Падение с вершины

Розовые очки бьются стеклами внутрь.

В какой-то момент времени я почувствовала, что чьи-то руки отрывают меня от жесткого спортивного мата и вытирают кровь с лица. Знакомый мужской голос, успокаивая, бормотал: «Пойдем, все хорошо. Возьми мою руку». Я послушно делала все, о чем меня просили и старалась плотнее прижимать к носу откуда-то взявшийся платок, что успел пропитаться кровью меньше, чем за минуту. Хорошо, что за это время меня успели довести до медпункта и усадить на кушетку. Со всех сторон полетели громкие возгласы:  — Где врач?  — Успокойся и не кричи, у нее наверняка башка раскалывается.  — Врача сюда, врача!  — Обалдеть, сколько кровищи!  — Вы врач?!  Последующие минут десять были словно в тумане: в нос мне засунули смоченные чем-то ватные тампоны, стянули пропитанную кровью майку, посветили фонариком в оба глаза, положили на лоб холодный компресс, голову же уложили на небольшую подушку. Меня тут словно не было, перед глазами все плыло, да еще какие-то голоса раздавались за пределами плотной пелены, нависшей надо мной. Голову разрывало от пульсирующей боли, как будто сосуды вот-вот лопнут от нарастающего давления, а ты только и можешь, что лежать да болезненно щуриться, молясь о том, чтобы это поскорее закончилось. Внезапно к горлу подступил горький ком, и я инстинктивно вскочила с кушетки, чтобы меня не вырвало на саму себя. На странный звук, несколько мгновений назад изданный мной, прибежал мужчина в белом халате и, плавно обойдя то, что совсем недавно стояло комом в моем горле, дружелюбно улыбнулся:  — Не волнуйся, все хорошо, скорая вот-вот приедет.  Я блаженно зажмурилась, не совсем понимая, почему я вообще должна волноваться. Только что я готова была присоединиться к небесному воинству, а сейчас пропало странное ощущение тяжести, хотя вокруг меня до сих пор все кружилось. Пролежав с минуту в состоянии болезненного забвения, я не заметила, как потеряла сознание. Проснулась я в светлом и чистом помещении, которое сперва показалось мне чистилищем. Почему-то в моем воображении оно всегда было похоже на больничную палату, чем и оказалось на самом деле. Вокруг все было слишком стерильно, настолько, что приходилось дышать с опаской, да еще и через рот, потому что нос был плотно перевязан. На мне же самой не осталось ни следов крови, ни, собственно, моей одежды. Вместо неё на меня была накинута потрепанная, но чистая и приятная на ощупь сорочка. Я обратила внимание на прикроватную тумбу, возле которой валялась моя сумка. Также на ней лежал неотъемлемый атрибут любого пациента — пакет с апельсинами. Дополнением к композиции служили внушительная стопка шоколада, пара пирожков и телефон с разбитым вдребезги экраном. Я поддалась своей зависимости и сразу же накинулась на смартфон, опасливо разглядывая его и стараясь найти в устройстве признаки жизни. Проявленное любопытство в виде попытки легонько надавить на экран ничем хорошим не закончилось, если не считать за что-то хорошее отвалившийся кусок стекла. Несмотря на свое состояние, телефон все еще функционировал, и первым делом я естественно начала проверять социальные сети.  Как говорится, черный пиар — лучший пиар: моим состоянием интересовались даже те, кого я впервые сегодня увидела. Каким-то удивительным, самым что ни на есть невероятным образом слух облетел не только всех присутствующих муниципального спортивного зала Сендай, то есть Шираторизаву, Аобаджосай и ребят из сборной, но и дошел до Мияги и, что еще удивительнее, до Токио, где проживало несколько моих знакомых. Многие решили лично поинтересоваться моим здоровьем и замолвить за себя словечко — мол, мы все очень тебе сочувствуем и «выздоравливай скорее, Каваками». Мина-чан настрочила мало-мальски не шаблонную тираду, пусть и не без ошибок, в которой искренне за что-то извинялась, просила поскорее вернуть ее вещи и «в двух словах» рассказывала о том, как они с Ушиджимой хорошо ладят, причем эти «два слова» заняли добрую половину всего написанного. Стоило мне пролистать список входящих еще дальше, как я увидела множество сообщений от ребят из Карасуно, пару слов поддержки от Ушиджимы (!), несколько прикрепленных файлов от моего лечащего врача Хори-сана, которые я собиралась просмотреть несколько позже, целый ряд грустных эмодзи от приятельницы из Токио. Во всем разнообразии электронных писем одно показалось мне самым необычным:  «Каваками-чан, посмотри фото в своем телефоне».  