The Covenant of Salt

Часть 1. Ее светлые волосы выгорели под ярким южным солнцем и казались почти белыми. Они опять отросли и теперь, немного кудрявясь, касались плеч. По плечам были разбросаны веснушки – эти крохотные отметины солнца, которые Тереза называла поцелуйчиками и которые обожала. Кэрол их ненавидела и обычно пыталась вывести всеми мыслимыми и немыслимыми средствами. Под конец лета Кэрол сдалась и позволила веснушкам победить. Она уже не смотрела в удивлении на свое отражение, не комментировала пигментацию своей кожи и не закрывала руками глаза в притворном ужасе. Постепенно равнодушие стало проявляться и в других мелких деталях: вот Кэрол не стала укладывать волосы один-другой раз, вот не захотела менять наряд для ужина, а вот и совсем отказалась выходить в ресторан, попросив Терезу купить что-нибудь на вынос в ближайшем кафетерии. Вскоре Тереза заметила и другие перемены, и именно тогда в ней поселился непонятный страх. Перемены происходили в самой Кэрол, и, хотя внешне на старалась их не показывать, Тереза слишком хорошо ее знала, чтобы не начать чувствовать, что ее любимая женщина переживает не лучшие времена. Их медовый месяц, сладкий после той боли, которую обе пережили в последнее время в Нью-Йорке, закончился, забрав с собой почему-то и нежность и страсть. Наступили обычные будни, больше не скрашенные ни интересными поездками, ни интеллектуальными разговорами, ни жаркими бессонными ночами. На все вопросы, однако, Кэрол отвечала одинаково: «Все в порядке, дорогая, тебе просто кажется», и от бессилия Тереза терялась. Она злилась из-за того, что Кэрол сводила на нет все попытки поговорить. Конечно, она помнила, что Кэрол была не тем человеком, который стал бы впутывать ее в свои проблемы, но они слишком много времени уже провели вместе. Очень много дней подряд сейчас и очень много лет совместной жизни, чтобы привыкнуть, проникнуть друг в друга и не мыслить своего существования по отдельности. Тереза сравнивала, пытаясь понять, что изменилось в их жизни, что могло так повлиять на Кэрол. Она вспоминала события последнего времени, но ничего не указывало на прямую связь. Тереза хотела бы иметь возможность забраться в голову Кэрол, проникнуть в ее мысли и увидеть всё ее глазами. Что было в ее голове? Что было в ее сердце? Тереза мучилась от предположений и постепенно непонятная пока еще тревога возобладала над ней. И в какой-то момент наступила эта точка невозврата для Терезы, когда она, прекрасно осознавая, что надо просто дать Кэрол немного личного пространства, всё равно продолжила лезть к ней с распросами. Она решила во что бы то ни стало понять причину задумчивости Кэрол, и боялась, что узнает правду. - Давай поговорим – начала она однажды вечером. - Не время. - Как это? - Я еще не выносила это. - Не хочу, чтобы ты переживала это одна. - Но я должна! Иначе я не разберусь... - Я просто хочу помочь, Кэрол! - Ты не можешь помочь, ясно? – закричала Кэрол, кидаясь от нее прочь, – Иногда ты просто не можешь...ничего изменить! Кэрол села на кровать, прерывисто вздохнула и впилась руками в волосы. Тереза закусила губу от обиды. Она проглотила предательски подступившие к глазам слезы и выпалила давно крутившееся в голове предположение: - Ты горюешь по Эбби? Пауза слишком затянулась, но все-таки Кэрол тихо ответила в конце концов: - Я не знаю, по чему или по кому я горюю. Что-то не так. Но дело не в тебе. Я сама изменилась, и назад пути нет. Надо было идти до конца, и Тереза продолжила: - Ты любила ее, Кэрол? Это был не совсем вопрос, и Тереза не ждала ответа. Конечно. Лучше понять это поздно, чем никогда? Поняла бы Кэрол, если бы Эбби не умерла? Будут ли они когда-либо снова счастливы? Или счастье – просто то, к чему все постоянно стремятся, но чего никогда не могут достигнуть? Получается, Кэрол