Наперекор судьбе

Кто бы мог подумать, что это будет так тяжело — переступить порог дома, который Джон оставил навсегда, даже зная, что Шерлок стоит рядом — живой, теплый, куда более родной, чем в то время, когда они здесь жили. Это простое действие далось доктору с невероятным усилием. Тяжело… Знакомая дверь, слезы радости на глазах ничуть не изменившейся за это время Марты — «Мои мальчики вернулись!», наполненная призраками былой радости прихожая… Казалось, Джон слышит собственный смех, который раздался здесь впервые, после безумной гонки по крышам засыпающего Лондона, во время их первого совместного дела. Отголоски прежней жизни, которую Джон так болезненно потерял после… — Проблемы? — тихо прошелестело рядом с его ухом, но не насмешливо, как бывало прежде. На этот раз такое знакомое слово звучало участливо и почти тревожно. — Никаких, — голос доктора прозвучал спокойно, несмотря на ложь. — Я не думал… — пальцы Шерлока тепло ткнулись в ладонь Джона, —…что это может оказаться для тебя столь болезненно. Джон промолчал, даже не думая сердиться на то, что гений прочел его словно раскрытый справочник по криминологии. Чего уж… Тем более что тот был прав — болезненно. — Может, стоило… — продолжал Холмс, но Джон твердо качнул головой, зная наперед, о чем сейчас скажет Шерлок. — Нет, — твердо ответил он, на этот раз чистую правду. Оставаться в Гримпине, в доме, где больше не было Дика, смысла не имело никакого. Да и сказать по совести, сам городок Джону опостылел. Теперь, когда Шерлок воскрес из мертвых, мысль о Лондоне не вызывала тошноту. А потому Уотсон был почти счастлив вернуться в столицу. — Нет, Шерлок, — сказал он, делая шаг к лестнице, затылком чувствуя следующего за ним Холмса, — мне необходимо было вернуться сюда, в место, где все начиналось. Домой… Ступеньки, знакомые перила, заветная дверь, за которой притаилась комната, что снилась Джону в кошмарах. Гостиная, которая вопреки наивным ожиданиям доктора изменилась с того дня, как он покинул дом по адресу Бейкер-стрит 221 Б. Оно и понятно, с момента возвращения в Англию Шерлок жил здесь. В квартире царил привычный легкий хаос, что делало ее уютно-обитаемой. Все как раньше, до падения. И если бы Джон напряг воображение, он мог бы представить себе, что ничего страшного не происходило, не было никакого Мориарти, никакой боли, но… Разве ему нужно было это? Скосив глаза, Джон поймал настороженный взгляд Шерлока, притихшего и немного подавленного. Холмс волновался несмотря на то, что между ними произошло в Гримпине. И это было так трогательно, что Джон не удержался, улыбаясь. Нет, дьявол тебя раздери, ему не нужно было возвращать прошлое, какой бы рубец на сердце ни оставили произошедшие после Большой игры мистера Мориарти события. Тяжело, разрушительно, но… То, что они обрели в итоге, стоило гораздо больше возможного покоя. И теперь, вернувшись домой, можно было надеяться на то, что жизнь их изменится. Теперь непременно, когда в ней появилась, как чудо, родившаяся из пепла взаимность. Никакого притворства и лжи — теперь, после их первой и единственной ночи, проведенной в Гримпине, Джон был уверен в этом, и светящийся радостью, смешанной с нетерпением, взгляд Холмса только укреплял эту уверенность. Шерлок любит, как бы невозможно это ни звучало. Шерлок хочет быть с ним, с Джоном Хемишем Уотсоном, позабыв о прежних разглагольствованиях на тему: любовь — это лишь химический дефект. Шерлок отдал себя, позволяя Джону то, о чем прежде доктор даже мечтать не смел… И эта близость была так непохожа на ту, которую Джон имел с Ричардом. Она была другой: выстраданной, доводящей до тахикардии от желания и нежности, на грани помешательства. Все было иначе. Было прекрасно, как рассвет. Тогда, в тот единственный раз, когда Шерлок несмело и робко коснулся губ Джона поцелуем — это была последняя соломинка, которая переломила хребет верблюду — Уотсон даже не мог предположить, что подобное возможно. Путаясь в чувствах, мыслях, не отличая бурлящее в нем зло от пьянящего, звенящего в ушах счастья, доктор, будучи не в силах больше сдерживаться, вжал свое проклятие в стену прихожей, и… И в этот момент весь мир пропал. Для Джона перестало существовать все. Вселенная вмиг сузилась и сконцентрировалась в мягких, таких