Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом. - Генрих Гейне Кто живет борьбою с врагом, тот заинтересован в том, чтобы враг сохранил жизнь. - Фридрих Ницше Если вглядишься в звезду, ужас войдёт в душу, можно зарыдать от безнадежности и невыразимой муки — так далека, далека эта звезда. Можно думать о бесконечности — это легко, а тут я вижу, я достаю ее и слышу её молчание, мне кажется, что я лечу, и только светится недостижимое дно колодца и стены пропасти не движутся от полёта. От вздоха в таком просторе разрывается сердце, от взгляда в провал между звезд становишься бессмертным. - Андрей Платонов Интеллект, в сущности, - страсть. - Бернард Шоу Самый короткий путь от Вас ко мне есть самый длинный. Когда Вы рядом со мной, то не вспоминаете обо мне; когда вспоминаете обо мне, отдаляетесь от меня; когда обсуждаете мои действия, изменяете мне; когда даёте мне определение, лжёте; когда ищете меня, теряете; когда видите меня, видите самих себя. - А. Ходоровский, "Плотоядное томление пустоты"
тридцать второй день в Суссексе
- Должно же быть, - бормотал себе под нос Шерлок, перебирая многочисленные вещи и тут же откладывая их в сторону, - должно быть что-то ещё. Всё не могло вот так просто закончиться. Прохладное раннее осеннее утро застало его за вылазкой на чердак; после тщательной, дюйм за дюймом, проверки всего дома оставалась только тесная пыльная мансарда, заваленная хламом. Холмс, промаявшись бессонницей до самого рассвета, в конце концов воодушевился идеей неоднозначности: сюжет, в котором Майкрофт не оставил ему совершенно никаких подсказок к своим планам на будущее, не вписывался в его представления о реальности. Непременно должна была отыскаться зацепка, издёвка - что угодно, представлявшее интеллектуальную ценность. Сильнейшие яды выдыхаются, изысканнейшее вино - киснет, ценнейшие книги - ветшают, лучшие умы - чахнут и угасают, оказываясь оставленными без путеводной звезды. Спрятанный от посторонних глаз револьвер не может выстрелить произвольно; однако же, порох имеет свойство отсыревать и приходить в негодность. Крышку люка, служившую входом на чердак, детектив оставил открытой - наверху не было ни естественного, ни искусственного освещения, и, если бы не окошко под шаткой выдвижной лестницей, на поиски можно было бы махнуть рукой. Внизу, в вилле, медленно и нехотя начинался новый бессмысленный день: состоявший из темноты, трепета и ожидания, он полнился из раза в раз одними и теми же звуками, запахами и образами. Гул горячей воды, подогреваемой камином в трубах внутри стен, негромкое гудение стиральной машины, шелест принимаемого спозаранку душа; иногда монотоность разбавлял голос Мориарти, который всё чаще, пока варил себе кофе на кухне, говорил с самим собой, иногда - тихое звяканье щипцов, отложенных на ободок чашки Петри, когда Шерлок обращался к заботливо обустроенной старшим братом маленькой лаборатории. Консультирующий детектив, обретя временный смысл и занятие, пребывал в благодушном настроении. Ему в руки попалась старинного вида чёрная с белыми украшениями шкатулка из слоновой кости; сдув с крышки пыль, он попытался открыть её и не смог. Повертев её и так, и эдак, Холмс обнаружил почти незаметное глазу отверстие, находившееся там, где должна лежать ладонь держащего: глубоко внутри него пряталась крохотная пружина или игла. Отчего-то сыщику казалось, что такую шкатулку он когда-то уже видел: похожая на японские химитсу-бако*, она наверняка обладала выдвижным механизмом. Шерлок, бережно держа её в руках, подцепил крышку ногтем; когда она чуть сместилась, он надавил сильнее. Пуфф! Распахнувшаяся шкатулка обдала детектива душным пыльным облаком, усыпав всё его лицо каким-то влажным порошком. Отплёвываясь и проклиная всё на свете, Холмс заглянул внутрь и обнаружил, что заветное содержимое представляет собой свалявшиеся комья золотистой пудры. Внешний вид шкатулки говорил о принадлежности её к викторианской эпохе, а значит, каждый вдох вблизи неё приближал Шерлока к отравлению оксидом цинка. Сыщик отложил её в сторону с разочарованием и презрением, намереваясь продолжить исследование занятных чердачных дебрей. - Развлекаешься? - раздался за его спиной знакомый насмешливый голос. От неожиданности Холмс прямо-таки подпрыгнул. Перевернувшись, он улёгся животом на пол, оперся ладонями о край чердачного люка и выглянул наружу. Мориарти взошёл на первые три ступени и смотрел на него снизу вверх, задрав голову; в таком положении их лица оказывались друг от друга непростительно близко. Движение взметнуло сноп блестящих искр с лица детектива, рассеивая их в воздухе: искрясь и переливаясь, они закружились вместе с частичками пыли в лучах тусклого света из окошка и осели на озадаченной физиономии Джима. Залюбовавшись ими, он прикрыл ненадолго глаза, запоминая образ позолоченных скул, припорошенных блёстками кудрей и сыпучим солнечным глянцем ресниц, а потом устремил взгляд в упор на Шерлока. - А тебе идёт, - издевательски заметил он. Холмс надменно фыркнул, но тут же пожалел об этом: облачко сорвавшейся с его губ пудры замерцало в воздухе. Он с опаской ожидал чего угодно, и прежде всего - что Мориарти начнёт смеяться; но никак не тёплой улыбки. - Кофе будешь? - буднично поинтересовался тот. - Горячо рекомендую. Ты выглядишь как кусок дерьма. - Спасибо, - язвительно ответил Шерлок. - Пока ты видел десятый сон, я занимался делами. Криминальный консультант протянул ему свою чашку, но тот лишь брезгливо поморщился. Пожав плечами, Джим отпил из неё сам и задумчиво уставился сквозь грязное оконце на залитые солнечным светом поля. Чем дольше он молчал, тем сильнее хмурился. - Если ты о тех делах, которые я обнаружил в кладовке, то у меня к тебе серьёзный разговор, - произнёс он чуть погодя. В его голосе зазвенели резкие металлические нотки: вероятно, таким образом он обращался к своим подчинённым в Лондоне. Холмс, уловив эти покровительственные интонации, напрягся, стискивая пальцы на деревянном порожке; в его взгляде засквозило упрямство бунтующего юноши. - Щелочной гидролиз, если не ошибаюсь? - продолжил Мориарти, всё так же глядя в сторону. - Какое тебе дело, - холодно отозвался детектив. - Если ты не помираешь со скуки в этой дыре, то мои искренние поздравления. А теперь можешь катиться отсюда со своими нравоучениями и рекомендациями относительно социально приемлемого досуга. Ты отнимаешь моё время. Джим сделал очередной неторопливый глоток и принялся раздражённо барабанить пальцами по ступени лестницы. - Времени у нас сколь угодно много, - протянул он. - А я не идиот, Шерлок. В доме стало как будто зябко: проникавший внутрь него скудный солнечный свет походил на ловкий оптический обман, не давая тепла и не достигая ни кожи, ни сознания. - Ты должен мне извинения за то, что без спросу роешься в моих вещах, - тихо заметил Холмс. Он встретился глазами с собеседником - и против воли поёжился. - Я ничего, - отрывисто ответил Мориарти, - тебе больше не должен. Эти слова увеличили разверзавшуюся между ними пропасть; и с каждым мгновением её осыпающиеся края вынуждали их обоих делать по шагу назад. Поначалу покой был благостен; но вскоре обнаружилось, что без условной, но такой необходимой, баррикады и флага войны меж ними, оба они не знали, как поступать и каким образом перевоплотить враждебное напряжение, направив его в другое русло. Они бросались то один на другого, то врозь, но ничто не приносило удовлетворения, а только раздражение. Это молчаливое бойкотирование, этот немой протест под неизменным знаменем страха, пустые тёмные комнаты, остановившееся движение мысли, туманные перспективы и несуществующее будущее оказались куда страшнее смерти. Образы прошлого преследовали их обоих, заставляя раз за разом открывать и закрывать бессмысленно двери, перемежать тускло освещённые коридоры, брать с полок книги только затем, чтобы тут же отставить на место, бесцельно подниматься наверх и снова возвращаться вниз. Это похоже было на вальс, на лебединую песнь: бесконечно прекрасное в свои последние мгновения увядание редкого цветка без света в тишине забытья. - Ты не более чем жалок, - бросил Джим, поджимая губы. - Столько жертв ради того, чтобы- - Те, - перебил его Шерлок, наклоняясь ещё ниже и переходя на низкий шёпот, - кто презирают наркотики, просто-напросто никогда не целовали их**... не смотрели им в глаза. - Мы оба знаем, что это не совсем правда, - так же вполголоса ответил ему Мориарти, выдерживая его тяжёлый взгляд. Холмс промолчал; в тесном воздушном пространстве между ними всё ещё кружили золотые искры. - Ты забываешься, - ледяным тоном произнёс Джим. Он поставил чашку с начавшим уже остывать кофе на одну из верхних ступенек и двумя пальцами коснулся век детектива, вынуждая его закрыть глаза. Тот повиновался, застыв на месте в каком-то странном