Save Me

Никуда не торопясь я прогуливаюсь по набережной. Даже сейчас, в конце прохладного лета, я иду в своей любимой клетчатой рубашке и сером шарфе, обмотанным вокруг шеи. Мои мысли никогда не дают мне покоя. Они, как вода, капающая из крана по одной капле, но ежеминутно, наполняют мою голову, которая как стакан. А когда вода достигает краев, я немного отпиваю, чтобы дать место новым домыслам в моей жизни. Пару раз приходилось опустошать мой стакан полностью, пару раз воду, доступ к которой я искал годами, пытались подменить, а пару раз мне просто пытались подсунуть другой стакан или просто рюмку. Но я то знаю точный размер этой прозрачной емкости. Я помню вкус воды и сколько глотков нужно сделать, чтобы новым каплям хватило места, но ни одна из старых, что мне еще нужна, не потерялась. Вот так я и шел по набережной. Ветер развивал мой шарф, делая меня похожим на печального поэта, который придумывает очередной шедевр. Еще я был похож на художника, который рисует замечательные картины природы, людей, настоящего, будущего. Но только у себя в голове. Да, мое воображение позволяло мне открывать собственные выставки с моими посетителями, которые не пропускали ни одну из них. Считанные минуты спокойной ходьбы остаются до дома родителей, как начинается холодный, уже осенний дождь. Людей на улице мало, но они бегут в укрытия, достают зонтики, только бы не промокнуть и не простудиться. А я, как маленький ребенок, который удивляется жизни и только познает ее, останавливаюсь и смотрю в небо. На стекла очков начинают падать тяжелые капли, которые расплываются, делая все мое виденье мира размытым; волосы становятся мокрыми, челка облипает лицо, точно как и рубашка облипает мое тело. Я чувствую, как в тряпичные кеды попадает вода, как она просачивается к коже и на последней появляются мурашки от холода и неожиданности. Дождь, как возбуждение от кого-то — ты весь становишься влажным и беззащитным. Становишься тряпкой. Ты таешь от всего, что происходит вокруг. Даже от запаха, как я сейчас от этого знакомого запаха мокрого асфальта, который заносит еще одно воспоминание в свою ячейку в мозгу. Постояв так пару минут, я никуда не торопясь иду в сторону подъезда родителей. На мое счастье, двери в него открыты. Не хватает надписи: «Добро пожаловать в Ад». Собравшись с духом, я делаю шаг и оказываюсь в этом теплом и сухом помещении, начиная медленно подниматься на этаж выше, затем еще выше и еще… Так я дохожу до двери родителей. Сжав кулак свободной руки, я выдыхаю и жму на звонок. Дверь открывается передо мной, и в ушах начинают слышаться противные голоса, верещание детей, скуление собак, которых я не переношу на душу. Для меня собака ассоциируется лишь с голодным волком, который готов наброситься на тебя в любую секунду и съесть, даже не посмотрев на твой состав. Чьи-то теплые руки проводят по моему лицу и стряхивают воду. После этого силуэт отдаляется и заворачивает за угол. Он уходит, как ангел, идущий в рай, потому что в квартире слишком много света. Но мое одиночество на пороге длится не долго — женское тело возвращается, снимает с меня очки и начинает протирать волосы полотенцем. По парфюму и мягким волосам, а так же по цветным пятнам, которые являются человеком, я понимаю, что это моя двоюродная сестра Ребекка. Единственный человек в семье, которому от меня ничего не нужно, и она всегда окружала меня заботой, даже не смотря на то, что она младше меня на два года. Было дело, когда она одна противостояла двум моим старшим братьям, только бы они меня не трогали хотя бы день. Скажите, что я трус, тряпка и баба, что не могу сам за себя постоять? Что ж, в тот момент я лежал с рассеченным от удара об камень виском в двадцати метрах, где-то в кустах. Этот шрам до сих пор остался на правом виске, напоминая о жестокости парней и чистом сердце девушек. Ребекка смахивает последнюю каплю с моего лица и велит идти и тот час же переодеться. Я, находясь в своей нирване, снимаю обувь и сырыми носками иду по полу в сторону общего гардероба. Квартира огромна, поэтому я могу и не встретить своих братьев, а я уверен, что они здесь. Их маленькие отпрыски, которых я именную племянниками, точно такие же, как и они, бегают по коридорам, пытаясь сбить меня с ног. Только один из них стоит в стороне, наблюдая, как спит большой пес волкодав. Да, парадокс, но этого пса я лучше других представляю в образе волка, почему всегда и сторонюсь его. Дойдя до нужной мне комнаты, я выталкиваю маленьких навязчивых созданий и снимаю рубашку, вешая на сушилку. Я не люблю детей и не люблю собак. Я вообще никого не люблю, кроме моей сестры. Остальных я только уважаю, но чаще они мне просто безразличны. В зеркале напротив меня я вижу отражение. Голый торс парня из зеркала прямо влечет меня — я не люблю накаченные тела, только лишь слегка, чтобы были видны мускулы и немного заметны кубики пресса. Улыбнувшись, я снимаю штаны и носки, вешая рядом с рубашкой. Шарф остался еще в коридоре. Я моментально надеваю чью-то футболку и джинсы, которые всегда ношу, пребывая в гостях у родителей. В дверь кто-то стучится и я вижу жену одного из братьев, которая говорит, что мои родители меня ждут в столовой. Ступая еще не просохшими до конца ступнями по холодному паркету, я тихо передвигаюсь по квартире. Но при своей неторопливости, я быстро достигаю цели. Родители, как и обычно, парадно одеты, даже не поднимают взгляда, когда я захожу. Только отодвинув стул напротив матери и сев на него, я сумел привлечь их внимание. — Джекоб, — без приветствий и добрых слов говорит отец, — нам надо поговорить.