***
Неделя прошла с тех пор, как я начала ходить в школу, не особо сильно изменив там свое поведение. Неделя прошла с тех пор, как объектом всех шуток Митимии Юи стала такая персона, как я. — Ты разревелась, как маленькая девочка! — не унималась она ни на минуту. — Никогда не устану тебе этого припоминать! Кто бы мог подумать — невозмутимая Каваками Юнона разрыдается у меня на плече из-за того, что я назвала ее «серой мышкой»! — Юи, заткнись, — рявкнула я, замахиваясь на нее увесистой сумкой. — Реально бесит. — Даже мне это уже надоело, — воскликнул Даичи, с укоризной глядя на Митимию. — Как будто тем для разговора за неделю не накопилось! Суга, со скучающим видом шагающий рядом с Савамурой, внезапно выскочил вперед и воскликнул: — Именно! Кстати, давно хотел спросить, Даичи, — Сугавара заговорил шепотом, — как у тебя на личном? Я прыснула, Митимия залилась румянцем, и Даичи, подобно маленькому мальчишке, пустился вслед за сокомандником. Вся дорога до остановки сопровождалась смущенным хихиканьем Юи и шуточной бранью третьегодок Карасуно. Когда пришло время прощаться, мне стало немного тоскливо, но в то же время легко: у меня появлялось время для размышлений. После произошедшего Митимия старалась не оставлять меня наедине с самой собой и сопровождала куда-либо, едва выдастся у нее такая возможность. На основание материалов с крайне подозрительных сайтов она обнаружила у меня суицидальные наклонности и проводила со мной гораздо больше времени, нежели Сугавара и Даичи. Вместе мы собирались разве что по дороге в школу и во время редких встреч. По наставлению врача тренировки я временно не посещала, но с удовольствием приходила за ними наблюдать. Но вместо мыслей о волейболе гораздо больше мыслей в моей голове витало об одном удивительном типе с курчавой макушкой и светло-карими глазами, который в последнее время стал со странной участливой тревогой следить за каждым моим шагом. Я не понимала столь сильной перемены, ведь он не просто попадался мне на глаза. Он был рядом. Ел со мной бенто, интересовался тем, как я умудрилась очутиться на тренировке сборной и получить там травму, переживал за меня, помогал носить сумку и следил за мной так, словно я была не мешком из мяса и костей, а фарфоровой куклой, давшей трещину и готовой рассыпаться на множество мелких осколков в любое мгновение. Почему-то я подозревала, что условия получения мной травмы были известны ему больше, чем мне, и что он, вероятно, переговорил с болтливой Минамидайрой и выведал у нее то, что я ей строго-настрого запретила ему сообщать. Но эти мысли отходили на второй план. Ведь Ойкава был рядом. Может, его впечатлила моя игра в волейбол? Нет, он видел слишком много волейболисток. Или он таскается со мной из жалости или из чувства долга? Вариант с жалостью звучит более правдоподобно, но способен ли Ойкава опуститься до такого? Я решила, что способен, и поэтому захотела немедленно все прояснить. Если дело касается спорта, учебы или подработки на лето, то немедленно — это сию же секунду. Если дело касается отсутствующей у меня личной жизни, семьи или друзей, то немедленно — это когда-нибудь, в скором времени, когда Луна окажется в Козероге, состоится парад планет или судьба подаст мне еще какой-нибудь знак. Эти мысли занимали меня не только по дороге в школу и в те редкие минуты, когда Ойкавы не было рядом, но и на уроке физкультуры, на котором я была вынуждена отсиживаться на скамейке. Наблюдать за снующими фигурами одноклассников было не слишком занимательно, и я, по своей старой излюбленной привычке, оградилась от мира с помощью пары наушников и недосмотренного ночью документального фильма. Сквозь речь главных героев пробивались стуки мяча о бетонную стену позади меня, и я сделала звук погромче. Захватывающий сюжет не позволил мне отвлечься и сделать замечание парням, которые вышли играть за пределы площадки. Отвлечься от фильма мне помог лишь мяч, удар которого столь удачно пришелся на мое лицо. Снова знакомый резкий приступ боли, несколько горячих капель, окропивших скамейку, тупой, но выработанный за пару недель инстинкт — проверять лицо на наличие повреждений. Слезы проступили не столько из-за крови, которая успела испачкать рукав, даже не из-за неприятно ноющего носа — меня парализовал страх. По-настоящему животный страх. Моя рука резко отдернулась, стоило только кому-то к ней прикоснуться. Я не могла понять, что находится передо мной, моей целью являлся даже не осмотр