Что?  Это сообщение, оказывается, было не единственным. Ему предшествовала писанина про то, что с таким диагнозом мне не надо волноваться и переживать, что мне надо отдыхать и набираться сил и прочее, прочее, прочее. Многие упоминали какой-то загадочный диагноз, про который мне было известно ничуть не больше, чем ничего. Видимо, если все знали о критичности моего состояния, то прошло довольно-таки много времени, что заставило меня не на шутку испугаться.  Не успела я осознать, какой сегодня день недели и какой год на планете Земля, как мое сердце екнуло, а к щекам и шее подступил предательский жар, ведь это были сообщения от Оикавы Тоору.  Я тупо уставилась в экран, включая и выключая его с периодичностью в несколько секунд. Если раньше я думала об Оикаве, то я смущалась, но мое смущение не переходило границ, за которыми стоят жуткий стыд перед самой собой при мыслях о нем и отключение мозгов при непосредственном его присутствии. Сейчас же я не могу так откровенно пялиться на него, как раньше, не могу представлять себя в его обьятьях без дикого смущения, а если Тоору окажется ко мне ближе, чем на двадцать метров, то все — пиши пропало. Жуткое стеснение охватило меня, было такое чувство, будто Оикава пристально следит за мной. Я не могла спокойно смотреть на фотографию его профиля — меня покрывал багровый, как форма сборной Японии, румянец, после нахлынувших воспоминаний я не могла усидеть на месте из-за жуткого дискомфорта, хотя прекрасно понимала, что кроме меня никого в палате быть не может.  — Каваками-сан?  Телефон дрогнул в моей руке, а я пронзительно закричала, стоило только услышать незнакомый мужской голос в непосредственной близости от меня. Я, не до конца понимая причину своей взвинченности и излишней эмоциональности, подняла глаза на пришедшего в мою палату, видимо, врача, и собралась уж было задать ему вопрос, как он меня опередил:  — Как себя чувствуете, Каваками-сан? — спросил он, присаживаясь на койку подле меня.  — От-тлично, — рассеянно протянула я, уже несколько успокоившись. — Простите за подобную реакцию, просто я… Я была очень с-сосредоточена кое на чем.  Снисходительно улыбнувшись, доктор крепко обхватил своей теплой ладонью мою и сказал тоном, который никак не соответствовал его улыбке:  — О вашем лечении здесь настоял Хори-сан.  — О нет…  Услышав из его уст имя моего лечащего врача, я сразу поняла, что это начало длинной, утомительной нравоучительной беседы. Я сразу принялась искать аргументы в свою защиту и компоновать из обрывков множества фраз, витающих в голове, то, что может послужить мне оправданием.  Громко кашлянув, мужчина снял с себя доброжелательную гримасу и смотрел на меня теперь равнодушно и холодно.  — Прежде чем объявить вам ваш диагноз и приговор, юная леди, я бы хотел процитировать Хори-сана. Извините, за дословность ручаться не могу, но он сказал: «Каваками, сама судьба не хочет пускать тебя на не то чтобы на международную — даже на межшкольную арену, но я, детка, в тебя верю».  