As Dark Longs For Day/Пока тьма стремится к свету

В жизни Эрика не было худшего момента, чем это утро – прийти в себя в темнице, слушая смех епископа, рядом с соседней камерой, в которой отчаянно пытаясь найти выход, бился ястреб. Епископ Себастьян попытался поймать его, но Эрик, собрав все свои силы, осыпал его самыми громкими и жестокими проклятиями, которые смог только вспомнить, пока епископ наконец не сдвинулся влево. – С тобой я разберусь позже, – сказал он, уходя. – Сначала мне нужно провозгласить хвалы. Эрик постучал бы в дверь кулаками, если бы от этого была польза. Он был обнажен, он промерз до костей и пойман в ловушку. – Что пошло не так? – прошептал Эрик. Ястреб подлетел к маленькому окну между их камерами. Птица хотела быть ближе к нему, но не могла дотянуться. Не было смысла говорить, что стало с их планом, который был до того слабым, что Эрик мог придумать несколько десятков вариантов того, что могло пойти не так. Даже если случится затмение, оно пройдет, когда они будут разделены, храня знание о неизбежной гибели друг друга. Эта боль была невыносима… И он подумал, что в конце концов, Чарльзу наверное можно не терпеть её. – Господи Боже милостивый дай мне сил. Дай мне сил сделать то, что я должен сделать. Он подумал о первом взгляде на юного монаха, который улыбался, наблюдая за представлением приезжего жонглера. Подумал о бесчисленных «спорах», которые они вели во время дневных прогулок или за кружкой эля, когда каждый из них наклонялся к другому при разговоре. О нескольких поцелуях слишком много времени назад, но которые все равно были слаще любого вина. О комнате со словами и рисунками, о которых он начал думать как об изображении самой любви. Когда он подумал, что сможет справиться с собой, Эрик подошел к маленькому окну. Оно было узким, зарешеченным, и он мог просунуть через него только руки. Ястреб подлетел к нему, неловко садясь на одно запястье. Если бы он мог опустить руку чуть ниже… и использовать другую, чтобы погладить ястреба по голове, знакомым прикосновением, которое он бы принял… а потом легко и безболезненно свернул бы ему шею. Эрик хотел плакать, но для этого будет время позже. Позднее. Все, что он мог сделать – это освободить Чарльза от тех ужасов, что собирался сотворить с ним епископ. Это последнее сообщение, которое я пишу оставшимися у меня чернилами, на единственном оставшимися камне. Что я любил тебя достаточно, чтобы сделать это. Принять смерть, от которой ты будешь избавлен. Я надеюсь, в раю ты увидишь это и узнаешь, ради чего все это. Это мой последний дар, Чарльз. Это все, что у меня осталось. Он собрался с духом и сделал глубокий вдох… …когда водосток в его камере внезапно открылся. Насторожившись, Эрик повернулся, и птица улетела прочь. С изумлением он наблюдал за тем, как чья-то фигура протиснулась сквозь узкое отверстие, стискивавшее её тело со всех сторон. – Есть! – Рейвен сидела на краю, подтянув к себе ноги и улыбалась. Затем она хлопнула себя по груди и взглянула на небо. – Кажется, ты решил сохранить их снова, Господи. Какая великая и невероятная судьба должна их ждать. Я с нетерпением жду того момента, когда она наступит. – Рейвен? Как ты… – Как ты сам сказал раньше, я единственная, кто когда-либо выбрался. Это значит, что я знаю, как пробраться обратно, – она смахнула с лица волосы и поднялась на ноги. Она окинула взглядом его наготу и улыбнулась еще шире. – Плохо, что я принесла тебе штаны и рубаху. – Давай их сюда, – Эрик выхватил у неё одежду и быстро оделся. – Что случилось прошлой ночью? – Твой план сработал чудесно… для вас двоих. Но меня узнали. Чарльз выдал себя, чтобы спасти меня. Я… я и подумать не могла, что кто-то такое может сделать, для меня. Но потом я поняла, что могу пробраться в крепость. Я могла бы убить епископа лично, если бы это значило, что я спасу вас двоих. Хотя, я была бы больше рада, если бы мы выбрались отсюда без встречи с епископом, потому что он ужасный человек с отвратительным лицом, и меньшее всего я бы хотела находиться в его компании. Чарльз, ты – благородный дурак. Но Эрик не был зол. Вместо этого он почувствовал, как к нему возвращается смелость, словно развевающееся знамя. – Мы должны встретить епископа. Мы должны найти его, и или он умрет от моей руки, или затмение Генри нас спасет. – Оно будет, я знаю это! – она вспыхнула от одного упоминания имени Генри. Молодая любовь. – Ястреб в соседней камере? – Да, – Эрик начал думать логически, что было не так уж воодушевляюще. Рейвен могла каким-то образом пролезть в те узкие отверстия между стенами башни, но он точно не мог сделать так же. Как они сумеют добраться до ястреба, и что они будут делать со стражниками, которые