Утекай в подворотне нас ждет маньяк, Хочет нас посадить на крючок. Красавицы уже лишились своих чар, Машины в парк и все гангстеры спят. Остались только мы на растерзание, Парочка простых и молодых ребят. Утекай. / Мумий Тролль «Утекай» /
Прикрыв глаза, я напевал строчки песни, пока Курт осматривал мой нос, а потом вынес вердикт: — Что ж, твой нос не сломан, — засмеялся худощавый парень, добро улыбнувшись мне, а потом снова сел рядом и уставился на взошедшую луну, заполонившую все небо, окутанное яркими и полыхающими, но мертвыми звездами. Я невольно улыбнулся такому сочетанию и снова притих, перебирая свои длинные, тонкие и такие холодные пальцы, видимо, о циркуляции крови они не слышали. — Может расскажешь о себе? Откуда у тебя столько денег? Как ты добываешь наркотики? Ты убийца? На кого ты работаешь? — задал примитивные вопросы парень и съежился от холода. Черт, никакой оригинальности. Лучше бы спросил, как себя чувствует моя мам? Царство ей небесное. Хотя я не верю в небеса, особенно тогда, когда нас всех имеют в задницу, я утрирую, конечно же. Но от меня это слышится буквально. В любом случае это заезженная тема, и кому какое дело? Но так уж и быть, расскажу. — Я просто знаю людей, которым пригодилась бы моя помощь. Я ее выполняю, а потом мне дают вознаграждение, — со спокойствием в голосе сказал я, обворожительно улыбнувшись, как в твой самой рекламе про зубную пасту. Курт явно впал в ступор, не верил моим словам, наверное, я это вычислил по его улыбке, кстати, что-то в ней было хитрого и азартного, а в глазах — лютое недоверие. — А еще? Почему ты такой скованный? — с обидой и стервозностью пробубнил синеволосый. Я удивился, но не показал этого. Он серьезно не догадывается? Наверное, он еще думает, что наркоман я из-за своей потенциальной творческой натуры. Воскресший Джим Моррисон или Курт Кобейн, черт побери. Хотел бы я быть эгоистом в то время, с той же легкостью отшивать людей, что делали со мной. Смех не продлевает жизнь. По крайней мере не для меня. Смех убил меня. Смех надо мной со стороны этих мерзких ублюдков, выросшие завистливыми суками и хуесосами. Но самое паршивое — это то, что они добились чего-то, нет, добились — слишком громко сказано. Скорее насосали. Везет только подлизам и обманщикам, честные и стремящиеся люди никому не нужны, потому что их уже давно обогнали те самые жополизы. А можем еще вспомнить про курицу, которой меня пичкала собственная мать, мелочь, скажут другие, но я промолчу, и скрою все те побои, которые получал, когда делал что-то не так в глазах и больном восприятие своего родителя. А еще те самые моменты, когда специально спрашивали мое мнение, а потом говорили какой я дерьмовый после этого сын, раз думаю иначе, чем мать. Кто же еще будет избивать ребенка за его мнение? Правильно, моя «горячо любимая» матушка. О, я снова чувствую это ощущение, когда твоя голова заполняется ненужной чепухой, старыми обидами и болью, причиненную обозлившимися людишками, c одной лишь целью — поглумиться. Кто как не люди меняют нас. — Проблемы с социумом, понимаешь? Это когда ты считаешь, что все вокруг тебя ослы, а на самом деле так и есть. — броско ответил, посмотрев в сторону, — зачем ты вообще пришёл ко мне? Неужели я лучшая кандидатура для совместных посиделок? Ты думал когда-нибудь, что будь мы чуточку добрее, то все было бы иначе? — А разве дело в доброте? Был у меня такой друг, он сначала старушек переводил через дорогу, а по ночам мочил проституток, тоже очень добрый был, хотел мира во всем мире. Что ты думаешь по поводу того, что человек должен убивать преступников и отбросов общества? — Знаешь, в многих странах геев тоже считают отбросами и больными созданиями, но кто виноват, что я таким родился. Глупая структура, призывающая людей вешать на каждого ярлыки, а ещё рассказывать, что же такое любовь. Они безумны. Безумны те, кто навязывает это мнение, пора бы перейти на новый уровень, мы все люди. У геев нет хвоста или лишнего члена, да и запасных сосков тоже. Хорошо, что мы живём в Америке, тут даже травка легальна, о чем речь. — Твои размышления какие-то негативные, — поморщил нос Хаммел. — Потому что это правда. Правда, в которой я жил все это время, — легкомысленно ответил, поднявшись на ноги и отряхнул колени, —, а в прочем.. Как ты понял, что ты гей? — Оооо, это очень забавная история. Особенно тогда, когда я сказал своей маме, что мне понравился мальчик, а она сказала, что меня переводят в другую школу. Так сухо ответила, как будто знала. А вот потом я тоже узнал, что мама того парня все рассказала моим родителям. Ты знаешь это чувство, я уверен. Моё сердце на мгновение замерло, а воздух, словно перекрыли, я стоял со стеклянными глазами. Я снова ощутил неприятный холодок по телу, тот самый холод, когда я наблюдал за тем, как «они» разрушали мою жизнь и жизнь остальных. Я видел собственными глазами все их издевательства, до чего они доводили обычных ни в чем неповинных людей. Я снова смог почувствовать что-то за столь долгое заточение моей души в тисках собственного панциря, который я соорудил для безопасности от мира. Мне пришлось ограничить свое сознание, чтобы больше не попасться в их руки. Долго же я так простоял, размышляя над утерянной молодостью. Я имею в виду, что все те годы, что я кололся и проводил над