Пейте какао Ван Гуттена!

От автора: Выдохните. Всмотритесь в предгрозовое небо. Подержите снег в руках, пока он не растаял. И выпейте чашку горячего какао.

Никто из тех, кто подходил к Джиму Мориарти ближе, чем на расстояние выстрела из револьвера - а живых людей в этом списке не так уж и много - и даже тот, кому удавалось подобраться ближе, какой бы ни обладал он поразительной внимательностью, не смог бы догадаться, что Наполеон преступного мира взволнован. Идеально подогнанный тёмно-вишнёвый костюм без единой лишней складки, казалось, служил футляром для драгоценности, холодной, опасной и манящей, но в то же время безжизненной; руки Мориарти не теребили манжеты, не поглаживали запонки, не расправляли брюк, не поправляли узел галстука и воротник, не нащупывали мобильный телефон, чтобы убедиться лишний раз, что он выключен. Богато убранный зал с высокими резными потолками, терявшимися в темноте, был полон людьми, которые перешёптывались, переговаривались вполголоса, шуршали платьями; раздавались смешки и радостные восклицания при встрече, звенели вежливые поцелуи, слышны были ворчливые замечания об отдавленных ногах и обрывки шуток. Лица присутствующих каким-то загадочным образом ускользали от взгляда, не запоминались, размазывались; все они были декорацией. Люди. Тем не менее, Мориарти волновался. Обычные для таких случаев слова - "трепет", "бушующая внутри буря", "предвкушение" - плоховато годились для описания его состояния, тем более что мало что могло вызвать такие эмоции в ожесточившейся, закрытой душе консультирующего преступника. Джим был, скорее, польщён желанием музыканта услышать его оценку, изменением положения - учитель и его талантливый ученик. Приглашение на глянцевой карточке лежало в его руках, переняв по краям немного тепла там, где его касались истончившиеся за долгую жизнь пальцы. Прозвенел третий звонок, и люди поторопились рассесться. Всё стихло; чей-то негромкий кашель был торопливо спрятан в платок. Бархатный занавес поднялся, но ещё до того, как на сцену упал свет, вступила первая скрипка. Мелодия была настороженной, похожей на шаги человека в темноте спящего дома. Позднее к ней присоединилась вторая, затем третья и четвёртая, и, сложенные вместе, они образовали мрачную торжественную увертюру. На сцену один за другим входили люди в тёмных и светлых костюмах - молча и почти без единого звука, будто бы остерегаясь спугнуть музыку, они вставали на, казалось, случайные места на сцене, складываясь в живой узор. Мориарти скользнул взглядом по оркестровой яме, вглядываясь в мягкую темноту и будто бы ища что-то. Он едва заметно поджал губы, видимо, не найдя того, что высматривал, и вновь поднял глаза к сцене. Та успела к этому моменту заполниться без остатка: молчаливые костюмы стояли прямо, все в одинаковой позе и одинаково спокойные. Освещение было скудным. Неожиданно мелодия замедлилась, а потом ожесточилась, разъярилась, разогналась, и неподвижные до этого фигуры на сцене обратились друг к другу и принялись бороться, лица их исказились злобой, следуя настроению скрипок; долго ли это длилось, сказать было сложно, но происходившее на сцене заставляло сердце сжаться от отвращения и пожелать, чтобы это мелочное мельтешение как можно скорее прекратилось. Мориарти смотрел на действо отрешённо, но, когда люди снова замерли, а прожектор выхватил поочерёдно четверых, и они, будто бы раненые светом, упали под ноги другим, уголки его губ слегка дрогнули. Партия квартета скрипок, поддерживаемая альтами, сменила настроение на тревожное, а сразу после этого обогатилась радостными нотками, которые сыпались, как блестящие монетки, и их прибавлялось всё больше и больше. Освещение на сцене становилось всё более интенсивным, и актёры на ней один за другим стали опускаться на колени, садиться, ложиться на пол, замирая в разных положениях, опустив голову. Четверо павших остались лежать неподвижно. Когда свет стал ослепительным, из-за кулис выступила долговязая фигура, очерченная фалдами фрака; в руках изящного силуэта лежала скрипка. Музыка стихла, и наступила абсолютная тишина, не нарушаемая ничем, кроме едва слышного дыхания зрителей и лёгким шорохом их нечаянных движений. Музыкант поднял смычок, и полуулыбка Мориарти стала отчётливее. Ведущая скрипка вступила, увлекая зал за собой в пронзительную мелодию, и, вслушиваясь в неё, Джим вдруг ощутил лёгкую головную боль. Она постепенно, но быстро усиливалась, сжимая