За семью печатями

Слэш
R
Завершён
322
автор
Размер:
204 страницы, 20 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
322 Нравится 171 Отзывы 133 В сборник Скачать

Глава 17. Последний рывок.

Настройки текста
      В кафе, где должна была состояться запланированная встреча, с утра пораньше царило оживление. Воздух пропитался ароматами кофе и свежей выпечки, невольно окутывавшими каждого, кто открывал дверь.       Хэйвуд осмотрелся по сторонам, стараясь отыскать в людском многообразии бывшего наставника, сегодня почему-то решившего поступиться принципами и встретиться за пределами рабочих кабинетов.       У Хэйвуда болела голова.       Боль давала знать о себе слабыми отголосками, не на постоянной основе, но и этого хватило, чтобы день можно было назвать испорченным.       Очередная ночь оказалась ознаменована практически полным отсутствием сна, что для организма бесследно не прошло. Глаза закрывались сами собой, и Хэйвуд готов был поспорить на что угодно: в таком состоянии садиться за руль небезопасно.       Поразмыслив немного, остановился на варианте с передвижением в метро и пешими прогулками.       Последние его, к слову, немного взбодрили. Холодный воздух тому, в немалой степени, поспособствовал. К дверям кофейни Хэйвуд подошёл уже относительно энергичным, хоть и не слишком воодушевлённым.       Вчерашний разговор с Реджинальдом не шёл из головы, заставляя мысленно возвращаться к нему и вновь пытаться понять, что способствовало сначала пробуждению сентиментальности, выраженной в слезах, а в дальнейшем – побегу.       В появление архиважных дел Хэйвуд не поверил, хоть его и пытались убедить в правдивости обратного утверждения.       Впрочем, он вообще многому теперь не верил, перевернув собственное представление о наследнике ювелирной компании с ног на голову.       Сомнения теснились в голове, наползали друг на друга и напоминали снежный ком, а то и лавину, несущуюся вниз на огромной скорости. Ещё немного, и погребёт под собой – рта раскрыть не успеешь.       Оставив размышления о Реджинальде для более подходящего времени, Хэйвуд закрыл дверь и направился к столику, за которым находился мистер Ортон.       Саймон в сторону ученика не смотрел, сосредоточившись на ознакомлении со свежей прессой.       Он пробегался взглядом по первым полосам, хмурился и откладывал газету в сторону, обращая свой взор в сторону другого издания.       Он проигнорировал появление постороннего человека, продолжив копаться в газетах. Хэйвуд подошёл, отодвинул стул, опустился на сидение, поставил на пол портфель и принялся ждать реакции.       Саймон оторвался от одностороннего общения со СМИ, отложил газету в сторону, потянулся за своим кофе. На столе был и второй стакан, рассчитанный на приглашённого гостя. Хэйвуд подвинул посуду ближе к себе и нацелился на тарелку с сэндвичами. Между листьев салата и тонких пластинок поджаренного хлеба притаились помидоры, сыр и бифштекс. Неплохое решение для завтрака. Во всяком случае, вкуснее подгоревшей яичницы, которой Хэйвуд мог сам себя порадовать на фоне разыгравшейся головной боли.       В момент пробуждения она оказалась ужасающе сильной. В таком состоянии не хотелось не то, что есть, а даже жить.       Хэйвуд всё утро проворочался в постели. В районе переносицы противно щипало изнутри, а виски пробивало насквозь невидимыми гвоздями огромного диаметра. Хэйвуд ненавидел такое состояние. Несколько обезболивающих таблеток сделали своё дело, прогулка помогла проветриться, закрепив положительный результат.       Аппетит заявлял о себе слабо, но, тем не менее, не молчал.       – В последнее время нам нечасто удавалось пересечься, в департаменте ты практически не появлялся.       – Его сотрудники не слишком-то рады меня видеть, – хмыкнул Хэйвуд. – А я не люблю портить людям жизнь. Кажется, я совершенно разучился работать в команде, хотя, не исключаю, что твои подчинённые посчитали меня снобом и выскочкой, потому с неохотой шли на контакт. Тем не менее, новости у меня есть, и они довольно радостные. Другое дело, что моя ставка может не сыграть. От провалов никто не застрахован, однако я хотел бы рискнуть.       – И в чём именно заключается риск?       – Через шесть дней состоится презентация новой коллекции определённой ювелирной компании. Событие в мире любителей драгоценных камней достаточно громкое, интересное и привлекающее внимание. Незваные гости могут появиться там, и я даже готов поспорить, что обязательно появятся. Вопрос в том, будут ли они проворачивать очередное дельце, или ограничатся великосветскими развлечениями?       – Сколько их?       – Не целая банда, всего-навсего бриллиантовый дуэт. Один разведывает обстановку, второй занимается непосредственно разработкой плана. Реализация осуществляется совместными усилиями. Чтобы отсеять лишних подозреваемых пришлось порядком потрудиться над составлением разного рода списков и потратить немалое количество времени на проверку алиби, плюс поработать над географией краж и сопоставлением её с чужими маршрутами. Конечно, результат может показаться фантастическим, но ничего другого мне на ум не приходит. Собственно, вот, отчёт. Можешь ознакомиться с ним, это не займёт много времени.       Хэйвуд достал из портфеля тонкую папку, положил её на столешницу и подтолкнул ближе к Саймону. Тот положил ладонь на обложку, подтянул вещь к себе, тут же открывая и пробегаясь взглядом, по представленным материалам.       Теория Хэйвуда ему не нравилась, более того, обещала стать источником неслабого скандала в обществе. Конечно, при условии, что все подозрения подтвердятся. Или же, если тот, кого Хэйвуд прочил на место виновного, окажется не при делах, оскорбится и потребует объяснений от представителей закона, решивших заковать в наручники совершенно невиновных людей. Придумал же! Обвинить одного из самых известных коллекционеров.       – Это...       – Глупо? – спросил Хэйвуд, вновь возвращаясь к процессу поедания сэндвича.       – Скорее, странно.       – Любая странность рано или поздно обретает вполне логичное объяснение, если располагать сведениями, где искать. Мы не можем знать наверняка.       – Но там достаточно своих денег. – Саймон отложил папку, не дочитав до конца. – Неужели при таком раскладе есть необходимость в совершении подобного рода поступков?       – Мотив реально обнаружить в чём угодно. Как угодно. Где угодно, – размеренным тоном выдал Хэйвуд. – Я уже говорил об этом однажды и готов повторить ещё раз, теперь. Дело может быть вовсе не в деньгах, а в азарте, желании поиграть с законом, поисках адреналина. Иногда люди крадут не только для того, чтобы выжить. Такое тоже бывает, но редко, больше на грани отчаяния, нежели в другие моменты. Иногда это делается ради удовольствия или развлечения. Экстрим, помогающий разнообразить серые будни. Скука толкает людей и на более изощрённые преступления. А здесь всё довольно просто, даже примитивно. Ты выходишь на человека, способного достать для тебя нужную вещь, называешь свои условия и ждёшь, организатор связывается с тобой, если готов взяться за реализацию проекта, после передачи объекта его пособники получают заслуженную награду и уходят в тень. Схема достаточно популярна и приносит стабильный доход. Купить было бы проще, гораздо проще. Но кто захочет платить полную стоимость, если есть шанс получить желаемое бесплатно или по специальной сниженной цене? Если рассмотреть вариант, при котором потенциальный продавец не желает расставаться со столь важной для обеих сторон вещью? Здесь даже два решения возможны. Кражу может заказать, как покупатель, так и продавец. Получит запрошенную сумму, и они расстанутся с покупателем крайне довольные друг другом. А вскоре после совершения сделки купли-продажи профессионалы своего дела запустят руки в карман счастливого обладателя камешка, чтобы в дальнейшем принести трофей бывшему хозяину. Нюансов при внимательном изучении наберётся множество, ситуаций – тоже.       – Сложно представить этого человека в качестве организатора схемы, – со вздохом произнёс Саймон, нахмурившись и потерев переносицу. – Он уважаем в обществе, мнение его среди ювелиров считается авторитетным, и вдруг – такое.       Мистер Ортон прихлёбывал кофе, но к отчёту, представленному бывшим учеником, не притрагивался, словно боялся, что, перечитав краткое изложение во второй раз, сам поверит в реальность такой теории. А то и вовсе в разряд аксиом её запишет.       – Я понимаю, что мои умозаключения порождают у тебя в душе противоречия, тем не менее, остальные цепочки выводов не выдерживает никакой критики, а тут всё отлично складывается в единую картинку. Понимаю, что это звучит как приглашение присоединиться к авантюре, потому ни на чём не настаиваю. Конечно, можно попытаться провернуть всё только при помощи своих людей. Наши с Джаспером и Шарлин лицензии дают право на применение оружия, да и задерживать преступников позволяют, тем не менее, стоит признать, что помощь со стороны не будет лишней. Я готов передать преступников в руки правосудия. Вопрос в том, хочет ли оно пополнить статистику раскрытых дел или закроет на происходящее глаза. Кроме того, у меня есть собственные проблемы, требующие разрешения.       – Они тоже связаны с ювелирными изделиями? – поинтересовался Саймон.       Отставив опустевший стакан в сторону, он принялся за поедание сэндвича, тем самым, перебросив нить диалога Хэйвуду.       Тот кивнул.       – Да, и очень тесно.       – Поделишься с бывшим наставником?       – Мне практически нечего сказать по этому поводу. Разве только то, что для меня важен этот вечер. Кажется, впервые за долгое время я иду в правильном направлении, и осознание этого меня согревает.       – И всё?       – Боюсь, это долгая и запутанная история из жизни двух глупых людей, которые разучились разговаривать нормальным языком. А, может, их просто накрыло ностальгией по давно ушедшим годам, – произнёс Хэйвуд, улыбнувшись. – Потому они решили общаться при помощи старых методов.       – Ты просто коробка с загадками, Шейли, – хмыкнул Саймон.       – Так получилось, сэр, – бодро отрапортовал Хэйвуд. – Вечер состоится через шесть дней, за это время реально подготовить какую угодно операцию.       – Будешь координировать её?       – Спрашиваешь или предлагаешь?       – Настаиваю.       – Тогда никаких вопросов. На неделе я загляну в департамент. Надеюсь, твои люди будут морально подготовлены к такому повороту и не загрызут меня живьём.       Саймон засмеялся.       Хэйвуд редко видел его в таком настроении, а то и вовсе – никогда, потому в первый момент посмотрел на Саймона с удивлением, но вскоре последовал примеру бывшего наставника, подхватив его смех.       Кафе он покинул в приподнятом настроении и сразу же направился к метро. Теперь путь его лежал в медицинский центр.       Фотографии, некогда не дававшие ему покоя, лежали в портфеле, дожидаясь момента истины.       Впрочем, в свете недавних событий, в консультациях уже не было необходимости. Если только ради получения стопроцентной уверенности. Сейчас она колебалась на уровне в девяносто девять целых и девять сотых, а это был поистине потрясающий результат.       Ещё никогда и ни во что Хэйвуд не верил настолько истово и отчаянно, как в правдивость новости о спасении друга детства.       Письмо с фотографией, огонь в окнах, почерневшие лепестки роз, лотос.       На проверку чужих слов Хэйвуду потребовалось не более получаса. Мизерное количество потраченного времени, и вскоре он знал, что Реджинальд его обманул. Прилетел в Нью-Йорк далеко не вчера, а пару недель назад. И потом прятался в стенах своего дома, отгораживаясь от посторонних, отказываясь поддерживать контакт и что-то отчаянно планируя.       Когда фотография оказалась в руках Хэйвуда, он испытал смешанные чувства. В душу закрались сомнения относительно личности отправителя. Промелькнула мысль о двух людях, но теперь от неё камня на камне не осталось.       Никаких двоих.       Один.       Хоть и отзывался в разные периоды жизни на разные имена.       