в лазарете — просто хотелось убедиться в том, что все в порядке. Что с моим и без того кривым носом ничего не случилось. Пускай мой рассудок немного прояснился, этого было недостаточно для того, чтобы я в полной мере могла понять, что происходит. Я слышала за своей спиной только испуганные возгласы, взволнованные крики. Через мгновение я скрылась за стеклянной дверью и не услышала больше ничего. Тишину сотрясали только постукивания ручек из кабинетов, шелест страниц, шарканье моих туфель по полу. Было слышно, как распахивается дверь, и от неожиданности я резко развернулась, чуть не упав при этом на пол. Кто-то крепко обхватил меня, чья-то рука прижала к носу платок, взволнованный голос прозвучал совсем рядом: — Каваками, я помогу. Тебе срочно нужно в лазарет! — Да ладно, серьезно? В пришедшем на помощь я узнала Оикаву и почему-то удивилась своему дерзкому тону куда больше, чем присутствию волейболиста. Он аккуратно, но надежно придерживал меня, и в этой мертвой хватке я ощущала себя в полной безопасности. И правда — как фарфоровая кукла. Позади слышался топот и гомон возбужденных одноклассников, откуда-то молнией прибежал учитель, который счел за свою святую обязанность довести нас до медпункта, открывая при этом все встречавшиеся на пути двери. Дойдя до нужного кабинета, Оикава бережно усадил меня на кушетку, присел рядом на корточки и старательно игнорировал учителя, требовавшего его вернуться на урок. Я выступила с просьбой не кричать, сославшись на выдуманную головную боль, и сенсей быстро вышел, пообещав позвать врача и пригрозив Тоору пальцем. В исполнении учителя физкультуры это был крайне неприятный жест с такими же крайне неприятными последствиями. Оикава же, к моему удивлению, оказался непреклонен. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он после небольшой паузы. — Я бы и сама дошла, не первый день тут учусь. Оикава склонил голову набок, видимо, несильно удивленный тем, что весь день я усиленно пытаюсь ему язвить. В силу своей наивности и неосведомленности о том, что таит в себе такая многогранная личность, как Оикава Тоору, я считала, что это оттолкнет его от меня. Сейчас же я пыталась оттолкнуть его в буквальном смысле — он привстал, и покрасневшее от недавней пробежки лицо оказалось слишком близко к моему. — Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь этим добиться? — Ч-чего же? Несколько отсранившись, он отнял платок и швырнул его на другой конец кушетки. — Кровотечение закончилось, — отконстатировал он, усаживаясь рядом со мной. — Теперь можешь не пытаться спрятать свое смущенное личико за этой штучкой. — Да что ты несешь?! — А разве я не прав? Наглость Оикавы поражала, и я думать забыла о недавнем кровотечении. Хотя он мог бы побеспокоиться: негоже сыпать компрометирующими фразами в человека, который несколько минут назад успел попрощаться с жизнью. Тоору, не услышав ответа, одарил меня победоносным взглядом. — Да у тебя на лице все написано, Каваками-чан! Я все понял еще с начала года! Надо же — ты так на меня смотрела, словно я с Олимпа сошел… — Да что ты… -…хотя на меня все так смотрят. Но ты меня поразила — тихая, незаметная, ничем непримечательная девочка замахнулась так высоко… — Заткнись! Ошарашенно округлив глаза, Оикава только и смог выдать, что приглушенное «ого», и, не желая использовать при общении со мной свойственную ему тактичность, продолжил: — Что, не нравится, когда общаюсь с тобой так же, как ты со мной? Я, пытаясь подавить обиду, потупила взгляд в пол. В эту секунду я старалась придать себе вид невозмутимой и всегда стойкой Каваками, какой я старалась быть в глазах окружающих последние несколько лет, и сейчас это мне, видимо, удалось. Оикава это явно заметил. Очевидно, расстроился из-за того, что его слова не произвели должного впечатления. — Думаешь, я не догадался о том, что я тебе нравился? А что, если бы это было взаимно? Что бы ты сделала тогда, а? — Оикава, почему ты с-спрашиваешь?.. — Боже, ну сколько можно строить из себя дуру! У меня столько всего накопилось, а тебе, кажется, вообще наплевать! — Оикава, что… Внезапно Тоору притих, заметив присутствие школьного врача. Видимо, мужчина очень спешил, но я была бы рада, приди он чуть раньше. А еще лучше ему было бы быть на своем рабочем месте, чтобы не вынуждать меня оставаться наедине с Оикавой, который в последнее время стал уж слишком загадочным. Утерев полотенцем со лба крупные капли пота, поджарый мужчина вымыл