Семейные хроники Лесного царя

— Хорошо, что его не изнасиловали, — шепотом произнес кто-то над головой.       Голова Драгомира гудела, мозг был словно набит туманом. Глаза не слушались, веки не желали открываться. Говорил не «кто-то», а тот самый некромант, что вытащил его из города. Милка звала его Ванечкой… Сильван, друг отца. Значит, он дома? Наконец-то. Догадку подтверждал родной запах свежести, уюта, безопасности.       Мир смутно понял, что лежит на спине, раскинув руки и ноги. Руками Драгомир двигать не мог, лишь едва-едва ощущал, как подрагивают пальцы. Сосредоточился, ухватился за это ощущение, как за спасительный якорь, не позволяющий вновь уплыть во тьму: между пальцами длинный шелковистый ворс... Знакомый ковер, зеленый, пушистый, мягкий, всегда лежавший перед кроватью Яра в его спальне. В беззаботном детстве Мирош любил здесь играть с деревянными фигурками разных зверей, которые отец привозил для него с Ярмарки… Теперь Мир почему-то не мог двигаться, даже пошевелиться. Маг держал его голову у себя на коленях, одной рукой гладил по волосам, перебирая пряди, другая его ладонь, прохладная, лежала у Мира на лбу, успокаивая жар и тревогу.       — Ох, да. Это, пожалуй, единственная хорошая новость, — рассмеялся Яр.       Отец рядом, и это позволяло Миру дышать свободнее. Но в голосе его слышалось эхо рыданий сквозь напускную беззаботность. Драгомиру было больно понимать, что он стал причиной этих с трудом сдерживаемых слез.       — Я осмотрел его, пока он крепко спал, прости, — с долей смущения признался маг. — Но это важно.       — Ничего, тебе можно, — фыркнул смешком Яр. — Мне он всё равно не позволил бы к себе там прикоснуться. А матери тем более.       Драгомира бросило в дрожь от стыда. Стыд — вот что осталось ему после всего случившегося. И он сам выбрал свою судьбу, не послушав предостережений…       — Черт, надо же было сообразить такое! — продолжал говорить Яр, чем-то занимаясь. В его руках что-то коротко скрежетало, металлически щелкало, влажно и мягко прихлюпывало. Драгомир уловил в его голосе отчаянье, изумление, ярость — всё, что отец пытался скрыть под нарочито ровным тоном. — Вот прежний палач у князюшки был мужик простой. Он только розгами всех порол, до крови, но потом и сам же выхаживал. Лушиного лекаря слушался, человеческого лица не терял. На Мирошку у него вообще рука не поднялась бы! Он мальцов щадил всегда, только делал вид, что порет, даже если за воровство ловили… А нового палача, выходит, я сам сотворил.       — Вот здесь еще вытащи, пропустил, кусок в мышце остался, — прервав, указал куда-то Сильван. Спросил: — Ты-то при чем? Разве люди в городе не сами по себе живут? Твои владения — леса.       — Вот именно! Этот… Боже, его даже нелюдем назвать слишком много чести. Я поймал его за убийство медведицы на глазах у медвежат. И черт меня дернул его отпустить! Без руки и без глаза, понадеялся, что одумается, человеком станет. Нет же! Нельзя к таким проявлять милосердие, они принимают данный им шанс как твою глупость и слабость. Сколько раз мне твердила Лукерья: будь терпимей, не наказывай слишком строго! И вот однажды я решил ее послушать — отпустил выродка. И чем мне это милосердие вернулось! Придумал ведь — раз мальчишка полуэльф и на нем всё заживает в считанные часы, так он сухожилия перерезал, чтобы Мир никуда от него не убежал и сдачи дать не мог, а только ползал бы перед ним на животе! И по свежим ранам, по суставам, чтобы обратно всё не срослось, этот перетянул проволокой. Даже дикие звери в безумии бешенства не бывают такими жестокими.       — Ксавьер! Не надо, пожалуйста, — попросил маг, сам откровенно шмыгнув носом. — Не трави себя. И Лукерья не виновата, она сама не знала, что люди способны на такое.       — Нет, не пойми неправильно, я не ее виню, — тихо отозвался Яр. — Откуда ей было знать? Я сам ее воспитывал, сам и пытался ей доказать, что нельзя всех людей ненавидеть. Если никто ей и ее покойной бабке не помогал, когда они еле выживали вдвоем, умирали долгими морозными зимами от голода… Если ей никто не помог из родни ее матери, если выгнали из деревни, это же не значит, что люди все одинаковые. Да, Силь? Ты вот тоже до сих пор в людей веришь, после всего, что они с тобой… А теперь и с Мирошем…       — Яр, прекрати, — потребовал некромант.       — Расскажи, что ты сделал с палачом!       — Я уже тебе всё рассказал, и не один раз.       — Я хочу еще раз услышать!       — Достаточно! Забудь о нем! Возьми себя в руки.       — Я совершенно спокоен, уверяю тебя, — всхлипнул Яр. — Вот сейчас вытащу из своего сына всю ржавую проволоку, которой его замотали в городе добрые люди, и стану еще спокойнее.       — Ксаарз! — шепотом рявкнул на лесного царя маг.       — Что?! — так же надрывным шепотом крикнул в ответ Яр.       — Ты пугаешь малыша! Из-за тебя он проснулся и хочет открыть глаза.       — Это ты плохо его усыпил! Ему не надо это всё видеть! Он точно не ощущает боли?       — Я хорошо блокирую боль, он почти не чувствует тело. Но он слышит твой голос и пытается сопротивляться мне, — возразил Сильван. В голосе его странно смешалось беспокойство, удивление и доля гордости за упрямого мальчишку, у которого хватает решимости даже в таком положении противостоять его магии. — Успокой его и сам успокойся! Неужели ты не видишь, какие энергии в нем клокочут? Ты хочешь, чтобы он погиб или переродился в нежить?       — Прости, Силь, прости, — смирился перед справедливой отповедью Яр.       — Ну вот, теперь малыш злится на меня, — улыбнулся Сильван. Погладил Драгомира по волосам, убрал длинные волнистые прядки, влажные от болезненной испарины, упавшие на трепещущие сомкнутые ресницы.       — Правильно, мой мальчик не хочет, чтобы его любимого папку ругали всякие вредные некроманты, — пошутил, хлюпая носом, Яр.       Он торопливо вытер окровавленные руки об изрядно изгвазданное полотенце, на коленях подполз поближе по некогда зеленому ковру, теперь сплошь в бурых пятнах. Наклонился над Драгомиром, взял его бледное заострившееся лицо в свои ладони. Попросил мага чуть слышным шепотом:       — Позволь ему открыть глаза.       Мир наконец-то сумел справиться с непомерно тяжелыми веками, разлепил глаза. Вокруг всё плыло и покачивалось. Из серовато-белесого тумана с проблесками алых искр и черных кружащихся точек проявилось лицо отца. Испуганные мокрые глаза, морщинка между беспомощно вскинутых бровей, которой прежде не было. Яр скривил губы и не удержался, потерся носом об нос сына, кончик к кончику, как бывало в детстве.       — Драгомир? Сокровище мое… то есть наше! Ты меня слышишь? Хорошо, моргаешь осознанно, уже радуешь папку. Тебе сейчас нельзя разговаривать, потерпи еще немножко, пожалуйста. Не волнуйся, язык у тебя не отнялся, так надо. Не бойся ничего, мы с Силем тебя быстро подлатаем! На ноги поставим, ни единого шрамика не останется, обещаю. А хочешь, Лес тебе память закроет? О том… что случилось в городе. Так будет легче, хочешь?       Драгомир перевел взгляд справа налево и обратно, очень резко, так, чтобы отцу был понятен отказ, но от этого всё вокруг словно перевернулось и на мгновение закрылось чернотой.       — Нет так нет, как скажешь, — вздохнул Яр. — Прошу тебя, не упрямься, позволь Сильвану и дальше убирать боль. Он хороший, ему можно доверять, хотя он и вредный некромант. Это ничего, что ты не ощущаешь тело, это хорошо. Я скоро закончу, всё восстановлю, как нужно, потом закрою раны и перевяжу. Вот тогда тебе придется немного подвигать руками и ногами, пошевелить пальцами, чтобы проверить, правильно ли я всё соединил. А пока тебе смотреть не надо, понимаешь? Тут просто много крови, но это было необходимо, зато потом всё будет хорошо. Ты слышишь меня?       — Слышит он всё, — ответил за Мира некромант, отвернувшись в сторону, кашлянул, чтобы прогнать предательскую гнусавость. — Хватит мальчишку пугать своей жалобной физиономией, доделывай скорее! Вон, остались еще левая щиколотка и правое колено. Мне трудно с ним, словно табун жеребят пытаюсь удержать, а они все рвутся в разные стороны и брыкаются острыми копытцами.       — Мирош такой! — гордо улыбнулся, глотая слезы, Яр. — Вечный тихоня, но уж если что не по нему — весь Лес заставит трястись, как осинку! Этим он в тебя пошел.       — Тогда упрямством в тебя, — парировал Сильван. — Смотри, я пытаюсь заставить его заснуть — он ни в какую! Даже глаза закрывать больше не желает.       