не была счастлива ни одного дня, проведенного с Терезой во Франции? И теперь она думает о том, была ли когда-либо вообще счастлива рядом с Терезой. Как часто вспоминала она те короткие моменты, которые провела когда-то с Эбби. Кажутся ли они ей теперь счастьем, бывшим у нее когда-то? Несмотря на весь тот страх и факт предательства, измены мужу – кажутся ли они ей счастьем? - Прости меня, – глухо ответила Кэрол, все еще стискивая пальцами голову, – Прости, что я не разобралась сразу. Помнишь, в день ее похорон я сказала вам с Виви, что оставила в ее могиле, рядом с ней, кусок своего сердца? Возможно, он был больше, чем я думала. Возможно, что-то умерло навсегда, и теперь во мне какой-то дефект... Я пытаюсь понять, можно ли это исправить. Тереза словно вернулась в тот день, когда она узнала про Элизабет Рэндалл. Это было одновременно то же самое и совершенно другое. Тереза почувствовала, что задохнется, если останется еще хоть чуть-чуть в этой комнате. Кто-то словно выпустил ледяную стрелу, пронзившую грудь Терезы слева и застрявшую между ребер. Кэрол сидела, не меняя положения. Лед в сердце Терезы плавился, и было так больно, что она автоматически поднесла руку к груди. - Ты хочешь остаться одна? Кэрол, если я не могу помочь тем, что я рядом, может, тебе лучше побыть одной? Если хочешь, я уйду. Она вышла, захлопнув за собой дверь, и пошла к морю. Тереза долго бродила по берегу, с сожалением глядя по сторонам. Это было словно прощаться с красивой вещью, взятой напрокат и так полюбившейся. Все стало привычным, но никогда не смогло бы стать родным. Она вдруг поняла, что вся эта умиротворенность и праздность была заменителем настоящей жизни. Нужно было не уходить, а уезжать. Кэрол не могла решить за два месяца рядом с Терезой, так что дадут нескольк часов без нее? Она не успеет сделать выводы, как не успеет и соскучиться. Все познается в сравнении, и, возможно, лишившись и Терезы – хоть бы и временно – она поймет, что именно с ней было на самом деле ее спокойствие. И всё встанет на свои места. И всё будет как раньше, или не будет. Но без разлуки им не быть снова вместе. Она ходила, пока боль не стала стихать. Пришлось дышать глубоко, шагать медленно и думать в итоге о чем-то отрешенном. О теплом, нагретом за день песке под ногами, о звуке шептавшихся волн, о стрекоте цикад в ветках пальм, о голосах группы молодых людей, попавшейся ей навстречу, когда она возвращалась в отель. Кэрол сидела в комнате без света, всё в том же положении, но в правой руке теперь дымилась белая трубочка сигареты. - Давай побудем отдельно друг от друга? Пожалуйста. - Тогда я возвращаюсь в Нью-Йорк. - Хорошо. Значит, всё правильно. У Терезы словно камень упал с души. Или это был кусок сердца – как у Кэрол – и именно поэтому она чувствует какую-то странную пустоту? Кэрол выдохнула, поднялась с места и затушила сигарету о край тяжелой хрустальной пепельницы, стоявшей на столе. Она подошла к Терезе и остановилась совсем близко. - Я хочу, чтобы ты знала, – начала она хриплым, заплаканным голосом, и сердце Терезы замерло на миг, – Я ни о чем не жалею. Тереза протянула руки и обняла Кэрол, крепко сжимая ее и отказываясь отпускать. Еще в аэропорту, как только сошла с трапа самолета, Тереза почувствовала одиночество. Из Парижа она телеграфировала миссис Чепмэн о том, что будет рада забрать Рузвельта сразу по приезде, и теперь хвалила себя за эту идею. Оказаться сейчас одной в их квартире после того, как они не расставались ни на день за эти последние два месяца было бы для нее невыносимо. Однако, город успел сделать свое дело, пока она ехала в такси – успел обступить ее, захватить, заявить права. Духота вечернего воздуха, сильно нагретого за жаркий сентябрьский день, гудение автомобилей, жизнь, бурлящая за окном – все проникало в