The Covenant of Salt

Май 1961 г. Это был один из тех первомайских дней, когда весенний ветер уже превратился из пронизывающе-холодного в согревающий, когда яркое солнце заставляло прохожих расстегивать пиджаки и надевать темные очки, когда настроение взлетало вверх, только потому что была весна. Весна была в запахах свежей листвы и цветов, в умытых машинах желтого такси, в улыбках прохожих. В новом платье Кэрол и ее звонком смехе. И даже Рузвельт гонялся за белками по Центральному парку с такими силами, будто весна напитала и его собачье тело чем-то новым и теплым, так жизненно необходимым каждому живому существу. Они давно так не гуляли: под руку, умиротворенно, ни о чем не заботясь. Кэрол держала Ру на поводке, и встречные знакомые собаководы останавливались, чтобы погладить его и перекинуться словечком с ними обеими. Солнце согрело и притомило Терезу, и реальность показалась ей такой же доброй и гармоничной, как и их сегодняшняя прогулка. Они возвращались домой, смеясь над чем-то, и голос Кэрол заставлял забыть обо всем. Ру подпрыгивал рядом с ними, своим лаем пытаясь перекрыть их голоса. Тереза на минутку отвела взгляд, наклоняя голову и поправляя легкий шарф. А когда подняла его, то будто бы снова перенеслась в тот день на катке, потому что за последующие несколько секунд испытала тот же спектр эмоций по той же самой причине. Ринди стояла у двери их дома, но если бы Кэрол не остановилась на полуслове и не замерла на месте, Тереза бы с трудом её узнала. Последний раз Тереза видела её маленькой девочкой, а теперь это была молодая девушка в модной одежде — расклешённом клетчатом пальто, из-под подола которого выглядывала полоска юбки в тон к широкому тряпичному ободку на светлых, как у Кэрол, волосах. У нее были скулы Кэрол и её глаза, а нос и рот — от отца. Губы сейчас скривились и отчаянно дрожали, и сама она заметно волновалась. Это было как на катке, но они будто бы поменялись ролями. — Мама! — отчаянно позвала Ринди, потому что Кэрол не двинулась с места. — Что ты здесь делаешь? — спросила Кэрол, и Тереза с трудом узнала её голос. — Пожалуйста, не прогоняй меня! Позволь объясниться! — Не думаю, что нам есть, о чем разговаривать, — сказала Кэрол всё так же ровно и как-то мёртво. — Прости, Ринди, но нам надо идти. И она, крепко вцепившись в руку Терезы, обогнула Ринди и подошла к двери. — Мама, пожалуйста! — услышали они обе ее громкий, молящий голос. — Мне некуда идти. И, когда Тереза повернулась вслед за Кэрол, Ринди уже расстегнула нижнюю пуговицу своего пальто. *** Кабинет переоборудовали под комнату Ринди. И всё просто стало по-другому. Слишком по-другому и слишком быстро. Рутинные проблемы заполонили собой всё, и их ежедневное присутствие отвело всё остальное на второй план. Иногда Терезе казалось, что она пытается поймать за хвост ускользающую жизнь. Иногда она изумлялась из-за того, что её жизнь настолько не похожа на то, какой была раньше, и она, Тереза, теряла себя в этом новом состоянии. С появлением в их жизни Ринди — этой странной девушки-женщины, очень молоденькой, отстраненной даже от Кэрол, но уже неуловимо повзрослевшей из-за беременности — времени на себя у них совсем не осталось. Разговаривать о чем-то личном, когда дома почти всегда присутствует третий человек, было по меньшей мере неудобно. И Ринди смотрела настолько осуждающе, что Тереза быстро оставила все попытки с ней подружиться, даже за столом не обращаясь к ней без острой необходимости. Разговаривала Ринди мягко — по крайней мере, с Кэрол. Идиллии у них не было — Кэрол делала то, что должна была в такой ситуации. Не то, чтобы у нее был какой-то другой выход. Они просто ее приняли. А еще через месяц приняли и Сэмми. Декабрь 1961 г. Была предрождественская неделя, и падал снег. Настоящий: большими мокрыми хлопьями, устилающими землю равномерным белесым покрывалом. Тереза проходила мимо «Франкенберга» и в одной из его витрин увидела красную блестящую машинку с большими колесами. Она решила, что купит ее Сэмми на Рождество и, представляя его реакцию, вспоминая его