Любимый сэнсэй

       Слова Шисуи так крепко засели в ушах, голове и мыслях, что я полночи не могла заснуть, ворочаясь и без конца елозя щекой по взмокшей от духоты подушке. На душе без конца скребли кошки, запуская острые коготки всё глубже и глубже, а я чувствовала себя последней тварью оттого, что вожу Итачи за нос своими недомолвками и ложью. И пусть я останусь в ваших глазах жалким нытиком с заниженной самооценкой, но мне и без того казалось, что девчонка, вроде меня, слишком скучна и посредственна для такого парня, как Итачи, а уж с гласом совести, что говорил со мной раз за разом словами Шисуи, мне и вовсе хотелось брезгливо морщиться от одной лишь мысли о своей нечестности. Так или иначе, для меня было очевидно, что для успокоения совести нужно просто во всём сознаться, но, как водится, сказать всегда намного легче, чем сделать.        Утром в школе я долго не решалась войти в класс, зная наверняка, что Итачи уже там, за дверью. Боялась, что не смогу спокойно смотреть ему в глаза, что буду выглядеть как-то не так, чем ещё больше усугублю своё положение. Наконец, решилась — сжала ручку посильнее, повернула и дернула. Дверь поддалась легко, почти бесшумно, а вот сердце в груди тревожно затрепетало от беспокойства.        — Сэнсэй, — как-то совсем тихо и виновато подала голос я, словно не хотела отвлекать Итачи от дел. Он сидел за столом и что-то записывал, но, как только я его окликнула, сразу поднял глаза, а затем отодвинул ежедневник, заложив страницу ручкой. Раньше он никогда так не делал — всегда дописывал хотя бы до точки, прежде чем отвлечься.        — Что-то ты сегодня рано, — Итачи улыбнулся, поднимаясь со стула, а тот очень противно и жалобно скрипнул, проехавшись ножками по полу. — У вас же репетиция только через сорок минут.        Я скованно улыбнулась в ответ и тихонько прикрыла за собой дверь. Сегодня я специально вскочила в семь, чтобы примчаться в школу пораньше и застать своего сэнсэя одного в кабинете. Мне очень хотелось с ним увидеться, ведь в последний раз мы виделись с ним наедине в субботу, когда дали слабину у него в ванной.        — Ты сказал, что будешь с девяти.        И вроде нужно было сказать что-то ещё или что-то сделать, но я не знала что и потому просто стояла, как дурочка, возле двери, изучающе глядя на Учиху. У всех пар есть свои ритуалы приветствия. Кто-то говорит милые кодовые фразы, кто-то берется за руки, кто-то легонько целует в щеку… Дейдара каждый раз принимался меня тискать и шептать на ухо всякие пошлости, что было страшно неловко. А какой ритуал предпочитает Итачи? Может, скромного «здравствуй» для него более, чем достаточно?        — Ты что, так и будешь там стоять? — на его лице заиграла такая добродушная улыбка, что у меня перехватило дыхание, и внутри что-то сладостно сжалось. Сэнсэй полностью вышел из-за стола и чуть раскинул руки, отчего моё сердце забилось ещё сильнее и загорелись щёки. Он действительно хочет, чтобы я… — Иди ко мне.        Меня не пришлось подзывать дважды. Бросив мешковатый рюкзак на пол, я за полсекунды преодолела проход между партами и едва не сбила Итачи с ног, впечатавшись в его грудь и обняв за спину руками так крепко, будто мы не виделись целую вечность. Он тихо засмеялся, обнимая меня в ответ, и поцеловал куда-то в макушку, не давая времени порассуждать, правильно ли я истолковала его просьбу. Да, он хотел именно этого.        Приближающееся шарканье чьих-то шагов, послышавшееся из коридора, подействовало весьма отрезвляюще, и мы отпрянули друг от друга, как ужаленные. Очевидно, кто-то просто прошёл мимо — шаги стали затихать, — но сердце в груди так и продолжало испуганно колотиться о грудную клетку. Я заметила, как Итачи облегчённо перевел дух. Что и говорить: если наши отношения раскроют, то самые страшные шишки полетят именно в него. Это как минимум увольнение, как максимум — запись в личном деле, запрещающая ему в дальнейшем заниматься педагогической деятельностью. Мне же в этом случае грозит лишь общественное порицание, и то не слишком-то яростное. В таких случаях виноватыми всегда считают учителей, а ученики всего лишь наивные совращенные жертвы, которые в силу возраста не смогли бороться с соблазном.        — У меня к тебе разговор, — не откладывая в долгий ящик, призналась я, мельком глянув на Итачи. — Это важно.        Выдержав долгую паузу, он сосредоточенно кивнул, и вид у него при этом был весьма озадаченный. Не так часто инициатива поговорить о чем-то важном исходит именно от меня, так что я и сама от себя такого бы не ожидала.        — Мне сесть или…        — Да, лучше присядь, — с губ сорвался нервный смешок, за который мне тут же стало стыдно, и я прикрыла рот рукой — и откуда у меня взялась эта дурацкая привычка хихикать не к месту? Видимо, подцепила от Ино. Хотя лучше бы мне передались её уверенность в себе и завидное упрямство.        Стул снова противно царапнул ножками пол, когда сэнсэй вернулся на своё место, а я, вслух рассудив, что мне лучше тоже сесть, расположилась за первой партой прямо перед ним. Если бы кто-то вошёл в кабинет в эту минуту, он увидел бы будничную беседу учителя и ученицы и не более. Впрочем, если подумать, чаще ученики предпочитают не общаться с учителями, тем более на каникулах. Тем более наедине.        — Итак, — Итачи сложил руки в замок и положил перед собой на стол. Отлично, теперь у меня чувство, будто я в шаге от того, чтобы мою маму вызвали в школу. — Я тебя слушаю.        Глубокий вдох, зажмурилась, руки судорожно сжали подол юбки и… Давай, Нами, просто говори. Просто начни, ты справи…        — Я состою на учёте в психдиспансере, и вчера я не проспала, а была в клинике. -…шься. Да, кое-кто здесь явно не умеет сглаживать углы, и этот кто-то явно не Итачи. Всю правду-матку в лицо, без подготовки. Дипломат из меня явно не выйдет.        Окна были раскрыты настежь, но привычный шум с улицы в кабинет не врывался: стадион, раскинувшийся по эту сторону, теперь пустовал. В учебное время мы всё время слышали, как ребята из футбольного клуба гоняют мяч, и как орёт Кисаме-сэнсэй, если этот самый мяч улетает куда не нужно — например, в его голову. Как бы мне хотелось услышать эти нецензурные звуки сейчас, когда тишина начала давить на виски, а я так и не находила в себе смелости посмотреть сэнсэю в глаза и продолжить говорить.        — Эй, — тихо позвал меня Итачи, а внутри всё сжалось, захотелось закрыть уши, — не бойся. Продолжай.        И было в этом «не бойся» что-то такое, что должно было успокоить, заботливо укрыть, как одеялом с головой, но легче не становилось. Было всё так же страшно.        Не каждый сможет общаться с человеком, как и прежде, узнав, что у него есть сдвиг по фазе. Даже я не знаю, как отреагировала бы, признайся мне кто-то в подобном. А сможет ли Итачи? Кто знает… Но скрывать от него свою ненормальность и дальше было бы неправильно. Не могу же я ему врать каждый раз, когда мне понадобится бежать в клинику. Хотя с чего такие далеко идущие планы? Может, он вообще не захочет быть со мной, когда узнает, что я из себя представляю на самом деле. От этой мысли в груди неприятно защемило, а в горле встал ком.        Мне едва удалось себя пересилить и взглянуть на Итачи. Он смотрел на меня настороженно, но держался с завидным спокойствием, словно его больше заботило моё молчание, а не слова, что я сказала до этого.        — У меня… нервная анорексия, — в горле резко пересохло, а язык едва не прилип к нёбу. — Я уже год прохожу лечение. Вроде как успешно, но врачи ни в чем не уверены.        Он кивнул, будто слышал это признание уже не в первый раз. Как если бы я просто рассказывала, как прошел вчерашний вечер, а не делилась чем-то таким, о чем лучше вообще помалкивать. Это было странно, даже обидно, ведь я ждала другой реакции: шока, сочувствия, раздражения… Да чего угодно, но не будничного хладнокровного спокойствия.        — Не знаю, сообщу ли я что-то новое, — тихий голос сэнсэя прервал поток моих тревожных мыслей, и я вся превратилась в слух, — но об учениках, стоящих на таком учёте, всегда ставят в известность медработников школы, — Итачи вдруг замолчал и, на пару секунд зажмурившись, устало потёр переносицу, будто говорить ему стало едва ли не тяжелее, чем мне полминуты назад.       