Абсолютная реальность

Вот ща положу главу и натворю то, на что трезвым бы не пошёл... Тут разврат. С отягчающими.

10.2

Хань в отчаянии смотрел на собственные руки, пальцами мял и теребил листы с таблицами. И не знал по-прежнему, что ответить Чонину. Да он и не знал даже, что ответить самому себе, не то что Чонину. Не так давно Хань был вполне себе обычным парнем, думал, что талантлив, полнился надеждами стать известным автором песен и исполнителем. Его заботило немногое: карьера и родные, близкие, далёкая на тот момент слава, прослушивания и концерты, где зачастую его группа выступала только на разогреве. И Хань полагал, что влюблён в очаровательную девушку Хуа. Нет, он не представлял себе свадьбу и совместную жизнь, но порой смутная мысль о подобном исходе их с Хуа отношений проскальзывала. Потому от подлинного вида Хуа становилось ещё противнее. Хань был куском мяса, но не знал об этом. Это делало его счастливее в то время? Немного. Но прямо сейчас Хань знал правду, хотел блевать при воспоминаниях о Хуа, чувствовал горечь утраты, ведь все его мечты обратились в пыль. А ещё он хотел секса с другим парнем, изо всех сил старался на этого парня не пялиться, как влюблённая школьница, и прямым текстом попросил этого парня вставить в него пальцы и довести до оргазма. Можно ли пасть ещё ниже? Оказалось, что можно. Хань пал, потому что не находил даже самых жалких оправданий собственным желаниям. Нынешним. Язык не поворачивался, а мысли разбегались во все стороны. Что он мог сказать Чонину? Ну вот что? Со всей искренностью Хань не считал себя геем, но при этом он оставался равнодушным ко всем особам женского пола на базе. Поначалу ему в каждой девушке мерещилась Хуа — подлинная Хуа с мерзкой мордой, которую будто пополам расколола зубастая пасть. Но теперь Хань научился доверять. База — оплот надёжности. Он верил, что тварям не пробраться сюда. Пока — не пробраться. Ясновидец, Водяной и Чонин — лучшая преграда на любом пути. И Хань всё так же ощущал себя в полной безопасности рядом с Чонином. Это чувство полной безопасности даже черти Чонина поколебать не смогли. Хань боялся чертей, но упрямо верил, что Чонин сильнее всех чертей вместе взятых. Чонин мог играючи расправиться с кем угодно в Амстердаме. Чонин мог загрызть Криса, истекающего кровью буквально у него под носом. Чонин мог загрызть и Ханя в проклятой клинике, пока Хань расшибал себе голову и сворачивал ногу в полёте с лестницы. Но Чонин не сделал ничего подобного — вместе со всеми своими чертями Чонин вытащил их всех. И Хань верил, что имеет полное право на Чонина полагаться всегда и во всём. Только этого оказалось недостаточно самому Ханю. Хань хотел большего, и это убивало его самого. Ну ладно, Хань признавал, что порно с двумя парнями могло быть горячим и возбуждающим, но другие его не привлекали так, как Чонин. Вообще никак не привлекали. Хань не находил в себе сил представить себя в любой роли хоть с кем-нибудь. Бэкхён предлагал ему помощь, обещал ограничиться пальцами, и Хань хотел кончить — честно хотел. Но не хотел он Бэкхёна. И пальцев Бэкхёна в себе тоже не хотел. От одной же мысли о пальцах Чонина, ласкающих Ханя внутри, Хань возбуждался так сильно, как и в былые времена не возбуждался ни от шикарной порнухи, ни от обнажённой Хуа. Хань боялся даже думать о члене Чонина вместо пальцев. Боялся, что окончательно потеряет контроль. И эта чёртова зацикленность на Чонине выглядела совершенно необъяснимой даже для самого Ханя. Попытки анализа тоже ничего не давали. Хань помнил, что это Чонин вытащил его тогда, во время рейда. Без Чонина Хань погиб бы в метро. Но вовсе не благодарность определяла желания Ханя. И не уникальность Чонина. А что тогда? Не чувство же