Хэйвуд понимал, что задумал Реджинальд. Понимал, что его поступок должен был стать чем-то вроде продолжения их детских игр и пока поддерживал иллюзию собственной непросвещённости.       Кто стал инициатором освещения в прессе серии краж, о которой до того старательно умалчивали, смешал карты полиции и привлёк его внимание к феномену «Золотой лихорадки» нового поколения, Хэйвуд тоже понял. Все кусочки паззла вставали на свои места и цеплялись друг за друга мёртвой хваткой, будто их соединили суперклеем.       Может, Реджинальд сделал это не своими силами, а через помощницу, контактирующую со многими изданиями – сути дела личность информатора не меняла.       – Ты придурок, Глен, – прошептал Хэйвуд, закрыв глаза и покачав головой. – Какой ты всё-таки придурок. Но я не меньший идиот.       Ведь почувствовал едва ли не с первых секунд, а всё равно продолжал отвергать эти мысли, считая их невозможными.       В вагоне оказалось на удивление мало людей, потому Хэйвуд без особого труда нашёл место и устроился со всеми удобствами, насколько это понятие вообще применимо к поездкам в метро. В его сторону никто не смотрел, люди занимались своими делами: читали, уткнувшись носом в экраны гаджетов, слушали музыку или обменивались сообщениями в программах, для этого предназначенных.       Хэйвуд прислонился спиной к сидению, вновь вернувшись мыслями к процессу созерцания фотографии, присланной ему от анонима, в котором без труда прослеживалась и угадывалась определённая личность. Иначе просто быть не могло.       «Все дороги ведут в Рим», – промелькнуло в голове мимолётное замечание.       Хэйвуд усмехнулся. Применяя к себе, он без труда переделывал это высказывание. Все дороги, в начале коих он оказывался, рано или поздно приводили к лучшему другу. Только одна оказалась короткой и простой, а другая невероятно длинной, будто марафонская дистанция, и к финальной черте он подошёл основательно измотанный, едва не потеряв веру в успешное разрешение конфликта. Пережив миллион моментов, наполненных сомнениями и насилием над собственным мозгом.       Стоило бы довериться интуиции, с первых минут встречи кричавшей, вопившей безвестным голосом, кто стоит напротив. Лучше бы он рискнул и ошибся, а потом принёс извинения, нежели так, как получилось в итоге. Бессонные ночи, нервное напряжение, попытки собрать воедино осколки прошлого, принесшие с собой десятки кровоточащих ран и толкнувшие Реджинальда на путь совершения глупых поступков. Благо, что совершил он их пока только в мыслях, не переходя к решительным действиям. Чтобы мысленно пробежаться по вехам их личной – на двоих – истории, не нужно было долго настраиваться на нужный лад. И даже глаза закрывать не требовалось.       Хэйвуд смотрел в стекло напротив и будто наяву видел, как ветер подхватывает страницы двух жизней, перелистывает одну за другой, возвращая своего самого верного и преданного зрителя-читателя на годы назад.       И снова вокруг шумят клёны с алыми листьями, а на разбитой губе выступает кровь. Рука сжата в кулак и стискивает прядь чужих волос – трофей, доставшийся в драке.       День, запомнившийся красной розой, сорванной в чужом саду – первая и последняя в жизни Хэйвуда, трясущегося над необходимостью соблюдения закона, кража – и прикосновением Глена к пострадавшей губе.       – Больно?       – Сам-то как думаешь?       – Ну...       Прозвучало иронично. Однако, протянув это, Глен сразу же посерьёзнел, перестал дурачиться. Нахмурился.       Над ними нависла тишина, действовавшая, откровенно говоря, не лучшим образом. Хэйвуд тонул в своих фантазиях, в воображении. С этим нужно было что-то делать. Он кашлянул и, наконец, соизволил ответить на недавний вопрос.       – Конечно, да.       – Терпи, – хмыкнул Глен.       Он сидел на корточках, прямо напротив Хэйвуда и мягко водил подушечкой пальца по пострадавшему участку кожи.       – Успокоил, блин.       