руки и аккуратно осмотрел мое лицо на наличие повреждений. Каково было мое облегчение, когда из его уст вырвалось шутливое: «жить будешь» — я готова была расцеловать доктора, Оикаву, кафельный пол, в конце концов. Получив несколько наставлений и предупреждение о возможных кровотечениях в течение пары дней, я вышла из кабинета, продолжая осыпать врача словами благодарности. Закрыв за собой дверь, я невольно уткнулась взглядом в встревоженное лицо Оикавы и вдруг резко отвернулась. Момент недавней травмы как-то забылся, и мне стало очень стыдно за свое поведение, а еще больше — за свои мысли. Где-то на подкорках сознания я понимала, что Оикава что-то ко мне чувствует. Симпатия, жалость, дружба, сочувствие, неприязнь — да что угодно. Я не знала, чем заслужила его внимание. Не знала, что мне стоит предпринять. Тем более я не догадывалась, каковы были причины моего внезапного разоблачения — неужели все было так очевидно? Почему он сказал мне об этом только сейчас? Сложившаяся ситуация сильно смущала, стыд не давал поднять глаза, сомнения же не давали понять, что я чувствую к нему на самом деле. У меня сложилось впечатление того, что я обманываю не только его, но и саму себя. Недавно поутихшие чувства вновь запылали с новой силой и, кажется, с еще большим жаром. Но я скрываю их, опасаюсь того, что Оикава неправильно поймет меня и не знаю, насколько чувства искренни, если могут взять и исчезнуть в любое мгновение. В лазарете он говорил о том, что терзало меня еще в начале года, но тогда я смотрела на него, как на что-то недосягаемое, боготворила его и считала, что все земные пороки ему чужды. Сейчас же я могу протянуть руку, и вот он — вполне осязаемый, живой, теплый Оикава Тоору, со своими слабостями, сожалениями, обидами, хорошими и плохими поступками, который готов не просто снизойти до меня, но и общаться на равных, предлагая свою помощь и охотно принимая мою. Он не бессмертный и не всесильный, у него часто болит колено, он раздражает Иваизуми, плохо говорит по-английски и не очень хорошо поет, и в начале года я не могла даже подумать о том, что все эти открытые мною качества не оттолкнут меня от него. Я смотрела на него исключительно как на экспонат какой-то выставки, на котором словно было выгравировано: «you can look but you can’t touch». О невозможности приблизиться к экспонату, «потрогать» его, говорило все: манеры, толпа визжащих девиц, репутация… Ради интереса я даже ткнула в него. — Ты что делаешь? — несколько удивленно спросил Оикава. — Ничего, — как можно более невозмутимо ответила я, убедившись в том, что он все-таки настоящий. Урок близился к концу, и я поспешила к скамейке, на которой оставила свои вещи. Оикава, взяв меня за руку и воссоздав знакомое ощущение того, будто я что-то ценное и донельзя хрупкое, извинился и велел мне идти в кабинет. — Я возьму твои вещи, — бросил он, стремительно удаляясь. — Н-не стоит. — Я догнала его. — Я не настолько немощная и смогу донести свои вещи сама. Оикава отвернулся, промолчал и темпа не сбавил. — И знаешь, тебе необязательно было извиняться. Ты сказал правду — когда-то ты мне нравился. Ты тогда п-подсел ко мне и попросил поделиться бенто, помнишь? — После этих слов я как-то слишком наигранно рассмеялась. — Это положило начало нашей дружбе. Спасибо тебе за это. Пришло мое время ускорить шаг, и я решила сделать это как можно быстрее, пока Оикава не испепелил меня полным недоумения взглядом.***
— Ду-у-у-у-ура-а-а-а, — Митимия сползла по дивану чуть ли не на пол, стоило мне рассказать о произошедшем разговоре с Оикавой. Так как Юи не желала оставлять меня наедине с самой собой, она, выбрав прекрасный предлог — помощь ей с английским — завалилась ко мне домой. — А ч-что я должна была сказать? Митимия обессиленно и протяжно застонала, да так, что мне вдруг стало перед ней совестно. Очевидно, из этого стона я должна была что-то понять, но мои действия казались мне предельно верными. — Ну и чего ты добилась этим разговором? — В смысле я? — Мое лицо приняло еще более удивленное выражение. — Его начала не я, это Оикава чего-то хотел! — Окей, так не работает, — сосредоточенно сказала Юи. — Он спросил, что было бы, если бы он любил тебя. Хотел знать, как бы ты поступила. Так? — Н-не совсем… — Суть одна! — Тогда все верно… — И почему ты не призналась?! Я понурила голову, не зная, что ответить. — Боже, вот дуреха… — Меня за сегодня слишком много раз называли дурой. — Так тебе и надо! Мало того, что