Я знала, что местная медсестра, Изуми-сан, в курсе моего диагноза, так что эта новость ничего во мне не всколыхнула. Мне даже приходилось с ней общаться пару раз, правда она не слишком меня мучила. Просто спрашивала, как у меня с аппетитом, просила встать на весы, что-то записывала и отпускала с миром.        Итачи сделал глубокий вдох и посмотрел мне прямо в глаза, отчего мне неволей передалось его напряжение.        — Ну, а медработники, если сочтут нужным, — продолжил он, — ставят в известность классного руководителя. — В голове что-то бахнуло, заставив всё моё естество сжаться в комок и рухнуть куда-то в пятки. Сердце замерло, разливая под ребрами неприятный холод. Он же не хочет сказать, что…        — Так ты все знал? — охрипшим от нервов шепотом спросила я, и сэнсэй коротко кивнул, поджимая губы и подтверждая мою догадку. — Давно?        Он выдержал многозначительную паузу, видимо, раздумывая, как лучше ответить, но затем без заминки выдал:        — С тех пор, как получил список класса на руки. — Мои ладони непроизвольно сжали ткань юбки еще сильнее. Так вот почему Итачи не стал меня спрашивать о причине моего домашнего обучения, когда знакомился с классом! Он просто всё знал. Знал с самого начала.        — Господи, — прошептала я, закрыв ладонями вспыхнувшее не то от стыда, не то от жгучей досады лицо. Смертельно захотелось сбежать, спрятаться, забившись куда-нибудь угол, но я сдержалась, всеми силами пытаясь собраться с мыслями, чтобы довести начатый разговор до конца. До чего же мерзко, когда ты стараешься скрыть от человека что-то нехорошее, а потом выясняется, что об этом «нехорошем» он уже давно наслышан. И уже давно наблюдает за твоими жалкими потугами скрыть от него правду.        — Я пытался тебе об этом сказать, — осторожно, почти вкрадчиво продолжил Итачи. — После пробного теста, помнишь? — День моего знакомства с Карин и неудачного первого разговора с сэнсэем, с которого я благополучно сбежала. Такое захочешь — не забудешь. — Ты не шла со мной на контакт, и я решил, что лучше тебя не беспокоить и лишний раз не волновать. И знаешь… — он вдруг замолчал, будто передумав говорить, но его сомнения были недолгими. — Я слышал, что о тебе говорили в тот день на перемене перед уроком…        Всё так же закрывая лицо руками, я отчаянно замотала головой, чтобы он замолчал. Мне совсем не хотелось слышать пересказ моего прошлого в извращенной версии Кабуто, хоть и смягченной словами Итачи.        — Я просто хотел тебя тогда поддержать, но вышло как-то неудачно, — сэнсэй чувствовал себя виноватым — это слышалось в его голосе. — Прости, что не сказал, что обо всём знаю, раньше.        Не так я представляла наш разговор, ведь извинения за молчание должен был приносить не Итачи, а я. Наверное, мне действительно было, за что обижаться и за что прощать, но я не чувствовала ни злости, ни обиды. Лишь чувство собственной вины, которое, несмотря на мою предельную честность, никуда не делось.        — Ты не злишься? — тихо спросила я, наконец, решившись на него взглянуть, на что сэнсэй вопросительно приподнял брови и чуть поддался вперед, словно пытаясь лучше меня расслышать. — За то, что я призналась тебе только сейчас?        Итачи шумно выдохнул и покачал головой.        — Я понимаю, почему ты ничего не говорила, и не виню тебя. Главное, что сейчас ты мне всё рассказала.        — Это не всё, — и, спустя паузу, начала излагать историю своего маленького безумия с самого начала. Благо, её завязку Итачи уже знал. Я сама ему её выложила в ту злосчастную ночь, когда он вёл меня домой, крепко сжимая мою руку. Сейчас бы у меня бы язык не повернулся признаться, что мальчик, что меня отверг, так жестоко со мной обходился, но тогда мне было всё равно. В душе, в груди, в глазах и в мыслях было пусто, но Итачи, похоже, нравился моей пустоте.        — Скажи… это был Дейдара? — сэнсэй не хмурился, не злился — просто спрашивал, но смотрел мне в глаза так пристально, что становилось не по себе. Честно говоря, мне не хотелось упоминать, что именно Дей стал причиной моего срыва, чтобы никак его не подставлять, но Итачи сам обо всём догадался, и это несколько усложнило задачу.        — Да, но… это в прошлом. Он давно признал свою ошибку, а я больше не держу на него зла, — я постаралась улыбнуться, но вышло как-то вымученно, и мне едва удалось сдержаться, чтобы не добавить очевидное «За это не держу».        Апатия, депрессия, отсутствие аппетита, балансирование на грани безумия, бесконечные походы в клинику, сеансы психотерапии, стол, заваленный лекарствами… Я говорила сэнсэю обо всём, что могла вспомнить, даже о Дейдаре, где это было необходимо, а он сосредоточенно слушал и больше не перебивал. Иногда он едва заметно хмурился, поджимая губы, и одному богу известно, какие мысли посещали его в этот момент. Я лишь надеялась, что не внушаю ему своей исповедью чувство отвращения, но чем дальше заходила моя история, тем больше меркла надежда.       О том, что с Деем меня связывало не только его чувство вины, но и взаимная симпатия, я не упоминала, решив, что для бесед о бывших мы с Итачи ещё не созрели, однако каждый раз, произнося имя Тсукури, я видела в глазах напротив, как всё замалчиваемое без труда читается между строк. От этого на душе становилось еще поганей.        — Ты… разочаровался во мне, да? — не выдержав напряжения, спросила я, так и не закончив свой рассказ. Обычно мне нравилось умение сэнсэя слушать, но теперь складывалось ощущение, что он молчит не потому, что не хочет меня прерывать, а потому что просто больше не желает со мной говорить. — Просто если я тебе больше не…        — Перестань, — Итачи оборвал меня так резко и безапелляционно, что я сконфуженно втянула голову в плечи и потупила взгляд, как маленькая провинившаяся девочка. Он… злится? Но за что? Секунда — и сэнсэй встал из-за стола, вторая — и он рядом со мной, но я не решаюсь на него посмотреть. — А теперь, пожалуйста, выслушай меня, — сэнсэй осторожно положил ладонь мне на плечо и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть мне в глаза. Так обычно делают взрослые, чтобы не давить на ребенка своим авторитетом и говорить с ним как с равным. Не знаю, этот ли приём пытался провернуть Итачи, но это сработало. Я развернулась к нему всем корпусом и с опаской взглянула на него вновь. — Я могу лишь представить, чего тебе стоило мне всё это рассказать, — сэнсэй говорил тихо, словно тоже делился со мной чем-то сокровенным, — но не смей даже думать, что ты после этого стала мне меньше нравиться. Всё как раз наоборот, — на его лице не было и тени улыбки, но именно это и заставило меня поверить, что сэнсэй не иронизирует и говорит на полном серьезе, и от этого признания моё сердце, кажется, остановилось. — Ты гораздо сильнее, чем кажешься, и это… восхищает.        Но сильной я себя не чувствовала. Сильные люди не страдают психическими расстройствами. Они борются, не мешкая смотрят в глаза своим демонам, страхам и неприятностям и выходят из этого сражения победителями.        — Я решила, что ты должен об этом знать, — тихо отозвалась я, пряча взгляд в тени спавших на лицо волос. — Врачи говорят, что в случае сильного стресса всё может повториться, так что, если ты не захочешь со всем этим связываться, я пойму, — голос предательски дрогнул на последнем слове, и вместо гордого «хочешь уйти — иди» получилось соплежуйское «ты, конечно, можешь уйти, но я буду реветь без тебя, как белуха».        — Ну хватит, — Итачи с вымученным вздохом взял моё лицо в ладони, чем заставил посмотреть ему прямо в глаза. — Я ценю твою готовность принять любой ответ, но я повторюсь: позволь мне самому решать, с кем я должен быть, а с кем не должен. Я был более или менее в курсе твоей проблемы еще до того, как ты мне о ней рассказала. И немного неловко признаваться, но я… — он сделал глубокий вдох, — расспрашивал одного своего друга-психотерапевта по этому поводу.        — Ты про Шисуи-сана? — мои губы дрогнули в виноватой полуулыбке, а брови сэнсэя на мгновение изумленно приподнялись. Да, согласна: дело приняло неожиданный оборот. — Это тоже немного неловко, но со вчерашнего дня я официально его пациентка.        Итачи, судя по всему, пришлось не по душе, что отныне Шисуи заполучил на меня рычаг влияния, и сразу же предупредил, что с ним нужно держать ухо востро. Такой неоднозначный отзыв о собственном друге несколько озадачил, но я с готовностью кивнула, принимая его за чистую монету. Я и сама не смогла бы расслабиться в присутствии этого парня, зная, что так ловко анализирует каждую деталь в моём поведении.        Мы бы еще долго общались с Итачи, однако с приближением стрелок часов к отметке в десять часов в кабинет стали захаживать одноклассники, чтобы побросать вещи и повесить ветровки, и я поспешила уйти, лишь мельком махнув на прощание рукой. На душе теперь было светло и спокойно. Сэнсэй сказал ровно то, что мне и хотелось услышать — что ни я, ни мои скелеты в шкафу, его не пугают. Да и можно ли мечтать о большем?        — Могла бы и предупредить вчера, что не придешь, м, — вот, что сказал мне Дейдара вместо приветствия, тяжело плюхнувшись на соседнее кресло. — Где была?        В нос ударил едкий запах табака, перебитый жвачкой с ментолом. По-видимому, произошедший с его матерью срыв так и не произвел нужного эффекта, и с курением Дей не завязал.        — В клинике, — без энтузиазма отозвалась я, всё не сводя глаз со сцены и наблюдая, как неуклюже наши одноклассники выполняют танцевальные па. Особенно интересно было наблюдать за на глазах сатанеющей Ино, которой Шикамару будто бы специально наступал на ногу вот уже седьмой раз.        — Тебя разве еще не сняли с учета? — Тсукури пошарил в карманах толстовки и, достав простенький кнопочный телефон, запустил на нём какую-то игру, лишь мельком на меня взглянув. Он явно пытался поддержать отстраненную беседу, будто бы и не подбрасывал никакого диска.        — Да какой там, — досадливо вздохнула я и принялась в который раз перечитывать свои реплики в сценарии. Сегодня мы будем не просто читать по бумажке, а еще и отыгрывать, и отчего-то мне кажется, что это будет страшно неловко. — Приболела, потеряла вес перед контрольным осмотром — и вот, пожалуйста.        — А тебе всё не везет, — Дейдара насмешливо хмыкнул, но не успела я хоть как-то на это среагировать, как он на полном серьезе добавил: — Впрочем, я не лучше. У меня вообще всюду задница. В любви, в дружбе, в семье…        Хотелось бы сказать, что Дей себя накручивает, но, если задуматься, в последнее время его так и преследуют неудачи. Конечно, в половине из них он сам виноват, но всё остальное кроме как хроническим невезением ничем не объяснить.        — Мне жаль, — с искренним участием откликнулась я, после чего поймала на себе вымученный взгляд, как будто Тсукури ждал от меня не этих слов. Телефон в его руках противно запиликал, и на экране высветилась красная на чёрном надпись «Game Over».        — Ну да, — его губы дрогнули в разочарованной улыбке. — Мне тоже.        Больше мы не говорили. Просто сидели рядом, занимаясь своими делами. Дей с преувеличенной сосредоточенностью играл в телефоне, а я в который раз перечитывала сценарий, отмечая трудные для запоминания моменты простым карандашом. Однако сосредоточиться в обществе Дейдары было трудно. В ушах без конца звучали реплики из его исповеди, которую я пересмотрела, пожалуй, раза три, и отчего-то они всё больше заставляли меня чувствовать себя виноватой. Как будто его жизнь катится под откос по моей вине.        — Ты надолго, м? — Тсукури чуть нахмурился, когда я встала и попросила присмотреть за рюкзаком, пока меня не будет.        — Я до автомата на первом и обратно, — в подтверждение я потрясла небольшим кошельком в руке, а затем по старой привычке, будто мы всё еще друзья, спросила: — Тебе что-нибудь взять?        