Любимый сэнсэй

       Словно наваждение, сэнсэй крепко-накрепко засел в голове и уходить из нее совсем не торопился. Мысли о нём преследовали меня всюду, не давая удержаться в реальности: стоило лишь дать им волю, задуматься хоть на пять секунд, и передо мной сразу появлялся он. Спокойный и сосредоточенный, Итачи сидел за учительским столом и что-то записывал, изредка бросая взгляд в ежедневник. Этот образ отпечатался в памяти наиболее отчетливо, ведь именно в такие моменты я разглядывала его в школе с особым бесстыдством. И временами на душе становилось как-то гадко — как будто всё это порочно и совсем неправильно.        Прошла не одна неделя с того дня, как сэнсэй оставил мне свой номер, но я так и не воспользовалась его щедрым предложением звонить в любое время. Так, может, уже пора? Закрывшись в комнате, я непроизвольно задержала дыхание, бросив взгляд на мобильник преспокойно лежавший на кровати. «Парням нельзя звонить первой, но если очень хочется, то можно» — как-то сказала Ино, и именно её беззаботный хихикающий щебет пронесся в голове, когда я начала выискивать заветное имя в списке контактов. И вот осталось лишь нажать на зеленую кнопку вызова и дождаться ответа, но что-то упорно не давало мне это сделать. На экране всё так же продолжали светиться иероглифы, складывающиеся в практически идеальное сочетание слогов. И-та-чи.        Волнение растекалось холодом по всему телу, кусало кожу, а щеки горели нездоровым румянцем. Через минуту мне, наконец, удалось взять себя в руки, и я сделала то, что должна была сделать. Прижимая телефон к уху и слушая длинные гудки, я медленно вдыхала через нос, чтобы хоть немного усмирить подкатывающую к горлу панику. Когда после очередного гудка на том конце послышалось сухое и отстраненное «алло», сердце в груди подпрыгнуло и пугливо сжалось. Это он! Он! Нужные слова, как и ожидалось, разом вылетели из головы, и на смену им пришло понимание, что я буду просто сопеть в трубку, как маньяк из дешевого триллера.        — Алло-о? — с чуть вопросительной интонацией повторил знакомый голос, как бы напоминая, что нужно начать говорить, иначе всё закончится противным пищанием коротких гудков. Стрелки настенных часов дрогнули на отметке в десять вечера. А я не слишком-то воспитана, раз звоню в такое время.        — Привет, — как можно бодрее отозвалась я, будто и не проглатывала язык от волнения всего пару секунд назад. — Прости, что так поздно. Не разбудила? — И ведь не представилась, хотя прекрасно знаю, что меня редко узнают по телефону.        Пять секунд молчания на том конце показались мне вечностью, и пульс, стучащий в висках, наводил на тревожные мысли, что еще немного, и в голове что-нибудь лопнет. Сидя на кровати, я непроизвольно очерчивала пальцем узор покрывала и чуть покусывала нижнюю губу изнутри. А что, если этот звонок — ошибка? Что, если Итачи уже успел пожалеть о своем поступке, а тут я, наивная и преисполненная надеждами навязываю своё общение?        — Нами… — Узнал! — Рад тебя слышать.        — Правда? — с недоверием переспросила я.        — Правда… Думал, ты не позвонишь. Хорошо, что ошибся. — Дышать стало легче. Похоже, его отношение ко мне не изменилось. По крайней мере, голос не выдал ни стыда, ни чувства вины за сегодняшнюю сцену на кухне. — А этот номер твой или…        — Да, мой, — ответила я на опережение, зачем-то при этом кивнув. — Звони в любое время.        С того конца послышался тихий смешок.        — Наберу, когда у вас будет математика.        Какузу сатанеет, когда на его уроках что-то начинает пиликать. Не так давно он выбросил телефон третьеклассника прямо в окно. Тот ещё был скандал, но Мадара был на его стороне, и, по-моему, наш математик даже выговор за этот инцидент не отхватил.        — Сэнсэй, — осуждающе протянула я, — вы очень жестоки. — И снова этот тихий смех. По-видимому, у него хорошее настроение.        