уши, в рот, через поры кожи. Тереза с удивлением отметила, что отвыкла от суеты Манхэттена: от толп его людей, от бесконечно движущихся машин, от ярких неоновых вывесок, громких голосов и шума. Она знала, что где-то глубоко внутри она по-прежнему является его частью, составляет одно с ним целое, но теперь ей потребуется какое-то время, чтобы ассимилироваться. Ей почему-то было неловко за то, что она потеряла единство со своим городом, и за то, что чувствовала себя сейчас здесь чужой, хотя многое ей было хорошо знакомо. То, что город жил всё это время без нее, что продолжал существовать и даже в чем-то ушел вперед, беспокоило ее. Ей захотелось как можно быстрее слиться с ним, объединиться, раствориться и умиротвориться в нем. Она закинула вещи в квартиру, сменила обувь и вместе с Ру, не помнящим себя от восторга и словно помолодевшим после воссоединения со своей хозяйкой, выскочила на улицу. Звуки были все знакомыми, но пока еще непривычными. Тереза вдруг почувствовала странное, детское желание побежать вперед со всех ног, чтобы ветер трепал волосы и юбку и чтобы дыхание сбилось и сердце громко стучало. Если бы она побежала, то, возможно, смогла бы убежать от всех своих проблем. Но вокруг было слишком много прохожих, в руках у нее – сумочка и собачий поводок, а ей самой бегать было не по возрасту. И медленно, пропуская через себя многообразие чувств и эмоций, которые дарил и вызывал в ней этот город, Тереза побрела по улице, ведя за собой Рузвельта. *** Сначала она очень долго, как ей казалось, не могла понять, звонят ли в дверь или по телефону. Спросонья голова гудела, да еще и Ру истошно лаял, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что звонил именно телефон. Она встала с дивана, где незаметно для себя уснула, и побежала к аппарату, пытаясь прийти в себя и прогнать тяжелый сон. Даже слыша издалека, с явными помехами, голос Кэрол, зовущий ее по имени, она почему-то представила ее где-то совсем рядом, буквально – внизу, у стойки консьержа, и ожидала, пока та засмеется и скажет, чтобы Тереза поскорей открывала ей дверь. Сердце сжалось, и будто бы невидимая рука цепко ухватила за горло, мешая вырваться любому звуку. - Тереза? Тереза! - в который раз позвала Кэрол, и она наконец почувствовала холод и раздражение в ее голосе. Это отрезвило ее. - Да. - Ты в порядке? - разобрала она сквозь лай. - Да. Я просто спала. - Что с собакой? - Ру тоже спал. Извини. Я сейчас успокою его...Ру! Ру, иди сюда, миленький!.. Он просто напугался, Кэрол, вот и всё. Тереза, насколько позволил ей провод от трубки, дотянулась до пса, обнимая и утешая его. Он перестал лаять, но все еще беспокойно ерзал и переступал лапами. - Я думала, ты позвонишь раньше, - сказала Тереза, потому что Кэрол молчала. - У нас же шестичасовая разница. Я позвонила, как только смогла. - Ты все еще в Антибах? - в том маленьком отеле даже не было телефонов, и Кэрол, скорее всего, пришлось искать их в другом месте. - Да. - Никуда не собираешься? - Еще пока не знаю. А ты что собираешься делать? - Искать работу. Снова тишина, такая долгая, что Тереза подумала, отрубилась связь. Она выпрямилась, все еще поглаживая Ру ладонью по голове, и подула в трубку. - Как тогда в Сью Фолс, да? Это сравнение приходит тебе на ум? Тереза отступила, словно порыв ураганного ветра заставил ее шагнуть назад. Именно так: всё повторялось, они разговаривали по телефону, и Кэрол снова ее не любила. А любила ли вообще когда-нибудь? Спрашивать, вероятно, было еще рано. - Это было не в Сью Фолс. - А где? - Мне легче, если я чем-то занята. - Я постараюсь много не тратить. - Не волнуйся по этому поводу – я планирую содержать себя и Ру и не лезть в наши накопительные вклады. - Я и не волнуюсь, - сказала Кэрол, и первый раз за весь разговор ее голос смягчился. Смягчился и загубил