Наперекор судьбе

То, что Ричард назвал кофейней, оказалось крохотной довольно уютной кондитерской, в которой, кроме сладостей, судя по сильному запаху, варили и шадди. Они заняли столик, располагающийся у маленького, дающего мало света окошка, и Рокэ, оглядевшись, нашел, что кофейня уютнее и чище большинства пригородных трактиров Талига, но главное ее достоинство было в том, что сейчас в маленькой сумрачной зале кроме них с Ричардом никого больше не было. Впрочем, это было не совсем верно. Дикон махнул рукой, и в помещении появилась симпатичная девушка в белом переднике с довольно необычными, на взгляд Рокэ, выкрашенными в голубой цвет волосами, которая, очевидно, прислуживала в этом заведении. Девушка отреагировала незамедлительно. — Привет, Дик, — поздоровалась она, подойдя к их столику. — А куда смотрит старина Джонни, если его приятель гуляет по городу с таким красавчиком? Девушка с любопытством бросила цепкий взгляд на сидящего рядом с Ричардом Алву, слишком дерзкий для столь молодой особы. — Привет, Аннет, — совершенно невозмутимо и спокойно отозвался Дик, хотя одному Создателю известно, чего юноше это спокойствие стоило. Догадаться о том, что творится внутри у Ричарда, мог лишь человек, который был посвящен в подробности сегодняшнего утра. Дикон держался замечательно, он улыбнулся и ответил: — Cтарина Джонни имеет все основания мне доверять. Обслужишь нас? — Конечно. Тебе как обычно? Капучино? — Аннет достала из передника блокнот, записывая заказ. — А что будет твой спутник? — Эм, — Дикон вопросительно глянул на Рокэ, тот лишь пожал плечами, давая юноше понять, что оставляет выбор напитка за ним. Дик немного задумался и вполне решительно ответил: — Для моего спутника принеси двойной эспрессо и сливки. Рокэ чуть дернул бровью. Сливки? Но по всему был видно, что Ричард вполне уверен в том, что заказал и, судя по реакции девушки с голубыми волосами, ничего необычного в подобном заказе не было. — Я тебя поняла, малыш, — хмыкнула та и хлопнула ладонью Ричарда по плечу. Окделл совершенно естественно улыбнулся в ответ и ничуть не возмутился подобному обращению. Представить Дикона в трактире Олларии, сносившего подобное от обслуги, было решительно невозможно. Рикардо, несмотря на все старания Алвы, оставался довольно высокомерным и заносчивым аристократом, и, несмотря на связь с Первым мерзавцем Талига, Окделл продолжал носиться со своим благородством, как дурень со ступой. Что далеко ходить, взять хотя бы ту идиотскую историю с Герардом. А сейчас… Дик держал себя с распущенной девчонкой так, словно та была ему ровней. Рокэ едва смолчал. Подобная фамильярность в отношении герцога, его, Алвы, любимого герцога слегка покоробила маршала, вплоть до того, что захотелось выдать нахалке коронное окделловское: «Да как вы смеете?!». Ричард же лишь спокойно улыбался, и когда Аннет отошла от столика, крикнул ей в след: — Принеси нам еще две порции шоколадного мороженого с колотыми орешками. — Мороженого? — удивился Рокэ, не в силах отвести взгляд от такого знакомого, но в то же время совершенно неизвестного ему Рикардо. Юноша обернулся и, поймав на себе взгляд Алвы, слегка смутился: — Не могу себе отказать в этом удовольствии. У них чудесное мороженное. Я подумал, что вам должно понравиться, — как-то виновато произнес он, — но если вы не любите сладкого… Рокэ не удержался и опустил ладонь поверх руки Ричарда, ощущая, как вздрогнули под ней теплые пальцы Дика. Теплые… Трепетные… Живые… Разве мог Рокэ в недалеком прошлом мечтать о том, что сможет еще раз почувствовать тепло любимого человека? Поймать свое отражение в этих глубоких надорских глазах? Прикоснуться, почувствовать, вернуть себе то, что до срока было украдено Лабиринтом? И вот он сидит всего в паре бье от того, кого считал потерянным навсегда. За это можно не думая отдать все сокровища Кэналлоа, да что там — душу. Рокэ невольно сжал подрагивающие пальцы Рикардо. Даже простое и совершенно невинное касание вызвало внутри маршала сладостный спазм, не имеющий ничего общего с физиологией. Может, это и есть то самое пресловутое счастье, которое жаждут получить люди? Дикон руки не забрал. На щеках его заиграл румянец, а пушистые ресницы прикрыли глаза. Пусть юноша ничего не помнит, разве это меняет то, что они созданы друг для друга? — Я с удовольствием попробую все, что ты мне предложишь, — пообещал Рокэ, любуясь, как румянец на щеках юноши становится гуще. «Ну же, мой сладкий, не отводи глаз, смотри только на меня», — мысленно умолял Ричарда Рокэ. Хотелось добавить к этому, что он смертельно соскучился, во весь голос кричать, что видеть Дикона живым — самое большое для него, несчастного герцога, счастье, что он готов ждать, пока к любимому вернется память об оставленной в Кэртиане любви. Целую вечность ждать… Но Рокэ молчал, просто очарованно глядя и впитывая ладонью струящееся от Ричарда тепло. Лейе Анэме и все другие абвении! Живи и процветай Зеленоглазый Ринальди. Шадди, разбавленный сливками, оказался удивительным на вкус, пусть менее терпким и не столь горьким, как обычный, но зато к приглушенной горечи добавилась нежность. Рокэ пил его небольшими глотками и щурился от удовольствия. Дик, прихлебывая что-то из своей кружки, испачкав губы молочно-белой пеной, бросал на своего эра насмешливые взгляды, а потом не выдержал и сказал: — У вас такой вид, Рокэ, словно вы прежде не пили кофе со сливками. — Не пил, — честно признался Алва, — я вообще предпочитаю вино. Но нужно заметить, мне нравится такое исполнение шадди. Очень нравится. — Я рад, — мягко улыбнулся Дикон, а затем сделал то, отчего внутри Рокэ все мелко задрожало — собрал со своих губ языком остатки молочной пены. Такой невинный и простой жест, но в то же время настолько чувственный, что его хватило для того, чтобы голова маршала пошла кругом. Что бы ни произошло с юношей, как бы тот ни изменился, сейчас Рокэ видел перед собой своего любимого и родного мальчишку. Того, который некоторое время назад свел с ума своего циничного и иссушенного древним проклятьем монсеньора, заставив снова жить. И когда Ворон уже был на грани, чтобы отбросить кошкину осторожность и впиться поцелуем в эти желанные, пахнувшие шадди губы, у Ричарда в кармане ожил и затренькал телефон, ломая очарование момента. Квальдэто цера!