улыбки, взгляд и смех, отправилась домой в приподнятом настроении. Она открыла дверь своим ключом и сразу услышала их голоса. Всё чаще и чаще тон разговоров повышался, всё чаще и чаще скользившее в них напряжение выплёскивалось наружу резким словом или слишком громким восклицанием. Рузвельт пришел к ней в прихожую, и Тереза, спеша раздеться и укрыться в спальне, почти не обратила на его внимания. — Извини, но тебе нужно остаться здесь, — прошептала она псу, легонько похлопав его по лбу и закрывая перед ним дверь. — Нет, я сказала, что ты туда не пойдешь! — услышала Тереза громкое заявление Кэрол. — Не кричи на меня! — так же громко перебила ее Ринди, — Ты подаешь Сэмми плохой пример. Терезе хотелось закрыть руками уши, и она быстро прикрыла дверь. Потом прошла в ванную, переоделась, приняла душ, высушила волосы и вышла в гостиную. Везде горел яркий свет. Кэрол сидела на диване у пылающего камина, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. Сэмми в манежике кусал за хвост игрушечного пса. Настоящий пёс — Ру — лежал у ног Кэрол. Почувствовав Терезу, он забил хвостом об пол. Та осталась стоять на месте, пытаясь понять, где Ринди. Ринди не любила, когда Тереза проводила время с Сэмми. Не то, чтобы сама Ринди много времени уделяла ребёнку или явно выказывала свою к нему привязанность, но каждый раз, когда Тереза забывалась и её эмоции к малышу становились заметны, Ринди всячески их пресекала: садилась напротив Терезы и молча следила за ней, или просто забирала Сэмми у нее из рук и закрывалась с ним у себя в комнате. — А! — сказал Сэмми из манежа. Тереза увидела, что он заметил её, и стала корчить ему рожицы. Медленная улыбка стала расползаться по его лицу, а через несколько секунд он заливисто рассмеялся. Кэрол подняла голову и быстро проследила за его взглядом. Она тоже улыбнулась Терезе — вымученно — потом снова откинулась назад и похлопала ладонью по месту рядом с собой. — Посиди со мной. Тереза подошла к ней, села рядом, обхватила за запястье и поднесла ее руку со стаканом к своему носу. — Ржаной виски. — Я знаю. Прости, — это было неискренне. Тереза отвернулась. Сэмми приполз к ближайшей стенке манежа и с радостным ожиданием поглядывал на Терезу через сетку. Она снова скорчила рожицу, он заразительно рассмеялся, и она ухмыльнулась. — Я не слышала, как ты пришла, — сказала Кэрол. — Да, я…вы разговаривали, и мне не хотелось мешать. Браслеты стукнулись о стекло стакана. Заскользил по стенке и ударился о дно лёд. Тереза не хотела спрашивать, что случилось — если Кэрол пьет, то разговаривать об этом она не хочет. Тереза почувствовала облегчение, и сразу — вину за это. Она отчаянно пыталась ухватиться за остатки того хорошего настроения, с каким шла сегодня домой. Она почувствовала руку Кэрол у себя на талии и вздрогнула от неожиданности. Обернулась — и пальцы Кэрол мягко сжали ее подбородок и потянули к себе. — Я соскучилась, — прошептала Кэрол ей в губы. Тереза не помнила, когда они в последний раз были вместе. Еще до Ринди, наверное. — Ты пьяна, — она медленно, но уверенно отодвинула руки Кэрол от своих, -Сэмми уже ужинал? Кэрол застыла на полуслове. Потом неопределенно покачала головой. Тереза встала с дивана, прошла в кухню и открыла банку с детской смесью. Развела молоком, налила в бутылочку, выдавила немного на запястье, чтобы убедиться, что Сэмми не обожжется. Все действия были на автомате. Она думала о том, всегда ли Кэрол пользовалась сексом, как способом избежать проблем? Или это было для нее своеобразным из них выходом?.. Тереза вернулась в гостиную, взяла протягивающего к ней ручки Сэмми из манежа и села с ним в одно из кресел. Привычным движением разместила его на своих руках и дала бутылочку с молоком. Он обхватил ее ручонками и Тереза, вспомнив, что он только несколько дней назад научился это делать, снова не смогла сдержать улыбку. Время шло так быстро. Она смотрела на него, такого теплого и мирного у нее на руках. И вдруг с удивлением обнаружила, как сильно Сэмми стал напоминать ей Кэрол. Если Ринди теперь, повзрослев, стала больше