виски тяжёлым кольцом, становилась осязаемой и мучительной, жгла и пекла голову. Рефлекс заставил Мориарти поднять руки и пощупать собственные седые виски, и он с удивлением, почти никак не отразившимся на его лице, обнаружил, что ощущение его не обманывало: голову сдавливала вполне реальная тяжёлая корона. Он стащил её с головы как раз в тот момент, когда соло ведущей скрипки стихло, и украшавшие её драгоценные камни ослепительно сверкнули в свете софитов. Скрипач стоял, не опуская смычка, но и не касаясь им струн; вдруг Мориарти понял, что должен сделать, и швырнул корону на сцену. Она с громким звоном ударилась об пол у ног музыканта, и тогда он заиграл снова, торжественную и светлую партию, и поверженные костюмы, оттаскивая четверых, сражённых светом, медленно исчезли со сцены один за другим. Пропали и зрители: они будто бы растворились в полумраке зала. Поддерживавшие на этот раз ведущую, четыре скрипки по очереди оборвались, взвизгнув, и оставшаяся музыка постепенно стихла. Шерлок Холмс наклонился, кладя инструмент на пол, поднял корону и, держа её в руках, подошёл ближе к краю сцены. В нескольких шагах от неё он замер, как насторожившаяся гончая, в ожидании оценки. Он должен был знать. В опустевшем зале стукнуло, закрываясь, сиденье бархатного кресла, когда занимавший его Джим поднялся на ноги, и эхо этого короткого глухого звука, не успев прокатиться по галёрке, переросло в медленные хлопки. Шерлок почтенно поклонился, сдержанно сияя от радости и полученного одобрения*, и на короткое мгновение взгляды их пересеклись, спутываясь в клубок: горечь смешалась с восхищением. - I will feel blue without you, Sherlock, - сказал Мориарти, поднимая взгляд на сцену после секундной слабости, во время которой он позволил себе прикрыть глаза. Там было пусто, и Джим улыбнулся, покачав головой. - Catch you later, you drama queen.** *** Мэри нанесла точно рассчитанный сокрушительный удар левой рукой по массивной боксёрской груше, а потом молниеносным движением правой ноги завершила похожую на танец тренировку. По ней нельзя было сказать, что она устала, и напряжение выдавали только поблёскивающие на лбу капельки пота и слегка спутавшиеся волосы. Она быстро овладела своим сбившимся дыханием и потянулась, слегка поморщившись от боли в животе, который был стянут корсетом для удобства занятий. Мэри отдавала себе отчёт в том, что это травмирует плод, и старательно отгоняла от себя появлявшееся в воображении возмущённое и испуганное лицо Джона, каким оно непременно было бы, видь он её сейчас. Молчаливая тренер, человек Майкрофта, которая со времени переезда секретного агента на Хакни-Уик не произнесла ни словечка, общаясь с женой доктора с помощью жестов или игнорируя её вообще, сдержанно кивнула и, указав на столик со свежей прохладной водой, вышла из помещения. В течение двух недель, прошедших за борьбой и стрельбой по десять-двенадцать часов в сутки в грязном доме в восточных почти что трущобах величавого Лондона, Мэри в совершенстве овладела искусством настраиваться исключительно на деловые размышления, сосредоточившись на задании, которое поручил ей брат Шерлока. В прежние времена она позволяла себе романтические связи, но уделяла им не больше времени, чем пару дней в месяц, которые освобождались между рабочими путешествиями и вылазками, а значения - и того меньше. Потому в первые дни по приезде секретному агенту так часто доставались осуждающие взгляды тренера, если та заставала её с печальным взглядом за чашкой кофе по утрам или глядящей вдаль поверх воды перед сном - возвращение в опасную рутину жизни под покровительством властей и влиятельных спецслужб наедине с криминалом, имея что-то, что можно потерять, было для неё новым, неизученным переживанием. Именно по этой причине в свободные два часа перед переходом на светлую мансарду, которая вся целиком была отведена под тренировки с использованием холодного и огнестрельного оружия и была обита изнутри толстым звуконепроницаемым войлоком (хотя не совсем понятно было, зачем - ведь существуют же глушители), Мэри не позволила себе ни минуты отдыха, а направилась в небольшую комнатку, которая служила ей и спальней, и рабочим кабинетом одновременно, чтобы вдумчиво прочитать e-mail от Майкрофта Холмса с новостями о Вудеваса. Сев за компьютер в мягкое кожаное кресло - изнутри дом был обставлен более-менее комфортно, - женщина расслабила утягивающий корсет и тяжело выдохнула. - Прости