Если начало разговора нам более-менее удалось, то дальше дела пошли хуже. Все беседы по телефону с Дейдарой проходили легко и непринужденно, ибо он, как и Ино, может часами обсуждать одну и ту же тему, но с Итачи дела обстоят куда сложнее. Уже через пару минут общения я осознала, что пытаюсь быстрее придумать что бы такого сказать, чтобы между нами не повисло неловкое молчание. Видимо, сэнсэй не из тех людей, что любят повисеть на мобильном. Диалог не клеился, и это удручало, но я всё не хотела класть трубку.        — Скажи… А ты завтра занят? — едва договорив фразу, я тут же прикусила язык, но брать слова назад было уже поздно. И не знаю, почему я удивилась, услышав, что он готов со мной увидеться. Может, ждала, что Итачи станет отнекиваться, а, может, просто подсознательно хотела, чтобы он сказал «нет», потому что не знала, что делать, если он ответит по-другому. Так или иначе… Жребий брошен.        Мы договорились встретиться в парке возле пруда. Того самого, к которому я и Саске убегали ловить лягушек, и из которого Итачи когда-то давно меня вытащил, пожертвовав чистотой школьной формы. Предлагая именно это место встречи, я совсем не думала о его символичности, связи с нашим общим прошлым или о чем-то в этом роде. Просто вероятность столкнуться возле него с кем-нибудь из знакомых стремится к нулю, а нам с сэнсэем по всем понятным причинам ни к чему светиться вместе.        Вышагивая по дышащей прохладой тенистой аллее с мешковатой пляжной сумкой наперевес, я сильно нервничала. И вроде бы еще с утра было столько мыслей в голове: с чего начать, что сказать, но чем ближе я подходила к месту встречи, тем больше понимала, что все продуманные мной речи полны абсурда, а сама я понятия не имею, как вести себя в присутствии Итачи. Еще и юбка при каждом порыве ветра норовила взлететь и продемонстрировать какое на мне белье, будь она неладна.        Выходя из дома заранее, я думала, что у меня еще будет время обдумать план действий в одиночестве, пока буду топтаться на месте встречи в ожидании сэнсэя, но все мои планы накрылись медным тазом. Итачи уже ждал меня, умудрившись явиться ещё раньше. Прислонившись спиной к стволу разлапистого клена и скрестив на груди руки, он смотрел куда-то под ноги и моего приближения не замечал. Сердце от волнения затрепетало. Интересно, давно он здесь?        — Итачи! — На мгновение его плечи дернулись, видимо, от неожиданности. Наконец, он меня увидел и бегло осмотрел с ног до головы абсолютно беспристрастным взглядом. От этого стало как-то неловко, и я тут же отдернула юбку, опасаясь, что от ходьбы она слишком высоко поднялась. — Ты что-то рано.       Сэнсэй сделал пару шагов навстречу, а я так и не решилась подойти ближе, встав, как вкопанная.        — Как и ты, — резонно заметил он. — Я думал, девушкам положено опаздывать.        — Так что же, я могла все это время приходить на твои уроки после звонка? — поинтересовалась я, а Итачи в ответ улыбнулся, не забыв при этом с укором покачать головой.        — Нами…— Из груди непроизвольно вырвался глупый смешок, и я подняла руки, выставив ладони в знак непричастности.        — Просто шутка. — Это всё нервы и жалкие попытки скрыть своё волнение за глупыми приколами.        Молча, не сговариваясь, мы отправились ближе к пруду — туда, где на траву не падала тень деревьев. Конечно, под солнцем было жарковато, но зато зелень уже давно просохла от утренней росы. Всё так же не обмениваясь ни взглядом, ни словом, мы в четыре руки расстелили прихваченный мной плед, а затем расположились на нём лицом к воде, сохранив при этом целомудренную дистанцию. Чересчур целомудренную, я бы сказала, но подвинуться ближе ни за что бы не осмелилась.        — Прости, всё забываю отдать тебе толстовку, которую ты мне дал в походе, — на мою неловкую попытку заговорить Итачи отреагировал коротким взглядом в мою сторону.        — Не страшно, отдашь потом. Не в последний раз видимся. — Я задумчиво-медленно кивнула. И правда. У нас впереди еще не один год совместного обитания в школе. Может, в следующем году Итачи уже и не будет моим классным руководителем, ведь нас перетасуют, как карты в колоде, но урок истории от этого никуда не денется.        