Сильван и Яр, оба не сговариваясь, поглядели на потолок спальни: сводчатый, с узором хитросплетения дубовых ветвей. Драгомиру, смотрящему вверх неподвижным мутным взглядом, только потолок был виден и верх окна, рама с переплетом разноцветных стеклышек. Ну и зеленая макушка отца, когда тот подсел поближе.       — Ладно, пусть не спит, — вздохнул Яр. Продолжил свое нерадостное занятие. — Я говорил, как мы с Щуром разобрались со старейшинами?       — Нет, расскажи! — заинтересованно попросил Сильван. Ему не было никакого дела до племени язычников, но маг надеялся, что болтовня поможет отвлечь обоих, и отца, и сына.       — Не люблю я эту топь-чащобу между Сватьинкой и Куманьком! — пожаловался лесной владыка. — Когда я бываю в тех местах, как будто наполовину глохну и на один глаз слепну!       — Отчего это? — поддакнул маг.       Яр охотно принялся объяснять, приводить примеры. В городах и деревнях — земли людей, лесной царь там не властен. Стоит войти в пределы, очерченные крепостными стенами или плетнём околицы, как он тотчас перестает ощущать Лес, связь обрывается. Но лишь шаг обратно, чтобы пересечь невидимую границу — владыка вновь обретает мощь и всесилие.       На левом берегу Матушки, где живет народ Щура, такой четкой границы нет. Люди там селятся не деревнями, а семьями. Избушки, землянки, теремки разбросаны среди рощ и чащоб. Свободолюбивый народ живет, где заблагорассудится, добывая пропитание охотой, рыболовством, собирая грибы-ягоды. Только большие семьи расчищают участки под огороды и редко под пашни, ведь в болотистом краю сложно прокормиться земледелием. Поэтому лес для них — продолжение родного дома, зверьё — почти родня. (Что, впрочем, не мешало идти на «родню» с ножом и рогатиной, ставить капканы и ловушки.)       Из-за такой невозможности отделить земли, принадлежащие людям, от лесных земель Яр не мог понять, куда ему деться, чтобы услышать голос Леса. Ведь куда ни двинешься, в какую сторону ни повернешь — всюду либо натыкаешься на тропку охотников, либо детишки с лукошками только что пробежали, наследили. Либо на лужайку хозяйка приводила коз пастись. Яр пытался звать Лес — и тот его слышал, отвечал. Но для Яра этот ответ был настолько невнятен, размыт, что было невозможно ничего разобрать. Всякий же раз возвращаться к устью Сватьинки, где связь с Лесом была слабая, но хотя бы относительно чистая — на это попросту не было времени. Яр не ради шуток увязался помогать Щуру.       — На третий день пребывания там у меня голова гудела, как колокол! — посетовал лесной царь.       Он осторожно накладывал на только что переставшие кровоточить раны примочки из целебных трав, поверх заматывая плотными повязками. На одну лишь магию в данном случае Яр не полагался, осторожничал, тем более травы приготовила Лукерья. Она вот уже полдня маялась под дверью его спальни, дожидаясь возможности повидать сына, а при ней Милена — сторожила мать, не давая ворваться без разрешения.       — Лучше бы я вообще Лес не слышал. Тогда бы и соображал быстрее, и вы просто прислали бы мне гонца с вестью. А так меня только предчувствия одолевали, а узнал обо всём, лишь когда в Дубраву вернулся. Да было уже поздно — Миленка вперед меня в город улетела. И правильно сделала, не растерялась, умница.       Сильван промолчал на это. Вряд ли он когда-нибудь сможет забыть, с каким лицом ждал их Яр на левом берегу Сестрицы. Маг заметил его ссутулившуюся фигурку еще от середины реки, а уж едва лодка носом ткнулась между кочками шелестящих прибрежных трав... Теперь Яр до скончания своих дней будет винить себя, что не распознал беду, не пришел на помощь сыну, когда был ему так нужен. А так как бывший эльф бессмертен, так что грызть ему себя этой горестью нескончаемо, пока с ума не сойдет.       — Ты хотя бы разобрался со старейшинами-то? — проворчал маг, с трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть друга, вновь погрязшего в тоске.       Яр закончил с перевязками и в прямом смысле опустил руки, виновато ссутулился, сидя на закапанном кровью ковре среди огрызков проволоки, алых и забуревших тряпок.       — Да, Щур сам справился, — послушно продолжил рассказ лесной владыка. — Я там был лишь для поддержки. Пугалом стоял за его спиной. Сначала старики не разобрали, кто посмел созвать их на совет. Потом изумились, как этот молодой и прыткий дурак сумел выжить — после того, как они лично договорились с Рогволодом, что тот избавит их от самых рьяных и непокорных вождей, мечтающих о войне с Новым Городом. Старики войны не хотели, они свое отвоевали давно. Им больше пришлись по вкусу подарки, которые князь присылал им тайком. Старики согласились избавить болотный народ от лишних «бойцовых петушков». Более того, пообещали склонить людей к объединению с давними недругами. Князь поклялся им, что не заставит их отречься от веры в деревянных истуканов… Врал, конечно, ну да леший с ним. Главное, что Щур вернулся и полон жизни. Как старики выпучили свои блеклые глаза, когда поняли, кто перед ними! Они смеялись, скрипели, не сразу поверили, когда Щур объявил меня лесным царем. Думали, их молодой вождь в уме повредился после битвы, привел с собой парнишку-дурачка из чужой деревни. Но когда уверовали, что Щур — это Щур, то наперебой кинулись мне сапоги целовать, лишь бы я им тоже устроил перерождение.       — Ишь, захотели, — фыркнул Сильван, успокаивающе поглаживая Мира по голове. Тот отчетливо заволновался, стал дышать неглубоко и часто при упоминании князя. Маг настороженно следил, чтобы от волны ненависти не открылись раны, что совсем не нужно после такой огромной потери крови.       — Угу, — уныло отозвался Яр, рассматривая свои руки с засохшими разводами. — Мне не пришлось ударить палец о палец. Люди сами сделали выбор. Щура все знали, все ему доверяли. А про то, как старики принимали подарки, никто ведь не слыхал… В общем, теперь нет у болотного народа совета старейшин, есть только один вождь. И первым делом Щур от имени совета послал за князем.       — Рогволод явился на встречу? — спросил вместо Драгомира маг.       Яр покачал головой:       — Нашлись предатели, на полдороги остановили, доложили о том, что старики приказали долго жить, а его ждет ловушка. Жаль… Если бы я знал, что произошло, Рогволод не покинул бы болота. Но ничего, князюшка от меня никуда не спрячется. Некуда ему прятаться от лесного царя! И он это уже понял. Недолго ему…       — Яр!!! — оборвал его злое бормотание некромант. Тот встрепенулся, словно очнулся от грез наяву. — Я больше не могу его удержать! Помоги!       — Сокровище мое! — кинулся к дрожащему всем телом сыну лесной владыка. Обнял его, подняв, посадил к себе на колени, прижался щекой к щеке, принялся гладить по спине, слегка укачивать. — Мирош! Мир! Драгоценность моя! Всё будет хорошо! Хочешь сам убить своего князя? Ладно, пусть. Тогда поправляйся скорее. А мы тебе поможем, да, Силь? Шш-ш, малыш, не плачь, не стоит он того…       Сильван тоже не отпускал, подсел к ним ближе, держа обе ладони у Мира на висках. Яр, осторожно вливая в сына жизненную силу Леса, сумел справиться с дрожью, утолил боль и стыд, одолел бурю гнева и ненависти. Несколько долгих минут — и отец передал притихшего Мира снова на руки некроманту. Тот со вздохом принялся заново расплетать взбухшие узлы темных энергий смерти, которые едва не придушили самого Драгомира.       — Миленка! — позвал Яр устало. Он с трудом поднялся на ноги с пола.       Дверь приотворилась, в спальню заглянула взволнованная дочурка, в глазах надежда, в спину напирает серая от переживаний Лукерья.       — Милка, мать пока не пускай, а сама иди сюда! — махнул ей Яр.       Та ловко нырнула внутрь, а дверью едва не прищелкнула ведьму по носу.       — Приберись тут быстренько, чтобы она не видела, — махнул отец на беспорядок на полу.       — Ковер тоже выбросить? — кивнула Милена.       — Сжечь, — подсказал Сильван.       Он поднял осоловевшего Мира и с помощью подоспевшей царевны переложил на постель. Укрыл его одеялом, чтобы не смущался бинтов по всему телу, и сам рядом остался, не убирал руку от его головы, хмельной после возвращения к жизни. Драгомир теперь понял, какова смерть на вкус, чужая и своя. Своей он больше не желал, а чужая подождет, никуда не денется, ведь он бессмертный полуэльф, полунекромант, сын лесного царя… Как же он смог так вляпаться, если так крут? Эта мысль показалась ему безумно забавной, он даже смог скривить губы в подобии улыбки.       