безопасности рядом с ним. Хань окончательно смешался и зажмурился. Шорох бумаги под его пальцами в загустевшей тишине напоминал, что от него ждут ответа. И он ответил честно: — Я не знаю. Вместе с ответом пришла внезапная мысль: нарушал ли кто-нибудь запрет? Хань не помнил, чтобы о таком болтали. Но верилось плохо, что никто ни разу не пытался. Потому что Криста верно сказала — шикарный мужчина. В Чонине хватало силы, надёжности, целеустремлённости, мрачного обаяния даже под подавителями. Эти грёбаные подавители придавали ему загадочности, интриговали. Даже его холодность и неэмоциональность пленяли. Ну а без подавителей Чонин превращался в озорного сорванца, безудержно весёлого или плюшево-милого. Эдакий пушистый мишка, в объятиях которого утонуть охота, потому что по-детски наивно веришь, что подаренная родителями или Сантой игрушка-медвежонок непременно спасёт и защитит, оградит от всего, промолчит о детских слезах на плюше, заберётся под одеяло в грозу и не даст подохнуть от страха при громовых раскатах, убережёт от чудовищ под кроватью и остановит что угодно. Наверное, у каждого ребёнка в своё время случался такой плюшевый мишка-хранитель. Как талисман и оберег, идеальный защитник от всех детских страхов и кошмаров. Самая любимая игрушка, что даже ближе лучших друзей, мамы с папой и всего прочего... — У меня к тебе есть одна просьба. Хань замер, жадно вслушиваясь в низкий голос Чонина. — Когда узнаешь, скажи мне, ладно? Поколебавшись, Хань кивнул. Впрочем, что ещё ему оставалось? Только страх, что его выставят за дверь прямо сейчас и посоветуют больше тренироваться. — Если не передумал, то раздеться можешь всё там же. — Чонин неторопливо выдвинул ящик стола, достал упаковку с перчатками и бутылку с гелем. Запрещая себе думать вообще, Хань неаккуратно бросил на стол бумаги, чтобы вскочить и захромать к знакомому закутку. Раздевался в спешке и беззвучно материл непослушную ногу. Брюки и трусы ожидаемо застряли. Ткань сминалась, цепляясь за фиксирующий то ли ботинок, то ли как это там Исин называл... Хань насилу избавился от одежды и выглянул из закутка — проверить, не исчез ли Чонин. Чонин сидел на краю стола. Склонив немного голову, растирал гель между ладонями, обтянутыми латексом. Лёгкая футболка красиво облегала широкие плечи, подчёркивала идеальную форму мышц на груди и тонкий пояс. Густая чёлка, гордый разворот плеч и сильные руки. Чеканный профиль, завораживающий нетипичностью нос, влажный блеск на мясистых губах и — серебром из-под ресниц. — Готов? Хань неловко похромал к белой койке, кое-как влез на неё через минуту, упёрся коленями и ладонями. Повозившись и умостившись поудобнее, сдвинул руки и прогнулся, чтобы выставить задницу. Былого смущения и памяти не осталось. Теперь Хань очень даже хотел ощутить прикосновения к бёдрам и ягодицам, почувствовать прохладу геля в промежности и вокруг анального отверстия, открыться и быть заполненным. До желанного оргазма. От нетерпения и предвкушения Ханя даже потряхивало. Отринуть мысли о странности происходящего оказалось легче, чем Хань мог себе вообразить. Сейчас плевать он хотел, правильно это или нет, плевать хотел, что о нём подумают другие, осудят или попытаются оправдать, заклеймят извращенцем или проявят жалость. К чёрту. Ей-богу, вот просто к чёрту! Потому что после всего, через что Хань прошёл, он имел полное право на удовлетворение, на каплю радости и счастья, на награду, в конце концов. И Хань просто хотел, чтобы Чонин его трахнул здесь и сейчас. Как угодно. Лишь бы Ханю наконец стало хорошо. Он захлебнулся стоном от первого же касания. Чонин всего лишь знакомо накрыл ладонью ягодицу, оттянул немного, и член Ханя тотчас затвердел, заныл чуть болезненно