сладких и податливо-открывшихся губах, в горячем сбившемся дыхании, в дрожащих чужих руках, ласкающих затылок Джона. Доктор забыл себя, растворяясь в нахлынувших чувствах. Быль ли? Сон ли? В тот момент ему было совершенно все равно, что происходит за пределами из маленького собственного мира, живет ли планета Земля или уже рассыпалась в прах, и то, что он ненароком может попортить легендарное пальто Холмса, которое почти сразу было сорвано с плеч Шерлока и безвольно упало им под ноги. Туда же последовал шарф, столько времени скрывающий от Джона молочно-белую кожу шеи, которую было так сладко прихватывать зубами, вызывая глубокие, низкие вздохи. До комнаты они добрались, не расплетаясь, теряя по пути элементы одежды, захлебываясь друг другом, сталкиваясь зубами, закусывая до крови свои и чужие губы… Дальше все смешалось в сноп ослепительных моментов: собственные губы, терзающие затвердевшие соски Шерлока; руки, скользящие по белой, мягкой коже, медленно разводящие бедра ошалевшего от ощущений гения, ласкающие вздыбившийся член; горячая струя густого семени, выплеснувшаяся вместе со сводящим с ума стоном… Была еще и прохлада смазки, пробегающая по гибкой спине судорога и жаркая, узкая теснота, которая сменилась яркой вспышкой удовольствия… Все это было. И разомлевшие, переплетенные на толстом шотландском пледе, разостланном перед потрескивающим камином тела. Медленные, тягучие поцелуи. Произнесенные хриплым шепотом слова… Джон глядел на гения… Холмс сейчас так мало походил на того, совершенно незнакомого, охренительного Шерлока, который со сладостным стоном прогибался в спине, позволяя доктору проникать все глубже… Шерлока, представшего перед Уотсоном в Гримпине, с распахнутыми прекрасными глазами и шальной улыбкой на распухших от поцелуев губах. И все же смотреть на детектива без дрожи было очень сложно, почти так же, как переступить через порог оставленного когда-то дома. Шерлок даже не пытался скрыть растерянность и сковавшую его настороженность. Боится, что Джон развернется и уйдет? Но разве подобное возможно?! После всего пережитого Джон не отойдет от своего несчастья ни на шаг, не выпустит из поля зрения, не позволит больше… Умереть? Именно так! — В твоей берлоге найдется чай? — молчать дальше было просто негуманно. Джон, проходя в гостиную, опустил на пол сумку с вещами и стянул с себя куртку, аккуратно вешая ее на крючок. — Ты хочешь… — Хочу, — усмехнулся доктор, наблюдая, как разглаживается лицо любимого, как уходит из глаз тревога, — я хочу все, что ты захочешь мне предложить. Моя комната еще моя? — Разумеется, — отозвался хозяин берлоги, с видимым облегчением развязывая узел шарфа, — там какое-то время жил герцог Алва, но думаю, миссис Хадсон уже вернула все к прежнему виду. Прозвучавшее имя Алвы слегка кольнуло в области совести, напомнив Джону о том, как скоро он позабыл своего юношу. Впрочем, где-то в области сердца было спокойно, и это убеждало Джона в том, что с Ричардом, где бы тот сейчас ни находился, все в порядке. Тоска уже переплавилась в легкую и светлую грусть. — Отлично, — кивнул он Шерлоку, улыбаясь шире, — тогда, надеюсь, ты не станешь возражать, если я ее займу? — Нет, но… — Холмс несколько раз беспомощно хлопнул ресницами. — Но что? — Признаться, я надеялся, что после некоторых событий ты переберешься… — на скулах Холмса появился слабый румянец — поистине удивительное зрелище. — Продолжай, — вкрадчиво прошептал Джон, отлично зная, куда именно перебраться ему следовало. — Ко мне… — Мы обсудим это, Шерлок, — улыбнулся доктор, обводя взглядом место, ставшее ему когда-то домом и теперь снова принимавшее его в свои объятия. Тяжесть и тревога отпускали, и с каждой секундой сердце Уотсона наполнялось звонкой радостью, оттого что все обернулось именно таким удивительным, совершенно нереальным образом, словно кто-то вмешался в написанное, с легкостью меня предопределенную им с Шерлоком судьбу. Знать бы имя этого благодетеля, чтобы хотя бы поблагодарить. Доктор вздохнул, отгоняя от себя странные мысли, а потом, возвращаясь к реальности, сделал шаг, сокращая расстояние между ними, обнял застывшего в ожидании Холмса и, не тая в голосе ласковой насмешки, произнес:  — Но сначала, может быть, ты все же угостишь меня… чаем?