В голове молниеносно пронесся образ Хори-сана, который любил объявлять мне подобные вещи с неизменным выражением лица, под которое, казалось, подстраивался весь окружающий мир. Как будто во время речи из-за всегда плотно задернутых жалюзи его кабинета солнечный лучик специально находил способ пробиться в комнату, превращая неплотный столб пыли в мерцающие искры. Во всем мире на эти несколько мгновений стихали все звуки помимо пения птиц и тихого-тихого шелеста сочной листвы. Если же разговор приходился на зиму, то за окном всегда имел место приятный хруст только что выпавшего снега под ногами случайного прохожего. Из уст Хори-сана эта фраза никогда бы не прозвучала наподобие смертного приговора: его любимое «детка, я в тебя верю» или «не смею тебя больше задерживать» делало его слова даже несколько обнадеживающими, мол, «смотри, весь мир против тебя, но ты должна встать и утереть нос всем, кто слепо в это верит». При воспоминании об этом боязнь, пришедшая ко мне с появлением сидевшего около меня мужчины, исчезла, уступив место приятному чувству, теплившемуся в груди.  — Надеюсь, вы понимаете, Каваками-сан, что ваши дальнейшие занятия спортом будут весьма проблематичны.  — Да, понимаю, — воодушевленно протянула я, — но я с-смогу…  — Каваками-сан, нет.  — Что значит нет?! — Неожиданно мой голос дрогнул, хотя я всеми силами пыталась подавить клокотавшую во мне ярость и разочарование. Я забыла о существовании тех, кто охотно готов снять с меня розовые очки, предварительно разбив их на множество мелких кусочков и обнажить то, с чем предстоит столкнуться. Но мне до последнего хотелось верить в то, что я смогу достичь большего, прыгнуть выше головы, выше того, что пару лет назад я считала вершиной.  — Не буду вдаваться в подробности. Просто скажу, что у вас сотрясение мозга и перелом носа со смещением, полученный, как я понимаю, в результате занятий спортом. Сотрясение несерьезное, но вам предстоит провести пару недель дома, а так же проходить три дня с этими тампонами — да-да, вот с этими, так как для возвращения прежней формы носа была проведена репозиция костей, а эти самые тампоны с антибиотиками поддерживают его.  — В результате занятий спортом? Что вы говорите? Т-три дня дышать… ч-через рот?  — Именно, — кивнул мужчина, после чего сразу сделался каким-то более дружелюбным. — Расскажите все, что вы помните.  — Ну-у-у… Я п-приехала на матч, потом зашла в спортзал, где мне предложили потренироваться… Я помню, к-как бегала по залу, спорила с парой девушек, разминалась… А п-потом я проснулась на какой-то кушетке, видимо, в лазарете, после чего очутилась здесь.  — Момент травмы вы не помните?  Я помотала головой.  — Хорошо, я проясню для вас несколько вещей. Вам на лицо упал мяч весом в пять килограмм, после чего произошла кратковременная потеря сознания. До нашего приезда вам оказали первую помощь, и, если упустить пару моментов, где вас, например, вырвало чуть ли ни на себя, вы потеряли сознание еще раз. При подобной тяжести сотрясения такого произойти не могло, поэтому, основываясь на данных вашей амбулаторной карты, смею заявить, что обморок вызван наличием у вас вегетососудистой дистонии. А после этого мои ребята доставили вас сюда, где я незамедлительно занялся репозицией, так что я попрошу вас остаться в больнице до тех пор, пока я не разрешу снять повязку, дня на три-четыре.  — А… Спорт?..  — Спорт я бы вам крайне не рекомендовал. Еще один такой перелом, и ваше личико уже не будет таким милым, как прежде.  Я пододвинула колени к груди, резко выдернула из-под доктора свое одеяло и уткнулась в него лицом, о чем сразу же пожалела, так как мне пришлось отпрянуть от коленей из-за боли и обыкновенного, но на этот раз по-настоящему животного страха за свое здоровье.  Через мгновение я почувствовала на своей голове тяжелую теплую руку, а еще через секунду мужчина привстал с кровати и воскликнул:  — Аоки Акио, для вас — Аоки, доктор Аоки, а так же предоставляю вам на выбор множество других интерпретаций. — Он не спеша вышел из палаты, но вскоре снова заглянул и без притворства сказал:  — Не усугубляйте свое положение, не будьте пессимистичны. Рано еще такой молодой девушке снимать розовые очки.  Я вздрогнула и подняла глаза, но Аоки Акио уже ушел. 

