории про обустройство вновь прибывших, заодно приценился к разным «предметам роскоши». Поругался, радуясь, что хотя бы в стенах своего Дома я имею право вести себя, как давно привык. Знаете, чего хозяева Городов не продают вообще? — Оружие. Всё оружие тут кем-то сотворено. Его очень мало, стоит оно чудовищно дорого. Оно и понятно — сотворить нормальный клинок уже подвиг, а уж винтовку… Да и продаётся всё это весьма осторожно, иносказательно. «Снилось мне, будто мой дорогой друг, чьё имя я не готов называть публично, сделал самозарядную винтовку с магазином на десять патронов. Он готов был даже с ней расстаться — за два миллиона. Не подскажете, к чему такие сны, не вещие ли они?» Вроде как за сны в Городе наказания нет, а все, кто хотел, всё поняли. Наивные хитрости, уж не знаю, работали ли они. Двух миллионов в местных деньгах у меня всё равно не было. Молодой тогда был, глупый, ну вы меня понимаете, первые годы после смерти все такие… Но я отвлёкся.       Я-то — умный (как мне тогда казалось)! И по оружию убиваюсь лет с пяти. У меня-то точняк всё получится! — убеждал я тогда себя. Смутные идеи «слеплю винтовку и попрошусь к эмиссарам Изгоев в команду» окрыляли, овсянка и родниковая вода навевали лёгкую ностальгическую грусть по картошечке с мяском и хорошему пивку.И стал я себе «автомат» делать. Говорю ж: глупый был.       Для меня те дни в один слились — без сна и отдыха. Вы бы знали, как быстро выяснилось, что все мои знания об экстракторе, ударно-спусковом механизме, сбросе гильз и прочем — набор страшных слов и не более того. Как сложен, оказывается, привычный по фильмам и книгам коробчатый магазин, и какая это всё-таки сложная муть — унитарный патрон! В общем, метался как тигр в клетке возле стола заваленного железным хламом, жрал и спал прям там же. Хорошо ещё я на тот свет с МП-3 плэером отправился — грохот старого доброго ГрОб, вкупе с осознанием того, что это ИМИ (для меня уже успел сформироваться образ таинственных ИХ, как главных врагов свободной жизни, и, конечно, Меня — как нового Че, минимум) строго запрещено.       В общем, долго ли, коротко ли… Замена половины узлов конструкциями в духе «Данная коробка осуществляет извлечение стреляной гильзы и досылает новый патрон, потому что?.. Потому что я так хочу!» мало что давала, но, с помощью упрямства, скачанного пособия по материализации и такой-то матери я его таки создал — свой первый карабин (не самозарядный даже, а уж на автомат, естественно, тем более не хватило ни знаний, ни нервов). Красавцем он, разумеется не был: грубый деревянный приклад и ложе, кое-как отполированные и покрытые лаком, ствол, похожий на небольшого диаметра водопроводную трубу, целик и мушка — обломанные зубцы вилки, плашмя приклеенные поверх ствола. Завершал картину громоздкий барабан на восемь патронов и тактическая рукоять спереди, к которой к тому же крепилась хитрая пружина, отвечавшая за поворот оного барабана. В длину, от дульного среза до затылка приклада, этот монстр имел два с половиной локтя и с грехом пополам прятался под положенной мне как новичку мешковатой рясой.       Корабль изгоев давно уже ушёл из нашего порта, но это особого значения не имело — мне ещё только предстояло худо-бедно пристрелять этого монстра в подвале, приучиться вовремя дёргать рычаг для перезарядки (не позже чем пуля покинет ствол), доработать мелкие штрихи, да запастись патронами и сухпайком из припасённых печенек, полагавшихся праведным по субботам и воскресеньям в честь выходного. Когда новое судно пришло в Город, я был уже на взводе, рвался в бой и, наверное, даже во сне пел песни о том, что «винтовка это праздник» и «перемен требуют наши сердца».       У самых пирсов так поразившее меня в мои первые дни в Городе царство белого заканчивалось. Здесь останавливались демоны, люди изгнанные из Города и надеявшиеся наняться на какой-нибудь корабль, морские бродяги и вольные охотники. Всей этой публике в своё время порядком надоело белое ханжество, запреты и расписания — поэтому в прибрежном квартале главными цветами были чёрный и серый. Ещё красный, довольно часто на домах попадались красные фонари — законы Города здесь уже не имели особой силы и власти.        — Кто ты такой? Почему мы должны брать тебя с собой? — девушка, зябко кутавшаяся в плащ из опалённых перьев, смотрела на меня как на пустое место. Конечно, ей можно. Это ведь она стоит там, на палубе люгера с чёрными парусам — а я здесь, на заплёванном сером пирсе. Я бы может и ответил, кто я, и просился бы на борт, может быть, даже ползал бы в грязи на коленях, вымаливая право уплыть с ними, но… Но на палубу вышел какой-то жирный козёл и начал надо мной откровенно глумиться. Не хочу даже вспоминать всех «восхитительных» шуточек. Меня и переклинило, как бывает порой при проблемах с самооценкой: думаешь, что ты никто и звать тебя никак, готов хоть в грязи ползать, но стоит сказать про тебя всё то же кому-то другому — убить готов! Кровь ударила мне в виски. Я рывком достал из-под полы карабин. Снял с предохранителя. Поймал этого гада в «корону» прицела — но руки слишком дрожали. Грохот, дым, резкий удар приклада в плечо чуть не сбил меня с ног. И мимо! Пуля разбила висевший на палубе фонарь — но и того парня как ветром сдуло. Но не отреагировать на такое явное и грубое нарушение своих законов Город не мог. Даже в порту. Вокруг загудело, загрохотало, будто кто-то бил в огромный колокол.        — Стоять. Ни с места! Бросай оружие и на колени, живо! Немедленно брось оружие, если не хочешь пойти вокруг стен, прежде чем встанешь на путь Исправления, — они уже бежали ко мне. Несколько человек с шестами (Город что, не доверяют оружия даже своим?) и самый настоящий ангел — с задумчивым лицом, длинными золотыми волосами, мускулистым телом, сияющими одеждами и длинным пылающим мечом наперевес. Он уже раскрывал на бегу крылья и готовился взлететь.       На колени? Да пожалуйста! Только вот винтовку я не отдааам!       Правая нога упирается коленом в землю, на согнутую левую ставим локоть руки, держащей цевьё — человек в такой стойке гасит отдачу всем телом. Вот только я всё равно дерьмовый стрелок, в какую позу не встань. Хотя тут стрелять-то! До бегущих оставалось метров сто, семьдесят, полсотни метров… Ствол заплясал в руках. Пули высекли искры из булыжной мостовой, взбились фонтанчики извёстки из стен. Выстрел, выстрел, выстрел! Забывая о всех этих «задержать дыхание», «спуск во время паузы между ударами сердца», «упреждение» — просто стреляю и всё. Кричу и стреляю. Стражников я даже не задел — при первых же выстрелах они бросились врассыпную, залегли, забились в дверные проёмы и канавы — и вылазить явно не собирались. А вот ангела я зацепил. Достал! Он рухнул, уронив меч — и сделался вдруг таким жалким — с переломанными в падении крыльями, в белоснежных когда-то одеяниях, перепачканных сияющей кровью. Я просто стоял и смотрел в эти полные боли небесного цвета глаза… Смотрел, пока не раздался ещё один выстрел — со стороны корабля — и мой недавний враг не замер окончательно. Через пару секунд его тело вспыхнуло и исчезло в языках пламени, не оставив и горсти пепла.       Встать на ноги удалось — с трудом, надо признать, меня била нервная дрожь, и болело плечо от тяжёлых ударов приклада. Я стоял лицом к тому месту, где только что лежал убитый ангел, и всё не мог попасть новым магазином в паз — дико тряслись руки. Наконец раздался тихий щелчок и барабан с патронами встал на своё место. Я нервно передёрнул рукоять, удивившись невольно, какие белые у меня пальцы. Девушка на борту убрала за спину пистолет — такой маленький и совсем нестрашный — поправила чёлку и грустно поинтересовалась:       — Ты сам-то как думаешь, нам такие психи нужны? Потом помолчала немного и с улыбкой добавила:       — Нужны. Добро пожаловать на борт! Меня зовут Найт, я буду курировать тех, кого приняли в этом потоке. Первое время.       Бескрайний океан, двухмачтовый корабль, оставляющий за кормой милю за милей, такой одинокий, словно потерявшийся между морем и небом… Как это романтично — в воспоминаниях или скажем на картине. Реальность, как и полагается, оказалась куда более приземлённой. Во-первых — это чудовищно скучно. Бескрайние морские просторы и не менее бескрайнее небо перестают радовать глаз очень быстро. Экипаж-то хоть работой занят, а мы в этом спектакле вроде статистов. Во-вторых — морскую болезнь ещё никто не отменял. Спасибо. Это очень трогательно. Ну и дико надоедает глядеть всё время в одни и те же лица.       