В сумке запиликал телефон, и я, извинившись, принялась его вылавливать в непроглядных дебрях из кошелька, солнечных очков и прочих мелочей. По традиции в этой чёрной дыре он нашелся не сразу, однако стоило мне лишь взять его в руку и увидеть имя, отобразившееся на экране, как в груди всё захолодело. Дейдара. Как чувствует. От него уже два дня не было ни звонков, ни смс, и объявиться он решил именно сейчас. Как всегда, вовремя. Во вторую минуту моего свидания. Или не-свидания?..        — Ответь, если нужно, — деликатно предложил Итачи. — Я подожду.        И вроде не было в этой фразе ни упрека, ни претензии, но мне словно ведро воды вылили за шиворот, и рука, не дрогнув, нажала на сброс. Раньше я просто не отвечала на звонки Дея, стирая пропущенные. Почему-то казалось, что это вежливее, чем сбрасывать, хотя в любом случае мои действия истолковываются как «не хочу с тобой говорить». Тсукури такую перемену совершенно точно заметит.        — Это так, ерунда, — тихо пояснила я, ставя мобильный на беззвучный и убирая его обратно в сумку. Видел ли Учиха, кто мне звонил? Уверена, что да, но он не стал ничего спрашивать, а я не стала пускаться в объяснения. Да и, честно говоря, сегодня не лучший день для беседы на тему взаимоотношений с бывшими. «Эй, Итачи, а ты знал, что мы с Дейдарой встречались?» — хм, нет уж, увольте.        Где-то вдалеке послышался гудок поезда, жалобный и протяжный. Помнится, мы с Саске любили представлять, что это не гудок вовсе, а клич невиданного огромного зверя, которому тоскливо бродить в одиночестве. Учиха говорил, что он похож на слона, и этот звук он издает, когда тянет длинный хобот к небу. Я настаивала, что это кит, который поет, величественно проплывая среди облаков. И вроде нам было уже по десять лет, а версия Саске больше походила на правду, споры на эту тему закипали знатные.        — Слонокит, — ненароком пробормотала я, и Итачи, вопросительно взглянув на меня, дал понять, что я произнесла это вслух. Пришлось пояснять. — Животное, которое мы придумали с Саске. Слышишь, как трубит? — Вдали послышался повторный гудок. Учиха склонил голову набок, как бы прислушиваясь, а затем сосредоточенно кивнул.        — Да, он что-то такое рассказывал… кажется.        Последнее слово он произнес так тихо, что мне невольно стало совестно за то, что я упомянула в разговоре его младшего брата. Они даже в школе не переговариваются толком. Только как староста с классным руководителем, и то нечасто. Саске будто бы и дела до Итачи нет, однако всё это напускное. Я всё думала, как он понял, что я влюбилась в его брата? Неужто наблюдал за мной? А ответ прост и лежит на поверхности: наблюдал, но не за мной (на кой я ему сдалась, действительно) — за нии-саном.        — Давно вы в ссоре? — осторожно спросила я, зачем-то вырвав пучок травы, назойливо щекотавший мне кожу возле коленки, хотя можно было просто примять его к земле. — Можешь не отвечать, если не хочешь, я не настаиваю.        Итачи задумчиво промычал, устремляя взгляд куда-то в небо, а затем как-то неуверенно ответил:        — Наверное, года полтора. — Так много?! — А, нет, — тут же поправился он, — два года. Как родители развелись, так мы и перестали общаться.        Фундамент моих иллюзий с громким треском рассыпался в щепки. Семьи, на которую я поглядывала с восхищением, трепетом и завистью, возводя на пьедестал идеалов и эталонов, как оказалось, больше не существует. В голове не укладывается. Мне казалось, что Фугаку-сан и Микото-сан так заботились друг о друге, общались со взаимным уважением… Разве не так выглядит любовь в семейной жизни?        — Прости, не знала, — стушевалась я, отводя взгляд. Видимо, поэтому Учиха так оперативно переехали, так и не обмолвившись ни с кем на прощание ни словом. — Саске не рассказывал, что ваши мама с папой… разошлись.        