всё на корню: - Тут уже очередь за мной... - Конечно. Спасибо, что позвонила. Сообщи, когда решишь, куда поедешь дальше. - Непременно. До свидания, Тереза. - До свидания. Разве могут так сразу пропасть все ласковые слова? Разве могут они умирать, еще не выскользнув изо рта? Тереза положила трубку и почувствовала такую тоску, что ей захотелось выть и лаять вместе с Ру. Она бы сдержалась – она почти продержалась весь разговор, но то, что Кэрол завершила его очень мягко, словно укутывая своим нежным голосом, дало Терезе иллюзию, что им и не надо никаких ласковых слов. - Я всё еще люблю тебя всем сердцем, – еле слышно прошептала Тереза лакированному черному телефону и отвернулась, – Но не знаю, насколько его хватит... *** Она знала, что это квартира их с Кэрол, но почему-то иногда представляла, что живет здесь одна – так было легче. Она знала, что разлука должна быть на пользу им обеим – даже ей – что, возможно, это и ее шанс переосмыслить жизнь, но ее пугала неизменно приходящая в голову мысль: что дальше? Это мысль приходила ей независимо от того, какой исход она представляла для их с Кэрол отношений, и неизвестность не приносила никакого облегчения. Она желала, чтобы Кэрол решила за них двоих, чтобы она придумала какой-то выход, какой-то путь, по которому обе смогут идти рядом друг с другом. Она постоянно думала о Кэрол, о сложившейся ситуации. Много лет назад, в Ватерлоо, она думала, что ей повезло, что они с Кэрол нашли друг друга. Потом, когда они стали жить вместе, она считала, что таким и бывает счастье. Она была твердо убеждена, что они уже прошли самое страшное в их жизни, и что их любовь – всё, что им требуется для того, чтобы жить прекрасно. Беды и невзгоды, казалось, просто обязаны были обходить их стороной. У кого-то были проблемы, люди вокруг жили по настоящим канонам драмы, но они с Кэрол были чем-то лучше, выше всех них. Их любовь была необычной, не такой, как у большинства, и именно это, казалось Терезе, отличало ее жизнь от жизни других в лучшую сторону. А потом всё стало меняться, и оказалось, что переживания бывают не только в книжках или на экране. Несчастья случались с Терезой так же, как и с любым другим человеком. И все равно, каждый раз она сетовала, словно не веря, что это происходит именно с ней: «Но, как же так? Я же другая, я же делала всё правильно, я же жила так, как и мечтала, я старалась, я не совершала больших ошибок, я была благодарна...». С этими мыслями она оставила Кэрол во Франции. И в этот раз ее отчаяние было спокойным, похожим на смирение. В ней не было той жгучей тоски по Кэрол, которая бы разрывала на кусочки ее сердце, мутила разум и мешала спокойно жить. Она с удивлением вспоминала, что еще совсем недавно у них будто бы была какая-то страсть, вспоминала их пропитанные желаниями дни, когда они вели себя, словно животные. Да, сейчас, в Нью-Йорке, она вспоминала, что это мимолетно проносилось в ее голове: их секс был иногда слишком безумным, без всякой нежности, почти что без любви, чаще всего без поцелуев. Но тогда она не обращала на это внимания. А сейчас это ударило ее словно обухом по голове: Кэрол стала другой. И снова тот же вопрос: как жить дальше, если так многое изменилось? Она искала работу, понимая, что не может рассчитывать на то, что было предложено ей до их отъезда во Францию. Театральный сезон еще не начался, и все основные труппы были на гастролях. Поиски сужались еще и оттого, что Тереза ставила для себя слишком высокую планку, которую не хотела опускать. Если бы она поддалась, согласилась бы сильно уступить в предлагаемых ею деньгах, после она бы еще долго оставалась на том же самом уровне. Раз в неделю она работала с Харкеви, еще до ее отъезда пообещавшем, что у него всегда будет для нее место в его команде, и именно он позвонил ей как-то