даже, настолько мощно плеснуло возбуждением, которое будто вместе с кровью хлынуло по венам, пропитывая Ханя насквозь. Хань прижался лбом к гладкой плотной материи, стиснул зубы и вытянул руки, хватаясь за край койки. Непроизвольно прогнулся в поясе сильнее и приподнял задницу, расставляя колени. Сжался, ощутив холодок в ложбинке и на краях отверстия. Выдохнул, чтобы расслабиться, вдохнул и постарался раскрыться сам. Закусил губу, когда скользкий от смазки палец толкнулся в него, легко прошёл внутрь. Хань вздрогнул, едва Чонин принялся поглаживать пальцем стенки внутри. — Если хочешь, можешь лечь на бок или на спину. Как тебе удобнее будет. Это не в первый раз, поэтому можешь поискать комфортную для себя позу. Смысл слов Чонина до Ханя дошёл не сразу — он наслаждался приятным массажем и мягкими касаниями к краям, плавными движениями пальца в заднем проходе. Колени дрожали, поэтому Хань осмелился лечь на бок. Замер. Теперь Чонин не трогал его ягодицу, и Хань отчётливо ощущал, как Чонин проталкивает палец в ложбинку и вводит в задний проход. Трение начиналось снаружи, чтобы продолжиться внутри. Это было странным и непривычным. И стало интересно, каково же будет в другой позе — лёжа на спине. На спину Хань переворачивался медленно и неловко. Чонин ещё и палец убрал, чтобы не мешать. Хань улёгся, стараясь не смотреть на Чонина. Но если на Чонина он не смотрел, то видел только собственные раздвинутые ноги и стоящий колом член. Куда деть ноги и руки, Хань не представлял. — Подхвати под коленями. И попробуй подтянуть колени к груди. Так тебе будет удобнее. Совету Хань последовал. Притянул колени к груди так плотно, как смог. Даже рассмотрел собственный член предельно детально. Головка лоснилась от смазки. При мысли, что Чонин тоже это всё видит, а ещё и видит зад Ханя, Ханю стало горячо. Он ведь практически пополам сложился, раскрылся перед Чонином до предела, даже улавливал на коже в ложбинке меж ягодиц прохладные и невесомые касания воздуха, улавливал, как подрагивают края разогретого отверстия. Затаив дыхание, Хань пялился на руку в латексе. Жадно смотрел, как Чонин вставлял в него два пальца и плавно вдвигал всё глубже. Раз за разом Хань облизывал губы и неудержимо сжимался всем телом, словно пытался обхватить мышцами пальцы Чонина и оставить в себе. Чонин двигал рукой с мучительной медлительностью, порой останавливался и тёр подушечками стенки внутри, потом снова издевательски медленно засовывал пальцы глубже в Ханя. Хань терпел, сколько мог. Закусывал губы, стискивал руками ноги под коленями, сглатывал, сбиваясь на вдохах и выдохах, пытался совладать с собой, но быстро сдался. Он не помнил, когда именно сорвался и принялся двигаться сам, отрывисто насаживаясь на пальцы. Лёжа на спине делать подобное оказалось трудно, но Хань исступлёнными рывками подавался навстречу пальцам Чонина. Прикладывал усилия, чтобы насаживаться до удовлетворения и так часто, как получалось. Хотел сильнее и резче, импульсивнее, лишь бы унять шум в ушах и назойливый стук, и хриплое частое дыхание. Внезапно Чонин убрал пальцы. Хань запрокинул голову со стоном, полным муки. Ногтями впился в мышцы над коленями, добавляя к назревающим синякам ещё и ранки. Разгорячённое тело жалобно ныло. Пульс отдавался болезненными толчками даже на внутренней поверхности бедра и в паху. Низ живота казался таким тяжёлым, что нестерпимо хотелось огладить его ладонями, дабы смахнуть несуществующий груз и испытать облегчение. Хань хрипло застонал, увидев в непосредственной близости к собственной заднице упакованный в презерватив фаллоимитатор. Чонин уверенным движением приставил крупную головку к разогретым краям и твёрдо надавил. Хань хватал воздух широко открытым ртом, пока в