*** 

Уже почти две недели я валялась без дела дома, тщетно пытаясь себя развлечь. Доктор Аоки на пару с Хори-саном оказались очень надоедливым тандемом, который не щадил сил на профилактику всех заболеваний, которые я могла бы подцепить с вероятностью больше, чем ноль процентов, поэтому вместе с дикой скукой место моего верного спутника заняла истощенность. Сказать, что радостей у меня совсем не было, я не могла — помогали коротать время сериалы, социальные сети, книги, просмотр матчей по телевизору и прочее, прочее, прочее. В дни безделья понимаешь, как тебе не хватает загруженного графика, чтобы прибегать домой и без сил валиться в постель, не имея сил даже раздеться. Хорошо, что дни моего «заключения» подходили к концу.  Все эти две недели я по несколько раз на дню листала фотографии, сделанные Оикавой на мой телефон. Среди них было даже видео протяженностью в две секунды: Оикава перепутал режимы и случайно начал снимать вместо того, чтобы делать фото. Как он мне позже написал, он не стал удалять это видео, чтобы хоть что-то прекрасное скрасило дни моего пребывания взаперти.  Оказывается, мой телефон выпал из кармана ветровки, причем настолько удачно, что приземлился плашмя на кафельный пол и распрощался с девственно чистым, без единой царапинки экраном (под стать своей хозяйке), а Оикава случайно его подобрал. Сам гаджет мне занес домой Сугавара — Оикава передал ему телефон со словами: «Ни в коем случае не смотри фото».  Помимо найденного и доставленного почти в целости и сохранности телефона Оикава хотел вернуть мне мои наколенники. Он заявил, что для спортсмена наколенники — дело слишком личное, и передать он сможет их только из рук в руки, против чего я, собственно, и не вставала. В последнее время мои чувства к Оикаве, наверное, стали остывать — я не испытывала больше того, что было две недели назад. Не было дикого смущения при разговорах с ним по телефону или при просмотре его фото, да и сам он занимал в моих мыслях гораздо меньше места, чем раньше, что не могло не радовать.  А еще одно, наверное, самое большое радостное событие за все это время — то, что мне наконец-то разрешили встретиться с друзьями, пускай и дома. Митимия, Дайчи и Сугавара должны были прийти с минуты на минуту, и я решила встретить их во всей красе. Я решила причесаться.  Решив, что больная должна выглядеть именно так, как выгляжу сейчас я, я с видом модного гуру присела на кровать и не успела восхититься величиной проделанной мной работы, как раздался звонок в дверь. Я понеслась вниз.  Энергии, бушующей сейчас во мне, с лихвой хватило бы на все волейбольные клубы Мияги. Из-за длительного пребывания дома любому захочется горы свернуть, сейчас же моя первостепенная задача — поскорее встретить друзей, по которым я успела очень сильно соскучиться. Приоткрыв дверь, я едва могла сдерживать улыбку при виде игриво отпихивающей от двери парней Митимии. Она влетела в прихожую и крепко стиснула меня в объятьях, после чего вручила внушительную коробку шоколадных конфет и собственноручно приготовленный бенто.  — Юи, не с-стоило, — смущенно пролепетала я, стискивая подругу в объятьях.  — Это еще не все, еще не все, — возбужденно голосила она, с силой приоткрывая дверь.  — Как ты просила, Каваками, мы напрягли пару девчонок из женской команды и попросили их снять финальный матч Нииямы, — деловито, но дружелюбно отконстатировал Дайчи. — Не обошлось без комментариев Митимии.  Юи несколько смутилась, у меня даже язык зачесался — так хотелось отметить то, что рядом с Савамурой у подруги буквально пропадал дар речи, но я решила воздержаться и проявить свою тактичность. Через мгновение вошел Сугавара, протягивая мне небольшой пластмассовый контейнер с моти и дайфуку. В порыве чувств я крепко обняла ребят и чуть не расплакалась — слишком долго я ждала с ними встречи.  — Эй-эй-эй, не хныкай, — встревоженно воскликнул Суга. — Мы же хотели матчи посмотреть.  — Точно. — Я схватила Юи за руку и утащила на кухню. — Мы сделаем чай, а вы, ребят, идите в гостиную.  — Может, помочь? — поинтересовался Дайчи.  — Нет-нет-нет-нет-нет, — затараторила Митимия, после чего отвернулась и громко хлопнула себя по щекам. — Вы после тренировки, устали, наверное, мы с чаем справимся, это же просто чай…  Коуши снисходительно посмотрел на Юи и, улыбнувшись, увел Савамуру в гостиную.  — Юно-чан, что мне делать?.. — дождавшись, когда парни уйдут и прикрывая ладонями багрянец, спросила Митимия. — Я… я…  — Удивительно, что ты в-вообще смогла с ним сюда дойти.  Мое лицо невольно скривилось в улыбке. Необычно было выслушивать от всегда подстрекающей меня на встречи с Оикавой Митимии отражение моих собственных недавних переживаний, но с последующей репликой девушки все встало на свои места:  — С Оикавой совсем все плохо, да?  Пускай мы с ней и не виделись чуть больше двух недель, я успела рассказать Юи о том, как Оикава отреагировал на мое признание. Прошло не так много времени, но вспоминать о произошедшем было не так паршиво — видимо, мои чувства были не настолько велики, чтобы переживать об отказе парня больше пары дней. Мое положение облегчало еще и то, что Оикава периодически сам навязывал мне свое общение, так что я совсем не чувствовала себя брошенной, раздавленной или потерянной. Общение с Оикавой воспринималось мной как должное, его отказ казался само собой разумеющимся.  — После того, к-как он меня… — Я замерла, пытаясь подобрать нужное слово. — Отшил, — продолжила я, — мне было так паршиво — даже хуже, чем на протяжение всех этих двух недель. Потом у меня не было возможности с ним видеться и контактировать, и сейчас… Знаешь, с-сейчас он мне даже не сильно и нравится.  Митимия ахнула, и я продолжила:  — Но меня напрягает то, что он до сих пор общается со мной, даже проявляет инициативу. — На мгновение я замолкла. Сейчас было особенно трудно подобрать слова для того, чтобы описать, что я по-настоящему чувствую.  — Бред какой-то! — в сердцах воскликнула Юи, едва ли не роняя сахарницу себе под ноги. — Судя по тому, что ты мне рассказывала, он был прямо-таки очень, очень заинтересован в том, чтобы проводить с тобой больше времени. Потом он, значит, сам берет и лишает себя таковой возможности, отвечая тебе отказом, а потом возобновляет общение, типа ничего и не было.  — Д-да, я вот это и хотела сказать.  — Либо ты самая любимая его фанатка, либо ты ему небезразлична.  — Это раз-зве не одно и то же?  — Вот именно, Юно! У него была причина отказать, но он по-любому неравнодушен! Может, он боится, что кто-то застанет его с серой мышью, а?  — С серой мышью?  — Да, с сер… Эй, Юнона?..  Серая мышь.  Раньше я считала это прозвище ни капельки не обидным, но на правду принято обижаться.  Всю свою жизнь в старшей школе я убеждала себя, что так будет правильно. Я не хотела привлекать к себе внимания, не хотела заводить ни с кем дружеских отношений, чтобы не испытать вновь ту боль расставания, которая до сих пор разъедала меня изнутри, словно ядовитый червяк. В средней школе мне пришлось разорвать связи со всеми, кого я знала, со всеми, с кем хорошо общалась, со всеми, с кем не желала расставаться на протяжении всего своего жизненного пути. Я ошибочно полагала, что мне удастся избежать всего этого, попросту не общаясь с людьми — но как же я тогда сдружилась с Юи, с ребятами из Карасуно? В школе я собственноручно вырыла себе могилу. Положение, в котором я оказалась, присвоенный мне титул — «серая мышь», мое так называемое нежелание общаться с одноклассниками — все это результаты собственной гордыни и того, что я ошибочно считала правильным.  Я не должна была держаться особняком.  Я не обязана нести тяжесть своего бремени одна.  Я не обязана была лишать себя ярких воспоминаний с людьми, с которыми отказывалась общаться из-за раздувшегося эго.  Я всегда, каждый божий день, не могу не думать о том, что ошибочно считала себя лучше других. Да, пусть мне не нравится моя внешность, не нравятся дефекты моей речи, но я считала, что именно это всегда делало меня сильной. Получила травму и вернулась к тренировкам — я молодец, никто бы так не смог. Держала в секрете все свои достижения — я такая скромная, не буду привлекать к себе внимания. Эта девушка предложила сесть за столик с ней — да кто она такая, не нужно мне ее внимание. Но на самом деле оно мне очень нужно.  — Юно, ты чего?  — Юи, я дура. — Я прильнула к плечу Митимии, чтобы через мгновение разразиться в приступе плача. Ее слова сильно задели меня. Раньше на подобные реплики я не обижалась, так как не считала это правдой, но сейчас реальность свалилась на меня со всей своей тяжестью. — Вп-первые за все это время я смогла быть честной перед самой собой, Юи, Юи-и-и-и…  — Не реви, не реви, — приговаривала Митимия и ободряюще хлопала меня по плечу. — Прости меня, это из-за того, что я назвала тебя серой мышью?  — Это ты меня прости-и-и-и-и… — протянула я. Мой голос дрогнул из-за подошедшего шквала слез, но я даже не пыталась с ним совладать, решив полностью отдаться нахлынувшим на меня эмоциям. — Я все время всем врала, вс-се время п-п-пы… пыталась строить из себя невесть что… И ч-что из этого вышло?  — Никогда не видела, чтобы ты плакала… Юно-чан, не драматизируй, я ляпнула это сгоряча…  — Да, Оикава наверняка отказал мне п-потому, что ему просто стыдно перед теми, кого он ценит, — заключила я, перебив Митимию. — Это так унизительно — любить того, кому стыдно любить тебя! Н-но я его уже не люблю!  Стиснув меня в крепких объятьях, Юи прошептала:  — Успокойся, Юнона. Ты начинаешь нести бред.  — Прости, — тихо всхлипнула я, отстраняясь от подруги. — Прости, просто… Раз уж я решила быть честна с собой, то должна быть честна и с вами.  Юи пожала плечами и принялась заваривать чай уже слегка остывшей водой и, взяв в обе руки по кружке, ласково улыбнулась мне и позвала за собой в гостиную.  — О-о-о, спасибо за чай! — радостно воскликнул Коуши.  — Мы тут без вас уже успели почти два сета финала межшкольных пересмотреть. Ничего не случилось? — спросил Дайчи, внимательно изучая нас с Митимией.  — Нет, все х-хорошо, — поспешно отрезала я. — Вы подождите, мне надо вам кое-что показать.  Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я предавалась размышлениям о том, стоит это делать или нет. Я скрывала это ото всех довольно долгое время, в том, что я играла на международном уровне, нет ничего зазорного, но…  Не повлечет ли последствий моя ложь?  — Конечно, повлечет, — пробубнила я под нос, обращаясь к себе. Отыскав на кровати между двух скомканных одеял свой ноутбук, я не спеша направилась вниз, все еще размышляя над абсурдностью положения, в которое сама себя поставила.  «Лучше поздно, чем никогда», — подумала я и принялась вбивать в поисковике нужный мне запрос.  — Каваками, зачем тебе детский чемпионат мира двухлетней давности? — поинтересовался Дайчи.  — Может, решила чему-то научиться? — вставила свое слово Митимия и получила легкий шуточный толчок от Сугавары, который шутку волейболистки оценил.  — В принципе, можно и так сказать. — Я, не желая отрицать слов Юи, включила полуторачасовое видео.  После нескольких минут просмотра Коуши выпалил:  — Ой, эта девчонка такая миленькая, на тебя похожа, Каваками!  — Девочка, конечно, милая, но зачем мы это смотрим? Давайте хотя бы перемотаем на начало игры, — вскипал Дайчи.  — Я не собираюсь показывать вам игру, — отрезала я, выдерживая тяжелый взгляд капитана Карасуно. — Из всего этого матча я хочу показать только одно.  — И что же?  — Тихо, — прошептала я. — К-команды представляют.  — Поприветствуем игроков сборной Японии, которые будут бороться за золото со сборной командой Соединенных Штатов, — прозвучал на всю комнату звонкий голос комментатора. — Итак, номер один, капитан — Каваками Юнона, номер два…  Я не отрывала взгляд от монитора, боясь повернуть голову, но я чувствовала на себе пристальные взгляды ребят. Естественно, они требовали объяснений. Оказывается, самое сложное еще впереди.  — Ну, — начала я, все еще пристально наблюдая за происходящим на площадке, — вот, чем я и хотела с вами поделиться.  Повернув голову, я посмотрела в глаза Митимии.  — Я же обещала быть честной.