Это нормально, что Саске не стал со мной делиться такой новостью. Когда я узнала о смерти отца, я тоже ничего ему не сказала, и это закономерно — мы не настолько близки. Наши отношения никогда уже не станут такими, как в младшей школе. Тогда мы были детьми, нам было интересно друг с другом, но подростковый возраст ввел свои коррективы. В какой-то момент всё общее, что между нами было, исчезло, и потому наше общение постепенно свелось к «привет-пока» и редкой болтовне по старой памяти.        — Ничего, не извиняйся, — чуть пожал плечами Итачи. — Саске в принципе не любит откровенничать. Прямо как отец.        Сэнсэй не стал вдаваться в причины, нюансы, почему всё так получилось. Сказал лишь, что между ним и Саске теперь целая пропасть, и нужно время… много времени, чтобы её преодолеть. Я так и не поняла, есть ли связь между их ссорой и разводом родителей, но лезть и дальше с расспросами не решилась. Уж больно деликатная эта тема.        — Я заслужил такое отношение, — вдруг произнес он, и в этих словах прозвучало столько холодной отстраненности, что стало как-то не по себе. — Он имеет полное право на меня злиться.        И вроде нужно было что-то сказать: приободрить, разубедить, опровергнуть, — но я молчала. Молчала, потому что не знала всей ситуации. Потому всё, что я могла сказать, прозвучало бы неискренне.        — Ну хватит, — губы сэнсэя тронула едва заметная тень улыбки, от которой так и повеяло какой-то тоской, и он, протянув руку, аккуратно заправил прядь волос мне за ухо. В горле мгновенно пересохло. — Не смотри так. Всё в порядке. — Врун.        Поддавшись порыву, я придвинулась ближе и нерешительно, осторожно положила голову на его плечо, напрочь проигнорировав голос разума. От смущения кровь прилила к лицу и стало немного душно, но отстраняться я не спешила.        — Всё будет в порядке, когда вы помиритесь, — тихо, словно для самой себя, проговорила я. — Вы же помиритесь, правда?        Чувство неловкости не оставляло, разливаясь щекоткой под ребрами: стоило ли первой пересекать черту? Ладонь сэнсэя нашла мою и бережно сжала, а я непроизвольно зажмурилась, пытаясь подавить счастливую улыбку, которая теперь прорывалась наружу. В животе запорхали бабочки. Он не против моей инициативы…        — Надеюсь, — чуть хрипловатый полушепот сэнсэя вскользь коснулся уха. Его близость ускоряла пульс, сводила с ума, заставляла тело мелко дрожать от энергии, просыпавшейся под действиями эндорфинов. — Я хотел сказать… По поводу вчерашнего… — Я даже среагировать не успела на столь стремительную смену темы — где-то неподалеку послышались детские голоса и крики, из которых разборчиво слышалось только «не надо», и Итачи, вытянувшись струной, осекся, а затем отстранился, выпуская мою руку. — Не подождешь? Я сейчас.        Пружинисто подскочив на ноги, сэнсэй присек на корню мою попытку последовать за ним, усадив на место со словами «нет, жди здесь». Мне осталось лишь со смиренной тоской проводить его складную фигуру взглядом, ведь ослушаться его указаний я почему-то не осмелилась. В голове всё звучали эти слова: «Позволь мне самому решать, с кем я должен быть, а с кем не должен…» Так что же вы решили, сэнсэй?        Итачи показался в поле зрения минут через пять, мокрый и грязный, прижимая к груди нечто несуразное, издали похожее на большую рваную тряпку. Это оказалась совсем не тряпка.        — Щеночек! Где ты его взял?        Вымазанное в иле чумазое создание завиляло хвостом, брызгаясь во все стороны бог весть чем, когда я подошла ближе и протянула руку, чтобы осторожно его погладить. С тисканием и обнимашками я благоразумно решила повременить до более чистых времен.        — Какие-то малолетние живодеры бросили его в воду и смотрели, как он тонет.        От щенка пахло какой-то гадостью, но в целом как пострадавшая сторона он не выглядел: чувствовал себя на руках Итачи вполне уверенно и пытался лизнуть мою ладонь. Видимо, он даже не понял, что произошло, раз страха перед людьми не испытывает. О продолжении прогулки теперь не могло быть и речи. Учиха не только был весь в тине, но еще и имел все шансы простыть в такую ветреную погоду. Да и несчастное животное тоже неплохо было бы привести в порядок.        