похожа на Харджа, то Сэмми был как Кэрол, только с голубыми глазами. Тереза любила наблюдать за тем, как меняется мимика его лица, и узнавать в этом Кэрол — в улыбке или в прищуре. Кэрол была в разрезе его глаз, в форме лба и носа. — Значит, вот, как ты выбираешь проводить время, — донеслось до Терезы, и она подняла взгляд, снова возвращаясь мыслями в реальность. — Не говори глупости, Кэрол. Я что-то не вижу других желающих это делать. Кстати, кто-нибудь гулял с Ру сегодня вечером? Кэрол молча на нее уставилась. — Иди. Тебе не помешает освежиться. Кэрол притворно-тяжело вздохнула, потом, охая, поднялась с дивана и, посвистев псу, пошла к двери. Она вернулась через четверть часа, ругаясь на облившего ее водой из лужи таксиста, долго возясь с Ру в прихожей, вытирая ему лапы, стягивая свои сапоги, вешая пальто и приводя всё вокруг в порядок. Тереза слушала ее и довольно улыбалась. Прогулка действительно пошла Кэрол на пользу. Сэмми что-то лепетал, вертясь на руках у Терезы, пытаясь схватить ее за нос, ударяя ладошками по ее рту и щекам. Вместо того, чтобы увернуться, Тереза стала ловить губами его пальчики и делать вид, что кусает их. — Не привязывайся к нему так сильно, — тихо бросила Кэрол, проходя в гостиную и полулежа опускаясь на диван. — Уже слишком поздно, — в тон ей ответила Тереза, продолжая играть с малышом. — Я безумно сильно, просто до сумасшествия обожаю этого малыша! — Тереза! Посмотри на меня. Прижавшись щекой к теплой голове Сэмми и его мягким волосикам, Тереза повернулась к Кэрол. — Я серьезно. Рано или поздно у тебя его заберут. Тереза не хотела выдерживать взгляд Кэрол и не хотела думать о том, что ее слова могут быть правдой. Она вздохнула, отвернувшись, с выдохом отпуская иллюзию счастья и своё хорошее настроение. Насовсем. — Я знаю, — как можно мягче сказала она, — но это твой родной внук. Я хочу о нем заботиться. — Понимаю. Мне горько, что приходится осаждать тебя, ведь я вижу, как ты любишь его. Больше, чем его мать. Тереза замерла. Потом аккуратно посадила Сэмми обратно в манеж и снова посмотрела на Кэрол. — Ты думаешь, я не замечала? — выпалила Кэрол в ответ на взгляд Терезы. — Она не хочет своего ребенка, а ты — хочешь, и это нечестно! Но мы ничего не можем с этим поделать. Ринди уйдет, рано или поздно. — Кэрол, давай не будем об этом сейчас. Чёртов ржаной виски. — Я хочу, чтобы ты была готова. — Ты портишь единственные хорошие моменты в моей жизни. — Ты действительно так считаешь? — Определенно. Кэрол схватилась руками за голову, провела пальцами сквозь волосы. Всё так же, сидя, поставила локти на колени и снова уставилась на Терезу. Та молчала, ожидая, что спросит Кэрол дальше. — Я хочу, чтобы было по-другому. Чтобы было, как ты хочешь. Я пытаюсь изо всех сил доказать ей, что моя жизнь имеет место быть. — Возможно, не нужно ничего доказывать. Иногда, что бы ты ни делала, человек своего мнения не изменит. Может быть, она просто не хочет его менять. Не хочет даже постараться. — Ты считаешь, она не старается? Тереза промолчала, потому что это не прозвучало, как вопрос. — На словах всё так легко, Тереза. — Нет, всё очень сложно, если ты не любишь. Любовь помогает на многие вещи взглянуть совершенно по-другому. Кэрол долго смотрела то на Терезу, то на ползающего в манеже Сэмми. Ничего нельзя было прочитать по ее усталому лицу. Глаза прищурились, дернулись несколько раз губы. Потом она произнесла: — Странная ты девушка, Тереза. Как из другой вселенной. *** Такой была жизнь Терезы в последний год. В разное время для человека имеет значение разное. Когда-то было важно только то, как Кэрол к ней относилась. Потом, когда Кэрол изменила, стало важно другое. А теперь был важен ребенок. Она знала, что не должна была к нему привыкать, но сердце этого не поняло. Оно хотело привыкнуть, потому что это было важно — принадлежать кому-то. Он заполнил ту нишу, которая была свободна, заполнил всю и так щедро поил любовью и признательностью, что вскоре всё остальное перестало иметь значение. Это было очень опасно, и она знала об этом заранее, будто