в одну из пятниц. - У меня есть предложение, которое тебя заинтересует. - Серьезно? - Да, но есть одна небольшая проблема. - Какая? - Насколько ты свободна в передвижении? - Как далеко надо ехать? - Бостон, Массачусетс. Бостон был в пяти часах езды. - У меня есть время подумать? - Я могу оттянуть ответ до завтра, но это как максимум. Из-за срочности они и платят так хорошо – всё равно что ты бы осталась работать в Нью-Йорке. Что ей было делать? Других вариантов у нее не было. - Хорошо. Я дам тебе знать прямо сейчас – я согласна. - Прекрасно! Жди звонка из театра со всеми деталями. Ей позвонили и сообщили, что для нее забронирована комната в отеле и что рабочий день начинался в грядущий понедельник, и режиссер попросил всех не опаздывать и быть в театре в девять утра. Тереза удивилась про себя раннему времени сбора, пообещала быть вовремя, повесила трубку и тут же сняла ее снова – надо было узнать, во сколько отходил воскресный поезд в Бостон. *** В субботу Тереза отвезла Ру к миссис Чэпмен, а в воскресенье позвонила Кэрол. Ее голос был радостным, но она старалась скрыть эмоции. - Я в Париже. Завтра утром вылетаю. - Куда? - Ты серьезно? В Нью-Йорк, конечно. - Оу, - начала Тереза и запнулась. Ну, конечно! Почему именно сейчас, а не неделю назад? - Что такое? - шутливо продолжила Кэрол: - Ты меня не ждешь? - Не говори так. Кэрол, пожалуйста. - Просто я не ожидала такой реакции. - А какую ты ожидала? - Ты не соскучилась? Я очень сильно скучаю по тебе. - Я уезжаю в Бостон. На три месяца, по работе. Гробовое молчание. Тереза хотела бы сказать, что она откажется, ради того, чтобы встретить ее и быть с ней. Ради того, чтобы услышать, что она скажет. Но не смогла. - Понятно. - Это было единственное нормальное предложение. - Значит, другие все же были? - Я не знала, когда ты собираешься возвращаться, Кэрол. - Ты можешь отложить поездку на пару дней? Хотя бы на день? - Завтра понедельник, и я должна приступить к работе. Это срочное предложение, и мне хорошо заплатят. - Я не знаю, почему я такая эгоистка и как ты меня терпишь, - вдруг сказала Кэрол на выдохе. Тереза не ответила. Она тоже не знала. - Я знаю, что не имею права ничего от тебя требовать. Поэтому я больше не буду просить, а буду стараться понять. Как ты поняла меня и дала мне время и свободу, так и я дам тебе свободу. "Но я хочу знать, Кэрол, к чему ты пришла за все эти недели? Что надумала? С чем собиралась приехать ко мне в Нью-Йорк? Разве это – не самое главное? Когда мы будем обсуждать всё это?". - Спасибо. - Ру будет у миссис Чепмэн? - Да. Я скажу ей, что ты за ним приедешь. - Хорошо. Позвони, когда доберешься...точнее, когда будет время. *** Режиссера звали Этьен Улуа, и он был французом – прямиком из Парижа – и они добрый час проговорили об этом городе. Он был высокий и худой, но очень складный. У него были курчавые черные волосы и черные глаза. Улыбка была обворожительной, а манеры немного резковатыми. В общем и целом, он сразу понравился Терезе, и они быстро нашли общий язык. Она была одной из немногих, кто понимал его акцент, и научила остальных не прислушиваться к конкретным словам, а стараться понимать сразу фразы по их сути. Вся команда театра, состоящая из двадцати трех человек, включая актеров, принимавших участие в пьесе, была словно на подбор. Это были профессионалы, умеющие слаженно работать в коллективе и быстро понимать, что от них требовалось. Сама пьеса была драматической. Действия происходили сначала на кухне главных героев, а потом в кафе и частично на улице. Тереза придумала минималистичный дизайн для кухонного гарнитура, который быстро превращался в интерьер кафе во втором акте. В последнем действии второстепенные актеры, уходя, увозили с собой некоторые передвижные элементы, оставляя только то, что подходило для «улицы». Работы