Хэйвуд не удержался и фыркнул, стараясь уйти поскорее от этого прикосновения, не смотреть на друга, находившегося слишком близко. Непозволительно, непростительно близко. Настолько, что от решительных действий его отделяло не больше двух секунд. Но делать этого нельзя было, ни в коем случае.       Во имя сохранения дружбы ему предписывалось терпеть и не думать, избавиться от глупых мыслей, создать в голове искусственный вакуум, прихлопывая каждую новую идею, как назойливую муху.       Он над этим усердно работал, а результата всё не было и не было...       Они напоролись на подвыпившую компанию после посещения соревнований по волейболу, проходивших в школе Глена.       У одного из этих парней был нож, что порядком осложняло ситуацию, подарив соперникам преимущество. По численности оно тоже было, но не такое уж страшное – всего лишь на одного больше. Хэйвуд понимал, что при позитивном раскладе, одержать победу получится и у них с Гленом, нужно только правильно распределить силы.       Глен справится с одним, он возьмёт на себя двоих, поскольку старше, да и в драках больше опыта имеет.       Они обменялись мимолётными взглядами.       Чтобы понять друг друга и определить направление мыслей, им иногда и слова не требовались, что, в данном случае, только шло на руку обоим. Никакой напрасной траты времени, только действия.       Они бы предпочли мирное разрешение проблемы, но раз выхода нет, приходится принимать навязанные извне условия.       С самого начала всё пошло как-то не так.       И тот, у кого в руках был нож, бросился не на Хэйвуда, а на Глена, решив, что с ним справиться будет проще. А потом можно будет отвести душу в борьбе с более достойным, на его взгляд, соперником.       В какой-то момент Хэйвуд действительно собирался признать поражение. Наверное, в тот самый, когда лезвие прижалось к горлу, а сам Глен замер, как животное, попавшее в капкан, и осознавшее, что выхода нет. Если бы Хэйвуд находился в одиночестве, он бы ничего не боялся и шёл до конца, но за Глена он волновался гораздо сильнее, чем за себя. Противники это почувствовали и решили сделать ставку на чужие слабости.       Тут их система и развалилась. Глен только изображал из себя слабого. Он покорно вытерпел прикосновение стали, не выдав никоим образом своего страха. Если Глен вообще чего-то опасался. Поверить в это, учитывая последующие события, было достаточно сложно.       Стоило противнику немного расслабиться, подумав, что победа у него в руках, как трофей продемонстрировал себя во всей красе и оказался далеко не неженкой.       Лучший друг дрался так, что у Хэйвуда едва челюсть не отвисла при виде этого столкновения. Нож вылетел из рук противника, и парень собирался броситься в ту сторону, куда упала ценная, в условиях борьбы, вещица, но его план раскусили в два счёта и реализовать задуманное не позволили.       Когда противники уползли в свои норы – зализывать раны, Хэйвуд продолжал с удивлением наблюдать за знакомым незнакомцем, которым ему представлялся Глен.       Они не двигались с места. Глен продолжал сидеть на корточках, Хэйвуд – непосредственно на асфальте. Губа саднила, Глен прикасался к боевой ране. И хотя приятного в этом было мало, Хэйвуд его руку не отталкивал, желая, чтобы мгновение продлилось, как можно дольше.       Хотелось высунуть язык и лизнуть палец, но найти подходящее объяснение такому поступку не удалось, и Хэйвуд не стал рисковать. Глен вполне мог поинтересоваться язвительно, насколько сильным сотрясением мозга наградили приятеля их противники, если он теперь творит нечто непонятное.       Впрочем...       Как раз для Хэйвуда всё было простым и понятным.       Закономерным, даже.       Он знал, почему его кидает от этой ситуации то в жар, то в холод, а капля, стекающая вдоль позвоночника, напоминает кипящую смолу, оставляющую после себя ожог и, как следствие, шрам.       Знал, почему в голове роятся не самые целомудренные мысли.       Знал, но не смел навязываться с ними другому человеку.       И свой спонтанный подарок – ту самую розу, сорванную в чужом саду, постарался перевести в шутку, прицепившись к словам парней, столкновение с которыми довелось пережить вечером. Что-то там о невестах.       