Продвигаясь в сторону жилых кварталов, мы держались друг от друга поодаль и названивали знакомым, выясняя, не нужна ли кому собака. От Ино сразу последовало категоричное «нет». Следующий человек в моём списке, Шикамару, сетовал, что у него дома живут две маминых кошки, и ему не до щенков. Потом он и вовсе перевел разговор в другое русло, заболтав меня еще минут на пять. Хината расстроенно сообщила, что «папа собак не любит», но пообещала расспросить на эту тему Наруто. Честно говоря, мне показалось, что она просто зацепилась за повод ему позвонить, но мне ли, трусихе, которая полдня собиралась с духом, чтобы набрать Итачи, её осуждать. Саске взял трубку и, даже не поздоровавшись, рявкнул, что перезвонит позже. Не перезвонит. Я его знаю. Успешнее всего завершился звонок Яхико — он, вроде как, оказался не прочь обзавестись сторожем в автомастерской, вот только Нагато может оказаться против, так что никаких гарантий он не дал.        — Если не найдем, куда его пристроить, возьму к себе, — со вздохом отозвался сэнсэй, в очередной раз прикладывая трубку к уху. Его друзья, похоже, тоже не горели желанием приютить дворняжку. — Правда, у меня немного тесновато.        В моём доме собаку можно было бы держать в легкую, если бы не мамина аллергия на шерсть. Лет пять назад мы завели котёнка, но ничем хорошим это не закончилось. Мама честно пыталась бороться с соплями, чиханьем и слезящимися глазами, но нам всё равно пришлось отдать питомца соседке. Если я притащу домой щенка, меня, конечно, не отправят ночевать вместе с ним на улицу, но максимум, что мне позволят, это подержать его пару дней где-нибудь в коробке в подвале.        Обзвонив всех, кого можно было, и обсудив дальнейший план действий, мы решительно разошлись в разные стороны. Итачи с лохматым чудищем подмышкой побежал к себе принимать душ, а я отправилась в зоомагазин за собачьим шампунем, ошейником от блох, кормом и прочей ерундой, чтобы позже прийти и помочь с приведением щенка в порядок. Сэнсэй не сразу согласился на такой расклад: он колебался, искал альтернативы, говорил, что сам со всем справится и что не хочет меня напрягать. В конце концов я неловко пошутила, что обещаю к нему не приставать, если он так боится остаться со мной наедине, а Итачи… смутился. Улыбнувшись, он отвел взгляд, назвал меня дурочкой и, наконец, согласился на помощь. И выглядел при этом так мило, что мне даже стало стыдно за эту шутку.        Входная дверь в подъезд сэнсэя оказалась открыта, что было очень кстати — номер квартиры я не знала, да и этаж вспомнила еле-еле. Не думала, что когда-нибудь вернусь в это место, что меня здесь будут ждать. И в голову не приходило, что мы с Итачи настолько сблизимся, но эти три месяца в школе Акатсуки много чего изменили.        И вот передо мной оказалась смутно знакомая дверь. Пока я ждала, когда меня впустят, из квартиры напротив вышла сухонькая старушка и, загадочно улыбнувшись, поприветствовала меня кивком, будто мы с ней давно знакомы. Я немного растерялась, но ответила тем же, чтобы не показаться невежливой. В это мгновение замок глухо щелкнул, дверь открылась, и на пороге показался Итачи в домашней футболке, с несобранными, мокрыми после душа волосами и махровым полотенцем в руке.        — Ты быстро, — заметил он, забирая у меня пакет с мелочью из зоомагазина, и почтительно поклонился соседке: — Добрый день, Чиё-сан.        — Добрый, Итачи-кун, — проскрипела она в ответ и с теплой улыбкой кивнула в мою сторону. — Твоя девушка? — Я мгновенно покраснела, как помидор, боясь даже взглянуть на Учиху. Почему почти все люди в возрасте настолько бестактны, когда дело касается личной жизни? — Хорошенькая. Прям куколка. — Пристрелите меня. Это так неловко. — Скорее бы и мой Сасори себе кого-нибудь нашел. Боюсь, так и помру, не понянчив внуков.        — Не переживайте, Чиё-сан, — улыбнулся сэнсэй. — И внуков понянчите, и ещё всех нас переживёте, — и, мягко ухватив меня за предплечье, прошептал «заходи».        Прошмыгнув мимо Итачи, от которого так приятно пахло гелем для душа с чем-то цитрусовым, и оказавшись уже в знакомом тесном коридоре, я, наконец, перевела дух и с интересом осмотрелась. Здесь совсем ничего не поменялось. Даже зонт висит на том же крючке.        — Это бабушка Акасуны-сэнсэя, — пояснил Учиха, закрывая дверь. — Живёт одна, так что иногда её проведываю и покупаю продукты, если нужно.        Я даже не удивилась, услышав, что Итачи помогает одинокой пожилой женщине, ведь это настолько закономерно дополняет его образ хорошего парня, что неволей думаешь: «Разве могло быть иначе?». А вот то, что эта милая старушка — бабушка нашего химика, немного меня напрягло. Не означает ли это, что существовала вероятность моего столкновения в подъезде и с самим Сасори?        — А разве Сасори-сэнсэй не гей? — тихо спросила я, проанализировав фразу про девушку и внуков, на что Учиха вопросительно изогнул бровь.        — Откуда такая информация?        Я пожала плечами.        — Все так говорят. И Дейдара жаловался, что он на него поглядывает как-то странно.        — На Дейдару вообще сложно не поглядывать странно с его поведением на уроках, — сухо подметил сэнсэй, и я не смогла возразить. Судя по всему, он своего коллегу геем не считает. Или просто не поощряет слухи.        Когда я вошла в комнату, щенок преспокойно шуршал в коробке из-под микроволновки, в которую его благоразумно поместил хозяин дома, чтобы тот ничего не запачкал. Он очень радушно принимал знаки внимания и почесывания за ухом, пока Итачи сушил полотенцем волосы. Правда, иногда пытался пожевать мои пальцы, но это так, мелочи.        — Ты купил телевизор? — прервала затянувшуюся паузу я, бросив взгляд на комод, где теперь стояла небольшая плазма.        — Это подарок Шисуи, — обреченно вздохнул сэнсэй. — Включал всего пару раз, и то только когда сам Шисуи ко мне приходил, чтобы показать, что я им пользуюсь. — У меня была ужасная кофта цвета детской неожиданности, которую я надевала только при бабушке — она мне её подарила. Ровно такая же ситуация, как и с этим телевизором. Видимо, мы оба слишком тактичны, чтобы признаваться, если подарок пришелся не по душе. И это, пожалуй, правильно.        Наконец, после всех приготовлений и болтовни в никуда мы приступили к главному — к помывке пса. Бедняга страшно перепугался, когда Итачи включил воду, и забился в угол ванной. Пришлось усадить его в небольшой тазик, чтобы не бегал, и настроить душевую лейку на самый минимальный напор. Вскоре щенок более-менее успокоился и даже ни разу не дернулся, пока я его намыливала и тихо приговаривала, что он «хороший мальчик». Итачи на всякий случай придерживал его рукой и слегка почесывал за ухом. Потом тот решил отряхнуться, чего мы, как люди, никогда не державшие собак, не предвидели, и брызги полетели во все стороны, окропив мыльной пыльцой всё, что только можно было: бортики ванной, нас, стены, стиральную машинку, раковину, зеркало… Учиху ждет сегодня увлекательная уборка.        — А знаешь… — протянула я, смывая душевой лейкой шампунь с нашего маленького друга. — Это очень благородно, что ты полез за ним в воду. Не каждый бы так поступил.        Не знаю, поступила бы я так же. И дело не в том, что мне не жаль животное — жаль, а в том, что я боюсь лезть в воду, если не знаю, какая там глубина. Банальная трусость человека, не умеющего плавать, за которую мне в такой ситуации было бы смертельно стыдно.        — Да ладно, — отозвался Итачи, — мне не привыкать зеленую мелочь из этого пруда вытаскивать. — Какой прозрачный намек.        — Ах вот как… — задумчиво протянула я, кивая в знак того, что я сделала выводы, — мелочь, — и, оскорбленно поджав губы, отвернулась.        — Ты не обиделась, — утвердительно проговорил голос у самого уха, — не притворяйся.        Ну, разумеется, я не обиделась, но мне нужно было как-то среагировать на эту двусмысленную шутку с намеком на мой возраст. Пожалуй, Учиха даже имеет на неё право, раз он старше меня на шесть с лишним лет. Однако моё детское самолюбие всё равно оказалось задетым, и я не нашла ничего лучше, чем на мгновение направить душевую лейку ему на футболку. От неожиданности Итачи отпрянул, но через секунду осмотрев огромное мокрое пятно на одежде, как-то холодно поинтересовался:        — Нападаешь на учителя, Хигураши? — Мне даже как-то не по себе стало от такого обращения. Интересно, я смогу проскочить к двери?        