оцепенении: было что-то такое в голосе Мориарти, что заставило его внутренности сжаться. Властность, в случае Майкрофта Холмса приобретавшая лоск и строгость, а в случае с Ирэн Адлер представавшая приглашением, здесь была заключена всего только в двух словах: по-особенному угрожающая, непререкаемая, однозначная. Воспоминание, всего три часа назад бывшее действительностью, неожиданно взвилось в нём резкостью физической памяти: он снова почувствовал тяжесть поражённых болезнью лиловатых*** пшеничных колосьев в руке, снова вдохнул освежающий ветер, снова нанизался на тонкую алую нить рассвета. Подмокшая пудра горчила на губах и забивалась в ноздри. - Это всего лишь я, - прошептал консультирующий преступник, не отнимая руки, - готовый ко всему. Готовый на всё. Его пальцы чуть надавили сквозь кожу на глазные яблоки, вызывая слабую боль; ладонь легла на всё лицо Холмса целиком, притягивая его ближе. Дыхание детектива против воли участилось. Он не имел ни малейшего представления, как себя вести, и не мог понять, откуда вдруг всколыхнулось в груди такое тянущее чувство глубокой тревоги. - Мне кажется, ты забываешь, Шерлок, - проговорил Мориарти нараспев, - с кем имеешь дело. С этими словами Джим грубо оттолкнул его и, не оглядываясь, ушёл, оставляя чашку с кофе стоять на ступеньках в качестве дурного знамения. Холмс ещё с несколько минут не смел распахнуть глаз, ощущая, как неспешно и необратимо к нему подкрадывается горечь. Когда спустя несколько мгновений до слуха сыщика донёсся звон битого стекла, он улёгся на грязном чердачном полу на спину и, наконец выдыхая, измученно спрятал лицо в ладонях.начало декабря 2018 года, Бейкер-стрит 221В, Лондон
Пятно на узорчатых серых викторианских обоях не желало поддаваться, и, бросив губку в ведро с мыльной водой, доктор Уотсон устало утёр лоб облачённой в латексную перчатку для уборки рукой. Пустым взглядом он уставился в ярко-жёлтую невесть откуда взявшуюся точку на стене, которая вызывала в памяти китайский сервиз и татуированные стопы. - Джон! - раздался снизу голос миссис Хадсон: всегда приветливый, всегда полный заботы. - Джон, дорогой, к нам гости! Уотсон стиснул зубы. Гостиная, теперь уже знаменитая и превратившаяся в ни больше ни меньше как в символ какого-то могущественного движения, размеры которого превосходили не только самого доктора, но и всех их вместе взятых, была косметически отремонтирована и прямо-таки дышала незримым присутствием консультирующего детектива. Неизменно перпендикулярный конверту нож; неизменно кривые наушники на черепе. Предметы имели значимость, имели имя - и никому, кроме Джона, это не казалось отчего-то кощунством: никому не приходило в голову, что, быть может, это всё неправильно и несправедливо. Что карикатурная шляпа на крюке в прихожей смешна, что разбросанные в художественном беспорядке листы с пометками на заваленном реагентами и склянками столе никогда и ни при каких обстоятельствах не могли бы быть расположены в таком порядке, что незачем избавляться от пыли на каминной полке, что смайл- - А вот и мы, - слегка запыхавшись, ласково произнесла Молли, входя в комнату. - Как дела? Укутанная в цветастый шарф, она держала на руках спавшую после игр Рози в розовом пуховом комбинезоне: можно было подумать, что это именно она, а не разбитый вдребезги Джон, была по-настоящему родителем. Щёки у них обеих были покрасневшими от первых морозов; вместе с ними в гостиную ворвались свежесть и жизнь, которым на Бейкер-стрит не было больше места. - Как видишь, - мрачно ответствовал Джон. Хупер, неловко улыбнувшись, осторожно уложила девочку в старое кресло у камина и укрыла уголком клетчатого пледа, а потом подошла к доктору поближе. Проследив направление его взгляда, она едва слышно вздохнула, потому что устала повторять одно и то же: а разговор наверняка должен был повернуть в хорошо им обоим известное русло. - Мне кажется, миссис Хадсон поступает правильно, - вкрадчиво начала она. Её тонкие изящные пальчики принялись нервно разглаживать завернувшийся краешек тёплого свитера, торчавший из-под зимней куртки. - А мне кажется, что из этой затеи ничего не выйдет, - не согласился Уотсон. - Посмотри хотя бы на пол у камина. Молли послушно обернулась и опустила взгляд. - Ох, - ответила она, - это. Доктор, осознав, что на сегодня с него довольно, стянул привычным отработанным движением с рук перчатки и отправил их в ведро следом за губкой. - Да, - сухо подтвердил он. - Это. Выцветшие и рассохшиеся от перепадов температур и от бесчисленных прикосновений подошв доски между креслами были исцарапаны так, что едва угадывался их первоначальный цвет. Надписей было много, и в них не было никакого порядка, но чаще всего мелькали "алфавит построчно", "кресты между строк поворачивают буквы" и "нумерация". Несколько раз попадался странный символ, представлявший собой шестиугольник, внутри которого был шестиугольник поменьше - с шипами, напоминавшими направления частей света, и особо выделенным ромбом в левом нижнем углу. Поддавшись какому-то печальному искушению, Хупер прикоснулась рукой к полу, проводя тонким пальчиком по щербатым шершавым углублениям в дереве, как если бы стремилась через повторение движения понять, о чём когда-то думал на этом самом месте Шерлок Холмс. - Всё должно было наладиться, - проговорил с досадой Джон. - Всё ведь складывалось удачно: превозносимый Майкрофтом Финал Финалов и появление Эвр сделали своё дело, Молли. Человечность, азарт. Ему нравилось летать в Шерринфорд. По какому-то негласному соглашению они крайне редко произносили имя консультирующего детектива вслух, как если бы оно было страшным заклинанием, могущим обратить всё в один из двухсот сорока трёх видов остывающего табачного пепла. - Это ведь какое-то созвездие, да? - задумчиво шепнула Хупер, трогая процарапанный глубже остальных линий ромб с ответвлением. - Мне кажется, оно как-то связано с птицами. - И если бы не этот надутый индюк, - медленно закипая, рассуждал доктор, - и если бы не его "завершающий штрих" с диском, то я... Он задохнулся от переполнявших его эмоций и оборвал себя на полуслове, считая дальнейшие рассуждения ненужными. - Никто не знает, что было бы тогда, - тихо возразила ему Молли, всё ещё вглядываясь в пол. - Как долго вы могли бы притворяться, что всё снова как прежде. - Притворяться? - не веря своим ушам, переспросил Уотсон. - Ты считаешь, я пожертвовал недостаточно? Хупер снова вздохнула. - Успокойся, ради всего святого. Я всего лишь думаю, что ни к чему нельзя вернуться так, чтобы получилось опять как было. - Но ведь у нас получилось, - упрямо стоял на своём Джон. - Получалось, пока мы не получили конверт с прощанием от... от... Он снова запнулся. - Майкрофт хотел как лучше, - заметила Молли. - Ты не можешь во всём обвинять его. - Майкрофт - бездушное чудовище, - отрезал Джон. - Твоя жена, судя по всему, так не считала, - возразила его собеседница, поднимая на него глаза. - Сам знаешь, что её никому не было под силу заставить что-то сделать, если она этого не хотела. Доктор Уотсон вместо ответа принялся угрюмо теребить тонкую дугу рукоятки ведра. - Меня больше интересует, кому пришла в голову блестящая идея изобразить всё так, будто конверт прислал Мориарти, - рассуждал он, делая акцент на последнем слове, как если бы оно было ругательством. - Кому хватило мозгов манипулировать этой идеей опять и опять, как будто мало было издевательств! - Джон- - Видела бы ты его лицо, Молли! - воскликнул тоскливо доктор, не обращая на Хупер никакого внимания. - Он буквально просиял, когда взял письмо в руки, только что не бросился целовать. А все эти месяцы? В самом начале ремиссии? Эта его лихорадочная оживлённость? - Послушай... - Я был рядом, и я не мог сделать ровным счётом ничего! - Уотсон вполсилы пнул ведро, и оно жалобно звякнуло; на пол выплеснулось немного грязноватой воды. - Мне оставалось только смотреть, как он то восклицает, что конверт произведён фирмой Олдейкр и это "феноменально", то пересчитывает в транскрипции прощания моей Мэри буквы, то бросается вспарывать обивку стульев на кухне. А Рози? Ты хотя бы представляешь себе, что такое застать своего ребёнка со скальпелем в ладошке? На лице Хупер отобразилось нежное участие. Она несколько раз куснула нижнюю губу, пребывая в раздумьях, а потом протянула Джону руку. Тот, поглядев на её хрупкую ладонь, даже не шевельнулся. - Ты помнишь, как тяжело нам всем пришлось, когда Мэри вернулась домой? - почти шёпотом произнесла она. - Я предпочёл бы размышлять об этом пореже, - покачал головой доктор. - Или ты хочешь утешить меня чем-нибудь вроде того, что теперешние печали не сравнятся с прежними? Молли подумалось отчего-то, что разговор с ним похож на напевание колыбельной; она постаралась вложить в свои слова как можно больше сердечной теплоты. В конце концов, война