догадывалась о возможных последствиях. Она хотела было уберечь себя, предупредить, но не получилось. Она думала, что сможет себя контролировать, но ее сердце, как всегда, пошло против ее воли. А может, это было — как в омут с головой. Может, в этом был весь смысл, ее спасение. Может, это было как слияние ее тела и ее разума, как идеальное сочетание, словно ее мозг и сердце работали в унисон. Конечно, был и негатив. Была усталость, были сомнения и опасения. Иногда она выныривала из этого омута, вздыхала полной грудью, оглядывалась. И тогда наступал страх, наваливался, душил ее. Она чувствовала холод. Может, из-за того, что за окном была зима, и ей казалось, что она промерзла насквозь, до души. Кэрол теперь не было рядом. Сначала это тревожило, но у Терезы не было времени об этом подумать. Она много работала. После Франции и Бостона она в какой-то степени начала всё заново, и это было странно, ведь ее мастерство и опыт никуда не ушли. Иногда, идя с работы домой, она растерянно размышляла над своим положением, но так ни к чему и не приходила. А дома конфуз только усиливался — Кэрол отсутствовала, но всегда была Ринди, молчаливая, с холодным взглядом. Взглядом, так похожим на взгляд Кэрол… И ребенок, который кричал или плакал, но который вскоре начал ее узнавать. Тереза не знала, как подступиться к нему, и стала украдкой читать книги. По дороге домой она шла в библиотеку, штудировала страницы по детскому воспитанию, а поздно вечером дома применяла их на практике. И радовалась, когда у нее стало получаться. Радовалась, когда Сэмми стал реагировать на ее заботу и просил все больше и больше этой заботы и любви. Тереза была готова эту любовь ему дать, дать себя всю, сколько ему нужно, и даже больше. И уже был повод вставать по ночам. Сэмми успокаивался на ее руках, засыпал под ее тихий голос, напевавший вместо колыбельных песни из детских мюзиклов. Она разводила прикормку, кормила, качала, показывала ночные огоньки в окно. Однажды, когда им обоим не спалось — у Сэмми резались зубы, а у Терезы выдалась слишком напряженная неделя, и от нервов началась бессонница — она ходила с ним по гостиной. Он угугукал, она гладила его по спине. Ру следовал за ними по пятам, но медленно, потому что на самом деле хотел спать. Тереза уже три раза на него натыкалась, но он только вилял хвостом, поднимая на нее голову и прося и его приласкать. Тереза что-то напевала и приговаривала — уже автоматически — иногда протягивая руку, чтобы погладить Ру, иногда ругая его за медлительность. Внезапно она заметила Кэрол. Та стояла, не двигаясь, в полумраке, в проходе между спальней. Предрассветные сумерки, серые вперемешку с грязно-синим, и блекло-белым, и каким-то розовато-желтым. Кэрол в белых пижамных штанах, в теплых носках, в бледно-голубой кофте. Растрепанная, и какая-то тягуче-сонная. Как фантазия. Тереза почувствовала, как рухнули все барьеры, ушло всё недовольство, вся обида и горечь. Она поняла, что любит, что всегда будет любить, потому что Кэрол была просто-напросто часть ее, она вросла в нее, и от этого никуда не деться. Что будет захватывать дух, что будут кружиться в голове одни и те же вопросы: «Как же так? Неужели?», и что она будет ненавидеть себя за то, что ничего не может поделать. Ничего в своей жизни не хотелось Терезе так сильно, как подбежать и обнять Кэрол. Но на руках был неугомонный ребенок, а под ногами мешалась собака. И эта секунда, драгоценная, неповторимая, когда сердце разорвалось от нежности и боли, прошла. И надо было, чтобы Кэрол сама теперь сделала шаг, иначе всё было бы потеряно. — Почему ты не спишь? — сказала Кэрол, но с места не сдвинулась. — У него режутся зубы. Я услышала, как он плачет, — Тереза не поняла, из-за чего ее собственный тон звучал как оправдание. — А Ринди? — Она спит. — Как всегда. Надо было ее разбудить. — Это ничего, Кэрол. Мне всё равно не спится. Тереза почти не ждала вопроса. Может, в другое время Кэрол бы и спросила, в чем причина, и тогда всё бы было хорошо. Но это время давно прошло. Сейчас приходилось доживать те