Любовь и прочие глупости

[Ночь с субботы на воскресенье, 19-20 сентября 2015г.]       Самое мерзкое в ночных кошмарах — то, что какое-то время они преследуют тебя даже после пробуждения. Какой бы сильной ни была твоя психика, сколько бы ты ни работал над собой, как минимум первые секунд пять увиденное повергает тебя в оцепенение, парализуя разум и волю. И в эти чёртовы секунды ты продолжаешь чувствовать весь тот тошнотворный, одуряющий страх, что без передышки преследовал тебя во сне.       В эту ночь Шерлоку потребовалась почти четверть минуты на то, чтобы прийти в себя. Его кошмары всегда отличались потрясающей изобретательностью и разнообразием, но сегодня превзошли все самые смелые ожидания. Вскочив на кушетке в полвторого ночи, он только секунд через пять осознал, что не спит, а на то, чтобы выровнять дыхание и унять дрожь, потребовалось ещё долгих десять секунд.       Порыв холодного ночного ветра из приоткрытого окна заставил его поёжиться: рубашка, взмокшая от пота, больше не удерживала тепло. Быстро стянув её, Шерлок нашарил в полумраке «лаборатории» любимое пальто, завернулся в него, как в одеяло, и несколько минут просто сидел неподвижно, глядя в темноту и приводя мысли в порядок.       Постепенно сердце застучало в привычном ритме, а липкий ледяной страх сменился чем-то похожим на горьковатое послевкусие. Проклятые эмоции всегда поддавались корректировке хуже всего.       – Ч-ч-чёрт!.. — прошептал Шерлок почти беззвучно, откинув со лба взмокшие волосы, и сунул руку во внутренний карман пальто, где с облегчением нащупал распечатанную, но почти полную пачку сигарет.       «Быстро же ты сдался, братец», — чуть презрительно усмехнулся голос Майкрофта в его голове.       «Ты предпочёл бы морфий? — ответная мысль Шерлока была на удивление спокойной. — Мне всегда казалось, что ты выбираешь меньшее из зол».       Этот вопрос здравый смысл благоразумно проигнорировал, и расценив его молчание как знак победы, Шерлок иронично усмехнулся, надел стоящие у кровати ботинки и не спеша вышел в коридор.       Здесь темнота была ещё гуще, но это ни капли его не смутило. Бросив быстрый взгляд на очертания плотно запертой двери спальни Ватсонов, он решительным, но абсолютно бесшумным шагом отправился прочь от неё — в самый дальний конец коридора. Там, всё так же стараясь не шуметь, он открыл настежь единственное окно, уселся на подоконник и достал из кармана заветную пачку с зажигалкой. Крохотный синеватый огонёк вспыхнул и тут же погас, оставив после себя лишь слабо тлеющий кончик сигареты. Шерлок прикрыл глаза, с наслаждением затянулся и…       – Четыре месяца, — тихий голос Молли совсем как пару часов назад резко вернул его к действительности. — Мэри была права: тебя хватает ровно на четыре месяца.       В нескольких шагах от окна скрипнула дверь, и через минуту маленькая хрупкая фигура, закутанная в широкий плед, отделилась от стены и направилась прямиком к нему. Она двигалась почти неслышно — даже тише, чем он сам: очевидно, в спешке Молли забыла надеть обувь. И действительно, когда она подошла вплотную и со вздохом привалилась к подоконнику, Шерлок убедился в правдивости своих догадок: кроме пледа и тонкой ночной рубашки на её крохотном теле не было больше ничего. Однако непохоже было, чтобы она спала и внезапно проснулась: взгляд карих глаз, казавшихся в темноте почти чёрными, был твёрдым, ясным, нисколько не сонным, да и на лице не обнаружилось никаких следов от контакта с постелью.       – Насколько я вижу, ты ещё не ложилась, — начисто проигнорировав ремарку о курении, Шерлок выпустил тонкую струю дыма и небрежным движением стряхнул пепел за окно.       – Да. Что-то не спится, — слегка прищурив глаза, Молли внимательно наблюдала за ним, медленно переводя взгляд с его лица на тлеющую сигарету и обратно. — А я вижу, тебе опять приснилась какая-то дрянь. Знаешь, мог бы просто прийти ко мне. Если уж выбирать между слабостями, как ты выражаешься, то я — хотя бы здоровая слабость. В отличие от никотина.       Несмотря на все усилия, губы Шерлока дрогнули в едва заметной усмешке.       – Я привык решать свои проблемы самостоятельно. И, кроме того, не хотелось тебя будить.       – Ну-ну, — фыркнула Молли, но тоже не удержалась от короткой улыбки. — Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь церемонился со спящими.       