ты ему не призналась… — Я сказала, что он б-был прав насчет моих чувств. — Но после этого ты запихнула его во френдзону! Мужчину своей мечты — во френдзону! — Я не знаю, что чувствую… — Как так мож… — Да не любит он меня, что тут непонятного?! Удивившись, Митимия притихла и вопросительно уставилась на меня. Я, огорченно сгорбившись и инстинктивно сделав дурацкую грустную гримасу, протянула: — Подумай, когда все это началось. После встречи в парке, т-так? Как это можно объяснить? Любовь с первого взгляда? П-поражение созданным контрастом? Да что за глупости? — Юно-чан, ты, конечно, права, — примирительно начала Митимия, — но подумай сама, это — Оикава Тоору. Все девушки, с которыми он имел мимолетные связи, такие же разные, как… как… — Продолжай. — Я махнула рукой. — Так вот, — продолжила она, — большая часть его пассий, конечно, неземные красотки, больше похожие на ангелов Victoria’s secret, чем на людей, но ходят слухи, в его постели были и обычные девушки, как мы с тобой. — В п-постели? — спросила я. Словно в ответ на весьма интересующий меня вопрос мой телефон требовательно запищал. Привычка смотреть оповещения на телефонах друг друга имела место быть и сейчас — Юи перехватила мобильник, и ее подкрашенная бровь кокетливо изогнулась. Прокашлявшись, она начала читать: — «Не хочешь забрать у меня свои наколенники? Мой кот их скоро сгрызет». — Митимия повернула телефон и продемонстрировала фото, где полуголый Оикава очень старательно разнимал сцепившихся кота и ни в чем неповинные элементы экипировки. Я хотела забрать телефон, но Митимия ловким движением руки не дала мне этого сделать и начала что-то набирать, хитро поглядывая на меня. — Эй, отдай! — Да без проблем. — Юи кинула мне телефон. — А теперь собирайся — через полчаса будешь забирать у Тоору наколенники!***
— Как я на это согласилась? Я стояла на пороге дома Оикавы, переминаясь на месте от нерешительности. По пути сюда я выработала четкую установку: зайти, забрать наколенники, уйти. Позовет пить чай — убежать. Попросит объяснить домашку — смыться. На предложения поиграть с котом или посмотреть фильм даже не реагировать. Вроде я готова. Неловко было признавать, что я была бы не против выпить с Оикавой чая или еще чего покрепче, очутиться в его объятьях, рассказать о том, что грузом лежит на моих хрупких плечах и, может, он бы разобрался, в чем дело… Я занесла руку для того, чтобы опустить палец на звонок, но резко остановилась. А действительно — что было бы, если бы Оикава меня любил? Может, Юи права, и я не замечаю очевидных вещей? Мои опасения весьма обоснованы. Если верить всему, что говорят об Оикаве, то все, кто ему нравится, рано или поздно оказываются в его постели, но что происходит после этого?.. Я позвонила в дверь. А если он спал со всеми из-за скуки, а не по любви?.. — Привет, Каваками-чан! Я невольно прошлась глазами по его лохматой голове, неприкрытому торсу и длинным спортивным штанам, вызывающе демонстрирующие широкую резинку боксеров. Уловив мой взгляд, Оикава виновато почесал затылок, премило улыбнулся в своей фирменной манере и пролепетал: — Прости-и, я не успел подготовиться. Не думал, что ты так рано придешь. — Я опоздала на 20 минут. Он невинно пожал плечами и пропустил внутрь. — Не стесняйся — чувствуй себя, как дома. — Нет-нет, я н-ненадолго, — нервно проговорила я, нехотя снимая туфли. — Я только зайду за наколенниками и сразу уйду. — Как? — с притворным удивлением спросил Оикава. — Я думал, ты останешься на чашечку чая. — Нет, прости, — отказалась я, следуя за Тоору в его комнату, — мне надо спешить. — Настолько, что не составишь мне компанию? Всего одна чашечка, я не задержу тебя больше, чем на 20 минут. — Ну-у-у, если только одна… Моя установка дала сбой. Я решила не опускать руки — возможность отказаться от чая и не пустить коту под хвост свой план у меня еще есть. Проследовав за Оикавой в его комнату, я удивилась тому, какая там царила чистота. Не знаю, прибрался он так к приходу гостей или такая красота царит всегда, но знание этого моего впечатления не сильно бы изменило. Возле ковра посреди комнаты лежали мои наколенники, на которых по-хозяйски развалился пушистый светлый кот. — Он опять на них лег, — словно извиняясь, проговорил Тоору. Ласково согнав питомца, Оикава протянул мне то, за чем я пришла. — Спасибо огромное, — смущенно поблагодарила я и положила наколенники в сумку. — Они столько со мной п-пережили! Не знаю, что бы я делала без