Устроив брата и мимоходом благодарно чмокнув жениха в бледные губы, Милена просто свернула ковер со всем кровавым мусором, завязала в узел. И, распахнув окно, крикнула вниз слугам и приближенным, слонявшимся под стенами дворца:       — Эй, всем скажите добрую весть! Драгомир Ярович к завтрашнему утру будет полностью здоров! Готовьтесь к пиру!       Яр улыбнулся нестройному хору голосов, грянувших благословения царю-батюшке и его семейству.       — Пс-с, Заринка! — Милена помахала рукой младшей русалке подойти и встать ровно под окно. На нее лесная царевна и выкинула пятнистый узел ковра, перевалив через подоконник: — Сожги это немедленно! На заднем дворе и чтобы никто не подходил близко, ясно?       — Эх, Милена Яровна, ясно. Чуть по голове не попали, эдакой-то пакостью…       Драгомир тихонько фыркнул смешком.       — Ему вина не надо, он и так пьяный, — заметил Яр, обменялся улыбками с некромантом.       — Мир, не спи пока, — обратился маг к подопечному. — Я постепенно убираю неподвижность с тела. Будет неприятно, но не больно. Чтобы ничего не болело, я оставляю онемение. Ты сможешь двигаться, но ничего не почувствуешь, так что будь осторожнее, прошу тебя.       Мир что-то неуверенно произнес в ответ одними губами.       — Отлично, губы уже двигаются, — похвалил Сильван. — Не волнуйся, скоро и голос вернется. Сперва вернем тебе руки. Милена, возьми его за руку. Мир, попробуй сжать пальцы, постепенно, не переусердствуй…       Яр оставил их втроем. Вышел к жене в смежную комнату, дверь оставил приоткрытой. Вспомнил, усмехнулся уголком рта: к бывшей жене.       — Что ты сделал с нашим сыном?! — зашипела разъяренная неизвестностью ведьма, стремительно шагнула к нему.       — Что сделали с нашим сыном они, — холодно поправил Яр.       Лукерья мгновенно сникла. Кинулась к двери, замерла у порога, жадно следя за троими, занявшими всю широкую кровать ее супруга. Помрачнела еще больше, вспомнив: бывшего мужа. От которого она сама отказалась. Она не стала входить в спальню, чтобы не мешать магу и не смущать сына.       — Полей мне, пожалуйста, — попросил Яр, указав на кувшин и тазик для умывания, стоявшие на своем обычном месте в углу комнаты.       Лукерья рассеянно кивнула. Взялась за большой тяжелый кувшин. Серебро работы кобольдов. Такой привычный предмет… И как же она успела от всего этого отвыкнуть за время, проведенное в городе.       — Это моя вина, — прошептала Лукерья. — Я ведь была там, в городе! И не поняла. Не подумала, что такое может случиться. Понадеялась, что… Поверила Миру на слово, а ведь он совсем не умеет врать. Он клялся, что у него всё хорошо…       Яр тщательно отмыл руки, брызнул прохладной водой в глаза, чтобы смыть с ресниц едкую соль, выпрямился, отбросив растрепанные волосы назад. Лукерья подняла на него темный взгляд, подала полотенце.       — Нет, Луша, это моя вина, — твердо сказал он. — Я подозревал, что за человек этот князь. Я не смог Мира отговорить, не смог заставить остаться. Я был занят людскими проблемами в то время, когда был нужен собственному сыну.       — Нет, это я научила его на свою беду тянуться к людям, — упрямо зашептала она, не уступая. — Я сама его к этому подтолкнула своим уходом.       Яр просто обнял ее за плечи, крепко прижал к себе.       — …Ой, Ванечка, он сжал мне руку! Ой-ой, Мирош, пусти, не так сильно! — услышали они восторженные писки дочери.       — Твой некромант так заботлив к нашим детям, — заметила Луша с ноткой ревности.       Лесной царь улыбнулся, подумав, что самое младшее их чадо приходится отпрыском и Сильвану. Однако Яр сдержался, промолчал. Он не собирался хранить эту тайну долго, но решил поделиться с семьей немного позже. Сейчас же он лишь поправил:       — Он теперь не мой некромант, а Милкин. Наши дети выросли, Луша.       — Он будет ей хорошим мужем, полагаю, — сухо сказала Лукерья. — И примерным отцом нашим внукам.       — У Силя уже есть одна дочь, — заметил Яр.       — Потерянный приемыш? Я слышала от Миленки, она тарахтела без умолку, чтобы меня отвлечь.       — Грюнфрид скоро найдется, — уверенно заявил он. Усмехнулся, добавив: — Твоя ровесница. Думаю, вы с ней поладите. Скоро в нашем дворце станет шумно и многолюдно!       — Твой некромант не позволил мне даже прикоснуться к Драгомиру, — поделилась ведьма, высвободившись из объятий бывшего супруга.       — И правильно, — пожал плечами Яр. — В малыше пробудилось колдовство, сложное и противоречивое, как весь он сам. Любое прикосновение могло быть опасным для вас обоих. Сильван… сказал тебе, что сделали с ним?       Лукерья покачала головой:       — Ни слова. Я ничего не знаю. Он мне не сказал, не показал ничего, хотя я просила!       — Вот и хорошо, — кивнул Яр. — Тебе не нужно знать. Достаточно того, что это видели мы. Поверь, после такой жестокости Мирош не захочет иметь дело с людьми. Надеюсь, ты тоже останешься здесь и не вернешься в город?       — Да, — опустила она голову. — Если можно. Я хочу быть со своими детьми.       Яр подошел к ней вплотную, тронув за подбородок, заставил поднять голову и взглянуть ему в глаза:       — Здесь и твой дом тоже. И всегда будет твоим домом, куда бы ты ни уезжала и как надолго…       — Я больше не оставлю вас! Мою семью! — с горячность заверила Лукерья.       — Не вини себя в случившемся, — твердо повторил Яр. — Если тебе легче, считай, что мы виноваты оба — не досмотрели, не так воспитали. Но Мир вырос и сам решил уйти. Это был его выбор, я не вправе насильно запирать его на замок. Хотя мне очень хотелось это сделать, уж поверь!       Лукерья улыбнулась сквозь стоящие в глазах слезы. Яр не отказал себе в награде — придержав ее за подбородок, легонько поцеловал в губы, лишь невесомо тронул своими солеными ее сухие, плотно сжатые. И быстро отстранился. Она машинально слизнула его вкус — и распахнула глаза шире. Похоже, он уже проревелся за сегодняшний день вдоволь, теперь ее очередь.       — Луша, могу я сказать? — отойдя от нее на шаг, начал лесной владыка с осторожностью и неожиданной торжественностью, изумив ее еще больше. — Ты много лет была мне чудесной женой…       — А до этого была тебе названной дочерью, — напомнила она, гадая, к чему он клонит.       — Да, верно. Согласишься ли ты теперь остаться со мной названной сестрою? Поверь, я не буду любить тебя меньше, если мы перестанем делить постель. Ты для меня всегда была и останешься особенной, как бы я тебя ни называл — дочерью, женой, сестрой. Бабушкой?       — Что?! — выдохнула Лукерья. — Я скоро стану?..       — Возможно, не слишком скоро, но в будущем непременно станешь, — успокоил ее Яр, посмеиваясь. — Поэтому прошу тебя: не отказывайся от молодости, она тебе еще пригодится. Не отворачивайся от меня. Я готов стерпеть даже твоего нового мужа, лишь бы видеть тебя счастливой.       — Хорошо, уболтал, — вздохнула ведьма, пряча глаза. Добавила с ноткой оскорбления: — И у меня пока еще никого нет, не воображай, будто я тебе изменяла.       — А как же твой лекарь? — выгнул бровь Яр.       — Он мне не муж, — твердо стояла на своем Лукерья.       — Кстати, он сейчас в городе? — между прочим уточнил лесной царь.       — Нет, еще не вернулся, собирает травы где-то далеко отсюда. Погоди! — поняла она. — Ты ведь не собираешься снести весь город с лица земли?!       — Почему нет? — поинтересовался Яр. — Единственный порядочный человек, который там жил, сейчас странствует где-то далеко, собирает травы. Остальные не заслуживают моей жалости. Неужели ты надеешься уговорить меня не мстить за нашего сына, которого там подвергли пыткам и унижениям? Думаешь, я отступлюсь и разрешу им счастливо жить, словно ничего не случилось?       — Яр… — пролепетала Лукерья, не узнавая в стоящем перед нею лесном владыке своего вечно легкомысленного эльфа. Горячо заспорила, хватаясь за последнюю возможность спасти сотни жизней: — Неправда! Даже в княжеском тереме есть те, кто всеми силами помогал Драгомиру! Боярыни, сама княгиня, служанки — они все знали, кто он такой! Они поклялись мне, сами тоже матери, что будут присматривать за нашим сыном!       — И чего стоили их обещания? — презрительно скривил губы Яр.       — Отец! — оборвал их спор хриплый голос Мира.       Увлекшись друг другом, они забыли, что дверь оставалась открытой. Обернулись — и с трудом выдержали твердый взгляд Драгомира. Он уже самостоятельно сидел в постели, хотя Милена и Сильван готовы были поддержать его в любой момент.       — Отец, прошу тебя! — произнес Мир. — Не разрушай город! Поверь, я тоже хочу мести. Но не такой ценой.       — Хорошо, сокровище, обещаю, — покорно кивнул Яр. — Я не стану ничего делать, не посоветовавшись с тобой. Пока ты не поднимешься, я буду только следить за городом.       — Да, пожалуйста, пап, — согласился Мир, теперь сам теряясь под пристальным вниманием обоих родителей.       — Также я распорядился не выпускать Рогволода из-за крепостных стен, как и членов его дружины, — продолжал Яр, считая, что сын имеет право быть в курсе его решений. — Если они попытаются сбежать, они будут схвачены и доставлены сюда. И еще одно: больше никому из людей не позволено появляться в Дубраве и вблизи ее без личного моего разрешения. Равно всем вам, моей семье, я запрещаю покидать пределы дворца без должной охраны.       — Да, пап! — ответила за всех Милена. — Кстати, слушайте все! Я не успела рассказать отличную новость: поночуги сообщили, что Тишка и Полкан нашли Грюнфрид! Они их видели вместе. Ой, Ванечка, я так рада! Перед тем как мы с Ванечкой поехали за Мирошем, я тогда страшно перепугалась и отправила Тишке послание, чтобы бросал там свои приключения и поскорее возвращался домой. Так что ждите, привезет нам нашу маленькую зелененькую дочку!       — У нас будет внучка уже так скоро? — шепотом переспросила у Яра Лукерья. — Маленькая зелененькая старушка моих лет?       Яр не успел ничего ответить. Словно в подтверждении сей новости в покои, предварительно постучавшись, торопливо вошла старшая гоблинша, на редкость оживленная, с сиреневыми разрумянившимися щеками:       — Простите, ваше величество! Я искала по всему дворцу, но не нашла, чтобы спросить, поэтому подумала, что, может быть… — сбивчиво и негромко затараторила она, от волнения сама на себя не похожая. Наткнувшись взглядом на Сильвана, смутилась, но одновременно с тем выдохнула с облегчением, чуть успокоилась и спросила с нескрываемым благоговением: — Это правда? Дитя богини нашлось?       — Нашлось, не переживай! — откликнулась вместо отца Милена. — Скоро увидитесь. Не знаю, когда точно, но определенно скоро!       Гоблинша с облегчением пробормотала нечто неразборчивое, смахивающее на молитву, и благодарственно поклонилась царевне, чуть ниже — царю, и еще почтительнее — некроманту. Милена выразительно покосилась на жениха, тот возвел очи к потолочным сводам, упрямо делая вид, что не имеет отношения к гоблинскому пантеону.       Лукерья смерила низкорослую горничную округлившимися глазами.       — Дорогая, ты ведь еще не знакома с новыми обитателями Дубравы, — вспомнил Яр, повел рукою на служанку, та вежливо поклонилась ведьме. — Болотные черти, гоблины. Были привезены Миленой в качестве приданого ее избранника.       — Лукерья Власьевна, мать моих детей, — представил царь гоблинше свою бывшую жену. Ведьма невольно хмыкнула на свой новый «титул», впрочем он нравился ей больше, чем лесная царица.       Миленка через голову брата ехидно пихнула Сильвана в плечо:       — Слышал? Папка сказал, что гоблины — твое приданое. Значит, невеста у нас ты! Получается, что я за тебя не замуж выхожу, а беру тебя в мужья! Понял?       Сильван и Драгомир, не сговариваясь, одарили лесную царевну одинаковыми сумрачными взглядами, не оценив шутку. Та насторожилась:       — Папка-а! А чего это они оба на меня так странно смотрят?       — Солнышко, не обращай внимания, — посоветовал отец. — Просто они у нас маги смерти, а значит с весельем у них туго. А может и потому, что оба сходили замуж, и там им не понравилось. Вон, даже твоя мама объявила мне развод, хотя я лучший муж на свете.       — Что? — расстроился Мир, для которого эта весть оказалась новой. — Развод? Это шутка такая?       — Прости, малыш, — повинилась Лукерья.       — Мама решила, что так будет лучше, — вывернул по-своему Яр. За что получил от бывшей жены безжалостный щипок за филейную часть, но даже не поморщился. — Теперь она остается с нами, как моя названная сестра.       — Это что ж, мама для нас станет тетей? — фыркнула Милена. Вспомнила о своем: — А вот когда мы с Ванечкой поженимся, он для папки станет не названным братом, а законным зятем. А для Мира кем же тогда будет?       — Вторым родным отцом так и останется, — вырвалось у Яра.       Все обернулись к лесному владыке, не поняв шутку. Он закрыл ладонью глаза, покаянно воскликнул:       — Простите! Я хотел объявить вам об этом, когда вернется Мышонок. Чтобы раскрыть давний секрет при полном семейном собрании.       — Любишь же ты сболтнуть лишнего, — осуждающе вздохнул Сильван. — Вовсе не обязательно ворошить прошлое. Мне вполне хватило бы роли твоего зятя и учителя твоего сына.       — Силь, я никогда не лгу своей семье, — произнес Яр абсолютно серьезно. Добавил: — Умалчиваю о чем-то до времени, это другое дело. Но не обманываю!       Лукерья устремила на некроманта испепеляющий взгляд. Мало того, что этот живой мертвец неизвестно где пропадал столько лет, после того как бросил на произвол судьбы ее мужа, (пусть теперь бывшего), в расстройстве и одиночестве! А теперь объявился тут, собирается отобрать ее дочь — он еще и на сына прицелился?! Милена приметила материнский взор и, дабы защитить возлюбленного, поспешно покинула свое место, обежала кровать и уселась с другой стороны, загородив собою жениха от гнева родительницы.       — Мир, мне нужно сказать тебе кое-что важное, — торжественно начал Яр. Подошел, сел на кстати освободившееся от Милены место. Взял сына за забинтованную руку. Проникновенно заглянул в испуганно распахнувшиеся глаза. — Я должен рассказать правду о твоем рождении. Почему ты получил в дар смешанную магию жизни и смерти. На самом деле у тебя трое родителей: Лукерья, я и Сильван.       — То есть у него двое отцов? Это как это? — вмешалась Милена, тогда как ее брат способен был лишь ошеломленно хлопать ресницами.       — Я бы сказал, у него полторы мамы и полторы папы, — честно попытался объяснить Яр. — Дело в том, что Мирош был зачат в чреве Лукерьи, одновременно с тобой, солнышко, как положено близнецам. Но из-за некоторых обстоятельств появился он на свет из моего живота, в тот же день, когда и ты покинула чрево матери, но немногим позже. То есть ему я как бы стал наполовину мамой.       — То есть ты, папка, грубо говоря, забеременел от Силя?! — восторженно объявила Милена.       — Нет, солнышко. Не подумай неправильно, Сильван к самому процессу прямого касательства не имел. Да и не мог — он же в это время стоял окаменевшей статуей! Я тогда вообще понятия не имел, где он пропадает, — возразил терпеливый отец. А некромант негромко фыркнул в сторону, смущенный объяснениями и озадаченный неожиданной реакцией невесты. — Я воспользовался позаимствованным у него когда-то давно кусочком плоти, чтобы придать Мирошу жизненных сил. Я же не знал, что тем самым сделаю из своего сына будущего некроманта. Впрочем, даже если бы и знал, то всё равно поступил бы так же. Иного выхода у меня не было, я не мог дать Миру погибнуть, не успев родиться. Луша забеременела от меня, потом я от нее, а потом… Ну да, получается, что потом я от Силя. Это если упрощать, но на самом деле всё не так страшно.       — Всё было еще страшнее! — мрачно перебила Лукерья. — Мне Щур перед смертью рассказал, как он резал тебя ножом, чтобы вынуть ребенка.       — Вот подлый старикашка, обещал же хранить тайну и на том свете! — рассердился на предателя Яр.       — Хотел облегчить душу от груза молчания и налегке взлететь на Небо, — пожал плечами Сильван. — Он же не предполагал, что мы его воскресим.       — Щур был провидцем, он должен был чувствовать! — отрезал Яр. Но опомнился, тон умерил, ласково обратился к молчаливому сыну: — Сокровище, мы тебя утомили, да? Прости! Тебе надо отдыхать. А хочешь кушать?       — Я б пообедала, — почесав нос, решила Милена. — Мы, кстати, про завтрак сегодня и не вспомнили.       — Пап, я не против, чтобы у меня было двое отцов, — произнес Драгомир, у которого и так голова шла кругом, как у пьяного, а тут еще откровение за откровением. И будто этого мало, сестрица рожицы строит, ухмыляется многозначительно! Он ткнул в Милку пальцем, не сдержал возмущения: — Но я не собираюсь делаться пасынком собственной сестры.       — А чем я тебе плоха мачехой?! — тотчас разобиделась Милена. Но под хмурым взглядом жениха миролюбиво объяснила: — Я просто о будущем думаю, Ванечка! Ежели папка от тебя родил такого славного моего братца, то какие же чудесные детки получатся у меня с тобой!       У Лукерьи, внимательно следившей за разговором, вырвалось раздраженное шипение. Гоблинша, до того стоявшая рядом с бывшей царицей и заворожено внимавшая открывающимся таинствам — от этого ругательского шипения отшатнулась.       — С вашего разрешения я распоряжусь на счет обеда, — отмерла и поспешила откланяться сиреневая от смущения служанка.       — Погоди, я с тобой! — окликнула горничную Милена. — У меня теперь двое тощих некромантов, мне надо их откармливать особыми кушаньями!       Уже из-за двери донесся громкий голос царевны:       — И не вздумай раззвонить по своим соплеменникам, что у вашей богини второе дитя обнаружилось! Сие есть приватная тайна, и оная должна остаться в семейном кругу!       — Ваше высочество, помилуйте! — ворчливо отозвалась довольная причастностью гоблинша. — Наше племя священные тайны чтит и хранить умеет! А ежели у нашей богини от тутошней богини сын нашелся, сам богинеподобный, так как же нам не возрадоваться? Ажно сердце в груди ликует!       — Я к тебе обращаюсь, а не к твоему племени! — повысила тон Милена. — Ты слышала — ты тайну и сохрани! На племя не распространяй!       — Да как же мне одной такую тяжесть знаний вынести, помилуйте? — гнула свое гоблинша. — Всем племенем-то справимся, а я одна не выдюжу!       Как заругалась царевна в ответ, было уже неслышно.       — Хозяйка выросла, — умилилась Лукерья вослед дочери.       _________              Было темно за окном, когда Драгомир очнулся от тяжелого мутного кошмара. Легкий шорох заставил его встрепенуться — это отец вошел в спальню. Скользил по комнате, как тень, боясь потревожить сон младшего сына. И расстроился, мгновенно заметив по изменившемуся дыханию, что Мир проснулся.       — Ох, я разбудил тебя, да? — неловко шепотом произнес Яр. Подошел к постели, посмотрел внимательно: — Ты как?       — И спасибо, что разбудил, — проворчал Драгомир, подтягиваясь на подушки повыше.       Яр покачал головой, догадываясь, какие сны могут сниться после всего, что случилось. Однако вместо пустых утешений спросил:       — Можно, я останусь на ночь здесь?       — Это твоя спальня и твоя кровать, — смутился Драгомир. — Прости, мне лучше перебраться в свою старую комнату…       — Нет, я не о том. Сейчас тебя нельзя оставлять одного, тем более спящего. В тебе пробудилась огромная сила, и она совершенно неуправляема. Либо я, либо Сильван должны быть поблизости, чтобы успеть помочь. Так что… если не хочешь, чтобы остался я, тогда позову Силя, он побудет с тобой. Он только что ушел, сидел в той комнате, чтобы тебе не мешать.       — Нет! — быстро ответил Мир. Робко добавил. — Давай ты.       — Тебе не нравится Силь? — уточнил отец. — Он хороший. Я пугал им вас в детстве просто в шутку, ты же знаешь.       Драгомир повел плечами. Думая совсем о другом, пробормотал первое, что пришло на ум:       — Он неплохой. Внимательный. Мне спокойно, когда он рядом, примерно, как с Тишкой или Миленой, но они оба шумные, а Сильван тихий. — И замолчал, поняв, что получилась ерунда. Сложно объяснить, что ощущаешь практически незнакомого человека почти так же легко, как родного. Однако именно «почти».       — Ты привыкнешь к нему, — по-своему понял неловкость сына Яр. Добавил с улыбкой: — В любом случае, вам обоим придется друг к другу притереться, потому что Милка его никуда от себя не отпустит. Ну а я, конечно, никуда отсюда не отпущу Милену. Хочу, чтобы вы все были при мне, такой я ревнивый родитель.       Яр за разговором погасил в комнате свечи кроме одной, отставив ее подальше от кровати, чтобы свет не достигал изголовья. Разделся до подштанников, не стесняясь насупившегося сына. В конце концов, не спать же ему одетым в собственной постели. Он лег на свою половину, на бок, подложив локоть под голову. В полумраке уставился на хмурого, как воронёнок, младшего. Драгомир неосознанно занял ту сторону постели, которая раньше законно принадлежала его матери. Яр рассеянно подумал, что теперь эта половина не принадлежит никому. Собственно, она ведь уже давно пустовала.       — Мир? Не говори, будто успел выспаться, ты продремал не больше часа. Сегодня был слишком долгий день, ложись давай.       — Угу. — И не шелохнулся, глядя в темный угол.       — У тебя болит что-нибудь? — встревожился отец.       — Нет, — отмер сын, неловко попытался оправдаться. — Жжет немного, под повязками зудит слегка, но терпимо. Милка перетянула, наверное, когда перевязывала.       — Это чтобы за ночь не сползли, если будешь ворочаться, — пояснил отец.       Мир кивнул, рассеянно потер завязанное колено через одеяло.       Сегодня с ним все носятся, как курица с яйцом. Отец и Сильван отмыли его от грязи и крови, когда принесли во дворец. Потом лечили... После передали Милене, та покормила его, как маленького, с ложечки. Заодно заставила поесть и своего будущего мужа. Сильван жевал, а сам следил за состоянием Мира так пристально, словно видел каждый проглоченный им кусочек или движение крови по сосудам… А, впрочем, возможно, что и впрямь видел. Забавно, некромант оказался таким же привередливым, как сам Драгомир, поэтому сестрице пришлось равно прикрикивать на обоих, чтобы хоть что-то соизволили пропихнуть в желудки.       Потом Милка опять потащила брата в купальню, сняла бинты, отодрав от стремительно сглаживающихся шрамов засохшие корки крови, заново отмывала, теперь уже не торопясь. Тщательно намылила шею в прямом и заодно в переносном смысле — ворчливо обругала его всеми известными ей бранными словами за глупость и недальновидность. При этом не забыла аккуратно подровнять волосы, чтобы выдранные на княжеском подворье пряди не были так заметны.       Сестрицу Драгомир никогда не смущался, как и она его, двойняшки ведь, пусть и такие непохожие. Пусть и рожденные по-разному, как сегодня выяснилось… Он молчал, позволяя делать с собой всё, что она считала нужным. А она не ждала от него ответов, то ворчала, то ругалась, то украдкой всхлипывала и тут же весело щебетала о чем-то, о разном. И только изредка прижималась к нему со спины своими мягкими большими грудями, словно бы случайно. Но он чувствовал биение ее сердца, оно выдавало, как же на самом деле безумно Милена волновалась за него.       Потом его натерли лечебными снадобьями, пусть по сравнению с чистой силой отца все эти мази были практически бесполезны, на Драгомире и без них всё заживало с нечеловеческой стремительностью. Но он не протестовал, если родным так спокойнее, он потерпит. Мама напоила его успокоительными отварами собственного приготовления, невыносимо горькими и противными, но Яр быстро прогнал супругу, чтобы не нервировала сына своим похоронным видом, при котором никакой отвар не успокоит. Затем Драгомира снова уложили в отцовскую широкую постель, в середину, обложили подушками. Он очень сомневался, что заслуживает такую заботу. От этих сомнений на глазах сами собой закипали слезы, обжигая веки, скрадывая голос и дыхание…       Яр взял его руку, лежавшую поверх одеяла, притянул к себе, прижался щекой к перебинтованному запястью.       — Мир, если ты можешь говорить, то лучше всё рассказать. Прямо сейчас. Не оставляй всё только себе, поделись, будет легче. Обещаю, я не стану злиться или ругаться, я просто выслушаю. Может быть, смогу дать совет. Но поверь, молчать больнее, чем сказать вслух. Каждое твое слово останется только здесь, об этом будем знать только мы вдвоем, никто больше.       — Я не хочу, пап, — прошептал Драгомир, отводя глаза и безуспешно пытаясь высвободить руку.       — Я тоже не хотел вытаскивать из твоих суставов проволоку, — произнес Яр. — Мне было больно смотреть, не то что разрезать плоть, только начавшую заново подживать. Но я заставил себя. Это нужно было сделать, чтобы ты смог ходить, владеть руками, держать ложку в конце концов. Было очень больно. Твою боль взял на себя Силь, но мою я никогда не забуду. Я бы с радостью поменялся в тот момент с тобой местами, пусть бы Силь кромсал меня, а не я тебя. Но я знал, что я сам себе не прощу слабости в такой момент. Я должен был сделать всё сам, ради тебя, ради себя. Поэтому, пожалуйста, ради нас всех — не молчи! Завтра заговорить будет уже сложнее, а болеть станет больше.       Яр не отпускал его руку, и Мир не посмел отдернуть с силой. Так же как не смел поднять глаза, посмотреть на отца.       — Пап, мне стыдно.       — Я понимаю.       — Мне стыдно за мою глупость. Я сам вошел в эту ловушку.       — Мирош, иногда такое бывает у всех, — заговорил Яр, пытаясь успокоить не словами, словами тут не поможешь, но убаюкать звучанием ровного голоса. — Просто случается. Умом осознаешь одно, но поступаешь так, словно наваждение находит. Тем более, когда вдруг влюбишься…       — Я не влюблялся в Рогволода, — твердо возразил Драгомир. — Ни на минуту. Я хотел, я заставлял себя думать, будто это ослепление и есть любовь. Но на самом деле… Я его боялся. Знаешь, когда вдруг среди леса встречаешь старого медведя, и он видит тебя и поднимается на задние лапы, рыча, огромный, косматый… Рогволод был еще страшнее.       