Быстро подскочив ко мне и одним резким движением выхватив у меня из рук оружие, сэнсэй принялся щедро поливать меня из него в отместку, игнорируя мои визги, попытки забиться в угол между стеной и раковиной и мольбы о пощаде. Мольбы были тщетными — вода мне разве что за шиворот не заливалась, но Учихе и этого показалось мало. Он крепко схватил меня за ногу и потянул на себя, отчего я взвизгнула громче и, повалившись на спину, безвольно проскользила по полу.        Каким-то чудом мне удалось сесть, и я, уже мокрая с ног до головы, попыталась выхватить у не менее мокрого Итачи лейку. Смеясь, он поднял её вверх, отчего водой поливало теперь нас двоих, а я с еще большим рвением принялась её отнимать. Через полминуты напряженной борьбы мы уже валялись на сыром кафеле, всячески пытаясь направить струи воды друг другу в лицо. Вся одежда прилипла к телу, от смеха начали болеть мышцы на лице, а тело начала одолевать какая-то усталость от интенсивных движений.        — Так, детский сад, хватит, — усмехнулся Итачи, навалившись сверху и приковав мои запястья к полу. Я чувствовала, как часто вздымается его грудь, как дыхание щекочет мне щеки, и как вода с смоляных волос капает на лицо.        — Ты выиграл, — от волнения мой голос прозвучал как-то сипло. От осознания, что он лежит на мне, вдавливает весом своего тела в пол, закружилась голова. — Я сдаюсь.        Пока мы дурачились, чувства неловкости не было, и мы просто игрались, как дети. Теперь улыбка медленно сползла с лица Итачи, да и мне было не до смеха, но никто из нас не прервал не то что физического — даже зрительного контакта. «Какой же он красивый» — думала я, мечтая растаять от воды, как ведьма из сказки, лишь не чувствовать этого смущения, обжигающего кожу изнутри.        — Паршивый из меня учитель, — тихий шепот коснулся теплом дыхания моих губ. Внизу живота как-то странно защекотало, а сердце сошло с ума, барабаня по ребрам.        — Почему? — так же шепотом спросила я, сглотнув комок волнения, застрявший в горле.        — Потому что ничего из того, что сейчас происходит, не должно было произойти, — он смотрел мне прямо в глаза, словно пытаясь в них что-то прочесть, а я не осмеливалась отвернуться. — Ты моя ученица… А я хочу тебя поцеловать, и мне даже не стыдно.        — Так целуй, — прошептали губы, и этого оказалось достаточно, чтобы все оставшиеся барьеры между нами рухнули.        Кто преодолел последние пару сантиметров? Я не знаю. Да и это не было важно. Словно одурманенные, мы страстно целовались на мокром полу, не замечая ничего, что происходит вокруг. Я чувствовала, как сильные руки прижимают меня к себе, задыхалась от счастья и не могла оторваться от этих пьянящих губ. Итачи часто и шумно дышал, отстраняясь лишь на мгновение, чтобы поцеловать меня в шею, и каждый раз внизу живота в ответ что-то сладостно сжималось. Мне хотелось плакать от переполняющих грудь эмоций, а в голове всё не желало проясняться. Я шептала его имя, зарываясь пальцами в его волосы, он улыбался сквозь поцелуй, и целый мир переставал существовать. Мир, где все решат, что нам нельзя быть вместе.        Из забытья нас вывел лай уставшей стоять без дела собаки. Может, она уже окрестила нас самыми глупыми двуногими, которые ей когда-либо встречались. Мокрые до нитки, запыхавшиеся и растрепанные, мы принялись кутать щенка в полотенце, периодически переглядываясь и загадочно улыбаясь. Каждый из нас понимал, что эти отношения просто по определению не смогут быть простыми. Нам придется прятаться. Придется врать. Придется мириться с тем, что мы не сможем касаться друг друга на людях, и даже самые обычные свидания, подобные сегодняшнему, будут проблемой.        «Я всё ещё ни в чём не уверен, но я готов рискнуть», — слова, что сделали меня самой счастливой девушкой. Девушкой, что отныне встречается с собственным учителем.