Вспомнив, как месяца полтора назад расталкивал её в полчетвёртого утра, чтобы провести анализ почвы для дела Сандерса, Шерлок усмехнулся уже в голос. И тут же почувствовал, как растворяются без следа остатки недавнего страха. С каждой секундой напряжение отпускало, а самые яркие и омерзительные картины кошмара, от которых никак не удавалось отделаться, тускнели и расплывались. Не прошло и минуты, как он испытал облегчение, сравнимое по эффекту с полностью выкуренной сигаретой, хотя на деле не выкурил и половины.       «Пожалуй, она права», — подумал Шерлок, внутренне поморщившись.       Он терпеть не мог признавать собственные слабости и на людях делал это крайне редко, но, несмотря ни на что, себе старался не лгать никогда. Какой бы горькой ни была правда, он всегда твёрдо её принимал, и сейчас, проанализировав реакции и ощущения, вполне чётко осознал, что присутствие Молли какого-то чёрта гораздо действенней никотина. Возможно, если бы он последовал её совету, потребность в сигарете отпала бы сама собой.       – Мне не нравится идея воспринимать тебя как аналог наркотика, — пожав плечами, Шерлок снова стряхнул пепел и задумчиво посмотрел в темноту ночного сада. — Думаю, ты и сама будешь от этого не в восторге.       – Да уж, мало кому захочется быть не другом, а инструментом, — подавив вздох, Молли зябко переступила с ноги на ногу и сильнее закуталась в плед. — Слушай, может, расскажешь всё-таки, что тебе снится? Я читала, что иногда это помогает.       – Не в моём случае. И повторюсь: я предпочитаю решать свои проблемы самостоятельно.       Сделав ещё одну глубокую затяжку, он посмотрел на сигарету и, решительно потушив её о наружную часть стены, сунул в карман пальто: не стоило оставлять следы бдительной мамуле.       – Но ведь ты же пришёл ко мне тогда, в Бартс, — Молли чуть смущённо улыбнулась и передёрнула плечами. — И мы… у нас ведь всё получилось. Мы справились… Почему ты поделился со мной тогда, но не хочешь делиться сейчас?       – Потому что это не проблема, — стряхнув остатки пепла с подоконника, Шерлок изобразил улыбку и скрестил руки на груди. — Это всего лишь проекция игры воображения и пережитого опыта. Тогда, в июне, мне угрожала реальная опасность. Любой просчёт мог стоить жизни, и мне действительно требовалась помощь. В таких ситуациях молчание и правда сродни самоубийству. Но сны — не та область, с которой нельзя справиться самому.       – Ага, — скептически кивнула Молли, — и поэтому они мучают тебя уже столько времени.       – В любой профессии есть издержки, — небрежно бросил Шерлок. — К тому же, они неплохо держат в тонусе.       – То есть?       – Не дают забыть об уязвимости: своей и окружающих. Иногда это полезно.       – А, по-моему, ты сейчас пытаешься делать хорошую мину при плохой игре, — она невесело усмехнулась и покачала головой. — У тебя ведь не первый год проблемы со сном. Не думай, что я не замечала. Просто раньше я списывала это на ночные расследования, а теперь знаю, что ты не так уж часто уходишь из дома по ночам. Что тебя беспокоит, Шерлок? Что в этих снах? Может, я смогу помочь, если буду знать…       – Ты уже помогаешь, — это вырвалось само, помимо воли. Он собирался отшутиться, но неожиданно для себя сказал правду.       С первой же их совместной ночи он с немалым удивлением обнаружил, что эффект от присутствия Молли в некоторых аспектах почти в точности повторяет действие морфия. Тепло её тела, звуки дыхания, запахи кофе и малины, исходящие от её кожи и волос, в считанные минуты гасили тревогу, даря взамен странное, но очень мощное чувство сродни эйфории. Для этого чувства не существовало хоть сколько-нибудь чётких описаний. Это было даже не удовольствие, а нечто качественно другое, нечто, чему он не мог дать название, но что хотелось испытывать — если не постоянно, то хотя бы время от времени. И вместе с тем это чувство нельзя было назвать зависимостью: при желании он мог вполне свободно без него обойтись.       И, всё же, кто бы мог подумать, что это может вызвать в нём самая обычная женщина — отнюдь не красавица, с типичнейшими для англичанки рыжевато-русыми волосами и чересчур тонкими губами? Мог бы он сам представить несколько месяцев назад, что это хрупкое и слегка неуклюжее создание ростом в пять с четвертью футов* станет для него самым эффективным средством от ночных кошмаров?       