меня, - сказала она куда-то в воздух, и на этом всё её внимание к самой себе и своей жизни ограничилось. Мэри щёлкнула мышкой и открыла сообщение, которое сопровождалось фотографиями. Чтобы не терять времени, она отправила снимки на принтер печататься, а сама углубилась в чтение. Согласно сухому отчёту Майкрофта, который тот (не поленился же, снизошёл!) составил сам, всё то время, что секретный агент возвращала своё тело в состояние напряжённой скрученной пружины, чтобы стать частью револьвера, который прострелит диким людям если не головы, то хотя бы ноги, криминальная организация не давала о себе знать, будто бы исчезнув без следа с английской земли - до событий, имевших место несколько часов назад. Напрямую с преступниками они не были связаны, но косвенная логическая связь заставила политика обратить на них внимание. Холмс, в своей обычной категоричной манере, настаивал на том, чтобы, пока криптологи SIS Великобритании*** анализируют по его поручению приглашение, полученное вельможной подданной Королевы, его просмотрела и Мэри и высказала свои мысли по этому поводу. В письме говорилось, что о самом факте существования этих приглашений Майкрофт узнал случайно, во время приёма в Королевском дворце, обязательного для людей его круга. Многие из присутствовавших там гостей выражали свой интерес к приближающемуся концерту небольшой труппы, сформировавшейся каких-то два месяца назад и уже прогремевшей в Йоркшире и Хамбере. Руководитель коллектива, Уильям Уэйд, удостоился блестящих рекомендаций директора Северного Королевского колледжа музыки, и поговаривали, что на них обратили внимание в Парижской национальной консерватории: на выступление собирался приехать один из её мэтров. Специфичность одного из тридцати четырёх VIP-приглашений обнаружилась, когда Принцесса Беатриса Елизавета Мария Йоркская обратила внимание своей знакомой на очень, по её мнению, изящное оформление подписи Уэйда, на что её собеседница удивлённо возразила, что на её карточке ничего подобного нет. На этом ознакомительная часть e-mail'а заканчивалась, и была приведена подробная информация о личности руководителя труппы, её участниках и истории становления музыкального коллектива. Просмотрев эти материалы и не найдя в них ничего выдающегося, Мэри обратилась к распечатанным к тому времени фотографиям. На двух из них были изображены приглашения в натуральную величину, обычное и с вызвавшей подозрения Майкрофта подписью, на третьей - увеличенное изображение этой подписи, на четвёртой - Уэйд. Последнюю бумажку женщина отложила в сторону - ничем не примечательный сухой жилистый человек на изображении никаких ассоциаций не вызывал и ни по одному делу не фигурировал - с тем, чтобы повнимательнее изучить крупным планом показанную подпись. Она представляла собой два "W", наложенные друг на друга, в обрамлении листьев, которые Мэри, обратившись к Интернету, определила как принадлежащие чертополоху. - Двойное W****, - произнесла она задумчиво. Повертев листок бумаги и отбросив версию о том, что скандально известную своей личной жизнью принцессу могли просто-напросто связывать с Уэйдом личные отношения и так он обозначал симпатию со своей стороны, Мэри тяжело вздохнула. Специалистом по подобным загадкам был Шерлок - она сама была профессионалом по части выслеживания и устранения. К чему ей ломать голову над подписью какого-то музыканта, когда в распоряжении Майкрофта были все спецслужбы и его собственный острый ум, было совершенно непонятно, разве что старший Холмс в приступе сентиментальности решил делиться с ней всей информацией по делу, чтобы оправдать причинённые ей неудобства и разлуку с мужем, но где это видано, чтобы ему было дело до таких мелочей? Представив себе заботливого Майкрофта, который своим фирменным саркастическим тоном осведомляется о её самочувствии, Мэри расфыркалась и собралась уже закрыть почту, как вдруг заметила пост скриптум, на который не обратила поначалу внимания. В нём, после традиционного "MH" в конце письма, значилось: "Не отвергайте помощь, если она необходима". Секретный агент так и замерла на месте, прочитав эти слова, и брови её в изумлении поползли вверх. Помощь? Какая помощь? Не унижение ли это, учитывая, что Холмсу прекрасно известно, что она профессионал своего дела и работает всегда одна? Мэри покачала головой, дивясь на неожиданные чудачества старшего брата их общего кудрявого бремени, встала из-за стола, снова затянула корсет и