Тот, судя по невесёлой усмешке, и сам понял, что это предложение поступило к нему случайно, но всё же нашарил в кармане горсть мелких монет и попросил купить ему шоколадный батончик. Естественно, забирать свои слова назад я не стала, так что молча взяла деньги и отправилась прямиком в коридор. На самом деле мне просто нужен был повод выбраться на воздух, чтобы проветрить голову. Молчаливое присутствие Дея оказывало на меня не лучший эффект, а просто отсесть мне не позволяло чувство такта. Всё-таки шарахаться от того, кто перед тобой душу наизнанку вывернул, это не по-человечески, хоть такие откровения порой порядком сбивают с толку.        В коридоре было прохладно и пахло свежей краской. Во время каникул школу решили немного подлатать, хотя по мне, так она и так выглядела неплохо. Всему виной щепетильность Мадары. Акатсуки уже не первый год по всем параметрам соревнуется со старшей школой Суны, а наш директор готов делать ремонт хоть каждый месяц — лишь бы никому в голову не пришло сказать, что Суна, у которой здание лет на пять моложе нашего, выглядит презентабельнее.        Когда я подошла к автомату, возле него с крайним задумчивым видом стоял Хьюга Неджи, держа в руке довольно не мелкую купюру. Завидев меня, он приветственно кивнул. Хината как-то представила нас друг другу, хотя навряд ли самый популярный парень среди вторых классов запомнил моё имя. В лицо знает — и на том спасибо.        — Можешь разменять? — Неджи протянул мне тысячу йен, на что я отрицательно мотнула головой, пояснив, что у меня только пара сотен и килограмм мелочи. Он тут же засунул купюру в карман, пробурчал что-то вроде «ну ладно, всё равно спасибо» и поспешно удалился, а мои губы непроизвольно расплылись в улыбке. Я вспомнила, как наша Хината хохотала до слез, рассказывая, как их с Неджи полдетства разыгрывали их отцы-близнецы. Я тоже смеялась, правда больше с её заразительного смеха, а не с самих историй. Нечасто она бывает такой весёлой, но в последнее время её будто подменили. И, кажется, я догадываюсь, какое белобрысое чудо стоит за это отблагодарить.        Казалось бы, чем плохим может закончиться обычный поход к автомату, но неприятности подкарауливали меня и здесь. И имя им Узумаки Карин. Она вырулила откуда-то со стороны раздевалок и теперь стояла практически вплотную ко мне.        — Нами-чан, дорогая, я бы на твоем месте не налегала так на сладкое, а то тебя, кажется, порядком подразнесло в бедрах, — от её притворного дружелюбия захотелось поморщиться, но я сдержалась.        — Благодарю за заботу, Карин-семпай, — елейно улыбнувшись, откликнулась я, хотя сердце в груди заколотилось при этом как у загнанного в углом кролика, — но мы с моими бёдрами как-нибудь сами разберемся.        — Ну так же нельзя! — с наигранным участием заохала она, заходя мне куда-то за спину, отчего я напряглась всем телом, готовясь к самому худшему. — Я, как старший товарищ, просто не могу допустить, чтобы ты снова превратилась в никому ненужную жируху.        Мгновение — и Карин выхватывает у меня из рук кошелек, второе — и все монеты из него со звоном вываливаются на пол и разбегаются на тонких рёбрышках во все стороны, а она демонстративно держит мой кошелек над головой и улыбается. Ненавижу…        Не знаю, что произошло со мной в тот момент. Должно быть, чаша терпения просто переполнилась. В памяти разом всплыли все унижения, которым меня подверг Дейдара по умелому науськиванию Узумаки. Вспомнились все гадости, что она мне наговорила, пропавшие тесты и то, как я проехалась лицом по беговой дорожке. У меня просто сорвало крышу, и я со всей дури и злобой толкнула её так, что она едва удержалась на ногах и издала какой-то странный гортанный звук, похожий не то на испуганный крик, не то на удивленный восклик. Через секунду лицо Карин исказила такая страшная, пропитанная яростью гримаса, что, признаться, я мгновенно распрощалась со всеми своими волосами и здоровой мордашкой.        — Вы охренели?! — от крика откуда-то со стороны, мы обе вздрогнули и почти синхронно повернулись к источнику звука. Сердце ушло в пятки. — Я еще раз спрашиваю: вы, мать вашу, охренели?! — перед нами стоял взбешенный до дергающегося глаза Хидан-сэнсэй. А рядом с ним явно шокированный происходящим Итачи.