Рациональная часть Шерлока до сих пор пребывала от этого в некотором удивлении. А вот нерациональной отчаянно хотелось послать всё к чёрту и просто смотреть, как играют слабые лунные блики в усталых карих глазах.       Взгляд Молли был мягким и немного печальным. Именно так смотрели с картин в Британском музее на античных героев их женщины.       – Её глаза на звёзды не похожи… — пробормотал Шерлок вполголоса, неожиданно вспомнив известный сонет.**       – Что? — встрепенулась она. — Прости, я не…       – Ты когда-нибудь спала на чердаке? — перебил он, глядя на неё в упор с чуть насмешливым интересом. Ему в голову вдруг пришла одна занятная идея, для воплощения которой нынешняя ночь подходила идеально.       – Нет. Вообще-то я стараюсь держаться подальше от чердаков, — Молли смущённо улыбнулась и, похоже, как всегда покраснела. — У меня с ними связаны… э-э-э… не самые радужные воспоминания.       – Я так понимаю, боязнь летучих мышей родом оттуда?       – Ну… в общем, да, — она вздохнула и опустила взгляд. — Это было давно, в коттедже моей покойной тётки. Мне было тогда двенадцать, кажется. Или тринадцать, точно не помню… Тётя как-то сказала, что на чердаке есть много старых книг, и я решила пойти посмотреть, не найдётся ли там что-нибудь интересное для меня. Вот только я забыла, что туда уже года три никто не заходил. Вообще никто. И я… Господи, это было ужасно глупо! До сих пор стыдно вспоминать…       – Любопытно, кто вопил громче: ты или мыши? — хмыкнул Шерлок, живо представив картину визжащей тучи из стаи летучих мышей и крохотной тощей девчонки.       – Наверное, я, — захихикала Молли. — Хотя у меня до сих пор чувство, что они боялись меня гораздо больше, чем я их.       – Не сомневаюсь. Но их страх прошёл через пару минут, а твой всё ещё нет. Страх — это слабость, Молли, а со слабостями надо бороться, — всё так же внимательно и насмешливо глядя на неё, он кивнул в сторону темневшей неподалёку лестницы с широкими перекладинами. — Предлагаю дать бой страхам. Здесь на чердаке есть довольно удобный диван и точно нет летучих мышей — я проверял.       – Ты шутишь? — недоверчиво нахмурилась она.       – Нет. Родительские гостевые спальни навевают скуку, а в чердаке есть элемент романтики, которую ты так любишь.       – Ну не настолько, знаешь ли… И… слушай, да ведь мы там окоченеем! Ночь сегодня ужасно холодная.       – Брось. Там наглухо закрыты все окна. К тому же, у тебя есть плед, а у меня — пальто. И ещё, полагаю, твои мысли будут заняты другим, — совершенно по-мальчишески блеснув глазами, Шерлок спрыгнул с подоконника и, приблизившись к ней вплотную, осторожно провёл указательным пальцем по её губам и подбородку. — Холодно не будет. Гарантирую.       Из груди Молли вырвался прерывистый вздох. Этот жест, нарочно придуманный ими три месяца назад, чтобы избежать неловких вопросов, она поняла сразу и отозвалась на него мгновенно. Глядя на Шерлока абсолютно счастливым, сияющим взглядом, она протянула руку и точно так же мягко скользнула указательным пальцем по его губам и дальше, захватив не только подбородок, но и шею.       – Если там будет хоть одна малюсенькая летучая мышь, я тебя убью, — хрипловато прошептала она.       – Хотел бы на это посмотреть, — усмехнулся он, непроизвольно понизив голос, и легонько подтолкнул её к лестнице. — Вперёд, Молли Хупер! К чёрту страх!       Как Шерлок и предполагал, на низковатом, но довольно просторном чердаке родительского дома оказалось ненамного холодней, чем в коридоре. Два небольших окна действительно были плотно закрыты, а сквозь мутные стёкла не проникал даже свет идущей на убыль луны. Немного пыльное, но, как ни странно, чем-то неуловимо уютное помещение, заставленное картонными коробками, старой мебелью и связками книг, освещала одна-единственная тусклая лампочка в потемневшем от времени плафоне. А недалеко от входа по-прежнему стоял массивный немилосердно поцарапанный диван с полинявшей и кое-где прожжённой обивкой.       – Добро пожаловать в пещеру разбойников! — хмыкнул Шерлок, окинув нехитрую обстановку хозяйским взглядом. — Можешь считать себя гостьей или пленницей — как тебе удобно.       – Даже не знаю, что выбрать, — улыбнулась Молли, настороженно озираясь по сторонам. — Хотя, знаешь, здесь столько пыли и хлама, что я чувствую себя почти как дома. Так что, пожалуй, буду гостьей.       – Принято, — кивнул он, делая мысленную пометку в предполагаемом сценарии предстоящей ночи. — Да. Насколько я знаю, в приличных домах гостям полагается сменная обувь. Но я далёк от приличий, так что воспользуюсь древним варварским способом, — с этими словами он нагнулся и, легко подхватив оторопевшую Молли на руки, решительно зашагал к дивану, попутно отметив, что за последний месяц она явно прибавила полфунта.       Через пару секунд, аккуратно поставив свою ношу на линялую обивку, Шерлок с удовлетворением отметил, что высота дивана превосходно компенсирует их весьма неудобную разницу в росте. Теперь лицо Молли было на одном уровне с его лицом, и это позволяло безо всяких неудобств перейти к ещё более активным действиям.       И всё же, перед тем как начать, он замер на несколько мгновений, присматриваясь к ней и прислушиваясь к самому себе. Он должен был почувствовать ритм, поймать направление, услышать мелодию, которая могла родиться из всего происходящего…       Ещё в юности Шерлок выяснил, что секс сам по себе до невозможности скучен и примитивен. Однако при определённом подходе его можно было превратить в нечто сродни искусству. Как ни странно, ключевую роль в этом играли эмоции. Именно они придавали красок и остроты довольно ограниченному набору действий, который заложила в людях природа. Благодаря им простой до элементарности процесс превращался в яркое захватывающее приключение, которое стоило пережить. Так же как и в музыке, эмоции вдыхали в него жизнь, делая особенным и задевая что-то глубокое, потаённое внутри. И он в самом деле чем-то походил на музыку — параллелей было даже слишком много.       Человеческий разум изобрёл всего семь нот, но даже самый ярый скептик не смог бы отрицать, что этим скудным набором были написаны все без исключения блестящие произведения мира. И Шерлок знал как никто другой, что дело не в количестве нот, а исключительно в таланте композитора и исполнителя.       Их с Молли тела были превосходными инструментами, которые, как оказалось, могли быть удивительно созвучны. В считанные секунды они настраивались друг на друга, создавая гармонию и позволяя их хозяевам рождать виртуозную мелодию с помощью чувств, звуков и прикосновений. «Аккорды» могли повторяться, но каждый раз эта мелодия была совершенно разной — как разными были эмоции и обстоятельства, её вызывающие. И самое поразительное: процесс её создания был настолько увлекательным, что от него ещё ни разу не хотелось оторваться.       В ночной темноте за мутными стёклами уже начал сгущаться промозглый сероватый туман, но, как и обещал Шерлок, им с Молли не было холодно. Согреваемые яростным внутренним жаром, они очень скоро перестали обращать внимание на окружающее, всецело сосредоточившись друг на друге. Их деликатности хватило всего на пару минут — затем инстинкты и темперамент взяли своё, сделав касания более жадными, требовательными и откровенными. И хотя ведущей партией в их мелодии по-прежнему была нежность, иногда её разбавляли острые нотки жгучего, почти первобытного неистовства.       С каждой секундой эта ночь всё глубже врезалась в подсознание, нащупывая путь к тому далёкому уголку, где хранились с пометкой «Лучшее» все его самые яркие и счастливые воспоминания. Их было немного, — даже пугающе немного для человека с таким богатым жизненным опытом, — но каждое было сродни самородку из сокровищницы того сказочного раджи, о котором Шерлок так любил читать в детстве.       Тонкие пальцы Молли скользили по горячей коже, очерчивали контур губ, запутывались во влажных волосах, и всё это, складываясь воедино, упорно и неотвратимо превращалось в его личный самородок — возможно, не самый крупный и яркий из всех, но точно достойный того, чтобы украсить собой коллекцию.       И за долю секунды до того, как рождённая ими мелодия достигла своего пика, Шерлок внезапно подумал о том, что такие моменты, пожалуй, можно отнести к тем, ради которых и стоит жить. ______________________________________ * 5,25 футов = приблизительно 160 см. ** Имеется в виду знаменитый сонет Уильяма Шекспира № 130 [перевод С. Маршака].