них! — Всегда пожалуйста, — в который раз за вечер Оикава лучезарно улыбнулся во все свои тридцать два. — Значит, ты давно в волейбол играешь? Поймав его выжидающий взгляд, я нервно сглотнула и ответила: — Да, но так, любительски. Выдержав неприлично долгую паузу, Оикава бросил: — Понятно. Обогнув меня и приоткрыв дверь, он легонько потянул меня за руку и позвал пить чай. Я, смекнув, что отказаться не смогу, послушно последовала за ним. Просторная кухня тоже удивляла убранством и чистотой: высокая барная стойка с до блеска отполированной столешницей, обеденный стол, расположившийся возле просторного светлого окна, длинная цепь тумб с расставленными на них специями и милыми, полезными вещицами, добавляющими уюта, холодильник, щедро увешанный магнитиками и разноцветными бумажками с дурацкими пометками. Во все это Тоору вписывался идеально: он был такой же светлый и красивый, как весь этот дом. — Присаживайся, не стесняйся, — Оикава указал на высокий стул за стойкой. — Я всегда за стойкой ем, она к холодильнику ближе. — Он рассмеялся. — В общем, садись, где тебе удобно. Можем пойти в гостиную — там будет куда уютнее. Быстро вскочив на высокой стул, я отклонила предложение с походом в гостиную. Во всех репликах и жестах Оикавы мне чудились двусмысленные намеки, и мне казалось, что я становлюсь параноиком. Оикава поставил передо мной кружку ароматного чая, предоставил ложку и положил на блюдце пару кубиков сахара. Проделав такие же манипуляции со своей порцией, он подсел ко мне и почему-то окинул оценивающим взглядом. — Хорошо выглядишь сегодня, Каваками-чан, — протянул он, томно попивая сладкий чай. — То есть, я не всегда хорошо выгляжу? — я попыталась рассмеяться. — К сожалению, нет, — ответил Оикава, протягивая руку ко мне. Он внезапно положил ее на плечо и начал медленно очерчивать ладонью оголенное предплечье. — Не понимаю тебя. Занимаешься спортом, имеешь красивое подтянутое тело, но в школе прячешь его за какими-то балахонами. — Рука Оикавы медленно перешла к ключице. Движения становились все шире — то почти доходили до груди, то как бы невзначай цепляли лямки майки и бюстгальтера. — Одевайся ты по-другому, все парни были бы твоими. Я пыталась унять дрожь в теле, с силой сжимая края юбки, но это не сильно мне помогало. Оикава, позабыв про чай, полностью развернулся ко мне и ладонью свободной руки некрепко сжал мою. Он водил по ней пальцами так невесомо, что я готова была буквально растечься на этом высоком стуле, но, собравшись с мыслями и несколько отстранившись, я ответила: — Мне и не нужны все. — Да? А кто тебе нужен? Я решила оставить этот вопрос без ответа и вместо него глотнула чая, что было не самой лучшей моей идеей. За последние несколько недель я успела очень сильно сблизиться с Тоору, и порой его любопытство вкупе с упрямостью создавали убойное сочетание. Почему-то мне казалось, что этот вопрос был одним из тех, на которые он захочет узнать ответ. Уловив кроткую и едва заметную усмешку на лице Оикавы, я поспешила сменить тему и спросила, как обстоят дела у его команды. Он сказал, что атмосфера лучше некуда, подготовка к межшкольным идет полным ходом, и все настроены порвать Шираторизаву, дабы обеспечить себе долгожданный билет на Национальные. Чай мы допили, и на позитивной ноте Оикава отправился за заваркой. — Может ещё чайку? Или ты куда-то спешишь? — спросил он, повернув голову и метнув лукавый взгляд. — Уже нет, — мотнула я головой, — м-могу выпить с тобой еще чашечку. Оикава понимающие кивнул и потянулся за чем-то в шкафчик. Я же сидела, подперев подбородок рукой, и ловила себя на мыслях о том, что я без зазрения совести пялюсь на Тоору. Я была уверена в том, что не с проста он предстал передо мной именно в таком виде. Он прекрасно знал, что был хорош. Широкие красиво очерченные плечи, подкачанная спина, на которой при малейшем движении перекатывались бугры мышц, узкий таз, подтянутая задница, на которой очень ненадежно висели штаны, так и норовящие сползти вниз и осчастливить бессовестную гостью. Но я не чувствовала за собой никакой вины: почти любая девушка на моем месте подумала бы точно так же. Было болезненно осознавать свою не исключительность, но не настолько, чтобы возыметь силы для отведения взгляда от торса, приближающегося ко мне. Внезапно я опешила, потому что Тоору оказался слишком близко, а затем присел на корточки. — Может, чего-нибудь покрепче? — А? Оикава достал из шкафчика в стойке бутылку вина и