окончилась давным-давно: оставалось только зализать раны. - Ничего такого я говорить не собиралась, - нежно возразила она. - Но тогда ты напоминал и ей, и каждому из нас, что нам не остаётся ничего, кроме как жить дальше. Ты убедил её, что вторая беременность не окажется опасной; ты помог мне отказаться от идеи бросить работу. - Молл- - И тогда тоже, в те страшные два года, - продолжала она, так и продолжая стоять с протянутой рукой, - когда мы пытались пережить его смерть, Ты был единственным, кто смог противостоять ощущению безвозвратности. Джон часто заморгал и отвернулся. Он встретился взглядом с темнотой пустых глазниц черепа на каминной полке - и остатками душевных сил отогнал воспоминание о пятнах кровянистой пены на полу. Его передёрнуло. - Эй, - тихо позвала Хупер. - Мы сможем. Я не буду давить на тебя очевидными глупостями вроде ответственности за малышку или- Уотсон шумно шмыгнул носом, и Молли отважилась тронуть его за плечо. Он не стряхнул её ладони, и это придало ей уверенности - настолько, что она нашла в себе смелость ободряюще улыбнуться. - Джон, - сказала она, - ты самый храбрый и стойкий человек, которого мне приходилось встречать. Хотя бы потому, что ты умудрился подружиться с Шерлоком Холмсом. - Когда-то я благословлял свою судьбу за тот день, когда я его встретил, - признался доктор, сцепляя руки в замок. - А теперь, пожалуй, всё-таки перестану. - Не перестанешь, - заверила его Молли. - Боль уйдёт, а вместо неё будут увлекательные истории. Ты ведь отлично умеешь рассказывать истории. - Он появляется и исчезает, оставляя после себя пепелище, - не сдавался Уотсон. - И если на этот раз мне снова придётся радоваться его возвращению как раз в тот момент, когда я научусь существовать отдельно, то это будет уже слишком. Хупер еле-еле сдержалась, чтобы не закатить глаза: для этого она была слишком воспитанной. - Никто не заставляет тебя радоваться, - терпеливо возразила она. - Но и мучиться ты не обязан, Джон. Доктор на несколько мгновений словно выключился, выпадая в какую-то другую действительность. Его взгляд остановился в очередной раз на ярко-жёлтом пятнышке, которое имело какое-то смутное сходство с каплей желчи, которую можно было бы разглядеть на месте преступления со вскрытием. - Нам следует жить дальше, - добавила Молли. Уотсон глубоко вздохнул, и ноздри его затрепетали, втягивая запах чистящих средств и пыли. Глубоко внутри себя он и сам знал, что должен делать: и, быть может, в этот самый момент, между спинкой кресла и жестяным ведром, он наконец сумел смирился с этим. - Ты права, - произнёс он наконец. Крякнув, Джон не без помощи Хупер поднялся на ноги. Он бережно забрал из кресла малышку Рози и, прижав её к груди, ощутил слабое тепло - и исходило оно откуда-то изнутри. Мир не ограничивался Шерлоком. В нём было что-то ещё, кроме интеллектуального азарта и преступлений. Что-то ещё, что имело ценность. - Как думаешь... - начала Молли, открывая дверь на лестничную клетку. Джон последовал за ней, слушая её вполуха. Продолжение её вопроса прозвучало уже когда они спускались по ступеням. - Когда Рози подрастёт - любопытно ей будет заглянуть в эскейп-рум на Бейкер-стрит? Миссис Хадсон вопреки своей неизменной гостеприимности не вышла их проводить - вероятнее всего, она подслушала часть их беседы и предпочла тактично не вмешиваться, оставив парадную дверь приоткрытой. Снаружи, на улице, моросил лёгкий дождик, сквозь который проглядывало солнце; в холл долетал свежий аромат влажного асфальта, который так любила Мэри - и который так любил он сам. Доктор Уотсон усмехнулся, перехватывая ребёнка поудобнее. - Ещё час назад я ответил бы, что не желаю подпускать её на выстрел ко всему, что связано с Шерлоком Холмсом, - проговорил он. - А сейчас скажу, пожалуй, что решать придётся ей самой. - Пообедаем? - предложила Молли, оборачиваясь на Джона. Стоя на крыльце, она щурилась - то ли от проблесков солнечного света, то ли от крохотных капель дождя, попадавших на лицо; её собранные в высокий пучок волосы чуть растрепались и тонкими паутинками вспархивали над головой с каждым проезжавшим мимо автомобилем. Уотсон посмотрел себе под ноги - на порог дома, в котором прожил чужую жизнь - и перешагнул его. - Почему бы и нет, - пожал плечами он. - Почему нет, - повторила рассеянно Хупер и тепло улыбнулась. Они свернули влево, направляясь в маленькую кофейню - ту самую, с которой всё началось тогда, много лет назад. Спустя несколько мгновений дверь с номером 221В и покосившейся набок колотушкой по адресу Бейкер-стрит, Лондон, закрылась за их спинами; в ней щёлкнул замок, а свет в прихожей погас.сорок первый день в Суссексе
- Официально заявляю, - скривился завёрнутый поверх одежды в плед как в греческую тогу Холмс, отодвигая от себя тарелку, - что я никогда в жизни не ел настолько отвратительной яичницы с беконом. Завтрак пришёлся на этот раз где-то на четвёртый час после полудня; ржавевший солнечный свет стелился томно и мягко. - Не за что, - обиделся Мориарти. - В отличие от некоторых, я не держу под рукой домработниц, которые выучивают наизусть мои кулинарные предпочтения. - Миссис Хадсон - не домработница, - возразил Шерлок. Сделав глоток обжигающего чёрного кофе с преступным количеством сахара, он свободной рукой сгрёб в охапку несколько пробирок, освобождая место для газеты. Оставалось удовлетвориться тостами с подсохшим сыром и остатками джема: близился визит посыльного от Майкрофта, а вместе с ним подходили к концу запасы еды. Не было уже ни свежих фруктов, ни чая, - словом, по мнению консультирующего детектива, жизнь представляла собой непереносимое страдание. Первое время шторы на всех окнах были задёрнуты, чтобы не искушать судьбу; спустя несколько недель это вошло в привычку: однажды воспрепятствовавшие проникновению света и жизни снаружи, они так и остались висеть нетронутыми. Вилла в суссекских лесах погружена была в неизменную темноту или полумрак, подобно готическому замку из романов девятнадцатого века. Так и теперь, несмотря на то, что веранда купалась в солнце, внутрь дома свет проникал только через узкую щёлочку меж занавесками. Джим, перегнувшись через стол, взял из корзины увядшее яблоко и принялся его чистить; аппетит в последние дни исчез у него вовсе. Холмс, жуя ломоть сыра, обратился к печатному изданию. - "Двойное убийство в столице! - прочитал он вслух. - Тела двух студентов найдены в автомобиле на платной ночной стоянке. По сведениям полиции, на месте преступления нет ни одного отпечатка пальца: вместо этого в руках одной из жертв оказался диск с несколькими эпизодами сериала "Тёмный Ангел". Изображение лица Алека, персонажа серии, обведено кровью одного из потерпевших; также на упаковке записана буква F. Ведётся следствие". - Какая безвкусица, - сморщил нос Мориарти. - Это что, бездарный фанклуб? - Нумерация серий может оказаться существенной, - заметил консультирующий детектив. Его собеседник, выражая всем своим видом брезгливость в отношении сюжета, отрицательно покачал головой в ответ на это предположение. - Твой ход, - добавил Шерлок, передавая ему газету. Мориарти, отложив наполовину очищенное нетронутое яблоко, вытряс из лежавшей на столе пачки сигарету и, подперев голову рукой, лениво закурил. Пробежав глазами по строчкам, Джим хитро сощурился. - Давно хотел спросить, - протянул он, выдыхая дым. - Правильно ли я тебя понял семь лет назад? - Смотря о чём ты говоришь, - насторожился детектив. Джим откинулся на стуле, устремляя на собеседника пристальный взгляд. Судя по всему, произнесение вслух следующих слов вызывало у него какие-то внутренние трудности. - Я имею в виду твоё заявление о том, что ты не намерен меня разочаровывать, если нам пришлось бы держаться за руки в аду. Шерлок обратил внимание на изменение формулировки и, слегка улыбнувшись краешком рта, сложил вместе ладони. - Мне хотелось знать, - признался он. Он выглядел задумчивым, собираясь, кажется, сказать что-то ещё - но, по всей видимости, передумал. Мориарти глубоко вздохнул, стараясь игнорировать пробежавшие по спине мурашки, и сделал глоток кофе, не отрывая от сыщика внимательных тёмных глаз: выходило, что он смотрел чуть исподлобья. - Другими словами, на тот момент об АСК ты ничего не знал? - уточнил он. Холмс отрицательно покачал головой. - Это не было предложение сотрудничества? - Нет, но твоё приглашение в Эдем - посредством Мэри - я не упустил из виду. - О да, - прыснул Джим. - Хотя, кажется мне, ты немного переусердствовал со всем этим представлением во время ремиссии. Весь вид Шерлока говорил о том, что он чувствует себя уязвлённым. Отдёрнув пальцы от тоста, к которому он было потянулся, детектив сердито поджал узкие губы. - Да будет тебе известно, - процедил он, - что мне не пришлось ни единого раза изображать положение худшим, чем оно было на самом