Сначала, из-за длинных волос они приняли Глена за девчонку, а когда разобрались, как всё обстоит, на самом деле, стали гораздо злее и агрессивнее.       Хэйвуд помнил, как протянул розу Глену, и замер в ожидании реакции.       Ему казалось, что под изучающим взглядом цветок высыхает, превращается в пыль и разлетается по ветру, а вслед за цветком исчезает он сам, становясь той же пылью.       Более нелепого подношения нельзя было придумать, но он почему-то крепко вцепился в идею и не отпустил до тех пор, пока не реализовал её. Вот и страдал теперь от неопределённости.       – Зачем?       – Просто так... В качестве напоминания о сегодняшнем вечере. Не каждый день нас принимают за парочку, так что случай заслуживает внимания. Правда же, наречённый мой?       Хэйвуд нервно засмеялся, понимая, что несёт откровенную чушь, но вовремя заткнуться не успел. Получилось больше показушничества, нежели реального веселья, однако исправить сказанное уже не представлялось возможным. Он мысленно обругал себя.       Язык без костей.       – Идиот.       Глен вынес вердикт, насупившись и прошипев это куда-то в сторону, но от подношения не отказался. Протянул руку и позволил цветку опуститься на раскрытую ладонь. Розочка была на коротком гладком стебле. Хэйвуд переломил его там, где не было шипов, но в ходе вылазки всё равно умудрился расцарапать руку. Тонкие царапины, разукрасившие кожу, естественно, не добавляли приятных ощущений.       Дважды идиот.       – И что мне с ней делать?       – Выброси, если не нравится. Глупая затея вообще была, – проворчал Хэйвуд.       Буквально мгновение назад он думал о том, насколько уместно роза будет смотреться у приятеля в волосах. Понимал, что такое поведение больше ассоциировалось с присутствием поблизости девчонки, и корил себя за промахи.       Теперь цветок хотелось смять, швырнуть на асфальт и растоптать, чтобы лишний раз не напоминала о провалах.       Хэйвуд перестал смотреть на землю, потянулся, желая выхватить розу из чужих рук, но Глен успел увернуться, пристроил её в нагрудном кармане, будто жених на свадебном торжестве.       Осторожно погладил лепестки.       – Нравится. Просто... было неожиданно.       В их разговоре впервые царила такая неловкость. Хэйвуд знал, почему всё так для него, но не догадывался, какие умозаключения правят балом в голове приятеля.       Глен по-прежнему выглядел немного растерянным, словно действительно не понимал, что делать с этим цветком, и для каких целей его приспособить.       Уж конечно, он не ожидал такого подарка от друга, независимо от того, насколько цветок подходил к недавнему происшествию – вроде как не был данью романтическим настроениям, а предлагал посмеяться над чужими высказываниями вместе с дарителем.       – Её можно засушить под прессом, положив между газетных листьев, а потом убрать в какую-нибудь книгу и оставить на память.       – Пожалуй, так и сделаю. Спасибо.       Глен улыбнулся, разряжая обстановку. Стало ясно, что он не обиделся.       Спонтанная, не слишком уместная шутка была позабыта, они снова принялись непринуждённо болтать, постепенно приближаясь к пансионату.       Эту историю из их жизни Хэйвуд помнил не хуже других.       Потому потемневшие лепестки, выпавшие из конверта, не поставили его в тупик. Оседая на ковёр, они напоминали капли крови, что вновь потекли из глубокой старой, но по-прежнему, очень болезненной раны, с которой не удавалось сопоставить ни одну из свежих.       На её фоне они представали незначительными царапинами.       Об украшении, запечатлённом на снимке, разговор шёл особый. Оно не было тем самым. Это становилось понятно с первого взгляда. Как и то, что оно выбрано не просто так. Оно – подсказка, где нужно искать адресанта послания. Оно - часть новой коллекции.       Один взгляд, и сразу же накрывало ураганом ностальгии.       Хэйвуду не требовалось тратить большое количество времени на расследование, он понял всё сразу.       