Яр промолчал.       — Я мог отказать ему, — продолжал с горечью раскаянья Мир. — Прогнать его прочь или сразу позвать тебя, но ничего этого я не сделал. Хуже того, я наврал тебе в глаза. — Он сорвался на дрожащий шепот. — Пап, мне было так... плохо! Прости, пожалуйста, и за это.       — Малыш, я тогда правда очень удивился. Если не сказать больше, — признался Яр. — Я понял, что князь попал к тебе, но не сразу сообразил, зачем ты его спрятал от меня. Нет, сейчас я не злюсь на тебя нисколько. Да и тогда не злился, просто я сходил с ума от беспокойства. Прости и ты, что я слишком тебя опекал и не доверял, чем подтолкнул на такой отчаянный шаг.       — Тебе следовало бы запереть меня в подполе и всыпать розгами, — усмехнулся Драгомир, — как делают другие отцы.       — Возможно, так было бы легче для меня, — пробормотал тот, легонько растирая в своей руке тонкие пальцы сына, чтобы не были такими мертвенно холодными. — Но я боялся потерять тебя окончательно. Ты ведь в таком случае сбежал бы из-под замка.       — Да, наверное. Тогда я так и сделал бы, — согласился Драгомир. — Я шел за ним и думал: зачем? Я понимал, что должен послушать тебя и остаться здесь. Но я через силу заставил себя пойти с ним, хотя мне было очень страшно. Я… — он закрыл лицо свободной рукой. — Я отдался ему, чтобы наказать самого себя. Я хотел, чтобы он причинил мне боль. Унизил. Бросил в грязь…       Яр прижал к губам ледяные костяшки пальцев. Драгомир рассмеялся навзрыд:       — И в итоге я получил, что хотел — оказался в грязи! По уши в конском навозе, избитый, раздетый, без чести и гордости. Я хотел, чтобы меня наказали за преступную любовь к тебе, отец. А теперь, вместо того, чтобы выбросить меня за порог, ты уложил меня в свою постель. Жалеешь меня. Целуешь мне руки… Тебе не противно?!       — Мир! Мирош!.. Тише, не надо, не плачь, — зашептал Яр, привстав с подушки, придвинувшись ближе, погладил по вздрагивающему плечу. — Говори, не останавливайся. Дай этому гною вылиться из твоего сердца. Потом будет легче, обещаю. Ты только говори. Обо всём, что с тобой сделали. Расскажи мне всё, не утаивай ничего. Не бойся стыда, стыдно молчать и терпеть, а чтобы честно признаться, нужна сила. Ты у меня сильный, малыш, ты перешагнешь через то, что случилось, и станешь еще сильнее.       Он поцеловал сына в висок, погладил по влажной щеке. Мир всхлипнул:       — Как ты можешь?.. Со мной… так…       — Ты мое сокровище, — грустно улыбнулся Яр. — Мое продолжение, мое сердце. Я не могу допустить, чтобы тебе делали больно. Даже ты сам — не смей себя мучить!       И Драгомир сдался, стал говорить. О том, как грубовато-ласково обращался с ним Рогволод поначалу, пока князь гостил в тереме лесной ведьмы. Как потом ему жилось в княжеском дворце в облике девки-любовницы, как косились на него люди, фыркала презрительно челядь, кланялись с излишней почтительностью, насмехаясь. А Рогволод сделался холоден, отстранен. И в конце его выставил на двор и отдал заплечных дел мастеру.       — До самого последнего дня я мог сбежать оттуда, — всхлипывал он. — Я чувствовал, что этим всё и закончится. Даже когда мама пришла к княгине, я и ей наврал, что со мной всё хорошо. Я заставлял себя верить, что всё хорошо! Меня не держали насильно, я должен был воспользоваться помощью боярынь. Пап, они поначалу думали, что я правда женщина! Они боялись за меня, повторяли, что, как только я забеременею, Рогволод меня изобьет до смерти. Уговаривали меня на побег, обещали помочь!       Яр покачал головой:       — Это было невозможно. Тебе только мнилось, что за тобой не следят, будто тебя не держат. На самом деле князь тебя не выпустил бы. Живым — никогда. Стоило тебе сделать шаг со двора, тебя бы тут же схватили и бросили в подвал. Или где там у них темницы — в земляной яме? Поверь, Рогволод не для того заманил тебя с собой.       — Пап, он действительно верил, что у нас в Лесу есть крепости, солдаты, пушки, — сквозь слезы вспомнил Мир, рассмеялся. — Всё пытался выспрашивать у меня, как можно захватить твой дворец. Я не говорил — что я мог рассказать? И он злился, избивал, после чего заставлял... Он такой червь оказался! Я знал, я видел с самого начала, но не подозревал, что он настолько гнилой. Влюбиться? Нет, пап, я шел на это, только чтобы забыть о тебе. Я надеялся, что он настолько испачкает меня, что я больше не смогу тебя любить, не позволю себе… Но не получилось. Пап! Я грязный, но всё равно люблю тебя!       — Ш-ш, малыш, не мели ерунду, — обнял и прижал его к груди Яр. — Он не тронул твою душу, ведь ты его не любил, а значит ты нисколько не изменился, ты по-прежнему мой драгоценный сын. Прости, я попросил Сильвана осмотреть твое тело, не был ли ты взят насильным образом. Следы побоев он нашел, но тебя не порвали.       — Порвали? Взят? — смущенно переспросил Драгомир, пряча блестящие глаза под дрожащими ресницами. — Как это?       — Как мужчины берут женщин против их воли, ну почти, — пояснил Яр, пристально следя за сыном. Обхватил его лицо ладонями, заставил поднять голову. Покрасневшие щеки под усилием сплющились, дрожащие губы выставились утиным клювиком. — Тогда проливается кровь и это очень больно.       — Разве это возможно? Ведь я не женщина! — удивленно возразил Драгомир. — Рогволод постоянно об этом твердил. Он очень сожалел, что я не девушка и не могу подарить ему свою девственность. Мне просто не дано природой нужного отверстия в теле, ха-ха!..       У Яра округлились глаза:       — Он не забрал твою невинность?! Как же он тешил свою похоть? — вкрадчиво спросил отец.       — Папка, что ты со мной делаешь? Так нечестно! Я же совсем пьяный! — взмолился Драгомир, прикрывая мутные глаза трепещущими ресницами. — Прекрати колдовать на меня, пожалуйста...       — Он делал тебе больно постыдным образом? — не отставал ревностный родитель. — Насиловал? Ответь, я должен знать всё!       — «Постыдным образом», скажешь тоже! — криво усмехнулся Мир. — Да мне сгореть хочется от стыда за свою глупость.       — Неужели князь не знал, как обращаться в постели с юношами? — догадался Яр.       — У него не было до меня парней, — подтвердил сын. — И он брезговал лишний раз прикасаться ко мне, ну, там. Он… заботился только о своем удовольствии.       — Что именно он с тобой делал? — жестко приказал говорить отец.       И захмелевший от влитой энергии Мир медленно заговорил, болезненно зажмурив глаза:       — Ему нравился мой рот... Но он не целовал меня в губы. И не позволял целовать себя в лицо. Зато обожал, когда я ласкал его детородный орган, ртом или руками. Сам он такого со мной никогда не делал, ни разу.       — Мразь, четвертую, — вырвалось шипение у Яра.       — Он быстро заканчивал, я не успевал устать, — хмыкнул Мир, обвил отца руками за пояс, прижался мокрой щекой к животу. — Он был жадный... требовательный... грубый... Зато быстрый, ха... Он кидал меня на постель и наваливался сверху, требовал стиснуть его стручок ногами, и терся об меня... Мне было противно, но я пытался понять — неужели это и значит быть человеком, мужчиной?       — Он хоть раз доставил тебе удовольствие? — со смертельной усталостью спросил Яр.       — Угу, иначе я бы не бросился за ним в мир людей. Два раза я увидел звезды!.. Но не думаю, что Рогволод специально старался, скорей всего, у него получилось случайно. — Драгомир рассмеялся навзрыд. — Пап, это так странно! Я надеялся в его объятиях забыть о тебе, но вместо этого понял, что любовь может быть куда слаще, чем я себе представлял! Отец, прости меня!       Он зарыдал беззвучно. Яр, продолжая гладить его по растрепанным волосам, улыбнулся с невыразимым облегчением:       — О, боже! Какое счастье!       — Счастье? — сын отозвался судорожным вздохом, который должен был означать саркастический смех.       — Я не знаю, чего мне хочется больше — четвертовать твоего насильника или расцеловать за его глупость! — признался Яр. — Пожалуй, сперва можно сделать первое, потом второе. Он оказался настолько невежественен и слеп? Он не разобрал, какое сокровище выкрал из моего дворца! «Брезговал!» Ну надо же! Тобой?!       Лесной царь стиснул сына в порывистых объятиях, тот охнул от неожиданности — и был немедленно выпущен и ощупан на предмет целостности ребер. От щекотных легких прикосновений Мир неловко отбился, но тут же вновь попал в кольцо нежных рук и был поцелован в макушку.       — Он идиот. Слава всем богам! Какой же он идиот! — возвестил Яр, зарывшись носом в легкие пушистые локоны. — Малыш, он соблазнил тебя и при этом умудрился оставить невинным! Ты чист! Боже, какое счастье! Как я рад! Это значит, что тот, кого ты полюбишь по-настоящему, легко заставит тебя забыть об этом кошмаре. Ты не станешь шарахаться от ласки, ты сможешь открыться для страсти. А я уж позабочусь, чтобы твой следующий избранник был достоин твоей невинности, уж будь в том уверен, проходимцу я тебя больше не отдам.       — Пап, но ведь…       — Никаких «но»! — отрезал Яр, наконец-то вздохнувший с несказанным облегчением. — В следующий раз ты будешь разборчивее в любовниках.       — Это да, но… Ты так уверен, что у меня снова будет мужчина. Не женщина, — тихо заметил сын.       — Прости, малыш, но мне трудно представить тебя с женщиной, — фыркнул Яр. — Впрочем, на всё воля провидения, я ведь для себя нашел твою маму.       — Ты всегда знал меня лучше, чем я сам.       — Подозревал кое в чём, — поправил отец. — Но я с радостью приму в семью любое существо, человека, нелюдя или чудище, если он или она сделают тебя счастливым.       — Пап, а у тебя были мужчины? — мучительно покраснев, Мир в своем смущенном любопытстве забыл на время о слезах и горестях. — Сильван?       — Нет же. Силь до Милки был безумно влюблен в своего дракона и больше ни о ком другом слышать не желал, — отмахнулся Яр. — Он мой друг, пусть мы с ним и целовались, бывало. Даже Милка недавно чуть меня не прибила из ревности, пару раз застигнув в неподходящий момент. У меня были, скажем так, кавалеры на одну ночь. Исключительно из любопытства. Знаешь, это было больше неловко, чем приятно. Всё-таки с незнакомцами в постель лучше не ложиться, с ними попросту невозможно получить такую же радость, как с любимым существом. Настоящая пара будет чувствовать тебя до кончиков пальцев. И да, я тоже умею ублажить руками, губами и иначе, не думай, что ты один у нас в семье такой теперь «просвещенный». Да и Силь, подозреваю, что только со своим драконом ни вытворял, раз надолго потерял от него разум.       — И как оно? Ну, это «иначе»? Как это возможно, отдаваться возлюбленному не будучи женщиной? — чуть слышно поинтересовался Мир.       — А вот этого я тебе не расскажу! — усмехнулся отец. — Ишь, захотел! Пусть тебя твой будущий возлюбленный и просвещает. Объясню на словах, а ты вообразишь мерзость, от которой тебя стошнит, как уже было с Тишкой. Нет уж! Я не хочу, чтобы ты навсегда остался монахом. Если твой избранник окажется таким же несведущим невинным агнцем, как ты, то так и быть, объясню ему. Но не тебе! А он покажет тебе на деле. Тогда сам поймешь, как слова сильно отличаются от действий. И поблагодаришь еще папку за предусмотрительность!       — Хорошо, можешь не говорить. Я у Сильвана спрошу, — заявил сын, обидевшись. — Он же пообещал, что станет моим учителем, обязан будет ответить на все вопросы. Тем более как второй батя...       — Запрещаю! — шикнул Яр. — Сильван от Милкиных запросов в лес волком смотрит, а от такого ученичка точно сбежит. А станешь перечить — посажу в высокую башню и приставлю дракона, чтобы следил и никого к тебе не подпускал!       Он вновь шутливо накинулся на сына, повалил на постель, затискал его, защекотал, однако не забывая, разумеется, о помятых ребрах и повязках. Мир заливисто рассмеялся, как легко не смеялся уже давно. Очень давно.       — Папка, не вздумай даже! Я тебе принцесса, что ли?!       — При чем тут принцессы? — отговорился отец. — В зловещих башнях живут все темные маги, тебе любой некромант подтвердит! Спроси у Сильвана! Так что и тебе положено теперь. Вот разберемся с Городом, и к осени обустрою тебе любую башню дворца. Тебе какую — южную, восточную? Или лучше новую выращу, еще выше старых! Будешь из одного окна любоваться рассветами, а из другого — закатами. Ну и лесные пожары заодно выглядывать при случае. А что? Силь пообещал выучить тебя чернокнижию, а мертвечина не розами пахнет, как раз отдельное здание пригодится. Будешь экспериментировать. А что не поднимешь — отправишь дриадам на удобрение, тоже польза.       Драгомир опомнился, только когда оказался сидящим верхом на отце. Беззаботная улыбка медленно сползла с разрумянившегося лица, глаза заблестели — он понял, как ловко Яр воспользовался моментом и для чего на самом деле они катались по кровати, в обнимку, хохоча.       — Пап, не надо... — пробормотал Мир, не зная, куда деть глаза от нахлынувшего удушающего смущения.       Он рыпнулся было слезть, сидеть на бедрах лишь кажущегося легкомысленным папаши было и жестковато, и неловко, и... Сердце колотилось, закладывая уши. Но Яр не пустил, мягко удержал за талию, непонятно когда успел забраться теплыми ладонями под задравшуюся рубашку, теперь поглаживал бока, ребра.       — Какой же ты тощий у меня, — улыбнулся Яр.       — Пап, я... не могу, — проглотив жгучий комок в горле, шепотом признался Драгомир. Он понимал, что бессмысленно отворачиваться и смотреть в темный угол, отец видит его пылающее лицо отчетливо, полумрак не помеха.       — Мир? Мирош, — зашептал Яр. — Сейчас. Прошу тебя! Разорви все твои путы в один день. Пожалуйста, послушай меня наконец! Иначе всю жизнь себе искалечишь. Сокровище мое, умоляю!..       Драгомир сглотнул слезы, перед глазами всё мерцало, расплываясь.       — Папка, нельзя же, — выдохнул он навзрыд.       — Можно! Малыш, можно! И нужно.       — Я же этими самыми губами...       — Я ведь сказал, мои губы тоже многое попробовали в жизни. Не воображай, будто ты способен меня осквернить, мал еще.       Яр держал его за талию, чтобы не вздумал сбежать. И пусть он казался расслабленным, лежа на скомканной постели, невозможно прекрасным, обманчиво юным, однако Драгомир сквозь пелену слез видел, каким напряжением горят его глаза.       Мир неуверенно протянул руку и со вздохом зарылся пальцами в шелковисто мерцающие зеленые локоны, что разметались среди разбросанных в беспорядке подушек. Яр закрыл глаза, показывая, что полностью доверяется ему. И ждет.       И Драгомир решился — бросился отцу на грудь, словно в ледяной омут с головой нырнул, словно в бездну упал, добровольно и без оглядки. Припал губами к приоткрывшимся навстречу губам. Яр обнял его, прижимая к себе еще ближе, крепче, положив ладони на вздрагивающую спину, погладил, ободряя, успокаивая. Мир со всем отчаяньем, накопившимся за годы молчания, неумело целовал, солёно, неловко, горько и страстно. Целовал, пока не отняли такую возможность, пока позволяли это преступление. Он был уверен, что еще мгновение — и молния поразит его прямо на этом самом месте за противоестественную страсть. Небеса покарают его, да так, что вынесенная боль покажется ничтожной...       У обоих быстро закончилось дыхание, но один не смел оттолкнуть, а второй не имел силы оторваться... Пока в одно мгновение безумие внезапно не закончилось.       Мир, сгорая от стыда, вдруг дернулся бежать: отшатнулся, распахнув глаза в осмыслении. Но Яр вовремя опомнился — схватил его за обе руки, за тонкие запястья, не позволил кубарем скатиться с кровати. Один дрожал и сдавленно всхлипывал, часто глотал воздух приоткрытым ртом. Второй торжествующе рассмеялся — с несказанным облегчением:       — Наконец-то! Я уж испугался, что не подействует. Слава Небесам! — воскликнул Яр.       Смеясь, он бросил отчаянно пытающегося вырваться сына на постель, сам кинулся сверху, прижал его всем весом. Но теперь Драгомир не желал этой близости двух разгоряченных тел. Теперь их тесные объятия вызывали глубокий внутренний протест, казались кощунством над священной связью родителя и сына. Драгомир, распластанный под отцом, смотрел на него с неподдельным ужасом. Губы дрожали, в глазах застыли слезы — от безмерной вины, смертельного стыда, из-за которого впору сердцу остановиться.       — Ну что, сокровище моё? — ласково спросил Яр, нависая над затихшим сыном. Драгомир крепко зажмурился, мотнул головой, якобы уклоняясь от щекочущих лицо свесившихся прядей зеленый волос. — Очнулся?       Тот кивнул. Взглянув искоса из-под ресниц, губы скривил, готовый сорваться на плач. Выдохнул надрывно:       — Пап! Я... столько времени… Что же это было? Папка!..       Яр прижался, обнял, позволил обхватить себя за шею. На лице лесного царя играла солнечная улыбка долгожданного счастья. Он выпрямился, сел, уместив сына себе на колени. Драгомир, повиснув на отце, разрыдался в голос.       — Ну-ну, всё же хорошо теперь, — приговаривал Яр, похлопывая его по спине, словно маленького, слегка раскачиваясь, как, бывало, баюкал в детстве. — Это было наваждение, но теперь оно развеялось. Ш-шш, не надо, а то я тоже расплачусь.       Тот ревел, икал, крупно вздрагивал, уткнувшись мокрым носом в отцовское плечо, так что даже спутавшиеся волосы обоих скоро промочил горючими слезами. И Яр чуял, что быстро этот ливень не успокоится. Гроза прошла, гром отгромыхал, молнии больше не ослепляют и тьма прояснилась. Наконец-то слезы вымоют из измученного сердца все накопившиеся тревоги и страхи. Давно бы так!       Яр не шелохнулся, когда заметил за приоткрытой дверью застывший силуэт. Не отвел глаза, встретившись с изумленным взглядом Лукерьи, спокойно выдержал ее смятение, не чувствуя за собой ни капли вины. Даже усмехнулся: та зажимала себе рот руками, словно удерживала крик — как будто увидела нечто крайне неприличное! Ее так поразил их поцелуй? Забавно. Впрочем, возможно, с ее стороны всё действительно выглядело верхом непристойности. Приняв развод, Яр притащил в освободившуюся постель того, кто давно и искренне его обожал — родного сына. Для кровосмесительной связи! Яр расхохотался бы в голос, если б не опасался перепугать Мира. Бог с ней. С бывшей супругой он не собирался спорить, как не думал и оправдываться. Она обо всём знала давно, если даст себе труд трезво поразмыслить об увиденном, то поймет правильно. А сейчас пусть смотрит, если хочет, но лучше бы ей уйти так же тихо, как явилась. Этот момент принадлежит только Драгомиру. По счастью, сын не ощутил присутствия матери, иначе слезами раскаяния дело не ограничилось бы.       Яр с облегчением прикрыл глаза, мазнул губами по соленой щеке младшего: Лукерья догадалась отступиться и не объявлять о себе. Она бесшумно удалилась, скорбно опущенной головой выражая свое неодобрение. Что ж, она не была сама в подобной ситуации, ей не понять. Пусть думает что хочет...       — Пап, мне так жаль, что я тебя не слушался, — смущенным шепотом признался Мир.       — Малыш, ты помни главное: я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, пап.       — Но теперь понимаешь, что любишь правильно, как надо? — улыбнулся Яр. Отстранил от себя сына, взяв за плечи, пристально поглядел ему в мокрые глаза с покрасневшими веками. У Мира лицо слегка опухло от слез, но зато он легко улыбался в ответ:       — Теперь правильно, пап. Теперь-то я вижу отличие.       — Ну вот же, я ж говорил!       — Да, ты говорил, — подтвердил Драгомир.       Спустя несколько минут уютного молчания их уединение всё-таки нарушили. Дверь спальни бесшумно отворилась, Милка и Сильван, оба полуодетые, будто только что выпрыгнули из постели, уставились на них: одна с ехидной улыбочкой, другой с одобрением, плохо скрытым под хмурой озабоченностью.       — Яр, ты совсем мальчишку не бережешь, — заметил некромант. — Зачем влил в него столько энергии жизни? Он же переполнен! Так светится, что мне через стены видно стало. Завтра у него будет голова раскалываться, как с похмелья.       — Но ты же снимешь боль, да? — невинно спросил Яр.       Не отпуская сына, он протянул руку к другу. Тот подошел с напускным недовольством — и охнул, когда Яр со смехом дернул его за локоть и заставил плюхнуться рядом.       Милена же запрыгнула на кровать с разбега, ей приглашений не требовалось:       — Может, вам, некромантам, для подпитки свежих мертвецов раздобыть? — предложила она. — Вы только скажите, я сделаю! Да хоть... А! Комаров наловлю, вот! Дохлые комары подойдут? Их не жалко, их в болотах полно.       Пока она гадала вслух, что еще можно использовать для восстановления гармонии энергий жизни и смерти без ущерба для Леса, Сильван ненавязчиво проверил течение потоков магии у Драгомира. Изумлению его не было предела:       — Узлы исчезли! Совершенно пропали! Потрясающе! Это невероятное сплетение темного и светлого, это просто невозможно в принципе! Но я вижу это собственными глазами. Смотрю и не верю... Почему-то силы не смешиваются и не мешают друг другу. Яр, кого ты породил на свет?!       — Милый, не говори так, будто ты здесь совершенно не причастен, — прищурил глаза лесной царь.       Милка прыснула смешком, глянув на своего насупившегося жениха.       — Мирош пару минут назад плескал во все стороны любовным пылом, — выдала сестрица-предательница, вогнав притихшего братца в малиновую краску. — Я не сразу сообразила, отчего меня так вдруг проняло! Представляете, я и без того едва держу себя в руках в присутствии Ванечки, а тут прониклась настроением — и совершенно потеряла голову. Накинулась на него, давай целовать и тискать!       — Отца постыдись, о чем болтаешь, — попытался урезонить невесту некромант, который даже слегка зарделся, насколько позволяла его бледность.       — Да я ж не про то! — отмахнулась от мага царевна. — Я про то, что Мир у нас стал вроде огромного костра! Раньше тлел головешечкой, а теперь только жмурься, чтобы не ослепил. А я-то, бедная, к его настроению больше всех чувствительная, всё-таки близняшка ему родная, что вы там ни утверждайте. Так от нахлынувших чувств к Ванечке чуть его в объятиях не придушила собственными руками! Вот как бы я потом жила с таким преступлением на душе, мм?       — Я еле вырвался, — уныло подтвердил некромант. — Мне нравится смелость и напористость в партнере, но не до такой степени, чтобы через полдворца тащить меня на руках до спальни бегом, по пути осыпая слюнявыми поцелуями. Потом кинуть на постель и наскочить сверху, при этом едва не отдавив коленом самое нужное в браке.       Он выразительно и с долей укоризны поглядел на свою суженую.       Та же заинтересованно распахнула глазищи:       — Значит, тебе понравилось? Отчего же ты тогда брыкался подо мной, как будто я тебя покусать пыталась?       — Потому что ты была не в себе из-за брата, — невозмутимо пояснил некромант. — Какой прок от чужой страсти?       — А, точно, — согласилась Милена, перевела взор на Драгомира. Предъявила претензию: — В следующий раз, будь добр, попытайся сдерживать свою новоявленную силушку. Мне своей любви хватает больше чем.       — Я попытаюсь, — едва слышно вздохнул братишка.       — Больше подобного не повторится, — уверенно сказал Яр, улыбнулся сыну.       — Такого — не повторится. Но кто знает, что может случиться в следующий раз? Ему предстоит многому научиться, — покачал головой Сильван. — Сразу и по одному лишь желанию проснувшийся дар не обуздать.       Драгомир же не придумал ничего лучше как снова удариться в слезы:       — Простите меня! Вы так обо мне!.. А я не заслужил!.. — невразумительно завсхлипывал, уткнув лицо в ладони.       — Совсем беднягу развезло, — неодобрительно поджал губы маг. Уселся поудобнее, откинувшись на подушки изголовья, отобрал у Яра сына, невзирая на протесты обоих, перетащил его с колен отца на себя, уложил головой на грудь, обнял, строго шикая, чтобы не пытался удрать. В свою очередь принялся колдовать над балансом сил. Спустя всего пару минут Мир затих и благополучно погрузился в крепкий сон, ровно засопел опухшим от слез носом.       — О, боже! Неужто наконец-то он будет в порядке? — внимательно следивший за ними Яр перевел дух. Добавил без шуток, запустив пальцы в свои длинные не расчесанные кудри: — Силь, погляди, я не поседел, нет? Мне кажется, я постарел за этот день лет на двести!       — Папка, не волнуйся, ты как всегда свеж и зелен, как огурчик, — заверила отца Милена. — А вот мамку мы встретили в галерее — серая, как привидение! И почему это вас застукала она? Я так хотела поглядеть на ваш роковой поцелуй, так ждала, когда же это случится! А вот ей совсем не надо было. Черт, я огорчена... Пойдешь к ней, пап?       — Пусть она переварит сначала, — за Яра ответил Сильван.       — У меня сил нет! Ни на то, чтобы ссориться с ней, ни мириться, — капризно заявил лесной царь.       Яр зарылся в одеяла, всем видом показывая, что намерен отоспаться по крайней мере до обеда. С одной стороны он притиснулся к усмехнувшемуся некроманту и тихо сопящему Миру, а с другого бока к отцу Милка пристроилась. Сильван лишь тяжко вздохнул, поглядев на дружное семейство. Теперь это и его семья… Хорошо, что царская кровать широкая, всем хватило места.       Лишь Лукерья Власьевна бродила где-то по дворцу в скорбном одиночестве, как никогда ощущая на своих ссутулившихся плечах груз прожитых лет. В мыслях она кляла себя старухой, дряхлой старухой, не способной охватить закостенелым разумом наступившие перемены.