него сантиметр за сантиметром вталкивали упругий ствол. С пальцами это уже не имело ничего общего. Ханя распирало изнутри на толщину искусственного члена. И продолжало распирать дальше, когда его заткнули, как пробкой. Он часто дышал и подрагивал всем телом — мышцы внутри пульсировали отчётливо, постоянно сжимаясь вокруг фаллоимитатора. Вот теперь Хань знал, каково это — быть заполненным до конца. Чонин отпустил игрушку, оставив её в Хане. Прикоснулся к ягодицам обеими ладонями, смял, раздвигая ягодицы ещё сильнее и приподнимая бёдра Ханя выше. Достаточно для того, чтобы Хань увидел основание игрушки, которое торчало из него, увидел, как натянулись края вокруг ствола, как они плотно охватили искусственный член. Кончиком пальца Чонин тронул натянувшуюся кожу, обвёл основание игрушки, погладил Ханя в промежности и подхватил мошонку. Мягко сжал в ладони яички и с плавностью оттянул, вынудив Ханя задыхаться от нарастающего возбуждения. Хань замотал головой, срываясь на жалобные стоны. То ли умолял Чонина остановиться, то ли просил не останавливаться никогда — сам не знал. Чонин продолжал мять и поглаживать мошонку Ханя одной рукой, другой же ухватился за основание искусственного члена. Он двигал игрушкой размеренно, толкался пока неторопливо, но ощущения были совсем другими. И у Ханя внутри всё нагревалось неожиданно стремительно. Трение от толчков искусственным членом поглощало и порабощало настолько, что Хань не осознал даже, как нарушил собственную установку. Он жадно смотрел вверх, на Чонина, разглядывал его лицо, пока сам стонал в голос и рывками насаживался. Стремился сделать каждое проникновение ещё более острым. Смотрел и тогда, когда пытался с чувственностью тереться спиной о койку. Левой рукой Чонин оглаживал бедро Ханя, ласкал кожу на внутренней стороне, сдвигал потом руку и сминал ягодицу. Хань срывался на всхлипы и шёпотом умолял, чтобы быстрее. Ещё быстрее. Его поглощало само осознание, что в него бьётся член. И плевать, что член искусственный. Хань видел над собой лицо Чонина, подавался навстречу и хотел, чтобы толчками его пронзало вновь и вновь. Чонин менял темп, но тело Ханя неизменно этому темпу подчинялось. Хань жадно ловил взгляд Чонина, не отпускал и искренне отдавался полностью — до казавшегося реальным чувства принадлежности. Ханю мерещилось, что Чонин в самом деле берёт его, толкается в него всё быстрее, заполняет его, раскрывает, обнажает всю его чувственность, заставляет его ощущать себя желаннее самой прекрасной женщины. Стоны били в потолок уже частым стаккато, когда Хань сжимал ладонь Чонина на своём плече ладонью собственной. Чонин придерживал Ханя свободной рукой, а другой крепко загонял игрушку под идеальным углом. Хань даже чувствовал, как затянутый в латекс кулак Чонина с хлопками бьёт по влажной от геля и пота коже на пике толчков. Эти резкие хлопки обостряли все чувства Ханя до предела, безжалостно подхлёстывали, отбрасывали к оргазму, который надвигался с неотвратимой неизбежностью. Держать глаза открытыми не осталось сил. Хань зажмурился, теряясь в звучных хлопках и собственных стонах. Плавился и млел от того, что руки Чонина касались его тела. Хань задыхался просто потому, что между его ног двигалась правая рука Чонина, и он чувствовал это всем своим существом, каждый раз содрогался, словно меж ягодиц искрило, отчаянно подавался обратно, насаживаясь до предела, до соприкосновения кожи с рукой Чонина, до шлепка, до пронизывающего насквозь удовольствия. Наверное, он сошёл с ума, поехал крышей, как и все на этой чёртовой базе, потому что верил — ничего лучшего в его жизни не случалось никогда, и никогда он не испытывал столь поглощающего и полного наслаждения, никогда ещё ему не было