изучающе покрутил ее в руках. — Обычное столовое, — констатировал он, глядя на меня со странной уверенностью в том, что я соглашусь с ним пить. — Или ты любительница первосортных французских? — Н-нет, я вообще очень мало и редко пью… — Отлично, тогда это вряд ли хуже тех, что ты пробовала. — Нет-нет-нет, ты не понял, — я замахала руками в попытках выразить крайнее недовольство затеей Оикавы, — я не пью и пить сейчас не собираюсь. Мне надо как-то домой идти. Оикава приобнял меня за плечо и взглянул с видом опытного наставника. — Ну это дело обычное: жвачка, часовая прогулочка, легкий душ — и только тест на алкоголь выявит что-то неладное! — Похоже на мою мать… — Да ладно, от одного бокала ничего не будет. Тем более сегодня конец недели, ты легко отделалась на физкультуре, весь день было солнце! Какой чудесный день! — Тоору облокотился на столешницу и заглянул прямо в мое лицо. — Разве ты не составишь другу компанию? Пусть Оикава и не расставлял никаких акцентов, но слово «друг» сильно резало слух, и мне стало очень неловко. Поддавшись искушению и оправдываясь тем, что давно не пила ничего спиртного, я согласилась на один бокал и внезапно осознала, что моя установка покатилась к чертям. Оикава аккуратно разлил напиток в бокалы, напоминающие по своей форме чашу или тюльпаны, стоявшие в стеклянной вазе посередине обеденного стола, и бережно подал один из них мне. Прекрасно зная, что с одного бокала мне ничего не будет, я была абсолютно спокойна. Наша беседа текла в абсолютно непринужденной обстановке. Я интересовалась, как именно проходят тренировки в Аобаджосай, и Оикава с удовольствием делился со мной всеми подробностями. Внезапно я почувствовала легкую расслабленность и не сразу поняла, какой вопрос мне был задан. — Тренируемся мы, конечно, усердно, но до колледжа я вряд ли смогу выйти на международный уровень. Я ведь тоже смогу попасть в сборную Японии, как ты считаешь? — Конечно сможешь, — несколько отстраненно ответила я, все еще не понимая, в каком ключе Тоору этим поинтересовался. Оикава, расправившись с первым бокалом, наливал себе второй и ждал от меня реакции. Решив, что он ее не дождется, он продолжил: — А каково это? — Что именно? — поинтересовалась я, делая очередной глоток. — Быть в сборной. — Откуда мне знать? Тоору, несколько откинувшись назад, невинно ответил: — Думаю, ты могла бы знать. Ты так тесно общаешься с Минамидайрой из молодежки, вот я и подумал… — Могу дать тебе г-гарантию того, что ее все устраивает. — Я внезапно бросила взгляд на бокал Оикавы и опешила. — А ты что, еще пить собираешься? Он в ответ только пожал плечами. — Я не умею вино герметично закрывать, так что придется допить. — Ужас какой! — воскликнула я. — У меня дома есть штуковина, которой можно это сделать. — Да не надо, — он махнул рукой, — я как раз хотел сегодня… — Напиться? — Да нет же, — он рассмеялся, — просто посмаковать. Я, закатив глаза, взяла бутылку и пошла с ней к раковине. — Т-так нельзя! Пить одному — это алкоголизм, Тоору! — Выпей со мной, — просто сказал он. Я, поставив бутылку на тумбу рядом с раковиной, отрицательно помотала головой. — Нет, Тоору, так нельзя. Я схожу домой за этой штукой. Стоило мне только сделать шаг в сторону прихожей, как он преградил мне путь и довольно заявил: — Ты уже два раза подряд назвала меня по имени, Каваками-чан. И не стоит никуда ходить. — Тогда я хочу уйти домой! — И оставишь меня наедине с этой малышкой? — Оикава кивнул в сторону бутылки. — Т-там осталось максимум три бокала, ничего с тобой не случится! Оикава внезапно приблизился. Он ощутимо возвышался надо мной, но это не отменяло впечатления того, что он находится непростительно близко. Я невольно уткнулась головой в его торс, так как была не в силах поднять глаза и выдержать его нетерпеливый взгляд, больно обжигающий мою макушку. Тоору бережно сжимал мои запястья, нежно их гладил, заставляя меня дрожать, как готовый сорваться с ветки сухой листок. Сейчас мне очень хотелось сорваться с ветки — обнять Оикаву, прижаться к нему поближе, позволить ему зайти так далеко, как только он того захочет. Почему-то сейчас во мне не оставалось сомнений — он любит меня, а я люблю его. Не хотелось разбираться в причинах, мотивах, последствиях… Любят не за что-то. Если попытаться порассуждать, то я не найду ни единого повода для того, чтобы заслужить хорошее обращение к себе такого, как Тоору. Но тем не менее вот он — я решилась поднять глаза — смотрит на меня, а