деле. Мориарти выпустил изо рта тонкую струйку дыма и помахал ладонью, чтобы рассеять его. - Я слышал, - добавил Холмс чуть мягче, - что ты имел к повреждениям функциональности моего мозга самое непосредственное отношение. - Какая наблюдательность! - поддел его собеседник, сдерживая смешок. - Того гляди, заметишь, что у меня две руки и одна голова. Шерлок по известной одному ему причине подавился вдруг кофе, расплескав его попутно на столешницу. Громко фыркая и отплёвываясь, он гневно спрятал лицо в салфетку. Мориарти нашёл этот момент удобным, чтобы избежать словесной неловкости и вернуться к чтению. - Буква F, которая здесь упоминается, - это, скорее всего, постоянная Фарадея, - сказал он. - Предполагаю, исходя из потуг к творческому изображению смерти и явной узости ума. Ходи. С этими словами он передал газету обратно и, обхватив самый кончик сигареты губами, устремил казавшийся слегка рассеянным взгляд в пространство. Холмс помедлил, наблюдая за ним, но послушно перечитал статью. - Персонажа, лицо которого обведено, играет актёр по имени Дженсен, - нехотя произнёс он. Мориарти, едва не выронив папиросу, вытаращил на него глаза. - Да ну! - обалдел он. - Нет, - отрезал Шерлок. - Это одно из увлечений Джона. Твоя очередь. Притянув к себе газету, Джим взял её обеими руками; сыщик перестал видеть его лицо. Из-за печатной ширмы поднимался табачный дым, как если бы ум криминального консультанта перегревался. - Фарадей и Дженсен, - резюмировал Джим. - Где-то я это уже слышал. Твой ход: отыщут его или нет? Он сложил газету пополам и лукаво поглядел поверх неё на своего собеседника. - Очевидно, - произнёс Холмс, отставляя в сторону чашку, - что любой, кто зн- В этот момент кто-то требовательно забарабанил по входной двери. Не сговариваясь, оба они нырнули вниз, чтобы их сложнее было заметить, заглянув снаружи в окна. Беседа была забыта; цепкая, липкая, сладковато-тленная, похожая на плесень паника стремительно расползалась по стенам и потолку. Мориарти жестом указал на прихожую; Шерлок торопливо кивнул, и они медленно, ползком и опираясь о пол ладонями, двинулись поближе ко входу в дом. В дверь стучали всё настойчивее, как если бы нагрянула с обыском полиция, и Холмс, путаясь в полах пледа и спотыкаясь, невольно подумал о лондонском инспекторе. Сожаление и утрата болезненно отозвались язвами на только-только начавших заживать душевных ранах, и сыщик на мгновение зажмурился, чтобы прогнать всплывшие не к месту воспоминания. - Открывай, сукин сын! - раздалось снаружи. Холл, как и другие помещения в доме лишённый почти полностью естественного освещения, утопал, несмотря на погоду, в полумраке. Очертания мебели и предметов, таких знакомых и таких уже привычных, казались искажёнными; страх, накладывая печать на восприятие, вынуждал Шерлока то и дело отдёргивать руку, встретившую неожиданную форму или текстуру. От долгого созерцания узкой полоски солнечного света сквозь задёрнутые шторы она отпечаталась на сетчатке и теперь разделяла белёсым разломом зрительный спектр на две половины. - Да чтоб тебя, - досадовал хрипловатый мужской голос. - Я знаю, что ты дома! Сразу после этого кто-то сильно пнул дверь, и деревянная часть проёма угрожающе затрещала. Джим, по-прежнему на корточках, оперся о стену с открывающейся стороны и выудил из кармана пистолет: побледневший и нервничавший, он стиснул ладонь на оружии. Другой пистолет, спрятанный до той поры под обувным шкафом, он подал Шерлоку, который занял позицию напротив него. Они обменялись настороженными взглядами, и детективу почудилось, что глаза Мориарти были совершенно и безукоризненно чёрными, как если бы в них не было ни белка, ни радужки. - Давай не будем валять дурака, - угрожающе предложил голос снаружи, - я это... видел дым из трубы. И свет в окнах. Открой дверь, поговорим. Джим плотоядно облизнулся, приняв, кажется, какое-то решение. - Отойди, - одними губами сказал он, а потом пистолетом указал на дверь: его намерения сложно было истолковать двояко. Холмс яростно замотал головой, отказываясь соглашаться. Подняв вверх ладонь, он призвал товарища к терпеливому ожиданию, а сам постарался прислушаться. Лёгкая дрожь в голосе - косноязычность - отсутствие машины - тяжёлая обувь, нанёсшая вред крепкой двери - физическая подготовка. Выводы напрашивались сами собой. Неизвестный принялся стучать в дверь с новой силой - и, поскольку за грохотом ничего не было слышно, Шерлок наклонился к Джиму поближе. - Никакой опасности, - заверил он шёпотом Мориарти. - Он так пьян, что и не вспомнит, как приходил. Джим раздражённо закатил глаза. - Мы не можем рисковать, - возразил он. - Это свидетель- - Сейчас же открывай эту чёртову дверь! - взревел мужчина снаружи, продолжая ломиться. - Это человек, - подчеркнул Холмс. - На кону ты, - пожал плечами Мориарти. Холмс набрал в грудь побольше воздуха, готовясь произнести какие-то слова, которые воображал достаточными для того, чтобы непрошеный гость убрался восвояси. Его губы разомкнулись, зрачки расширились: Джим, заметив это, подался вперёд - и молниеносным движением схватил Шерлока за подбородок, зажимая ладонью его рот. Тот посмотрел на него - дерзко, непокорно, изничтожающе, как если бы в этот самый момент готов был высокомерно плюнуть ему в лицо; и тем не менее, попыток убрать его руку не предпринял. Мориарти догадался, что преимущество на его стороне, пока их возня не привлечёт внимания чужака. Он демонстративно медленно снял палец с курка и отвёл его в сторону - будь по-твоему - с тем, чтобы положить заряженный пистолет обратно в карман; на долю мгновения дуло его было направлено по неискажённой прямой на детектива. Шерлок, удерживая зрительный контакт, поднял руку и обхватил его запястье пальцами, вынуждая отнять ладонь от своего рта - так осторожно, как если бы каждая пора кожи начинена была взрывчаткой. По затылку и шее Мориарти пробежали мурашки. Стук в дверь прекратился, тень исчезла: за стенами дома послышались шаги. Перебравший с выпивкой лесничий крадучись кружил снаружи, пытаясь заглядывать в окна. То и дело, как хичкоковский ночной кошмар, мелькала меж занавесками какая-нибудь часть его лица: острая линия подбородка, изгиб брови, встрёпанные грязные волосы. Подавленный бессилием, Холмс поглядел слегка разочарованно на пистолет в своей руке, как если бы его одолели вдруг сомнения относительно своей решимости - так, сторожевая собака наблюдает порой за вверенными ей овцами на горном склоне. Отложив оружие на пол рядом с собой, он обхватил ладонями виски и закрыл глаза. Его плечи были напряжены до мелкой дрожи. - Ты достаточно уже прошёл моей тропой, - вкрадчиво заметил Мориарти, - и оказался отличным учеником; а теперь остановись. С этими словами он отвернулся от сыщика и, полусогнувшись уходя из прихожей, позволил тьме коридоров поглотить себя: его конечной целью был пыльный шкаф в гостиной, хранивший непочатую бутылку абсента и коробку рафинированного сахара. В их сомнительной компании он намеревался провести остаток светового дня - даже несмотря на то, что время суток давным-давно прекратило иметь значение. Дом за ночь наполнился прохладой и продолжал остывать, не подпитываемый пламенем, но по известным причинам растопку камина следовало отложить до наступления сумерек. Пусть алкоголь призван был служить не больше, ни меньше, чем топливом, запускающим на время циркуляцию биологического тепла - и всё же что-то отдалённо напоминавшее чувство вины преследовало Мориарти в каждом следующем глотке. Отринутый a sacris****, он мечтал порой поменяться с Холмсом местами: чтобы туманности заполнили его память, спутывая очевидное с воображаемым: быть может, тогда наконец он смог бы обрести покой в эскапизме иллюзий. Небрежно и с каким-то невысказанным презрением Джим отбросил пистолет на софу и, вооружившись абсентом, стаканом, коробкой и зажигалкой, устроился на бурой медвежьей шкуре, брошенной у холодного камина на пол. Чуть погодя он стянул с ближайшего кресла шерстяной плед и завернулся в него, погружаясь в раздумья. Шерлок, кое-как собрав волю в кулак, заставил себя наконец оторваться от пола у двери - отчасти потому, что замёрз и хотел не то одеться, не то принять душ, а отчасти - потому что стремился просто-напросто сбежать из прихожей, начинавшей понемногу казаться ему местом преступления. По наитию, не видя ничего перед собой, он ползком добрался до кладовки - и, ухватившись за дверную ручку, на мгновение замер, повисая на ней и выдыхая через рот. Какое бы это ни вызывало в нём презрение к себе, Холмс отчётливо осознавал, что становился со временем слабее - и единственное утешение его было в убеждении самого себя, что дело всего только в накопившейся эмоциональной усталости, которую, сколько он себя помнил, снимала безукоризненно разминка ума. Что-то словно высасывало из