было немного, и Тереза планировала закончить декорации к концу ноября. За день до Дня Благодарения был назначен последний прогон, и это было тем сроком, к которому она хотела успеть сделать всё основное. Как и все театральные режиссеры, Этьен был немного странным, и эта его странность находила проявление в самом разном: в его внезапной влюбленности в одну из актрис в течении двух недель, которая прошла так же быстро, как и появилась; в его доверчивой щедрости, которой пользовались все, кому не лень, занимая у него денег и не спеша отдавать; в стремительной смене его настроений – от радостного и довольного хохота до гневного крика; в его поведении, то открытом и доброжелательном, то угрюмом и нелюдимом. Казалось, в одном человеке собрано несколько личностей, выглядывающих наружу в зависимости от погоды или того, с какой ноги встал хозяин. Или, возможно, никакой зависимости в принципе не было. С Кэрол они часто созванивались, но никогда не говорили подолгу или откровенно. Кэрол поступила на курсы дизайна в школу Парсонс, и их беседы, в основном, были обменом мнениями о работе, учебе и погоде. Тон Кэрол всегда был вежливо-ласковым, но она ни разу не сделала попыток начать серьезный разговор. Тереза не хотела спрашивать сама, но делать вид, что она забыла о проблеме в их отношениях, она тоже не могла. Обычно именно она прерывала разговор, устав от его надуманной официальности и бесполезности. В ноябре она с сожалением думала о том, что вскоре ей придется расстаться с так полюбившимся ей бостонским театром и его труппой. Подготовка была интенсивной, так как все, как это обычно бывает, немного отставали от расписания. За пару дней до Дня Благодарения труппа совсем расслабилась, и все обсуждали предстоящий праздник, который традиционно было принято отмечать в кругу семьи. Кэрол тоже спрашивала у Терезы о ее планах на последний четверг ноября, но ничего определенного не предлагала, поэтому Тереза и ответила, отмахнувшись. У нее действительно не было никаких особых планов, пока накануне к ней не подошел Этьен. - Что ты будешь делать на День Благодарения? - Не знаю. - Разве не поедешь в Нью-Йорк? Я думал, там твоя семья. - Да, но...я бы хотела остаться и поработать. - Это необязательно. - Я знаю. Это мое желание. Я буду вполне счастлива провести вечер за работой. - Я так не думаю. Ты должна прийти на ужин ко мне в дом. Мы там собираемся всей толпой. - Я думала, французы не празднуют День Благодарения, – улыбнулась Тереза. - Это так. Американцы обещали научить меня. Показать, как надо готовить индейку и остальные традиционные блюда. Будут еще несколько моих друзей-французов. Должно быть весело! - Не сомневаюсь. - Я хочу, чтобы ты тоже была там, Тереза! - Хорошо, я приду. Последний прогон прошел на ура, и вечеринка после спектакля затянулась до утра. Возвращаясь к себе в отель, Тереза зевала в такси и думала о том, что, кажется, стала уставать от таких долгих вечеринок. Весь вечер она мечтала, как ляжет в свою кровать, укроется теплым одеялом и выспится, наконец, за многие бессонные ночи, проведенные за переделкой и подлаживанием декораций. Она потерла глаза и вспомнила Дэвида, позвонившего на днях. Они проговорили добрый час, и Тереза считала это событие самым лучшим за последнее время. Вторым лучшим событием стало предложение о работе, которое она получила сегодня на вечеринке. Вполне возможно, она останется в Бостоне намного дольше, чем планировала. Тереза толкнула отельную дверь, сделала два шага, и улыбка медленно застыла на ее лице. В лобби в глубоком кресле сидела Кэрол, идеально одетая и причесанная, с неизменной сигаретой в руке. Она поднялась навстречу Терезе, и с ее коленей упали перчатки. Она перевернула с ног на голову все мысли и чувства Терезы, снова забирая себе ее сердце и все ее желания.