Всего на корабле было человек двадцать, не больше. Капитан — жилистый такой мужчина лет сорока — внешне, разумеется, — говорят, он ещё Первую войну видел. Может и врут, только вот шрамы у него на теле и впрямь «нехорошие» — мне показалось, что именно такой след и должен оставлять пылающий меч ангельских ратей. Куратор наша, но она на корабле вроде гостьи. Экипаж — два человека, кажется Влад и Андреас, свободные — первый помощник и боцман. Штук десять матросов — нам походя объяснили, что это рабы, не имеющие даже собственного имени, и запоминать их незачем, достаточно пересчитать количество «штук». Ну и наш «поток» — шесть человек. О, это была компания…       Ну, каким тогда был я — вы себе уже, наверное, примерно представляете — это раз.       Второй — типичный такой гопник, он правда быстро отправился на корм рыбам.       Третий — волосатый такой паренёк в кожаной куртке и джинсе. С гитарой, на которой он даже умел играть, за что ему отдельное спасибо. «Репертуар», правда, бедноват — только Ария, КИШ и Гражданка, но всё же лучше чем ничего.       Молодая ещё девушка — то ли эхо прошедшей моды на херок, то ли самый настоящий гот, кто знает? Я в этих заморочках как-то не особо разбираюсь, да и вообще считал, что все они вышли из моды и вымерли. Это, стало быть, номер четыре. А вот как на этот корабль занесло последних двоих персонажей, я поначалу вообще не представлял. Зачем из такого «рая» побежали в ад, «на верную погибель души и тела» (это тоже из Городской пропаганды) гот, гопник и говнарь, ну, не будем уж так категоричны в суждениях, молодой рокер, я ещё мог понять, но эти двое — просто нечто.       Блондинка! Ванильно-нежная блондинка в драных джинсиках и розовой маечке, где на фоне надписи «палочка — сердце — НЮ» была изображена ванильно-нежная блондинка «с фотиком». Прямо как в анекдотах. Глубокие печальные глаза и своеобразное мышление прилагаются.       Ну и венец безумия — грустный, самую малость горбатый парень-очкарик, с вечно вжатой в плечи головой и бегающим виноватым лицом, постоянно глядящий в пол и избегающий чужих взглядов. И одето это безобидное создание в старый, вылинявший костюм-тройку. Носить который он, кстати, совершенно не умеет, всё время то мятый, то в грязь какую-нибудь залезет. Мрак… Впрочем, внешность бывает обманчивой, на третий день плавания я в этом в очередной раз убедился.       С самого утра на небе не было ни облачка, к полудню оно уже было просто выжжено до белизны. Стоял штиль. Безымянные молча возились где-то на корме, пытаясь присобачить странного вида двигатель — парусник для этого был явно не приспособлен. Работа осложнялась тем, что безымянный имеет право говорить только когда его спрашивает хозяин. Под одной из мачт сидел тот самый гитарист, убравший волосы в хвост, и сообщал всему миру о том, что «Штиль, Ветер молчит. Жара. Пахнет чёрной смолой…» и это всё весьма печально. Девушка в чёрном и очкарик сидели в тенёчке (естественно, они бы в чёрном ещё на солнцепёк полезли!) и беседовали о прекрасном, по крайней мере мой нечуткий слух улавливал время от времени названия разных пыточных устройств, сопровождаемые прямо-таки людоедскими восторженными комментариями и хищными жестами. Идиллия.       Нарушил её несчастный обладатель «адидаса». Возможно даже адидаса головного мозга. Уж не знаю, догадывался ли он, что ни «мелочи», ни «пазванить», ни «закурить» ни у кого, кроме капитана и госпожи куратора не найдётся, но отказаться от накатанной схемы дольше двух дней он не смог. «Ты чо тут расселся, йоба?!» Только вот очкарик, не знаю я его имени, он всем представлялся как Гром, оказался «с сюрпризом» — и согнувшись от первого, слабенького ещё удара, распрямился уже с пистолетом в руках. Выстрелил — не целясь, но с метра и слепой попадёт — и «адидас» упал. Рядом тут же появилась Найт, рванула из-под плаща что-то — не знаю, плеть это была или обычный ремень, но Грома сбило с ног одним ударом. Лёгкий жест — между пальцев куратора пробежали искры, в воздухе запахло озоном — и раненый перестал верещать от боли. Шатаясь поднялся и попытался было пнуть лежащего очкарика, но получил такой же удар и рухнул рядом.       