наверняка стоят внизу? Потом он услышал движение снаружи. Крики и вопли, стук металла… Затем дверь распахнулась. Там стоял Генри с мечом одного из стражников в руке. Позади него было как минимум десять монахов, и все они казались растерянными, обнадеженными и решительными. До этого они были друзьями Генри. И друзьями Чарльза. Он попросил их помощи, и они откликнулись. – Я не привык думать о большей части монахов, как о людях Бога, – сказал Эрик хрипло. – Кажется, мне нужно изменить свое мнение. – Епископ творит дьявольские дела, – сказал Генри. Он тяжело дышал после подъема на лестницу. – Его нужно остановить. По крайней мере, у нас есть способ. Рейвен провела меня внутрь крепости, и я смог поговорить с братьями, которые были на утренней молитве, а теперь… нам надо спешить, потому что хвала уже близко, а затмение последует вскоре за ней. Эрик все еще не знал, верил ли он в то, что человек мог предсказать приход затмения, или же что Генри действительно настолько хорошо понимал темное колдовство епископа, чтобы найти способ разрушить заклятье. Но он знал, что до этого он был пленником, а сейчас он был свободен, что раньше Чарльз был обречен, но теперь у него была надежда. Он протянул руку: – Дайте мне меч. ** Они поспешили вниз по лестнице к маленькой часовне, в которой епископ должен был провозглашать утренние хвалы. Когда они остановились на подходе к часовне, Эрик прошептал: – Здесь? Ты уверен? – Здесь, – Генри казался более счастливым теперь, когда меч оказался в руках Эрика, а не его. – Сюда он придет, чтобы снять облачение, после молящихся. Мы можем окружить и задержать его здесь. И затмение последует вскоре. Эрик взглянул на одноцветное окно, позволявшее свету проникать в часовню. Лучи солнца все еще светили ярко. Он оттолкнул сомнения назад. Не было времени на промедление. – Рейвен, я хочу, чтобы вы с Чарльзом подождали в коридоре снаружи. Для него слишком опасно здесь находиться. Если я потерплю неудачу, или затмения не произойдет, тогда у тебя будет шанс доставить его в безопасное место. Она кивнула. Закутанная в одежды одного из монахов, она могла легко сойти за одного из обитателей крепости. – Я подниму руку и он улетит прочь, не так ли? – Молись Богу, чтобы так не произошло, – Эрик пальцем коснулся края крыла птицы. Хотя ястреб и встрепенулся на руке Рейвен, он не показывал никаких знаков того, что собирается улетать. Из часовни послышались слова на латыни, после которых все монахи встали прямее. – Утренние хвалы закончились, – прошептал Генри. Обращаясь к Рейвен, Эрик сказал: – Иди. Она кивнула и выбежала, держа на руках птицу. Сейчас. Так или иначе, сейчас он получит свою справедливость. Он быстро слился с другой стороной двери, и его примеру последовали святые братья. Она открылась, епископ вошел в неё в одиночестве, поправляя свою митру, и Эрик кивнул Генри, который затворил двери часовни. Вздрогнув, епископ Себастьян обернулся… но недостаточно быстро, чтобы остановить Эрика, тот успел приставить меч к его горлу. – Не двигайся, – сказал Эрик, позволяя себе ухмыльнуться. Он знал, что это выражение его лица пугает больше всего. – Не смей двинуться даже на дюйм. Епископ не двинулся с места, но его лицо не выдало ни тени страха, который Эрик так наделся увидеть. Когда Генри и монахи двинулась, чтобы закрыть путь к дверям, он сказал: – Ну и ну, у нас тут, оказывается, восстание. – Только закричи и пожалеешь об этом, – предупредил его Эрик. – Если бы ты собирался убить меня, то уже несомненно сделал бы это, – епископ тонко улыбнулся. – Я даже представить не могу, почему ты не хочешь этого делать, но очевидно, что это тебе не нужно. Возможно, остатки былой службы религии воззвали к тебе и напомнили, что станет с твоей бессмертной душой за убийство епископа? – Ты – епископ не больше, чем по имени, и Господь Бог знает это! Ты – колдун и пособник Сатаны! Твой убийца будет сидеть рядом с Господом в раю! – Это будешь не ты, – епископ повернулся к монахам, которые отделяли его от свободы. Если кто-то в этой часовне и понял, что у них была проблема, никто ничего не предпринял. – Кажется, мне придется разрушить этот монастырь до основания и сжечь всех этих братьев-еретиков одного за другим. Ты будешь первым, юный Генрикус? Твои крики научат других, как нужно бояться. Генри сказал: – В любой момент, сейчас. В любой момент. Епископ Себастьян рассмеялся. Он искренне верил, что Эрик медлил из-за неуверенности или страха, даже не подозревая об их истинном плане. – Да. В любой момент вы можете осознать, какими дураками вы были, осмелившись пойти против меня. Вы знаете о том проклятии, которое я наложил на Эрика Ланкаширского и вашего своенравного брата