Хэйвуд прикрыл глаза, вспоминая вечер прощания с лучшим другом.       У них оставалось несколько часов, чтобы наговориться на годы вперёд. Он тогда сам не знал, почему его одолевают такие мысли, откуда взялась мысль о годах молчания, которые придётся провести вдали друг от друга.       Понятно, что он отправлялся на службу не на пару месяцев – поиграть, разочароваться и забыть. Четыре года были достаточно внушительным сроком и неплохим испытанием для дружбы. Она могла не вынести проверки разлукой и бесславно закончиться, оставив лишь отдельные обрывки воспоминаний, а могла и разгореться ещё сильнее после возвращения Хэйвуда. Тем не менее, никто не мешал им обмениваться письмами и перезваниваться время от времени. Всё-таки Хэйвуд не в изоляцию отправлялся.       Он не зарекался и не делал масштабных прогнозов.       Он вообще не знал, к чему это приведёт. Только прислушивался к внутреннему голосу и пытался понять, отчего ему так тоскливо и нет ощущения, что он двигается в правильном направлении, исполняя мечту всей своей жизни.       Когда он только-только определился, какими методами стоит заниматься построением карьеры, было намного радостнее. Он знал, что рядом находятся те, кто действительно поддерживают его решения и считают их верными.       Он сам себя создавал, строил с нуля, и это заслуживало уважения.       Но в тот вечер он не гордился собственным решением, а искал в нём ошибки, словно чувствовал, что отъезд станет точкой отсчёта для глобальных перемен в жизни обоих, потому не хотел отпускать Глена. И сам не хотел уходить из пансионата.       Они снова сидели на полу, на чердаке. Но теперь им было не до поиска тайн, не до создания праздничного настроения и не до обсуждения повседневных событий жизни. Перед ними маячило Событие. Именно так, с большой буквы.       Осознание этого давило на каждого из них, а потому разговор выходил не самый непринуждённый. Лёгкость куда-то пропала, испарилась, каждая фраза царапала горло или сдавливала его изнутри. Или и то, и другое.       Потребовалось приложить немало усилий, чтобы позвать друга по имени, не выдать неуверенность и сомнения, не погрузиться из-за ерунды в запредельную сентиментальность.       Нет, это, конечно, не пустяки, но, тем не менее, всё равно лучше удержать себя в руках.       – Глен...       Хэйвуду казалось, что он разучился говорить. Ему заново приходилось постигать эту науку, овладевать забытыми навыками.       Глен встрепенулся. Вид у него был, по-настоящему, несчастный. Он почему-то напоминал воробья на ветке, попавшего под ливень. Удивительно, как только капли по все стороны не полетели.       – Не забывай меня, ладно?       Он произнёс это тихо и неуверенно, словно уже сейчас мысленно с Хэйвудом попрощался, посчитав, что в новом окружении все годы-предшественники будут безжалостно вычеркнуты из памяти, и для лучшего друга там места не найдётся. Бывшего лучшего друга.       Он и представить себе не мог, о чём мучительно размышляет Хэйвуд, глядя на него. Что заставляет его держаться на внушительном расстоянии, не делая шагов вперёд.       А виной всему были те же мысли о бывшем лучшем друге, только примерял Хэйвуд данное звание к собственной персоне, осознавая: риск далеко не всегда себя оправдывает.       Ему хотелось рискнуть, но сделать это он так и не решился.       Вместо этого притянул Глена к себе и обнял.       Чужое дыхание согревало кожу на шее, позволяя иллюзиям расширяться, превращаясь во всё более чёткие и осознанные желания. От этого Хэйвуду становилось особенно гадко. Глен с ним дружил, а он...       Он, пожалуй, уже давно нет.       – Не забуду. Ещё надоесть успею своими письмами и звонками. Вот увидишь.       Хэйвуд хотел просто похлопать Глена по плечу, но вместо этого медленно скользил ладонью по его спине, ощущая под пальцами только плотную ткань толстовки.       