Голос Найт был сладок как мёд, но это внушало ещё больший страх:       — Второго предупреждения не будет, — и… Всё! Она развернулась и ушла в свою каюту, откуда показывалась крайне редко — за три дня это вообще было её первое появление. Пытаясь восстановить душевное равновесие, адидас начал было орать на Настеньку — ту самую ванильно-нежную блондинку — но внезапно заглох и упал. По палубе начало раползаться красное пятно — очередное. Когда я подошёл поближе, мне удалось разглядеть «хвостик» метательного ножа, торчащий из его горла.       — А кто бросил?       — Она, — на нашу возню подошёл поглядеть сам капитан, оставив бедных безымянных возиться с мотором.       — ОНА? Вы шутите?       — И у розы бывают шипы, — философски заметил капитан и закурил, глядя как девушка хладнокровно подошла к телу и извлекла из раны нож. Щелчком пальцев моряк подозвал троих безымянных и приказал завернуть «гостинец» в парусину, да похоронить по морскому обычаю.       — И отдраить палубу, тунеядцы! Всё, что не блестит, должно быть окрашено, всё не окрашенное — блестеть!       — Только куратору не говорите, — сказала вдруг наша новая героиня самым жалобным и нежным голосом на свете.       — Делов-то! В каждом потоке один-два беспредельщика отправляются кормить рыб — это ж примета такая. На удачу!       — Весёлая у Вас удача. А Грому тогда за что досталось?       — Да за хреновое обращение с оружием.       А ближе к вечеру мы стали свидетелями Второго Пришествия госпожи куратора на палубу. Она отвела в сторону нашего боевого очкарика — и начала ему что-то внушать. Громко, грозно — только вот я почему-то не разобрал ни слова, сколько ни вслушивался в её монолог.       Гром весь как-то съёжился, упал перед ней на колени, просил, умолял, но, похоже, безрезультатно.       Найт протянула руку, бледными пальцами взяла его за подбородок и заставила поднять голову и смотреть ей прямо в глаза. От её последней фразы, которую, разумеется, никто, кроме Грома не расслышал, он дёрнулся как от удара — и обречённо кивнул. Мы долго бились над ним после её ухода, но так не смогли выжать из него ни слова. Вообще ничего, только и поняли, что он до смерти напуган — страх прямо-таки плескался в его глазах. Стоит ли говорить, что когда стемнело окончательно и дрожащая чёрная фигура постучала в дверь кураторской каюты, мы ринулись в ту сторону в полном составе. Настенька, не мудрствуя лукаво, прильнула изящным ушком к двери. Прижалась… Точнее попробовала прижаться — и отскочила:       — Ой! А оно током бьётся!       Я щелкнул по двери пальцем — и по ногтю проскочила голубоватая искра. И впрямь больно. Это дверь зачарована, или она к ней ток подвела, интересно? Так, проторчав у двери час, ни с чем и разошлись. по гробам, по койкам то бишь — такой вот флотский юмор.       Утром Найт собрала всех и объявила, что пора уже заняться нашим «воспитанием» — «пока совсем друг друга не поубивали». Воспитательная работа началась с того, что она велела Грому раздать всем анкеты. Выглядел парень, кстати, не очень: он был бледен, слегка шатался, а лицо было больше похоже на маску из какой-нибудь греческой трагедии. Чёрная рубашка в нескольких местах прилипла к телу — и там по ней расползались влажно блестящие тёмные пятна.       — Ты как?       — Всё…       — Разговоры! Не отвлекаемся, слушаем внимательно, повторять не буду. Анкету заполнять разборчиво, печатными буквами, то, что написано на обороте, вас не касается.       Посмотрим, посмотрим…       «Приложение 1» — к чему приложение?       Фамилия?       Имя?       Отчество?       Прозвище?       Дата и место рождения?       Состояние здоровья…       с какого возраста употребляется алкоголь?       Табак? Психоактивные вещества?       А вот на кой, простите, им пункты о наличии/отсутствии девственности? Похоже, до этого место дочитал не один я, потому что фыркнуло человека три.       Подпись.       Меня начали терзать смутные сомнения — и я, прежде чем что-то заполнять, решил заглянуть на обратную сторону, туда, где меня «ничего не касалось» — и ручка полетела на палубу. «Анкета» оказалась формой для заполнения «Договора о продажи души в вечное услужение». Я хотел закричать, но не смог и рта раскрыть. Найт ободряюще кивнула в ответ на мой испуганный взгляд и поднесла палец к губам. А ещё — жестом приказала обернуться. Девушка-гот и наш гитарист с неизменным хвостом тоже сидели с белыми лицами, отодвинув от себя пустые бланки. А вот Настенька и Гром уже ставили последнюю подпись.       — Сдаём! -На руки Найт легли три чистых анкеты и две заполненных.       — Итак, начнём. Первое, что вам следует усвоить: на бумагах, требующих от вас указания личных данных или тем более подписи, вас касается ВСЁ. И на этой стороне, — она показала чью-то заполненную анкету, — и на обороте. То что написано мелким шрифтом или «вас не касается» следует читать особенно тщательно. Двое из вас только что перешли в разряд безымянных и обрекли себя на вечное рабство, — Найт, казалось, смаковала этот момент и упивалась страхом своих новых «жертв», — но я могу разорвать эти бумаги прямо сейчас, если вы, — госпожа куратор прищурилась, — Настя, ты пообещаешь больше никого не убивать без моего приказа до самого захода в порт. Согласна?       — Да, госпожа куратор, — и обрывки её анкеты кружась полетели за борт. Гром расслабился было, но, как оказалось преждевременно:       — Я готов взять свои слова обратно.       — Это хорошо. Но. Мало. Надеюсь, вчерашний вечер тебе понравился, их таких ещё немало предстоит пережить. Или ты имеешь что-то против?       — Нет.       — Вот и отлично! Второе: ЛЮБЫЕ сделки и обязательства, пусть даже это всего лишь данное слово, или устная договорённость, обязательны к исполнению. Нарушение условий сделки влечёт за собой крайне нежелательные для вас последствия, но я даже не буду пока об этом. Просто надеюсь, что все всё поняли, — она дождалась наших согласных кивков.       — И третье: жилище неприкосновенно — никто не войдёт в твой дом без приглашения, но и ты не войдёшь в чужое жилище, и не сможешь нанести ему ни малейшего ущерба, ни подслушать разговоров внутри, ни украсть даже самой малости. На улицах города может быть анархия и реки крови и огня, но твой дом останется целым и неприкосновенным для всех. Поэтому, кстати, следует быть крайне осторожным, входя в чужой дом. Вдруг хозяин жилища постановил, что каждый вошедший должен ему тонну золота, или кланяться при встрече, или член отсосать по первому требованию? Вошли в дверь — приняли условие — придётся выполнять. Всё ясно?       — Да!       — Ну, тогда для начала хватит, — и она вновь отправилась в свою каюту.       Она ушла, а мы занялись Громом. Девушка-гот с мирским именем Ира (настаивающая, впрочем, что «Ira» — «гнев» на латыни), в той жизни была студенткой меда. Невзирая на протесты, она аккуратно сняла с нашего страдальца рубашку — местами, там, где она прилипла от крови, её пришлось отдирать — и уложила его на палубу. Я не смог сдержать мучивший меня вопрос «За что ж его так?». На теле очкарика было немало красных рубцов, мелких, но довольно болезненных и «нехороших» ожогов, несколько кровоточащих ран. Тогда ребята и рассказали, что наш гордый Гром слишком высказывался на тему «девушки — низшие формы жизни».        — И что? Я, может тоже так думаю — что меня теперь, плетью? — пошутил я.        — Было бы неплохо, — похоже Иру эта реплика задела за живое, — Может, подойдёшь к госпоже куратору и скажешь это ей в лицо? Заодно советую добавить, что ты не доверил бы женщине не только курировать группу столь совершенных созданий, как ты, но даже и свиней пасти!       — Я что, мазохист? Или псих какой-нибудь.       — А ещё ты знаешь, что такое «начальство» и следишь за языком, — Найт, оказывается, отошла совсем недалеко и незаметно возвратилась, — Я ему, кстати, давала три дня, чтобы взять свои слова обратно. Ладно, отойдите, — и она сама подошла к Грому, постояла, пошептала, хлопнула в ладоши — и все его раны просто исчезли, как будто с кожи смыли грим.       — В общем, будьте корректны, взаимно вежливы, следите за языком — и будет вам счастье! А ты, Громов, раз уж попался, терпи теперь, умнее будешь. Да, я бы рекомендовала тебе этим вечером быть понятливей. И покорней что ли. Глядишь, и цел останешься.       Мне почему-то вспомнился дурдом, где я встречал восемнадцатилетие, кося от военкомата. Корабль напоминал мне его всё сильнее и сильнее. Нахрена я сюда попал? Как? Почему? Они же все тут психи поехавшие…