него силы, подталкивало в спину, шептало на ухо; заперевшись изнутри, детектив позволил себе расправить спину и включить настольную лампу - благо, в кустарной лаборатории не было ни одного окна. Шерлок обвёл наполовину отсутствовавшим взглядом заляпанные высыхавшими реагентами стеклянные колбы, заключённые в сосуд блестящие шарики ртути - и осознал вдруг, остро и болезненно, что движется прямиком в пропасть. Он опустился на скрипучий старинный стул перед рабочим столом, отодвинул локтем тетрадь с уравнениями и остался один на один с самим собой, как бывало иногда в детстве, когда, убегая от Эвр, он забирался слишком глубоко в лес. Прямо перед ним посередине стола, как языческий алтарь или аллюзия к средневековым пыткам, в тисках зажат был начинавший подсыхать абрикос - и Холмс, задумчиво сощурившись, коснулся его пальцем. Бархатистая кожица, не подёрнутая ещё пятнами плесени, была мягкой и почти что ощутимо тёплой за счёт начинавшихся внутри процессов гниения. Ему захотелось в порыве внутренней злобы сжать абрикос в кулаке и раздавить его. Вместо этого Шерлок аккуратно положил подле него пистолет, который всё это время держал в ладони - он тоже был тёплым - и прилёг, опуская голову на руки. Сколько часов он просидел, перемещаясь вдоль и поперёк незримой границы Чертогов и физической действительности, с точностью сказать было нельзя; но, выходя из кладовки, он оказался в кромешной темноте. Из гостиной доносился негромкий треск только-только разгоравшихся поленьев. Поёжившись, консультирующий детектив закутался поплотнее в плед и, захватив оружие, поплёлся вперёд, как увлекаемый светом костра дикий зверь. В доме было чудовищно холодно, как если бы, пока он в полудрёме блуждал по бесконечным тропам подсознания, наступила уже зима - и, откровенно говоря, измождённый мозг, предполагая такое развитие событий, не увидел бы в этом ничего особенно удивительного. Время было излишеством, роскошью; устаревшей концепцией вроде должности придворного советника. Не глядя, Холмс стащил по дороге к гостиной с полки первую попавшуюся книгу и спрятал её под плед. Войдя внутрь комнаты, он наткнулся взглядом на брошенный на софу пистолет - и, не задумываясь ни на минуту, оставил свой рядом. Мориарти, гревший босые стопы у огня, опорожнил к тому моменту почти две трети всей бутылки и, разомлевший от тепла и алкоголя, сидел на шкуре в развязной позе, раздвинув в стороны колени и выгнувшись; рубашка тесно облегала его грудь. - Спасибо, - хрипло поздоровался Шерлок. Джим, не услышавший его шагов, встрепенулся и, запрокинув голову, посмотрел на него. Из-за плясавших в гостиной неверных отсветов каминного пламени детективу померещилась на его лице улыбка. - Приветики, - отозвался он. - Не за что, болван. - Я могу присоединиться? - Уж как-нибудь перетерплю сомнительное удовольствие твоего общества, - съязвил консультирующий преступник. - Присаживайся. С этими словами он обвёл погружённую большей частью во тьму гостиную рукой с зажатым в ней стаканом. Холмс, едва не наступив на собственный подол, пробрался через заваленные вещами мебельные дебри и оказался внутри светового круга. Он огляделся в поисках удобного места и после минутных колебаний тоже уселся на шкуру, оперевшись спиной о софу. В его ближайшие планы входило чтение и тишина, но им, судя по всему, не суждено было сбыться - Джим, проведя несколько часов в одиночестве, явно расположен был к диалогу. Щедро плеснув горячительного в стакан, он поджёг рафинад, полюбовался его голубоватым пламенем, а потом залил сверху холодной водой из стоявшего чуть поодаль старинного графина. Получившийся напиток он подал товарищу, а сам приложился к горлышку бутылки - терять ему, как он сам считал, было уже давно нечего. - Всё забываю спросить, - протянул деланно лениво Мориарти, и его внутренняя сосредоточенность, настоящее состояние его ума, не омрачённого несмотря ни на что, не ускользнули от консультирующего детектива, - когда ты догадался, что затея со взломом транслирующих устройств столицы не принадлежала мне напрямую? Шерлок, не дослушав вопроса и до половины, разулыбался, как учёный, получивший возможность прочесть давно подготовленную лекцию. - Элементарно, - ответил он. - Не ты ли говорил мне, что никто никогда не добирается до тебя? - Продолжай, - кивнул, взмахнув поощряюще рукой, Джим. - Я рассматривал, разумеется, теоретическую вероятность двойного блефа, в случае которого небрежная анимация нижней челюсти через вложенность обозначала гиперболирование искуственности ради подчёркнутости реалистичности, - протараторил Холмс на одном дыхании. - Но с какой стати тебе идти на такие жертвы ради меня? Зачем отбрасывать вуаль с лица? Это должен был быть кто-то другой. И был, как мы оба теперь уже знаем. С этими словами сыщик приподнял наполненный изумрудным алкоголем стакан и поглядел сквозь него в огонь. Мориарти в этом жесте померещилась аллегория к преломлению световой волны, и он опустил голову - чтобы не искать подтверждений тому, чего не существовало на самом деле, и не разочаровываться в собственной исчезавшей непредвзятости. - Это как посмотреть, - многозначительно заметил он. - Вот, скажем, падающая звезда. Шерлок скептически приподнял брови, переводя взгляд на своего собеседника. - Что происходит с нею во время движения? - невозмутимо продолжал консультирующий преступник. Произнеся это, он умолк и тоже уставился на пламя; оно было нейтральной территорией, обращение к которой не имело подтекстов. Холмс, судя по всему, ожидал продолжения, потому что какое-то время не сводил внимательных глаз с Мориарти. В конце концов он понял, что следующий ход принадлежал ему - и, глотнув абсента, откинулся на подушки софы. Обивка её была почти горячей из-за близости к камину, и жар этот словно бы перекинулся на шерлоков лоб призраком болезни. По какой-то загадочной причине детектив ощущал себя безмятежным - быть может, сказывалось химическое действие первых глотков алкоголя, но правдивее всего казалось положение дел, в котором он так устал бояться, что, наконец, перестал придавать тревоге значение. Ответ был на самой поверхности. - Она сгорает, - проговорил Холмс наконец. Уголки губ Джима едва заметно дрогнули, не смея превратиться в улыбку. - Случается, что звёзды срываются с крыш, - пробормотал он себе под нос. Шерлок не подал виду, что услышал его. Подтянув к груди колени, он выудил из складок пледа книгу и раскрыл её, давая понять, что потерял к беседе интерес. За окном занялся дождь - один из тех, что, зарядив, могут продолжаться неделями. Меньше, чем через час, из мороси он превратился в настоящий ливень - и вскоре даже внизу, в зябкой гостиной, стал слышен стук капель о старую крышу. Иногда они попадали на прохудившиеся жестяные трубы, гулко отдаваясь в них приглушённым звоном. Комната понемногу начинала нагреваться; внутри неё из-за камина все цвета оказались будто под плёнкой сепии. В отличие от старшего брата Шерлок не погружался в чтение целиком: для него печатное слово исполняло роль канвы, тренировавшей многомерное мышление и концентрацию. Когда в отрочестве он впервые сумел одновременно следить за печатным словом, спиралью собственных размышлений и диалогом, в который был втянут, он почувствовал небывалое могущество; теперь это казалось, как и все пройденные этапы развития гибкости ума, забавным. Уже к двадцати годам Холмс натренировался интенсивному мышлению на девяти уровнях и более, не испытывая особенных неудобств. Впрочем, сейчас ему это умение не требовалось: он понимал его как развлечение, препятствующее разложению. Шелест переворачиваемых страниц убаюкивал их обоих, а абсент - наполнял изнутри теплом. - Два года, - снова прервал молчание Мориарти. Шерлок с нескрываемым раздражением отвлёкся от книги и размышлений, поглядев на собеседника поверх корешка. Для Джима это был наилучший из возможных раскладов: наполовину скрытое обложкой, лицо Холмса ограничивалось строгим глубоким взглядом - и положа руку на сердце Наполеон криминального мира признался бы себе, что предпочитал иметь дело только с этим взглядом, а не со всей тяжестью личности целиком. Детектив смотрел на него выжидающе. - Два года ты шлялся чёрт знает где, - заявил огорчённо Мориарти, - и тратил бесценное время на уничтожение жалких остатков того, что вы с Майкрофтом называете моей сетью. Вместо того, чтобы- - Те люди, - не растерялся Холмс, - что помогли мне в две тысячи двенадцатом. - Что насчёт них? - Твои? - без обиняков спросил сыщик. Джим, слегка щурясь, неопределённо покачал головой: - И да, и нет, - уклончиво ответил он. - Иногда помощь приходит с неожиданной стороны. - Допустим, - Шерлок, чуть крепче сжимая книгу в руках, подался вперёд. - Следовательно, снова вездесущее АСК? Мориарти, наклонив голову вбок и оглаживая ладонью шею, шумно вздохнул; мятый ворот