не на кого-то еще, крепко притягивает к себе меня, а не потаскушку из параллели, зарывается рукой в мои волосы, а не в копну крашеных локонов милой болельщицы. Среди стольких возможных вариантов он выбрал именно меня. Осознание этого разлилось теплом где-то в низу живота. Внезапно Оикава крепко обхватил мою талию и оторвал меня от пола. — Эй, ты чего? — испуганно пролепетала я. — Так будет удобнее. — На слове «так» Оикава усадил меня прямо на кухонную тумбу. Наши лица оказались на одном уровне. Через мгновение он схватил меня за ягодицы и придвинул к себе, заставив меня обхватить его ногами. Наши лица стали еще ближе, мои пунцовые от смущения щеки обдавались его горячим дыханием, а руки беспомощно повисли на его плечах. Я чувствовала дикое смущение от осознания того, что моя юбка не носила сейчас никакого функционала, и увидеть мое белье Оикаве не позволяла лишь наша близость. Крепкие сильные руки обвили мою талию, еще больше сокращая расстояние между нами и заставляя мое тело содрогаться роем мелких мурашек. Оикава был настолько близко, что я не могла сфокусировать на нем взгляд. Он дотронулся своим носом до моего, сгреб рукой в охапку мои волосы и прижал еще ближе к себе, не давая возможности отстраниться. Губы Тоору были горячими, влажными, сладкими от недавно выпитого вина. Хватка его рук ослабла, став практически такой же невесомой, как постепенно углубляющийся поцелуй. Оикава медленно и широко водил рукой по моей спине, поглаживая обнаженную поясницу, мои же ладони скользили по его напряженной шее, пальцы зарывались в густые каштановые вихры. С каждой секундой тянущее ощущение в низу живота становилось все навязчивее. Стоило ему очертить горячим языком незатейливую дорожку на шее, оставить на ней несколько влажных следов, как из моей груди вырвался сдавленный полустон, больше напоминающий шумный выдох. На мгновение он прервался и вопросительно взглянул на меня. Не увидев недовольства, он лукаво улыбнулся и жадно раздвинул языком мои неплотно сомкнутые губы. Внезапно он прикусил нижнюю губу и со смешком оттянул ее, с удовольствием наблюдая за удивленным выражением, исказившим мое лицо в этот момент. — Может, еще по бокальчику? — как ни в чем не бывало спросил он, несколько отстраняясь, чтобы иметь возможность видеть мое лицо. — П-пить без повода — очень нехорошая привычка, Тоору, — сказала я. В этот момент я пыталась выглядеть строго и непреклонно, но на самом деле готова была пойти на уступки и сию же секунду крикнуть: «Да хоть два!» Не отпуская моей руки, Оикава потянулся за брошенной бутылкой и бокалами, и, ничего не говоря, быстро их наполнил и поставил рядом. — Как без повода, — протянул Оикава, медленно продвигая руки от моих коленей к ягодицам. — Думаю, можно выпить за нашу дружбу и за то, что ты трижды назвала меня по имени. Проведя сперва ладонью по задирающей мою юбку руке Оикавы, я потянулась за бокалом и приподняла его, делая вид, что желаю озвучить тост. — Н-ну з-за дружбу можно, — пролепетала я, провалившись с попыткой унять дрожь в голосе. Я удивилась тому, что чувствую и веду себя уверенно в такой нестандартной для меня ситуации, но голос и жесты говорили почему-то об обратном: бокал еле заметно трясся, голос звучал неровно, да и заикалась я больше обычного. Оикава, видимо, умиленный и довольным моим смущением, легонько коснулся своим бокалом моего, заставляя разнестись по кухне дребезжащий звон. Неожиданно мой рассудок затуманился, и я перестала понимать, что происходит. Я не была пьяна, мой разум был ясен, как никогда ранее, и именно поэтому происходящее вдруг показалось мне абсурдным. Несколько минут назад мы целовались, сейчас Оикава преспокойно рассказывал, что приключилось с ним в автобусе при поездке в город, и в то же время с аналогичной простотой прижимал меня ближе, позволяя своей руке буквально гулять под моей майкой. Чтобы эти мысли ушли, я решила поскорее осушить бокал. Повседневное обсуждение плавно перетекло в ласковые нашептывания и нежные поцелуи, они же незаметно перетекли в гостиную. Позже в моей голове мелькали соображения о том, что у Оикавы очень, очень удобный диван, но сейчас меня интересовал только его владелец. Он нависал надо мной, требовательно ласкал, постепенно избавляя от одежды. Я дрожала, как сухая травинка, извиваясь в исступлении, когда он оставлял ряд засосов на груди, умело, на тонкой грани между болью и удовольствием, целовал и гладил ее, сжимал бедра и оттягивал пальцами