Любимый сэнсэй

       Первые три дня каникул я провела дома, укутанная в три слоя одеял. Маме удалось уговорить Орочимару отдать ей бумажную работу на дом, и потому внимания мне уделялось немерено. Как будто в моей потешной женщине разом проснулись все материнские инстинкты, и теперь она стремилась выполнить норму по заботе на долгие годы вперед. Каждые полчаса она то приносила мне какие-то таблетки и сиропы, то заставляла полоскать горло какой-то дрянью, то гонялась за мной со стаканом воды. Видите ли, нужно пить больше, чтобы организм очищался, а мне пить ну ни в какую не хотелось. В итоге почти все насильно принесенные стаканы были принесены в жертву садовой клумбе за окном, за которое я незамедлительно выплескивала их содержимое. На четвёртый день я уже клялась, что пышу здоровьем, как никогда, и даже оделась, чтобы побежать в школу на репетицию дня открытых дверей, но моя инициатива была пресечена на корню. «Ну-ка быстро в постель!» — было единственным, что я услышала, и мне пришлось повиноваться: уж очень грозно эти слова прозвучали.        От скуки во время болезни спасали лишь звонки Ино, которая по часу рассказывала о новостях за пределом моей темницы во всех подробностях, хотя их можно было бы изложить минут за десять. Как оказалось, Тсукури тоже не был ни на одной репетиции, из-за чего мы оба пока находимся у Обито-сэнсэя в «чёрном списке». Благо, меня легко вытащит из него больничная справка, а вот Дею, надеюсь, достанется за пропуски по полной. Мелочно? Возможно. Но я слишком долго была к нему добра.        Дейдара звонил много и часто, но я не брала трубку. И правильно делала, потому что сообщения, что он присылал, временами пугали своей неадекватностью. Тсукури то писал разные нежности, вымаливал прощение за своё пари и клялся, что даже не предпринимал попыток его выиграть, то откровенно поливал меня грязью, называя лживой шлюхой и другими нелестными прозвищами. Из-за Яхико, конечно же. Я даже не знаю, стоит ему рассказывать, что это был всего-навсего мой брат, или же оставить всё как есть, и тогда чуть что у меня будет шанс пригрозить ему своим парнем-неформалом. Мама говорит, что это «детский сад — штаны на лямках», но иногда мне кажется, что с Дейдарой по-другому и нельзя.        Пятница должна была стать особенным днём. Днём, когда я поставлю победную точку на порядком затянувшейся главе моей биографии с заголовком «нервное голодание», но… врачебная комиссия приняла решение не в мою пользу. Домой я плелась еле-еле, вяло и без энтузиазма подбирая в голове слова, которыми сообщу эту «радостную» новость маме. Она тоже думала, что этот визит в диспансер станет последним, и даже предлагала отметить это событие праздничным ужином, но, видимо, придётся отложить его на неопределенный срок.        Наверное, мне стоило ожидать такое развитие событий. Я мало ела, пока болела, так что вес, недолго думая, качнулся на отметку «дефицита массы тела». С моим диагнозом такое сразу же трактуют, как подозрение на рецидив, и плевать, что предыдущие четыре осмотра проходили на ура. Не то чтобы никто не слушал мои объяснения про простуду и прочее — члены комиссии покивали, что-то промычали, но решения не изменили. Ещё и приписали заглядывать к ним каждую неделю как минимум месяц. Я снова под колпаком.        Дойдя до поворота на свою улицу, где всегда останавливался автобус, я поправила сумку на плече и глубоко вдохнула. Вот ведь как… Стоит один раз оступиться, и вот уже все ждут, что ты оступишься снова. Впрочем, такова уж привычка психических расстройств: уходя, они любят забывать свои вещи, чтобы потом у них был повод вернуться. Главное, не впускать их обратно. Не впускать, крепко держать дверь и, желательно, делать это не в одиночку, опираясь о твёрдое плечо близкого человека: тогда шансы на победу над внутренними демонами резко возрастают.        — Хигураши! — окликнул меня знакомый голос за спиной, и от неожиданности я едва из шорт не выпрыгнула и резко обернулась. В дверях только что подъехавшего автобуса стоял Итачи. Белая рубашка с засученными рукавами, полуразвязанный галстук и портфель в руке — он только что с работы. — Так ты всё-таки прогуливаешь репетиции, а не болеешь? — Я бы подумала, что Учиха решил отчитать меня всерьез, но больно уж взгляд у него был беззлобный. Нотация для галочки, не иначе. Напоминание о том, что он мой классный руководитель.        — Сэнсэй, — губы сами растянулись в улыбке. За пять дней, что мы не виделись, я сильно по нему соскучилась. Один раз даже порывалась ему позвонить, но быстро поняла, что это будет странно, неуместно и неприлично, и потому сразу же оставила эту затею. — Официально я могу прогуливать еще неделю. Могу справку даже показать.        Удивительное дело. Живём в одном районе, ходим к одной остановке, даже затовариваемся в одном магазине, но встречаемся вот так, случайно, впервые. Я уж было кинулась доставать несчастную промокашку с освобождением из сумки, но Учиха вовремя меня остановил.        — Не нужно, каникулы же. Репетиции вы посещаете добровольно.        — Добровольно-принудительно, скорее, — со вздохом заметила я, а Итачи ничего не ответил и лишь кивнул головой в сторону дороги, предлагая продолжить разговор по пути.        Улица, идущая вниз, тонула в солнечных лучах, светивших прямо в глаза. Мимо нас пробежала небольшая банда счастливых детей лет семи, и я, проводив их взглядом, искренне им позавидовала. Когда я сюда переехала, у меня был только один ровесник на всю округу — Саске. Не поймите меня неправильно, Саске мне всегда нравился, но иногда нам обоим не хватало общения с такими же малолетними бандитами. Горькая правда: существует не так много детских игр, в которые можно играть вдвоем.        До моего дома оставалось минут семь ходьбы, до дома Итачи — минут пятнадцать, и мне впервые хотелось жить хотя бы на пару кварталов дальше. По дороге я всё заваливала Учиху якобы интересующими меня вопросами на тему истории, чтобы между нами не повисало молчание. От него как-то сразу становилось мучительно неловко, будто нам нужно было что-то обсудить, но никто не решался об этом чем-то заговорить. Сэнсэй, похоже, был только рад поддержать сторонний разговор и охотно делился своими познаниями. История — это то, что ему действительно интересно, и когда он говорит о ней, его хочется слушать. Внимание всецело пристыковывается к нему, и дело тут совсем не в том, что кое-кто в него втрескался по уши.        Подходя к моему дому, мы замедлили шаг. Мама увлеченно копалась в клумбах возле забора, а я тихо посоветовала Итачи быстро прошмыгнуть мимо, чтобы она его не заметила. Не знаю, что именно в фразе «беги и спасайся, пока не поздно» сэнсэй не понял, но через секунду он не нашел ничего лучше, чем привлечь внимание дремлющей опасности.        — Куренай-сан?        Я изобразила пальцами пистолет и выстрелила себе в висок, а Учиха, увидев этот жест, осуждающе покачал головой. Ну-ну, это он сейчас думает, что ничего страшного не произошло, а я уж знаю, чем всё кончится.        — Итачи-кун! Быть не может! — воскликнула моя потешная женщина и выпрямилась.        Она очень забавно смотрелась в своей садовой шляпке, холщовом комбинезоне и с тяпкой в руке. И разве скажешь, что это бизнес-леди, живущая одними командировками? Это же домохозяйка из рекламного ролика телемагазина! Вот-вот достанет из-за спины свои мэджик-грабли и улыбнется в камеру. Стянув перчатки, мама бросила их куда-то под ноги и уперла руки в боки. Узнаю этот взгляд. Я бы на месте сэнсэя уже сматывала удочки и бежала вниз по улице, потому что просто так она его не отпустит. Учиха вежливо поклонился:        — Рад встрече.        После этого акта приветствия я морально приготовилась слушать ближайшие две недели дифирамбы в его честь. Маму почему-то всегда очень впечатляют вежливые молодые люди, хотя по мне, так такими они и должны быть. Может, в Токио они более… хамоватые, вот она и примечает такие тонкости. На мамином лице появилась улыбка от уха до уха, и она тут же принялась уговаривать Учиху зайти к нам на чай. Она будто совсем забыла, что этот эталон спокойствия и благоразумия еще и мой учитель, а разве учителей зовут к себе в гости? Не думаю. Итачи, конечно же, в смятении начал отнекиваться, уверяя, что воспользуется приглашением в другой раз, но он не с той связался.        — В другой раз не будет вишневого пирога, который сейчас стоит в духовке. — О! В ход пошла тяжёлая артиллерия. — Нами, а ты чего молчишь?        Беззвучно посмеиваясь в сторонке, наблюдая за озадаченным сэнсэем и маминой настойчивостью, я не ожидала, что в эту борьбу втянут и меня, так что смеяться мне мгновенно расхотелось. Если на чистоту, то часть меня категорически не желала, чтобы Учиха поддался уговорам, ибо чаепитие «ученица-учитель-мама» мне снилось в ночных кошмарах, а часть этого хотела. Что тут скажешь — мне лишь бы повод найти побыть с сэнсэем еще немного.        — А я не стану уговаривать, пусть уходит. — Мамино лицо мгновенно вспыхнуло от стыда за моё поведение. Итачи же даже бровью не повел, лишь чуть склонил голову набок, взглянув в мою сторону. — Без обид, но это мамин пирог. Здесь каждый сам за себя.        Из груди моей потешной женщины вырвался облегченный смех: похоже, на секунду она подумала, что я серьёзно, и что она вырастила невоспитанное чудовище. Учиха же едва заметно улыбнулся и, отвернувшись, переспросил:        — Вишнёвый, говорите?        — Вишнёвый, вишнёвый, — всплеснув руками, мама снова хихикнула. — Так что, окажешь нам честь? — Итачи кивнул. — Тогда бегу ставить чайник. — И насчет «бегу» она не преувеличивала: её действительно через пару секунд уже и след простыл. Видимо, взыграл страх, что наш новоиспеченный гость поймёт, во что вляпался, и передумает.        Благо, дома у нас было прибрано, иначе я бы со стыда сгорела. Всё-таки Учиха парень, который живёт один, но, когда я была у него, в его квартире царили безукоризненные чистота и порядок, и я более чем уверена, что так у него всегда, а не по воле случая. Кажется, сэнсэй нечасто бывает в чужих домах. Очень уж он скованно топтался в прихожей, когда вошел, даже не смотрел ни на что лишний раз, как будто боялся увидеть что-то не то.        — Могу провести экскурсию, если хочешь, — предложила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, и Итачи кивнул.        — Да, спасибо.        Обход мы начали с кухни, где уже во всю тарахтел на плите чайник. Мама не до конца вытерла муку со стола, так что я, бегло извинившись, принялась убирать это безобразие посудной губкой. Когда я закончила, Итачи, видимо, от скуки уже начал рассматривать фотополоску, прикрепленную к холодильнику. Просто четыре кадра, сделанные в фотобудке, на которых мы с мамой дурачимся и душим друг друга в объятьях — память о все том же дне в Токио, проведенном вместе.        — Я была против, но моя потешная женщина всё равно повесила это на самое видное место. — У меня там везде щеки на полкадра, но чхала она на мои комплексы. Учиха перевёл на меня немного озадаченный взгляд и улыбнулся.        — Ты называешь маму потешной женщиной? — Стушевавшись, я густо покраснела. Всегда знала, что это странно, и потому при посторонних держала язык за зубами, а тут как-то само вырвалось. — Это мило, — Итачи, видимо, заметил моё смятение и поспешил сгладить неловкость, но не особо успешно.        — Д-да, пожалуй, — отозвалась я и сконфуженно добавила: — Это, вроде как, домашнее прозвище. Не знаю, почему назвала его при тебе.        Чайник на плите засвистел, спасая от возникновения неудобной паузы, так что я, шустро выключив конфорку, как можно бодрее предложила продолжить экскурсию.        В гостиной Учиха с особым вниманием оглядел нашу домашнюю библиотеку. В основном на полках стояла классика, так что душа моя за честь семьи была спокойна. Все позорные женские романы попрятаны в ящиках комодов. Сэнсэй даже обнаружил у нас какое-то коллекционное издание биографий полководцев Японии, но, когда он спросил, откуда оно у нас, я лишь пожала плечами. Наверняка это очередной бестолковый подарок от одного маминого коллеги, который безуспешно добивается её не первый год, а она просто поставила эти огромные тома в шкаф для красоты: из-за кожаных корешков с позолоченными буквами.        