отправилась перекусить перед началом последней тренировки. От окончания подготовительного периода её отделял только уик-энд, и она намеревалась посвятить его выслеживанию этого скучного Уильяма Уэйда и наблюдению за ним, поскольку других идей в голове пока не было. *** - Джон, дорогой! - обрадовалась миссис Хадсон, приветствуя на пороге доктора, который глядел на неё растерянно и был мрачнее тучи. Из-за его спины выступил и как-то неопределённо махнул рукой Лестрейд. - И Грегори! - расцвела домоправительница. - Заходите, вы оба как раз вовремя к ужину. Доктор и полицейский понимающе переглянулись, оба окутанные тёплым и заманчивым запахом мяса, овощей и выпечки, которым повеяло из-за знаменитой двери на Бейкер-стрит, и единодушно переступили порог. Сняв верхнюю одежду, они направились на кухню следом за хозяйкой дома, которая разрумянилась, в кои-то веки принимая гостей, ни один из которых не был потенциальным убийцей или жертвой ограбления. - Шерлока дома нет, - сказала вдруг миссис Хадсон, снимая с многочисленных кастрюлек многочисленные крышки. - Мы, кхм, - Уотсон прочистил горло, - мы знаем. Лестрейд, которому в доме Шерлока Холмса доводилось бывать исключительно в чрезвычайных обстоятельствах и в основном второпях, если не считать Рождества, оглядывался по сторонам, изучая уютные безделушки, и на лице его застыло несколько озадаченное выражение: наверное, все эти милые вещицы никак не вязались у него со взрывным бытом детектива. Откуда ему было знать, что Холмс по возможности не приближался к кухне на пушечный выстрел и пользовался исключительно холодильником для хранения жутковатых объектов своих экспериментов? - Я не буду вас спрашивать, известно ли вам, куда он в очередной раз подевался, - категорично и не без сердитых интонаций заявила хозяйка, расставляя на столе тарелки с дымящимися блюдами и раскладывая столовые приборы. - Пусть делает, что ему вздумается, и не портит своим присутствием в разговоре этот вечер. Джон, зная, как трепетно миссис Хадсон относилась к Шерлоку, посмотрел на неё огорчённо, но ничего не сказал, потому что и его самого терзали противоречивые чувства. Голодный и притихший от избытка впечатлений Лестрейд взялся за вилку и хотел, видимо, приступить к поглощению кулинарных творений домоправительницы своего друга, но та, пододвинув свой стул к столу поближе к нему, приветливо поинтересовалась: - Как обстоят дела в Скотланд Ярде, Грегори? Полицейский нехотя отложил вилку в сторону. - Рутина, миссис Хадсон. Ничего, стоящего внимания Шерлока Холмса, - ответил он, правильно угадав причину вопроса. Его собеседница посмотрела на доктора, и тот заметно напрягся. Грегори же несказанно обрадовался возможности наконец поесть, и с энтузиазмом набросился на овощи. - Ну хоть у тебя-то всё слава богу? - с надеждой спросила женщина. - Как Мэри? Джон вместо ответа насупился, ковыряя в тарелке с бараниной, и тут у домоправительницы лопнуло терпение. Неожиданно для всех, включая себя саму, она хлопнула морщинистой ладонью по столу, и друзья детектива воззрились на неё с нескрываемым любопытством, а Лестрейд так и вовсе подавился. - Так, - сказала она, глядя по очереди на каждого из них (Грегори кашлял, давился, и у него из глаз катились слёзы), - хватит! Вы сегодня оба остаётесь ночевать у меня, и никаких возражений. Наверху есть вторая спальня, если вы решите спать отдельно. - Миссис Хадсон! - в унисон возмущённо заголосили доктор и полицейский, и женщина захихикала. Позднее, когда на Бейкер-стрит опустилась темнота и сделала комнату необычайно уютной, сидя у камина среди разбросанных в художественном беспорядке вещей Холмса, которые миссис Хадсон, чтя как святую неприкосновенность, не трогала, отяжелевшие и слегка одуревшие от еды и бесконечных расспросов о подробностях личной жизни и другой увлекательной чепухе друзья знаменитого детектива расположились в креслах друг напротив друга, глядя мутными взглядами в огонь. - Так что сказал Майкрофт? - лениво спросил Лестрейд, подавив могучую отрыжку. Уотсон, подавив, в свою очередь, зевок, так же сонно ответил: - Да ничего. Мне сказали, он срочно уехал без объяснений, когда вернулся с деловой встречи две недели назад. Грегори удивлённо посмотрел куда-то поверх головы разомлевшего собеседника. Джон пустился было в продолжительные объяснения о старшем из Холмсов, но полицейский его перебил: - Скажи мне, Уотсон, какого дьявола на оленьих рогах на стене делают носки?