дни, которые у них остались. И, кажется, они обе это понимали. Кэрол наконец-то сделала шаг вперед. Она будто решала, что сказать — теребила рукава кофты, закусила было губу. А потом всё прошло — выражение лица сменилось. Она развернулась и ушла обратно в спальню. Тереза думала, что закричит. Ее будто парализовало, и ледяной страх разлился по телу, сковывая руки и ноги. Вдруг Сэмми дернулся у нее на руках и заплакал. Тереза очнулась, и оковы спали. Изумленная, она слушала свои эмоции и свои мысли, которые превращались в осознание. Она поняла, как дети спасают семьи. Ты держишься ради ребенка: притворяешься, скрываешь. Ты не будешь, если в своем уме, выяснять при ребенке отношения. И это проходит, забывается, потому что ребенок меняется, дарит что-то новое каждый день. А другой партнер может таким образом перебороть гнев. Или перетерпеть-переждать решение что-то кардинально менять. И однажды он увидит ребенка, увидит часть себя и часть своего супруга в нем, и подумает — вот причина того, что мы все живем вместе, что мы решили жить вместе изначально. Вот повод стараться, работать над отношениями, быть лучше для себя, партнера и ребенка. Любовь наполняет душу, когда ты смотришь на ребенка. Любовь лечит, затирает обиды и боль. Она любила Сэмми. Он был настолько живой, настолько соединяющий ее с реальностью, что это, вероятно, было уже не совсем нормально. Он был больше, чем необходимо раньше. Больше, чем было бы хорошо и безопасно. Больше, чем она знала, отдавала отчёт и могла контролировать. *** Ринди ушла из их жизни так же внезапно, как и появилась. Однажды Тереза вернулась с работы пораньше, и не обнаружила в прихожей его ботиночек и пальто. Она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, и перестала соображать. Было подозрительно тихо, и, со щемящим сердцем, предчувствуя неладное, Тереза стремительно пересекла гостиную, остановившись на пороге спальни Ринди. Колыбельки не было, как и всех вещей ребенка и Ринди. Ее кровать была заправлена. — Где Сэмми? — спросила Тереза, ощущая, как нарастает волнение, захлестывая ее с головой. Она спросила это у Кэрол. Кэрол стояла у окна в красивой черной блузке с витиеватыми золотыми узорами. Её глаза блестели от слёз, но Тереза этого не заметила. — Ринди забрала его. Родители того юноши…предложили ей пожить у них, — медленно произнесла Кэрол. — Я думала, Сэмми это не касается. — Это прямо касается Сэма, потому что она его мать. — Куда она его забрала? — Тереза ступила на шаг ближе к ней, и её волнение захватило и Кэрол. — Это не наше дело. — Как это — не наше, Кэрол? Ты его бабушка! Ты имеешь право знать! — Я не могу решать за нее. Это не так делается, Тереза! Я не могла просто взять и оставить у себя ребенка. — Не могла или не хотела? — О чем ты говоришь? — Кэрол всплеснула руками. — Дело не просто в желании!.. — А в чем еще? Раньше, если ты чего-то хотела, ты добивалась этого. А что изменилось сейчас?.. Хотя нет, я знаю, что. Я просто забыла. Ты молчала все эти месяцы, и я отвлеклась. Этот ребенок поменял мой взгляд на некоторые вещи, и я стала на какое-то время думать, что все еще может быть хорошо. — Тереза! — Я была слишком поглощена уходом за этим маленьким существом, которому я никто и который никогда бы не был мне кем-то. Лицемерием было думать с моей стороны, что вы обе могли предположить, что я могу быть частью всего этого. Что я могу претендовать на то, чтобы присутствовать в его дальнейшей жизни. — Ты думаешь, я была заодно со своей дочерью? У нас с тобой не могло быть никаких прав на Сэмми. Она сказала, что я могу видеться с ним, если захочу. И с ней. Она предложила мне себя и ребенка впридачу, как гарантию будущего. Если бы я отказалась от тебя. Я не хотела верить своим ушам. Я действительно считала до того момента, что я смогу наладить отношения с дочерью… Но ты была права. Некоторые люди просто неспособны… Так что я сказала ей, чтобы она убиралась к чертовой матери. Я выбрала тебя. — Не такое уж большое дело. — Что? — Ты сама говорила, что Ринди тебе как чужая теперь. Или что, ты тоже