На втором этаже я первом делом указала, где у нас туалет и ванная, а затем махнула рукой в сторону спальной моей потешной женщины с должными комментариями. Показывать её, конечно же, не стала, ибо переодевающаяся там мама такое действо явно бы не оценила.        — А здесь моя комната.        Дверь я открывала с некоторым волнением, ибо боялась, что оставила какое-нибудь шмотье на кровати, пока спешно собиралась в клинику, но мои опасения не оправдались.        — Год назад мы здесь делали ремонт. Ничего особенного, конечно, — пояснила я, наблюдая за реакцией Итачи, — но мне нравится.        Ну, а что тут скажешь — обычная девчачья комната: пушистый ковер, кровать, заваленная мелкими подушками, шкаф с большим зеркалом, стол, компьютер и стеллаж с разной мелочью, вроде дисков, подаренных игрушек, стопок тетрадей и учебников.        — У тебя очень уютно.        Учиха, как всегда, сама вежливость, и в ответ на его реплику мои губы дрогнули в благодарной улыбке. Правду он сказал или нет — да какая разница? Уверена, он здесь бывает в первый и последний раз. Откуда-то из ванны послышался мамин голос. Она крикнула, что нужно достать пирог из духовки и выложить его на широкую тарелку, так что мы поспешили на кухню.        Честно говоря, я уже была готова проклинать мамину манеру зазывать всех подряд в гости, потому что в компании Итачи, который впервые на моей памяти не знал, куда себя деть, меня начинала мучить совесть. Как будто это я его во всё это втянула. Надев рукавицы для горячего, я достала пирог, накрыла его полотенцем, чтобы меня потом не отчитывали, что он высох, и принялась искать, куда его теперь можно переложить.        — Может, тебе чай или кофе налить? — спросила я, рассматривая содержимое открытого навесного шкафчика. Учиха как-то совсем притих, сидя за столом, и от этого казалось, что он за мной пристально следит.        — Нет, спасибо. Я подожду, когда вы составите мне компанию, — он замолк, но пауза была недолгой. — Может, тебе помочь? — Ах вот оно что. Он просто не привык сидеть без дела.        — А знаешь… Давай. — Как раз в этот момент взгляд выцепил алую каёмку большой тарелки на верхней полке, и я указала на неё пальцем. — Можешь достать вон ту красную штуку?        Ушей достиг звук отодвигающегося стула, а затем Итачи, подойдя, аккуратно подвинул меня в сторонку за плечи. От этого осторожного прикосновения сердце заколотилось, как ненормальное, а щеки порозовели. Чуть привстав на цыпочки, сэнсэй подцепил посудину и аккуратно спустил его на столешницу. Мне бы пришлось пододвигать стул для такой же процедуры, да и маме тоже.        Когда пирог уже красовался на столе, а я разливала заварку по кружкам, к нам присоединилась мама, и она, улыбнувшись, разместилась за столом напротив сэнсэя.        — Нами, — осторожные нотки в её голосе заставили меня замереть с занесенным в воздухе чайником, — а как прошла встреча со старыми друзьями?        Конечно, я сразу догадалась, что спрашивала она о моём визите в клинику. Не знаю, что подумал Итачи, но по мне, так этот вопрос прозвучал как минимум подозрительно.        — Хорошо… — взяв две кружки, я поставила их перед мамой и Учихой. — На следующей неделе встретимся с ними ещё, повторим.        — Вот как, — она сделала небольшой глоток и настороженно покосилась на сэнсэя. Через секунду мне в тарелку плюхнулся огромный кусок пирога, которым можно и втроем наесться, и на моё возмущенное «Э-эй!» прозвучало безапелляционное: — Пока не съешь, из-за стола не выйдешь.        Пробубнив что-то про «жестокую женщину», я поставила чайник на столешницу и, наконец, села за стол, а мама, чмокнув меня в щеку, тихо засмеялась. В проявлении чувств её почти никогда не смущало присутствие других людей. Как-то раз, когда мне было лет девять, она сжала меня в объятьях посреди супермаркета, а мне вдруг стало так стыдно, что я вырвалась со словами «я не маленькая, чтобы меня так тискать». И вот мне шестнадцать, а ничего не изменилось. Она и сейчас может выкинуть нечто подобное. Мельком взглянув на Итачи, я заметила, что он едва заметно улыбается. Видимо, его вся эта ситуация позабавила.        