настолько хорошо и беззаботно, настолько сладко... Хань впервые почувствовал себя живым после всего ужаса в метро в тот самый день. По-настоящему живым. И продолжал чувствовать себя живым даже тогда, когда бессильно раскинулся на койке, испачканный собственной спермой, растянутый оставшейся в нём игрушкой и удовлетворённый до поджатых пальцев на ступнях. Он лежал на койке, хрипло дышал и лениво наблюдал за Чонином, не желая выбираться из сладкого дурмана. Переживал утихающие волны непривычно долгого оргазма и ещё тлеющее в крови возбуждение. — Возьми это с собой. Теперь знаешь, как пользоваться. Игрушка предельно проста в обращении и совершенно безопасна. Даже если увлечёшься, всерьёз себе не навредишь. Чонин снимал перчатки, ополаскивал руки и прятал в ящик стола бутылку с гелем. Двигался всё так же грациозно и неторопливо, уверенно, но Ханю упорно казалось, что Чонин избегал смотреть на него. И Хань не пожалел бы обменять полжизни на ответ на вопрос — почему. Другой вопрос слетел с губ прежде, чем Хань успел привести дыхание в относительный порядок и вообще вопрос осознать: — Кто-нибудь пытался нарушить запрет, Чонин? Узловатые смуглые пальцы поверх тёмной пачки. Зажигалка, которую смахнули со стола с небрежностью. Пляшущий под шумное дыхание Ханя огонёк. Острый табачный запах и медленно уплывающий к потолку сизый дымок. Тягучая тишина вспарывала это всё, словно нож. — Нет. — С глухим звуком зажигалка ударила о столешницу, когда её вернули на место. Тихо скрипнуло кресло — Чонин закинул ногу на ногу и откинулся на спинку. Хань честно пытался прочесть хоть что-то по строгому лицу, уловить тень какую-нибудь в тёмных глазах, зацепиться за импульс, что мог бы скользнуть по резким чертам. Ничего. Ледяное и нерушимое спокойствие. Замораживающая невозмутимость. Полное подавление эмоций во всей красе. Хань ненавидел политику Сопротивления, лишающую его даже крошечных подсказок. И задыхался от боли при попытках представить, что должен думать и ощущать сам Чонин, которому помимо запрета приходилось подчиняться правилам и позволять глушить в себе всё человеческое. Чтобы Сопротивление могло спать спокойно и верить в собственное могущество. Верить, что они в силах контролировать самое мощное своё оружие. Живое оружие, которое они старались сделать неживым. — Не могу поверить... Неужели никто и никогда? — Никто и никогда, — спокойно подтвердил Чонин. — Как-нибудь посмотри на людей вокруг. Понаблюдай. И ты поймёшь, как они в действительности меня воспринимают. И поймёшь, почему никто и никогда. Почему ты спросил? Хань неловко приподнялся, чтобы сесть. Вышло так себе, потому что тело не слушалось, а фиксатор игрушки причинял лёгкое неудобство. Слабость разливалась от макушки до пяток, и хотелось прилечь снова. — Так просто. Любопытно. — Хорошо, если так. Но если у тебя возникают такие мысли из-за желания нарушить запрет, это плохо. Это значит, что с тобой не всё в порядке. Хань многое мог бы сказать и о многом спросить, но инстинкт самосохранения у него заработал ещё минуту назад в полную силу. Между Чонином под подавителями и Чонином без оных существовала разница. Поэтому Хань промолчал, сполз с койки и захромал к закутку. Он боялся выдать больше, чем уже выдал. И он пока не знал ответа на предыдущий вопрос. Стоило воспользоваться советом Чонина и понаблюдать за другими обитателями базы. Чтобы знать ответ и понять, почему же никто и никогда не делал того, что Хань хотел бы сделать. А Хань хотел. Нарушить запрет. Ведь кровь Чонина не причинила Крису вреда. Всего две капли крови, но Крис же остался человеком. Собственно, и Минсок, и Исин понятия не имели, как на людей может повлиять близость с Чонином. Они лишь полагали, что это может быть