привыкла к ней за это время? Ты могла бы поторговаться с ней! Кэрол, мне нужен был этот ребенок! — Ты не в себе. Звучишь, как сумасшедшая. — Кэрол, позволь мне поговорить с ней! Если ты не хочешь, то давай я… — Она не будет с тобой ни о чем разговаривать, — медленно и четко, почти по слогам, произнесла Кэрол. — Не может быть, Кэрол. Не может такого быть, — Тереза тряхнула головой, чувствуя, как скоротечный гнев уступает место подкрадывающемуся отчаянию, — Она ведь несерьезно?.. Нечестно, если у нас нет прав! Как же так? Мы же заботились…и мы любим Сэмми, как родного! Я люблю его, Кэрол! Я могла бы…я должна была поговорить с ней сама. Я знаю, она не любила меня, но она не могла отрицать, что я люблю ее сына. — Она и не отрицала это, — неосторожно выпалила Кэрол. — Именно это и послужило её решением. Тереза не обратила внимания. Она попыталась снова, попыталась отмахнуться от досадной реальности: — Но ты тоже могла бы побороться за него, Кэрол! Он такой же внук тебе, как и той женщине. — Не такой же, — устало сказала Кэрол, — Ту женщину не обвиняли в аморальном поведении. Она не проигрывала дел о частичной опеке над собственным ребенком. У меня не было шансов, Тереза. Я думала, ты знаешь об этом, и мне не нужно лишний раз всё это тебе повторять. — Тогда я. Я могла бы подать на усыновление, если бы Ринди официально отказалась… — Нет, — Кэрол покачала головой, еле заметно сморщившись, словно этот разговор начинал ей надоедать. — Она бы не отказалась в твою пользу. — А если бы не знала?.. — А узнала бы, и донесла бы сразу. И не только на меня — на тебя в придачу. — Неужели…неужели она бы не хотела лучшего будущего своему сыну? — Она хотела, Тереза. Она так и сказала мне в самом конце. Она сказала, что лучше бы убила…если бы это был единственный шанс на земле — оставить его с нами, то она бы убила… Голос Кэрол дрогнул, и она оборвала фразу на полуслове. Тереза молчала, не понимая, как повторенные сейчас Кэрол слова могли быть сказанными кем-то и когда-то. Тереза подняла взгляд на Кэрол и только теперь заметила ее слёзы. — О, дорогая… — она подошла к ней, обнимая ладонями ее лицо, целуя, прижимая к себе. — Ты не одна здесь страдаешь. Я тоже люблю его. Я люблю тебя, — проговорила Кэрол ей в плечо. Она стала искать губами ее шею, скулы, нос и глаза. И как, казалось, просто было бы увериться в том, что, несмотря ни на что, они есть друг у друга! Но это было непросто. Тереза не знала, есть ли в ее сердце место для всего этого. Она не знала, есть ли у нее всё еще сердце, или там огромная, пустая, зияющая черная дыра. Да, прошли обида и гнев, но отчаяние, давно закравшееся в душу Терезы и поселившееся там в укромном местечке, как будто бы только и ждало удобного случая. Этот случай — исчезнование Сэмми — подпитал ту боль и стал причиной горя, которое испытывала теперь Тереза и которое стало ее ежедневным состоянием. У нее не было сил, чтобы поговорить с Кэрол и объяснить, что происходит. Потом не стало сил ходить на работу, и она, не сказав Кэрол ни слова, взяла недельный отпуск без содержания. Стылые ночи сменялись короткими, холодными днями. Ветер продувал насквозь, и Тереза бесстрастно отмечала, что перестает ощущать себя живой, раз ее тело больше не способно на теплоту. А потом отключилось и осознание. Не было больше ни сегодня, ни завтра, ни вчера. Не было беспокойства, настороженности, стремления. Не было равнодушия и апатии. Это был день, а может, вечер или ночь. Было свежо и сыро, или дождь еще шел. Кэрол была дома, а может, ее там и не было. Тереза надела пальто или плащ, сапоги или туфли. Она шла по улице, в сторону Центрального парка или реки. Вывески магазинов больно жалили глаза. Прохожие пугали своим появлением, своей быстрой ходьбой и голосами. Она хотела бы оказаться где-то в другом месте. Но было ли ей где-то место? У нее не было цели или желания идти куда-то. Она вдруг остановилась. Зрение никак не хотело фокусироваться. Грудь всё никак не могла насытиться воздухом. Голову сдавило, мир стал переворачиваться с ног на голову. И она шагнула в пустоту.