собой опыт, под названием «Как избавиться от внешнего мира». Мне удалось сделать так, что мой мозг просто стирал всю информацию, буквально обесточивая мое тело от каких-либо проявлений эмоций и сострадания. А теперь, когда я остался наедине с пустым разумом, я решил на этом зарабатывать. У меня получалось и моим наемникам даже нравилось, мне платили все больше и больше, я не хвалюсь, нет, просто проясняю ситуацию, как же я добывал себе героин, отрывался каждый день на вечеринках и покупал тонну алкоголя. Насколько долго я так замираю? — Ты чего? — вытянул меня из всех мыслей парень и тоже поднялся, осматривая мой безжизненный взгляд, который я устремил в пропасть. — Я? Все хорошо.. Может уйдём отсюда? Сегодня очень холодно, а я не привык к такому климату, — пришлось соврать, но он сразу догадался, и кто еще из нас олух.***
Чудом, но он привел меня в свою квартиру-студию, вроде так она называется. Квартира была очень просторная, а отделка — мечта сюрреалиста, впрочем мне нравился больше экспрессионизм, как-то этот стиль мне больше по душе, но даже тут я не прогадал и заметил в гостиной-спальне одну очень большую картину, почему-то именно она заставила меня окунуться в те самые периоды моей жизни, когда я только начинал это дело, порошковые делишки — так я их называл. Но продолжим исследовать пространство, ухмыльнулся я и побрел в кухню. Этот парень явно любил яркие оттенки, а вот у меня уже рябило в глазах, быстро протерев их кулаками, я наконец-то удосужился осмотреть кухню: красочные обои окутывали все помещение, но при этом вся мебель была светлая, с легким лаймовым окрасом, все было таким..инопланетным, что ли. Я был поражен сочетанию, не каждый бы так удачно подобрал гамму цветов. — Нравится? — довольно промямлил парень, взгялнув украдкой на меня, разбирая от хлама тот самый злополучный оранжевый диван. — Впечатляет, — старался не показывать все свое восхищение и поэтому отделался лишь одним словом, — сам все придумал, или нанимал дизайнера? — Сам, по-твоему я не красиво умею сочетать краски? Хочешь покажу свои картины? — с азартом спросил Курт, и тут же куда-то исчез. — Картины? Ты художник? — вот такого поворота я точно не ожидал, стоп. Сейчас все узнаем, я не люблю такие резкие объявления, а завтра что? Я узнаю, что его предки убили Кеннеди? —, а чем ты еще увлекаешься? — Я люблю играть на гитаре, иногда вот рисую, как уже говорил, так..что еще..Ну, иногда подрабатываю в кафе и тату-салоне, не думал о татуировке? Я могу сделать скидку специально для тебя, — миролюбиво улыбнулся, что меня поразило еще больше, ведь час назад этот же парень чуть ли не убивался рядом со мной, одним словом занимался самобичеванием на моих глазах, а этого я терпеть долго не мог, поэтому зарывался в свои «чертоги». Я задумался, почему он стал со мной общаться, но так и не нашёл ответа. В свою очередь, я хочу напомнить, что людям я перестал уже давно доверять. Внутри становится чертовски пусто, когда тебе врут любимые. И в их словах не все так уж и плохо. Они ласково называют тебя, обнимают и целуют, а ты понимаешь, какое ты ничтожество, но они говорят обратное, утешают тебя, когда ты внутри погибаешь. Потому что, утешение — это мало, и не то, что нужно в данный момент. Я устал делать первые шаги, я просто забылся во вселенском отчаянии и безрассудстве. Я хотел знать, что меня любят, хоть кто-то, кто для меня представлял всю жизнь. А теперь я разбит, и все что копится во мне, потом снова выливается, но не в истерики, а красочные галлюцинации. Я доверял многим, а меня просто использовали. Использовали мою доброту, портили меня, не замечая этого. А я погиб, но никому не было дела, потому что к тому времени я остался один. Я не могу рассказать всего, но частичку той самой проблемы — грех не узнать, особенно, если из этой проблемы вытекают остальные. Но эта боль, грусть, злость и пустота, одновременно пронизывала меня, слова наточенные пики, и их вонзали так медленно и мучительно, что ты понимал: это специально, но ты был слаб, чтобы ответить. Тебя словно накрывает волной, когда ты стоишь у самого берега и не можешь даже пошевелиться, потому что прощаешь и принимаешь, как должное. Я знаю свои ошибки, теперь. Я хочу знать, что когда-то те, кто причинял всю эту боль испытают такую же. Меня не боялись бросить, и делали это. А я унижался, но не сейчас. Если люди хотят уйти, то их не нужно держать. Значит ты был таким человеком, раз с тобой так легко могли распрощаться. Не нужно винить во всем себя, ибо потом ты начинаешь искать проблемы только все себе, думая, что общество — это сборище святых, а ты полное исчадие Ада. Ты не прав, но поменять все трудно, когда так долго убеждал себя в этом. Я боюсь любить. Боюсь доверять. Ведь в конечном итоге все рано бросят. Я посмотрел на юношу, который усердно убирал гостиную и задумался: Стоит ли пробовать ещё раз? Будет так же больно, как и всегда. Но боль хочет, чтобы её чувствовали, поэтому она всегда тебя будет подталкивать все к тем же обстоятельствам, из которых увы, но выбраться ты не можешь, потому что снова дал себе надежду, что в этот раз все будет иначе. Но хотя ты сам прекрасно все знаешь, что снова останешься один, коря себя за твою сущность, когда об тебя вытерли ноги, а ты сказал ещё спасибо, чтобы не дали ногой в живот.