опасным. Но что, если они ошибались? Хань бы вот рискнул. Да, рискнул. Только знать бы ещё, почему Чонин сказал, что с Ханем тогда не всё в порядке. Итак, понаблюдать за народом на базе — это легко. Но ещё не мешало бы расспросить кого-нибудь... Не Минсока. И не Исина. Крис или Бэкхён? Вариант получше, хотя всё равно не идеальный. Румянец смущения разгорелся на скулах, когда Хань нащупал фиксатор и потянул за него резче, чем следовало. Искусственный член выскользнул из тела с неожиданно громким хлюпающим звуком, и Чонин наверняка услышал. Вот мерзавец! Неужели он думал так от Ханя избавиться? На вот, малыш, игрушку, теперь играйся сам… Как же! Хань бросил снятый с игрушки презерватив в мусорную корзину. Вообще Хань планировал играться — не без этого. Всё-таки оргазм — это неотъемлемая часть здоровой жизни. Но отказываться от Чонина и хотя бы его рук — пока что рук — Хань не собирался. Хань продолжал думать об этом даже тогда, когда попал к себе наконец. Понуро разделся, сунул подарочек под подушку и забрался под одеяло. Под гнётом мыслей почти уснул, но дёрнулся, различив слабый писк. Сначала собственным ушам не поверил, прислушался, а потом сел на кровати. Слабый писк на грани слышимости явно раздавался в помещении. Хань соскользнул с кровати и попытался определить источник. Пищало ближе к душевой. Он сдвигался шаг за шагом, вслушивался. Добрался до тяжёлой тумбы. Пищало внутри. Выдвинув ящик с нижним бельём, Хань нашарил под трусами пластиковый корпус. Нажав на кнопку, осторожно поднёс телефон к уху. — Заичка, неужто? Я уж думал, тебя зомбики сожрали в Европе вместе с твоим пострадавшим лососем. Сколько лет... — Бэкхён? Ты подбросил мне телефон? В мои трусы?! — Это мощная спутниковая рация, балда. Ну теперь давай, чеши по писаному, как вы там шороху наводили. В подробностях. Все выжили? Или есть потери? А за Бэкхёна ложечку скушали? Кстати, я позаимствовал у тебя парочку трусишек. Надо же поддерживать имидж фетишиста. Смотрю на них и представляю твои булочки, которые ты в них упаковывал. Булочки у тебя — одна сплошная голубая гейская мечта… — Господи... — убито протянул Хань, живо припомнив, почему все от Бэкхёна шугались. — Да, я прямо чую в голосе энтузиазм. Ты мне очень рад, заичка? — Ага, до потолка прыгаю, — пробурчал Хань, забираясь обратно под одеяло. — Я так понимаю, что ты на базе, раз уж нашёл мой презент. Как там делишки? — Обычно. Разве что к нам с визитом с Северной базы прилетели. — Кто? — внезапно стал лаконичным непривычно Бэкхён. — Рыжая парочка. — Охренеть. Сирена и Алесь? Заичка, у меня будет к тебе дельце на миллион. Что ещё лучше — я тебе вибратор подарю, кингсайз с тридцатью режимами. С тебя простенькая услуга в ответку — отправь мне сообщение, когда эти две занозы умотают нафиг. — В смысле? Ты... — Ой, заичка, что-то ты пропадаешь совсем... — Бэкхён! — Вообще ничего не слышу. Ну будь здоров, не кашляй. Твои трусишки я ношу у сердца. Ха, поверил? Нет, ношу пониже, огонь моих чресел. Пока-пока. — Бэкхён! Хань в сердцах разворошил одеяло, сел и с ненавистью поглазел на «мощную рацию». Бэкхён в своём репертуаре — навёл шороху и смылся с концами, озадачив Ханя по самую печёнку. И Хань озадачился ещё больше, когда за завтраком встречали вернувшийся с задания отряд, в котором Бэкхёна не оказалось. Интересно, а кого стоило расспросить вот об этом? О том, что Бэкхён избегал встречи с рыжей парочкой, тусившей за одним столиком с Чонином и Крисом. — Побеседуем пару минут? От неожиданности Хань чуть заикой не стал, потому что миг назад сидевший за столиком Чонина Алесь оказался рядом с ним. И желания беседовать с этим рыжим прохвостом у Ханя не было. Только вот пристальный взгляд Чонина не оставлял ему выбора.