рубашки чуть обнажил выступающие ключицы. Скользнув по ним взглядом, Шерлок поспешил заметить: - Я всерьёз предполагаю вмешательство моего брата: вполне в его духе сунуть длинный нос куда не следует, особенно если речь идёт о чём-то личном. Последнее слово собеседника болезненно кольнуло где-то у солнечного сплетения. Джим издевательски ухмыльнулся. - Браво гению сыска! Может быть, ты ещё и аббревиатуру раскусил? - насмехался он, подначивая Холмса рассердиться. Тот, однако, всего лишь дёргано облизнулся. - Ты ведь не пытаешься этим сказать, что расшифровка должна была вызвать у меня затруднения? - Ну что ты, - успокоил его Мориарти. - Я? Ни в коем случае. Но я в любом случае испытываю любопытство к твоим размышлениям. - Что ж, - вздохнул Шерлок, как если бы вынужден был снова убеждать кого-то в необходимости классификации табачного пепла, - связь между шестью углами заглавной фигуры, идеологией и тем фактом, что упрявляющий ASCII-символ подтверждения, ack-nowledgement, имеет присвоенный ему шестой номер, была весьма прозрачной. Оставалось для пущей уверенности проверить, правдивы ли слухи о делла Ровере и Сикстинской Мадонне. Консультирующий детектив, погружаясь в чтение, раздумья или то и другое вместе, имел привычку соединять ладони, касаясь подушечками указательных пальцев приоткрытых губ; так и сейчас, углубившись в разрешение внутренних конфликтов одновременно с разговором, он старался сосредоточиться, игнорируя расслабленность. Эта почти бессмысленная борьба с самим собой за разумность доставляла ему странное удовольствие: слабая симуляция превозмогания трудностей, метафора самоконтроля. - Если бы ты ещё додумался, кто снабдил Джонни-боя ушным микрофоном, я бы лично распорядился, чтобы тебе прислали огромный букет. - Не выношу цветов, - поморщился Холмс. - Готов поспорить, ты предпочитаешь чёрные георгины*****. Мориарти лукаво осклабился: что могло быть лучше, чем дразнить знаменитого детектива. Холмс внимательно и с каким-то озорством поглядел на своего собеседника. Взгляд его был слегка затуманен, но в нём по-прежнему светился ум. - Тебе, как я погляжу, нравится, когда я тебе послушен, - негромко заметил он. Отсалютовав стаканом, Шерлок сделал несколько жадных глотков. Закрыв глаза и чуть разомкнув губы, он откинул назад голову и выдохнул через рот: невесомый аромат алкоголя и телесности. Мориарти, которого от этих его слов немедля окатило жаркой волной, готов был воспринять реплику как приглашение, как разрешение; горечь на языке, иссушенные лёгкие, обострённая тактильная чувствительность. Он поспешил тоже пригубить абсента, вкуса которого не почувствовал: прежде всего следовало скрыть следы учащения и тяжести дыхания, над которым он не был властен. Ему хотелось сбежать; ему хотелось остаться насовсем. Мука, томящаяся и невыразимая, затеплилась внутри Джима отображением полыхавшего совсем рядом пламени, расползаясь мгновенно по всему его телу. Ощущая лёгкую незаметную глазу дрожь, он прислонился спиной к горячей кирпичной кладке каминной стенки, отодвигаясь от Холмса подальше. - Ce génie enfermé dans un taudis malsain, - процитировал он задумчиво вместо ответа. - Ces grimaces, ces cris, ces spectres dont l’essaim******. Шерлок снова посмотрел на него, и Мориарти, не выдержав интенсивности его взгляда, изобразил заинтересованность узорами в обивке кресла. - Ты говоришь по-французски? - удивился сыщик. Джим, продолжая игнорировать собственное тело и эмоциональный контекст, оскорблённо фыркнул. - Представь себе, - съязвил он. - Даже такой отъявленный отброс общества, как я- - О, я не сомневаюсь, что у тебя много талантов, - насмешливо перебил его Холмс. Мориарти поперхнулся, угодив в ловушку многоуровневых подтекстов; набиравшее силу опьянение усугубляло ситуацию, в которой он утрачивал мастерство распутывания смыслов и его производных. Фигура и фон менялись местами: и потому скрытые сообщения, которых могло не быть вовсе, оказывались на первом плане и застилали взгляд. Поскольку больше Шерлок Холмс не произнёс ни слова, возвращаясь к чтению, Джим заставил себя отвернуться от него и вытянул ноги. Случайно соприкоснувшись с детективом коленями, он почувствовал, как собираются на лбу капельки нервического пота: потакая своей слабости, он сделал вид, что не обратил на физический контакт внимания и замер, прикрывая глаза и бесстыдно наслаждаясь ощущением. В голове вертелась давно забытая мелодия колыбельной - той самой, которую знает каждый ирландец - и, окончательно, судя по всему, сбредив, Мориарти принялся её напевать. Вслушиваясь в бушевавший за окном ливень, в треск горевших в камине поленьев, в тихий шорох читаемой книги, в собственное сбившееся сердцебиение, он чувствовал себя много спокойнее и счастливее, чем за многие прошедшие годы. Пусть даже ни пьянство, ни богатство, ни смерть, ни время не могли изгнать из его души преследовавшие его всю жизнь собственные ненужность, неуместность и неправильность, которые обострялись порой, как плодящиеся метастазы, до самого настоящего одиночества, - в этот вечер Мориарти удалось отодвинуть их так далеко, что они почти исчезли. Он всё пел и пел, и прижимался к Холмсу коленом - а тот, то ли не замечая, то ли не возражая, не отстранял его; и на мгновение на пыльном потолке гостиной во вспышке взрезавшей темноту молнии мелькнули своды музыкальной капеллы. Строчки плыли перед глазами, и смысл их всё чаще ускользал в сладкое тепло бессознательного, а низкий, мягкий, чуть хриплый голос Джима понемногу превращался в неразборчивое мурлыканье. Веки слипались; кисти рук, утомлённые будто тяжестью книги, одолела ломота. Шерлока слегка мутило, и, стоило ему прикрыть глаза, как он словно начинал кружиться вокруг своей оси, медленно падая в притягательную пропасть. Он боролся со сном как мог, тщась внушить себе необходимость сохранения приличий и перемещения в спальню, но утомился уже настолько, что не мог заставить себя встать - тем более что тепло было только в гостиной. Трескучий жар камина сочетался каким-то удивительным образом со сложностью встреченных в книге формул; в стремительно угасавшем сознании Холмса промелькнула мысль об универсальности жизни - и, не успев пожурить самого себя за излишнюю сентиментальную отвлечённость, он провалился в сон. Сыщик уснул, подпирая голову согнутой в локте рукой: объятый глубоким сном, он утратил контроль над удержанием положения, и потому вскоре сполз по невысокой спинке софы. Джим от прикосновения его щеки вздрогнул, и его взгляд на короткое мгновение будто бы прояснился: но мимолётный проблеск трезвости вознаградил его уколом саднящего уныния. Не смея шелохнуться, он поглядел на детектива, который впал в забытье, примостившись головой у него на коленях: Шерлок спал крепко, прижав к груди книгу и слегка приоткрыв рот, похожий на утомившегося ребёнка. На его острых скулах обозначился вызванный алкоголем румянец, придававший лицу горячечно-чахоточный вид. Из-за ставшей в последнее время ещё более заметной андрогинной худобы узкие брюки чуть сместились вниз, открывая несколько миллиметров кожи бедра - и стоило Мориарти их заметить, как отвести глаз он уже не смог. Отсветы каминного огня мягко касались плавной линии выступающей кости, очерчивая её и будто бы лаская. Медленно и осторожно Джим высвободил левую руку и, прислушиваясь, в нерешительности замер. Он ждал так долго, что мышцы заныли от усталости и напряжения, пока дыхание детектива не выровнялось окончательно, став глубоким и спокойным. Замкнутость маленького пространства между камином, двумя большими креслами и софой казалась обманчиво безопасной, словно никто не мог пересечь невидимую границу, отделявшую их от окружающего мира. Кратковременность момента, запретность неожиданной близости - всё это вскипало внутри Мориарти, заставляя его раз за разом сглатывать наполнявшую рот кисловатую слюну и поправлять сбивавшиеся набок джинсы. В воздухе витал запах дыма со слабыми отголосками табака и примесью пряной горечи абсента, который так и остался выдыхаться - теперь до него было не дотянуться, не потревожив сон Холмса. Пламя в камине угасало, становясь понемногу тлеющим, но жара его было достаточно, чтобы до самого утра в гостиной было тепло. Тяготы пережитого дня, потрясение и очередное напоминание о уязвимости, о том, что в любой момент закончиться может даже то немногое, чем они располагали - тревожили Джима и насыщали усталостью. Вместе с течением времени увеличивались его страхи, касавшиеся прежде всего не его самого, а его товарища: и одним из самых глубинных была вероятность того, что он неспособен окажется защитить и уберечь вверенное ему - оружие? сокровище?.. Шерлок Холмс мог быть кем угодно и сколь угодно верить в собственное всемогущество, но ему по-прежнему неизвестно было почти ничего о животной жестокости, которая