единственный элемент одежды, оставшийся на мне, стоило мне оказаться сверху. Оикава нетерпеливо, жадно пытался оставить свой след на каждом сантиметре моего тела, властно сжимая мои руки и обрывая стоны поцелуями. Казалось, он терял голову от возбуждения и легкого опьянения. Я чувствовала, как его ладонь упирается мне в пах, и несколько смутилась от того, что он понял, в каком состоянии я нахожусь. Этот жест заставил меня протяжно застонать, на что Тоору ответил глубоким поцелуем. Он спустился ниже, посасывая набухший от возбуждения сосок и оттягивая резинку моих трусов куда-то вниз. Стоп. Я, пребывая в состоянии радостной эйфории, услышала отголосок своего еще не отключившегося разума. Моя рука резко и сильно ударила ладонь Оикавы, что вызвало немалое его удивление, я же встала и, сгребая в охапку свою одежду, поспешила ретироваться. Меня словно окатили холодной водой, ударили током, наградили трескучей пощечиной — одним словом, отрезвили. Двумя — Оикава — кобель. Тремя — я ухожу отсюда. — Каваками, ты серьезно? Под полные недоумения возгласы Оикавы я в спешке натягивала смятую одежду. Все так, как и должно быть. Я — всего лишь еще один трофей в копилке достижений жигало Оикавы Тоору. Ему захотелось разнообразия. Красивые, истерзанные во все щели старшеклассницы ему поднадоели, и он решил разнообразить свою коллекцию ничем непримечательной мышкой Каваками Юноной. Придется ему поискать кого-то другого. — С каких это пор тебя начали возбуждать замарашки вроде меня, Оикава? — в бешенстве крикнула я. — Серых мышей в твоей коллекции еще не было? Приближаясь ко мне, Оикава беспомощно разводил руками. — Я бы никогда не взглянул на серую мышь, Каваками. Я не желаю иметь дело с теми, чей круг интересов и знакомств настолько узок… — Настолько узок, как у меня?! Тоору попытался положить руку мне на плечо, но я резко отстранилась. — С чего ты вообще так взъелась на меня? — Ты серьезно не понимаешь?! Оикава прищурился и помотал головой, давая мне основания полагать, что он совсем тупой. — Все, что ты хотел от общения со мной — эт-то… — внезапно я запнулась, — это секс! Из уст Оикавы вырвался издевательский смешок. — Ты серьезно думаешь, что для того, чтобы затащить девушку в постель, я буду бегать за ней несколько месяцев? — спросил он и, не услышав ответа на вопрос, продолжил: — Ты не думала, что можешь просто мне нравиться? Снова не удосужив Оикаву ответом, я, быстро обувшись и не проронив ни слова, выбежала на улицу. Я боролась с желанием обернуться, но не могла этого сделать. Он не должен был увидеть мое заплаканное лицо. — И чтобы ты знала — меня возбуждают волейболистки, а не серые мыши! Я пыталась не сбавлять темп, чтобы поскорее скрыться от испепеляющего взгляда светло-карих глаз. — Каваками Юнона, капитан детской национальной сборной, незаменимый доигровщик. Череда ошеломительных побед на чемпионатах мира и Азии, но что же случилось потом?.. Я резко остановилась, до боли сжав кулаки. Слезы крупными каплями падали на сухой и пыльный от зноя асфальт, оставляя на нем хаотично разбросанные темные точки. После того, что он сделал, он еще и издевается надо мной? Откуда он мог это узнать? — Заткнись! Какая тебе разница?! Ловко оттолкнувшись от дверного косяка, Оикава медленно двинулся в мою сторону. — Оу, не переживай, я знаю, что с тобой стряслось. Твои болтливые подружки мне все рассказали. Не успел он пройти и десятка метров, как я бросилась в сторону автобусной остановки чуть ли ни бегом. Слишком много мыслей крутилось в одно и то же время в голове, а этот Оикава добавил мне еще один повод для размышлений. Не знаю, за что мне было больше обидно: за то, что цели Тоору соответствовали моим ожиданиям, или за то, что я это допустила. Мне было жутко стыдно перед самой собой: я не могла отрицать того, что мне это даже понравилось, но ущемленная гордость, подавленное самолюбие скребли на душе, словно кошки. Я была всего лишь одной из. Если бы я позволила Оикаве довести дело до конца, то я стала для него чем-то вроде пройденного этапа. Он не возымел бы от этого ничего, кроме мимолетного удовольствия, мне бы пришлось расплачиваться болью — и физической, и моральной. Старательно утирая слезы, я набрала номер Митимии и принялась ждать ее ответа. Из трубки послышался задорный голос: — Ну что-о, ты забрала наколенники? Едва сдерживаясь от приступа накатывающей истерики, я всхлипнула и буквально проревела в трубку: — Он просто хотел переспать со мной!