Чарльза. Представьте, что я могу сделать с любым из вас. Еще больше черной магии. Она была той вещью, которой Эрик даже не думал бояться, веря, что он уже и так испытал худшее. Какие ужасы она еще могла преподнести? Но в этот момент свет в разноцветных окнах начал меркнуть. – Оно началось, – сказал Генри. – Наши расчеты были верны! Оно началось! – Что, облако, заслонившее солнце? – прошипел епископ. Но тьма стала все более и более густой, оставив освещать комнату десятком свечей. Лицо епископа Себастьяна в конце концов выдало первую тень сомнения. Было ли это возможно? Если Генри был прав по поводу затмения, тогда… проклятие… – Эрик? Медленно, не убирая меча от горла епископа, Эрик повернул голову и увидел Чарльза. Он мельком видел это раньше – Чарльз в его робе, пойманный в мгновении сумеречного спокойствия. Но Чарльз подошел к нему, в равной степени не веря тому, что мгновение длилось и длилось, и не кончалось. В первый раз за два года они были рядом, как люди. Медленная улыбка расцвела на губах Чарльза, и он протянул руку Эрику, который принял её, не сдвинувшись с места, и не позволив своей руке хотя бы на дюйм опустить меч. – День без ночи, – прошептал Эрик. – Ночь без дня. Но Чарльз заговорил не с ним. Вместо этого он обратился к епископу: – Взгляни на нас. Эрик повернулся назад, чтобы увидеть, что епископ закрыл глаза. Он нажал мечом, достаточно, чтобы алая капля крови появилась на кончике лезвия. – Взгляни на нас, ты, слабовольный трус. Открой глаза и узри! Епископ открыл глаза. Он увидел их, стоящих рядом друг с другом. Внезапно вокруг них, казалось, начала сгущаться сама тьма. Эрик знал – без понимания, как именно он это узнал, – что эти тени темной магией были соединены с его и Чарльза телами. Они кружили по комнате, а потом бросились на епископа Себастьяна, который закричал. Снова. И снова… …и потом не было ни звука. А потом возникла знакомая пелена перед глазами Эрика, которая настигала его в момент превращения… нет, нет, не снова! Но теперь епископ был не здесь. В одно мгновение они видели его человеческую форму, а потом они поняли, что есть только змея, извивающаяся на полу. – Магия вернулась к тому, что наложил проклятие, – сказал Генри, почему-то запыхавшись. – Он превратился в существо, которое отражает его отвратительную душу. И так как он проклял одного из вас в течение дня, а второго – на ночь, он будет оставаться в такой форме и день, и ночь, до конца своих дней. Эрик позволил своему мечу упасть на пол. Даже посте того, как он увидел все произошедшее, он не мог поверить своим глазам. Затем он понял, что солнце снова начинает светить. Затмение заканчивалось. Он повернулся к Чарльзу, крепче сжимая его руку. – Погоди. Останься со мной. Чарльз кивнул и обхватил руку Эрика второй рукой, словно он думал, что его в буквальном смысле могли унести прочь. Они стояли там, пока лучи солнечного света не прошли через окно, окрашивая Чарльза в красные и золотые цвета. Он не изменился. И Эрик тоже остался собой. Эрик медленно начал улыбаться, и Чарльз тоже. – Все кончено, – сказал Чарльз. – Все на самом деле конечно. Эрик притянул его в свои объятия. В течение долгого момента ни один из них не мог говорить. Они просто держались друг за друга, смеясь сквозь слезы. Он вдыхал запах кожи Чарльза, узнавая вес его тела в своих руках. Генри заговорил первым: – Что мы скажем остальным? – Что епископ отправился в холмы молиться, – сказал один из монахов. – В очень долгое паломничество. Они будут его искать, и не найдут… и объявят его пропавшим. – Тогда что нам делать с этим? – Генри указал на змею у своих ног. – Я знаю, – Рейвен выступила вперед. Она, видимо, все это время была где-то на задворках комнаты. Ногой она пинала извивающуюся змею, по полу, пока она с всплеском не упала через сточное отверстие. Затем она наклонилась и сказала: – Наслаждайтесь канализацией, Ваше Преосвященство! Все еще будучи в объятиях Эрика, Чарльз устроил голову в изгибе его плеча и шеи. Внезапно Эрика пронзило желание – откладываемое два года, сдерживаемое, так никогда и не воплощенное в жизнь. Он пропускал пальцы сквозь волосы Чарльза и не мог говорить. Рейвен снова проявила свою мудрость. – А теперь мы должны пойти и начать распространять слухи о паломничестве епископа. И пока мы этим заняты, вы можете объявить, о моем прощении? – Да, – Генри был за её спиной, помогая вывести всех остальных из комнаты. – Прощения всем троим. Как вы думаете, стражи будут протестовать? Рейвен рассмеялась. – Никогда! Они тоже ненавидели епископа! Дверь со стуком закрылась. Эрик и Чарльз оказались одни, и между ними больше не было ничего, никаких препятствий между ними и их страстным поцелуем.