обходила его стороной, пока он развлекал свой ум; и лишь малая часть её, задевшая мимоходом его жизнь, перевернула её вверх тормашками. Мориарти чувствовал что-то сродни иррациональной ответственности - и цеплялся за неё, оправдываясь ею и спасаясь. Глаза слипались, и сонливость одолевала его всё больше. Неизъяснимая сладость противления объятиям сновидений, сочетаясь с внутренними терзаниями и с такой обезоруживающей доверительной обнажённостью лежавшего совсем рядом Шерлока опьяняли его сильнее, чем любой алкоголь. Деликатное, почти невесомое прикосновение: он коснулся подушечками пальцев нежной, будто атласной, кожи, ощущая, как рассыпается по плечам колкий сноп мурашек. Её тепло было увлекающим и притягательным, её мягкая податливость - будоражащей воображение. С трудом поборов искушение забраться ладонью под рубашку и, улёгшись на пол, крепко обнять Холмса - прижать к себе, коснуться тыльной стороны шеи губами, избавиться от тесноты белья, прекратить наконец притворство - Джим ласково провёл ладонью вдоль бёдер, талии и плеч, позволяя руке повторять формы и изгибы тела. Золотисто-багровые отсветы огня, в которой, подобно тающей на глазах морской пене, купалась гостиная, как будто изображали объятые осенней лихорадкой холмы: и кожа Шерлока, приемля мягкие блики, схожа была с холстом, впитывающим акриловую краску. Мориарти вообразил себя на мгновение живописцем: тень от его руки изменяла будто призрачные в сумраке контуры, преображая их под стать прикосновению; его губы непроизвольно задрожали, а веки отяжелели. На ощупь сквозь сознательное, подсознательное и бессознательное: где ты? где ты? В конце концов томление стало столь невыносимым, что превратилось в настоящую добровольную пытку: невидимость на виду, недосягаемость вблизи, страсть в молчании, упадок в расцвете, угасание во вспышке. Отрывисто вздохнув, Джим запустил пальцы в шерлоковы вечно взлохмаченные волосы, легко поглаживая его по голове; и в этот момент память вдруг услужливо подсунула ему давно забытые слова, к которым, как ему казалось, он больше никогда не возвратится. Но сейчас они были как нельзя к месту - и, отчаянно борясь со сном, Мориарти сосредоточился на давно утраченной чуткой кротости. Он был словно в плену горячечного жара: так бывает, если задремать солнечным днём на пляже под многоголосый гомон ускользающего за завесу сновидений мира, или если приложить ухо к замочной скважине в двери, ведущей внутрь оперного зала - в тот момент, когда вот-вот должны вступить оркестранты. - Господь мой, я люблю Тебя всем сердцем, - шёпотом проговорил он, - и благодарю Тебя за то, что Ты создал меня, за то, что не спускал с меня глаз до этого дня. Не оставь меня, если я совершил грех; будь со мною, если я был праведен. Впереди была вся ночь, и оба они были пьяны; два карманных пистолета, оставленные ранее на софе, так и оставались там - кто знает, успели ли бы они очнуться, добраться до них - или вместо защиты предоставляли превосходное средство убийства любому, кто проник бы в дом? Джим закусил губу, отгоняя мысли о будущем, которое пугало его больше, чем когда бы то ни было. - Наблюдай за мною и теми, кого люблю, покуда я отдыхаю, и огради нас от опасности, - попросил он чуть слышно. - Да пребудет благословение Твоё с нами неотступно. Шерлок во сне перевернулся на другой бок, обращаясь к Мориарти лицом и оказываясь ближе; приняв его, по всей видимости, за подушку, он обнял его обеими руками. Книга выпала, едва слышно стукнув истрёпанным корешком о пол; на обложке виднелась до оторопи знакомая "Динамика", а под нею - "М.Л.Холмс". Джим замер, ощущая сердцебиение в горле. Задержавшись наполовину отсутствующим взглядом на безмятежном лице детектива, он погладил его по щеке большим пальцем. - Аминь, - договорил он и закрыл глаза. ***сентябрь 2002 года, отель Стэффорд, Лондон
- Ну что, - цокнув языком, протянул Себастьян, - освежимся, и второй раунд? - Нет и ещё раз нет, - измученно простонал Майкрофт, неуклюже стаскивая туфли прямо на ходу. - Ты, демон, смерти моей желаешь! Его спутник, запирая изнутри дверь просторной двухэтажной сюиты, утомлённо улыбнулся. - Умереть ради тебя - не значит умереть*******, - поддел он Холмса. Тот, справившись наконец с обувью, швырнул её в угол. Они поднялись наверх, в спальню, где распахнуты были навстречу тёплой ночи все окна; Майкрофт немедля повалился на кровать и блаженно застонал, разминая опухшие от танцев стопы. Наблюдая за ним, лорд Моран подавил смешок. - Даже и не знаю, о ком из нас справедливее можно сказать, что масть - голубых кровей, - бросил он, расстёгивая пиджак. - Неженка! - Не я повсюду таскаю с собой пилочку для ногтей, - отозвался, фыркнув, Холмс, - так что ответ однозначен. За окном промчался, громко сигналя, чей-то автомобиль, и прохожие проводили его свистом и улюлюканьем. В столице кипела ночная жизнь - шумная, разухабистая и дышавшая вседозволенностью безрассудствующей юности; над ним, как бдительный родитель, бессменно мерцало всевидящее лондонское око. Себастьян, раздевшись, повесил было костюм в шкаф, но потом, подумав, с сожалением убрал его сразу в сумку. Уикенд подходил к концу, вставать - и расставаться - нужно было рано, всего через несколько часов, и тратить драгоценное утреннее время на сборы ему не слишком хотелось. Поэтому он как можно скорее отправился принять душ, оставляя Майкрофта наедине с самим собой. Проходя мимо кровати, снайпер щёлкнул его по носу, за что немедленно получил босой ногой в рёбра. Действие экстази понемногу выдыхалось, хотя жажда и оставалась по-прежнему исполинской. Холмс, проводив лорда взглядом, потянулся к стоявшей на полу бутылке воды. Её вкус, как и весь вечер, был отравлен: и яд этот, смертоносный и неотвратимый, заключён был в крохотном, меньше половины ладони, пейджере, который Майкрофт неделей ранее обнаружил на ступенях своего дома вместе с обычной утренней почтой. Адрес отправителя - Букингемский дворец - вызвал у него множество вопросов и отчего-то донельзя гадкое предчувствие, как если бы вот-вот должно было произойти что-то непоправимо опасное для его не так давно начавшей как следует складываться жизни. Пейджерами пользовались теперь уже только внутренние службы - в то время, как все переходили на мобильные телефоны, ограниченный доступ к сети в радиусе исключительно сотни километров от источника сигнала давал преимущества с точки зрения безопасности. Устройство, попавшее в руки к Майкрофту, было стандартно принимающим, без возможности ответа на полученные сообщения - но за все прошедшие дни ни разу не прервало механического молчания. Доступа к настройкам частоты у него не было; всё, что оставалось Холмсу, - таскать его повсюду с собой в ожидании приговора. Осведомлённость высших ступеней властей о существовании АСК не была для него новостью - в конце концов, организация действовала в интересах государства, и, получая повышение в MI6, Майкрофт услышал не один намёк на связь одного и другого - совсем как если бы он был уличным художником, которого пригласили выставляться в Лувре. Скорее всего, именно их с Себастьяном совместное детище, которое исполняло свою роль удерживающего небесный свод атланта, должно было оказаться логическим объяснением - но утверждать что-либо голословно Холмс не любил, и потому терпеливо дожидался первого сообщения. Перекатившись на кровати, Майкрофт свесился с неё, чтобы отыскать в рюкзаке злосчастный пейджер - и, когда ему это удалось, вперился в устройство обеспокоенным взглядом. Какой-то части его души хотелось немедленно встать и выбросить его в окно, но вместо этого он раздражённо повертел его в пальцах, оставляя на блестящей чёрной пластмассе чуть заметные отпечатки. Экран был по-прежнему пуст. Шум воды прекратился, сменяясь влажным шлёпаньем по кафельному полу; Холмс, усилием воли в который раз за вечер отодвигая тревожившие его размышления как можно дальше, сунул пейджер под подушку - и, как только ванная освободилась, тоже соблазнился возможностью смыть с себя ароматы пролитого вина, табака и пота. Вернувшись в спальню, он застал своего спутника уже в постели и забрался под одеяло рядом с ним. Тепло и запах его тела, черты его лица - Майкрофт обнаружил себя совершенно безоружным перед пронзительной тональностью нежной привязанности, звучавшей в сердце. - Собираешься ещё читать? - ворчливо поинтересовался Себастьян. Холмс кивнул, нацепляя на нос очки и раскрывая книгу: с ней он надеялся быстрее обрести спокойствие и перестроиться на сонный лад. Моран поддел обложку пальцем, чтобы узнать имя автора, и откинулся на подушки с видом мученика, которого ещё при жизни следовало бы причислить к лику святых. - Опять Пруст! - пожаловался он потолку. - Мне пора начинать ревновать? - Великое множество жарких ночей, - пряча улыбку, подчёркнуто серьёзным тоном