Я боялась, что разговор за столом так и не склеится. По началу сэнсэй держался очень сдержанно, на вопросы отвечал сухо и коротко, но затем, видимо, расслабился и уже сам начал что-то рассказывать. Что ж, мама и покойника разговорит, этого у неё не отнять. Благо, она не спрашивала ничего личного, так что Учихе не приходилось краснеть и смущаться. Мы просто говорили на сторонние темы, периодически вспоминая о годах, что мы жили по соседству. Вроде, всё проходило тихо-мирно, но затем произошло неизбежное.        — Нами не понравится, что я поднимаю эту тему, но я всё-таки спрошу, — мама отодвинула кружку, игнорируя прожигающий взгляд, который я на неё бросила. Ох, чувствовало моё сердце, что всё закончится «темами, которые мне не понравятся». — Скажи, Итачи-кун, как у моей дочери дела в школе?        — Ну ма-ам! — Ноль эмоций.        — Сам знаешь этих подростков — слова лишнего не вытянешь. — Да мы с тобой только и делаем, что трещим без умолку!        Я многозначительно посмотрела на сэнсэя в немой мольбе не вываливать на маму всю кучу моих косяков за триместр. А то начнется тирада на полчаса об отвратном поведении на уроках и не вовремя сданных работах… Учиха откашлялся, а затем, мгновенно перевоплотившись из соседского парня в учителя, с чувством, с толком и с расстановкой произнёс:        — Как классный руководитель, могу заверить, что вам не о чем волноваться. Из-за домашнего обучения у Нами, конечно, были пробелы в знаниях — и я, и мои коллеги это замечали — но сейчас всё хорошо. — А вот теперь мне хочется его расцеловать. Это нормально?        — Ты же не пинала его под столом в этот момент, верно? — мама улыбнулась, зыркнув в мою сторону, а я в ответ резонно заметила:        — Нельзя пинать человека, от которого зависят твои баллы в аттестате.        В прихожей запиликал телефон, и она, подскочив, побежала отвечать на звонок, кажется, совершенно точно зная, кто ждёт её на том конце. Через несколько секунд мама показалась в дверном пройме, прижимая трубку к уху, и на порозовевшем лице заиграла загадочная полуулыбка.        — Я оставлю вас, ладно? У меня звонок из Токио. — Звонки лишь одного человека заставляют её глаза так сиять. Итачи, конечно же, ответил, что ничего страшного, а я не удержалась от ехидства:        — Передавай привет моему будущему отчиму.        Мама сразу же зарделась еще сильнее, как маленькая девочка, и сбежала к себе наверх, но я успела услышать её смеющееся «знаешь, что только что учудила моя Нами?».        — «Будущий отчим»? — спустя паузу переспросил Учиха, и я задумчиво кивнула головой, отпивая из чашки и рассматривая рисунок на скатерти. В рот попали чаинки, отчего моё лицо на мгновение перекосило. Чаинки придумал дьявол, я в этом уверена. В один день с понедельниками.        — Скоро он приедет со мной знакомиться. Видимо, у них всё очень серьезно.        Итачи понимающе кивнул и замолчал, а когда я осмелилась на него взглянуть, то к своему замешательству обнаружила, что он смотрит на меня в упор. Стало трудно дышать. Было в его глазах что-то такое, от чего всё внутри переворачивалось, становилось жарко и сердце начинало биться чаще. Сделав вид, что у меня запершило в горле, я отвернулась и тихо закашляла в тыльную сторону ладони. Вот мы остались только вдвоем, и между нами снова повисло неловкое молчание, хотя до этого нам удавалось легко поддерживать беседу. Просто сидеть стало невыносимым занятием, так что я подскочила и принялась хлопотать над порядком на столе.        Откуда-то послышался приглушенный мамин смех — счастливый и беззаботный. Она созванивается с Асумой каждый день, и всё время их общение проходит в такой атмосфере. Вспоминая, как нервно и на взводе проходили такие же контрольные звонки с её предыдущими мужчинами, я успокаиваюсь. Похоже, что с Асумой всё по-другому — легче.        — Ты прости за вот это всё, — аккуратно собирая лишнюю посуду, на Итачи я старалась не смотреть. — Затащили чуть ли не силком, а ведь у тебя наверняка были свои планы.        — Тебе не за что извиняться. Я не жалею, что принял приглашение, — поднявшись со стула, сэнсэй принялся мне помогать, собирая в одну из тарелок скомканные салфетки. Наверное, стоило усадить его, как гостя, на место, но мне хотелось принять его помощь. Его порыв был мне приятен. — Честно говоря, я даже немного завидую. — Я так и замерла со стопкой посуды в руке и удивленно перевела взгляд на Учиху. Он завидует? Чему? — В моей семье атмосфера за столом всегда была очень напряженной. Сколько себя помню, отец не любил разговоры за трапезой, а нам всем приходилось под него подстраиваться и сидеть в полном молчании.        Саске много раз говорил, что их отец — мужчина строгих правил, но я не придавала этому значения. Да, он всегда был довольно-таки угрюм, но мне казалось, что это подобие маски, и что с домашними Фугаку-сан ведет себя гораздо дружелюбнее и мягче.        — Вот как… — на выдохе отозвалась я, когда до меня дошло, что молчание слишком затянулось. Кажется, Итачи впервые рассказал что-то очень личное, хотя всё время выслушивал нечто подобное от меня. — А я боялась, что мы тебя утомили.        Уголки губ сэнсэя дрогнули в теплой улыбке, а моё сердце снова сошло с ума, отбивая на ребрах чечетку.        — Нисколько.        И снова я не выдержала его взгляда и засуетилась, потащив собранную посуду к раковине. Видимо, от волнения руки перестали меня слушаться, и я как-то умудрилась уронить на пол пару десертных ложек, лежавших поверх стопки тарелок. Из груди вырвался обреченный вздох, и стоило мне лишь за ними нагнуться, как уши прострелил неприятный звук бьющейся керамики. Я уж было подумала, что это снова моя персона отличилась грацией и слаженностью движений, но, обернувшись, поняла, что с выводами поторопилась. Осколки тарелки, павшей смертью храбрых, лежали у ног Итачи.        — Прости, — он сразу же опустился на колени и принялся их собирать.        — Эта тарелка за пятьдесят йен, не извиняйся, — отмахнулась я и поспешила на помощь сэнсэю, приземляясь напротив.        — Она выскользнула, и… — Еще и салфетки везде. Его волосы то и дело касались моих плеч, и мне еле-еле удавалось абстрагироваться от мысли, насколько близко, неприлично близко, мы находимся.        — Не страшно, правда. Со всеми бывает, — и черт меня дернул добавить: — даже с тобой.        Сэнсэй замер, так и не донеся руку до очередного осколка.        — «Даже со мной»? — Похоже, я сморозила что-то не то, но отступать было поздно. Сказала А — говори Б.        — Ну знаешь… — из моей груди вырвался нервный смешок. — Больно уж ты идеальный.        Итачи это замечание явно не понравилось.        — Я вовсе не идеальный, — его голос показался холодным и немного отрешенным, а мне было совсем невдомек, что же такого оскорбительного есть в совершенстве.        — Конечно не идеальный, — согласилась я, как ни в чем не бывало продолжая собирать с пола черепки. — Был бы идеальным, тарелку бы не укокошил.        Он ничего не ответил, даже не усмехнулся, хотя обычно такие шутки ему нравились. Мне казалось, что сегодня он был в приподнятом настроении, и выходит, своим неуместным замечанием я, как всегда, всё испортила.        — Я тебе нравлюсь?        Всего три слова, но прозвучали они как гром среди ясного неба. Меня словно ледяной водой окатили. Кровь отхлынула от лица, и я в одно мгновение отпрянула, осев на колени. Итачи, что сидел теперь точно так же, на коленях от силы в полуметре, смотрел на меня с таким пугающим спокойствием, что мне мучительно захотелось отвернуться. Стоило больших усилий выдержать на себе этот взгляд.        — Конечно, — голос тихий-тихий. Губы кое-как растянулись в полуулыбке, которая задумывалась, как добродушная, но, кажется, получилось немного напуганной. Мои нервы обратились натянутой струной. — Ты хороший человек. Разве ты можешь мне не нравиться?        Учиха шумно выдохнул и устало прикрыл глаза.        — Ты ведь знаешь, что я не об этом.        — Знаю, — едва слышный ответ сорвался с языка прежде, чем я успела его обдумать, Итачи вновь взглянул на меня, и от волнения тело забило мелкой дрожью. Я понятия не имела, что нужно говорить, что он хочет от меня услышать, и потому безмолвно уставилась на руки, как провинившаяся школьница. Собственно, примерно так я себя и чувствовала и, возможно, ею же и была.        — Нами, — мне всегда нравилось, как он произносит моё имя — мягко, тепло, и этот раз не стал исключением. Я наклонилась, практически встав на четвереньки, и принялась снова собирать злополучные осколки, чтобы хоть как-то совладать с желанием броситься на утёк. Но это же мой дом — куда я брошусь? Всё равно придётся вернуться.        — Это из-за того случая с Конан, да? — я всё меньше узнавала свой затухающий, будто доносящийся откуда-то издалека голос. — Обещаю, такое больше не повторится.        — Нами.        — Она такая красивая, утонченная, и вы должны быть вместе. Кто я такая, чтобы…        — Нами, — твердая рука перехватила мою, когда та потянулась за очередным черепком. — Глупая. — Ах, глупая?! Я подняла голову, чтобы одарить Итачи самым возмущенным из своих взглядов, но тут же осеклась. Его глаза так близко… Слишком близко. В животе потеплело и стало щекотно, а пульс участился. Я почувствовала его дыхание на своем лице и позабыла, что мне и самой нужно дышать. Сэнсэй перешел на шепот: — Позволь мне самому решать, с кем я должен быть, а с кем не должен.        Смягчившийся взгляд задержался на моих губах, и от этого жеста низ живота свело с новой силой. Его ресницы дрогнув, опустились, а рука, всё ещё державшая мою ладонь, чуть сжалась. Сердце забарабанило по ребрам, отдаваясь в ушах. Это безумие, полнейшее безумие, но тело само поддалось вперед, желая продолжения. Последние миллиметры между нами стремительно исчезали, горячее дыхание на губах сводило с ума, а голова кружилась от волнения. Целый мир перестал для меня существовать.        — Нами, отличные новости! - Или не целый.        Я отпрянула, как ужаленная, услышав стремительно приближающиеся шаги на лестнице. Стоило Итачи отпустить мою руку и выпрямиться, как через секунду на пороге появилась мама и хихикнула:        — Ну и кто это разбил?        Меня снова бросило в жар. Всё походило на сон, который закончился сразу же, как моя потешная женщина вернулась на кухню. Сэнсэй поднялся на ноги и натянул на себя виноватую улыбку.        — Это я, простите, - его голос как будто немного сел.        — Ну, ничего, — она небрежно махнула рукой. — Это к счастью.        — А была бы я — было бы к рукам из жопы, — недовольно пробубнила я, наблюдая, как мама достает из-за двери совок и веник. И зачем мы тут с Учихой ползали, спрашивается? — А что за новости?        Наши с Итачи взгляды встретились, и он едва заметно улыбнулся, а я покраснела еще больше.        — Асума был так польщен твоим приветом, что решил приехать уже в следующие выходные.        По шкале радости эта новость на «отличную» не тянет, но главное, что мама рада. Благо, счастье изображать мне не приходилось, ведь я и без того светилась, как влюбленная дурочка. Пока я подметала с пола оставшийся сор, Учиха уже успел раскланяться, поблагодарить владычицу этого дома за гостеприимство, приятно проведенное время и вкусный пирог.        Мама проводила Итачи только до прихожей, я же выскочила за ним на крыльцо, игнорируя брошенный в мою сторону озадаченный взгляд моей потешной женщины. Позже мне придется многое объяснить, но я что-нибудь придумаю. Стоило мне лишь прикрыть за нами дверь, как сэнсэй тут же обернулся, заглянув мне в глаза.        — До встречи? —  прежде, чем он успел что-то сказать, я протянула руку на прощание. Глупо, знаю, но это было всё, на что были способны мои расплавившиеся от всего произошедшего мозги. Учиха явно хотел что-то сказать или спросить, но вместо этого смиренно принял мои правила игры, кивнул и мягко сжал мою ладонь.        — До встречи.        Я как завороженная провожала взглядом его удаляющуюся фигуру, стоя на крыльце и держась за дверную ручку, которую так и не повернула. Итачи один раз обернулся и махнул на прощание рукой, и от этого жеста где-то глубоко внутри поселилось чувство приятного волнения. Сегодня всё изменилось. Наши отношения больше никогда не будут такими, как прежде, и лишь об этом мне твердило настойчиво выпрыгивающее из груди сердце.        — До встречи, сэнсэй, — повторила я, и губы тронула легкая улыбка. — До встречи.