Глен на почве таких действий скандала не устраивал. Можно было бы подумать, что он их и вовсе не замечает, но дыхание его участилось, стало шумным, слегка прерывистым и уже не просто тёплым, а горячим, практически опаляющим.       От поцелуя, которым Хэйвуд грезил не первую неделю, его отделяло не более пяти секунд. Достаточно было лишь подцепить пальцами подбородок Глена, поймать удивлённый взгляд и прижаться к губам, не позволив сорваться с них вопросу, способному поломать вообще всё. Не только атмосферу, окружавшую их этим вечером, но и их отношения. Тогда уже и письма не понадобятся, и звонки, и продолжение общения.       Жалкие пять секунд, потраченные в итоге на размышления, а не на решительные действия.       Внутри Хэйвуда что-то противно дрожало, и он понимал, что это отголоски трусости, дающие знать о себе таким образом.       – Проводишь меня? – спросил он, убирая руки и обрывая тягостной молчание.       – Конечно, – Глен улыбнулся всё так же натянуто и грустно.       Уже стоя у ворот, Хэйвуд решился вложить в ладонь друга часть своей небольшой коллекции.       Цветок из горного хрусталя, представлявшийся Хэйвуду едва ли не самым ценным экспонатом среди тех вещиц, что он успел собрать. Ничего особенного, в общем-то. И рядом с произведениями искусства, созданными в модных домах, кичащихся громкими именами, не стояло. Обыкновенная безделушка.       Пылесборник, как называла их его мать.       Хэйвуду было откровенно наплевать на мнение родителей. Раньше они плевали на него, к восемнадцати годам он начал отвечать родственникам тем же. Просто соседствовал с ними в пределах одной квартиры, но не пытался искать общий язык.       Понимая, что в скором времени уедет, он хотел оставить Глену на память какой-нибудь сувенир, и ни секунды не сомневался в том, что это будет один из экспонатов его мини-коллекции. Вот только который из них? О лотосе он подумал сразу, не тратя времени на длительные размышления, сунул его в карман, чтобы не менять решение в дальнейшем. Но, оказавшись один на один с Гленом, уже не чувствовал былой уверенности, потому и момент вручения подарка оттягивал до последнего.       – Ты тоже не забывай меня.       «Поцелуй его хотя бы в щёку», – предложил внутренний голос.       Этого Хэйвуд тоже не сделал.       Он уходил в темноту, ощущая на себе пристальный взгляд Глена. Тот стоял на прежнем месте, как изваяние. Ни шага вправо, ни шага влево. Ладонь, в которую Хэйвуд вложил подарок, была сжата в кулак.       Хэйвуд помахал на прощание, заметил ответный жест и поспешил убраться оттуда, чтобы не вернуться и не наделать ошибок.       Его ожидала последняя ночь в родном доме.       Пройдя на цыпочках в свою комнату, Хэйвуд закрыл дверь, прислонился к ней затылком, прижался спиной, чувствуя лопатками твёрдую поверхность.       Ему требовалось время, чтобы справиться со своими эмоциями, позволить им улечься, перестать поддерживать состояние, близкое к горячке. Щёки действительно полыхали, а от мыслей о том, как Глен дышал ему в ключицу, становилось невыносимо жарко. Ему хотелось вылить на себя ведро ледяной воды, попытаться сбить эту лихорадку, но стоило признать, что он просто...       Просто озабоченный кретин.       Эти же слова он повторил немногим позже, после того, как убрал от лица ладонь, зажимавшую рот, и перевёл взгляд на стену.       Несколько белёсых капель, попавших на потрёпанные обои, смотрелись нелепо и слишком отталкивающе, хуже грязи или крови.       – Хорошо, что ты уезжаешь, – шептал он, разговаривая вслух сам с собой. – Так будет лучше для всех. Чтобы понять, как поступить, нам нужно время. Тебе нужно.       Кто бы мог подумать, что период раздумий вынужденно затянется, а потом получит такое развитие, какое и в страшном сне не приснится.       Главное, что теперь персональные кошмары закончились, и вслед за непроглядной ночью наступал рассвет.       Хэйвуд поднялся с сиденья и направился к выходу из вагона.       Последний рывок, и несчастные сотые процентов сомнений будут развеяны в пух и прах. В этом он не сомневался.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.