подтвердил Майкрофт. - Только я и Марсель, только истинная нагота человеческой мысл- Себастьян не дал ему договорить и вместо того безо всяких церемоний пребольно ущипнул его за задницу. Холмс от неожиданности подпрыгнул на кровати, и очки съехали на самый кончик его носа. Возмущённый, он метнул на снайпера уничтожающий взгляд, но тот только рассмеялся. - Ещё одна такая выходка, - пригрозил Майкрофт, - и в следующие выходные я возьму с собой Шерлока. Я тебя предупредил. - Я могу пригласить Джеймса, - не растерялся Моран. - Посмотрим, кто кого. - Ты прекрасно знаешь, кто кого, - невозмутимо отрезал Холмс. - Мой брат кого угодно загонит в петлю, поддерживая согласно своим представлениям о вежливости светскую беседу. - Ты уже большой мальчик, Майкрофт, и должен понимать, что не все победы должны оставаться за тобой, - назидательно заметил снайпер. Холмс, послюнявив палец, перевернул страницу, а потом поглядел на Себастьяна насмешливо поверх очков для чтения. - Если я за один день четырежды обыграл тебя в гольф, это ещё не значит, что можно так беспардонно умничать. Трепещи, жалкий дилетант! - Бог мой, - притворно ахнул Моран. - Я сейчас от ужаса в штаны наложу. Майкрофт покосился на него, многозначительно изогнув одну бровь. - На тебе нет штанов. - Резонно, - согласился лорд. Демонстративно выключив стоявший по его сторону постели торшер, он заложил руки за голову и смежил веки в ожидании сновидений. Холмса, по правде говоря, тоже не особенно хватало на то, чтобы хоть сколько-нибудь удовольствия почерпнуть из книги - и когда в какой-то момент он осознал, что таращится отсутствующим взглядом в строчки, ощущая, как тревога снова начинает давать о себе знать, он решил, что на сегодня хватит. - А если сегодня же, - прошептал вдруг Холмс, сам будто удивляясь тому, что говорит, - немедленно, улететь? Например, в Афины? Моран сонно промычал что-то в знак одобрения - если и имелось в виду что-то осмысленное, то Майкрофту не удалось разобрать, что именно. Сняв очки, он бережно сложил их в бархатный футляр и отложил на ночной столик рядом с книгой, а потом погасил и прикроватную лампу. Перевернувшись на бок, он прижался щекой к широкой груди Себастьяна и закрыл глаза. Тот обнял его одной рукой и, не просыпаясь, слегка улыбнулся. Где-то вдалеке задребезжал, тащась по рельсам, первый утренний трамвай. - И пусть всё летит в тартарары, - мечтательно добавил Холмс. В этот момент спрятанный под подушкой пейджер тихо пискнул, оповещая о новом сообщении.семьдесят четвёртый день в Суссексе
Ночное чтение вызывало в памяти раннее детство; почти совсем так, как теперь, много лет назад братья Мориарти укрывались с головой одеялом и включали фонарик, чтобы до самого рассвета не расставаться с любимой историей. Когда одному из них случалось клевать носом и опираться о плечо другого, они будили друг друга и читали дальше - а с утра получали оплеуху за завтраком, проспав отправление школьного автобуса и насилу заставив себя выпить всего только по стакану апельсинового сока. Сейчас, тридцать с лишним лет спустя, Джиму не нужно было опасаться наказания - и в послеполуночных встречах с книгами, которые он проводил, лёжа в одном исподнем поверх одеяла и уперевшись босыми ступнями в стену, с сигаретой в зубах и зачастую с бокалом горячительного в руке, он находил упокоение своих волнений. На следующий день его не ожидало ничего - ни автобусная остановка, ни волнительная сделка, ни увлекательная погоня; можно было спать, сколько вздумается. В этой по-своему невыносимой трагедии экзистенциальной замкнутости была и толика хорошего; Мориарти прикладывал все усилия, чтобы научиться довольствоваться радостями маленькой безопасной жизни столь долго, сколько она будет длиться. Вопреки устоявшимся привычкам, согласно которым для лёгкого чтения криминальный консультант выбирал чаще всего научно-популярные журналы, исторические романы и страшилки - над последними он гоготал, как над удачными комедиями, - в Суссексе приходилось читать всё, что подвернётся под руку. Джим читал ради того, чтобы читать, замедляя движение трепетавшей в тягостном нараставшем гнёте и унынии мысли; впрочем, ничего, что соответствовало его вкусам, в маленькой библиотеке всё равно не отыскалось. На этот раз в руки попался сборник повестей Эдгара Аллана По - и в готической гротескности, которой пронизана была его словесность, отыскивалась так необходимая ритмичность жизни: убаюкивающая, пресная, цикличная. Отложив ненадолго раскрытую книгу себе на живот корешком кверху, Мориарти глубоко затянулся сигаретным дымом, который, если выкуривать по нескольку папирос подряд, начинал горчить и слегка обжигать гортань, а потом выпустил его в штиль нагретого в спальне воздуха, наблюдая за тем, как он клубится, принимая причудливые формы. Бессонница, насколько ему было известно, мучила теперь с переменным успехом их обоих, вынуждая часами блуждать по пустому дому в бесцельном поиске того, что они сами не могли бы облечь в словесное определение: может быть, это была жажда ответов, а может быть, даже сами вопросы, которые следовало правильно сформулировать в беседе с самим собой. Ему одиночные ночные вальсы быстро наскучили - а хуже всего было наткнуться где-нибудь на Шерлока, сцепиться угрюмыми взглядами и разойтись - и вместо них он выбрал добровольное заточение; учитывая синонимичность их положения в целом, это казалось Джиму забавной аллегорией стокгольмского синдрома. Стук. Он повернул голову. Стук. Стук. - Шерлок? - осторожно позвал он, недоумевая, что тому могло понадобиться в его спальне в половину четвёртого утра. Стук. Ответа не последовало. По спине Мориарти пробежал холодок. Он затушил сигарету в стоявшей на прикроватной тумбочке стеклянной пепельнице, переложил книгу на матрас и прислушался, готовый подняться на ноги: превращаясь мгновенно в сжатую напряжённую пружину. Дом после захода солнца был наполнен и окружён множеством звуков как внутри, так и извне: потрескивали от разницы температур деревянные несущие конструкции, дребезжали, нагретые каминной трубой, жестяные заслонки, скрипели на ветру высокие костлявые стволы сосен. Стук. Стук. Стук. В этом эксцентричном издевательстве был определённо ритм, похожий в чём-то на маятник; начинавший было за книгой быть сонным Джим встрепенулся, осознав, что Холмс не стучит в его дверь ни кулаком, ни ногой. Сосредоточившись на звуке, он увидел картинку так ясно, как будто разделявшая их дверь растворилась: Шерлок, Стук. раскачиваясь на носках, Стук. Стук. ударялся в неё раз за разом лбом. Отпнув одеяло, Мориарти встал с постели и лёгким шагом приблизился ко входу в комнату. Теперь, в нескольких дюймах от Холмса, он мог различить его дыхание: глубокое, ровное дыхание спящего человека. Он что-то бормотал, но так тихо, что ни слова нельзя было разобрать. Джим положил ладонь на тёплую деревянную поверхность двери. - Шерлок, - позвал он чуть громче. Стук. - Шерлок, проснись. Удары продолжились; Мориарти отнял руку и прислонился к двери щекой, вжимаясь в неё ухом. Так ему удалось услышать, что сыщик, тщась добраться до него, шепчет, не делая перерывов между словами, и на вдохе, и на выдохе, повторяемые нескончаемо два слова: впусти меня впустименявпустименявпусти Иррациональный, первобытно-сильный страх затопил Мориарти где-то в низу живота липким холодным комком. Ему почудился в этой интонации, в этом упрямстве какой-то надрыв; впрочем, это ощущение и без того постоянно витало в воздухе между ними, напитывая собой мировосприятие. Поёжившись и поводя плечами, чтобы стряхнуть мурашки, он замялся ненадолго, не в силах заставить себя открыть дверь. впустименявпустименявпустименявпустименявпустименя Джим почувствовал, как волоски на его спине и на руках встают дыбом. Частично погружённый в сон разум подсовывал ему упрямо почерпнутые из недавнего чтения образы, накладывая их на действительность до того искусно, что эти две материи казались неделимыми. Стук. Стук. Он почти отступил от двери, уловив внутри себя желание отойти подальше, забиться в угол, укрыть голову руками: если я не вижу, не видно и меня. впустименявпустименя В щель над полом просачивалась, как воды разливающейся реки, короткая серая тень, обрезанная беспощадно дверью. Бросив на неё быстрый настороженный взгляд, Мориарти понял вдруг, что на неё ни при каких условиях, ни за что нельзя наступать - и, совсем как если бы ему было втрое меньше лет, чем теперь, он свято поверил в этот диковинный страх, не зная даже, что именно могло случиться. всё, что зрится, всё, что мнится мне, - всё есть лишь только сон во сне******** Глубокий вдох. впустименя впусти впустименявпусти Джим, дёрнув головой, попытался избавиться от наваждения. Стук. Пересилив себя, он рывком нажал ручку, избавляясь от преграды, и выставил, сощурившись, вперёд ладонь: отчего-то сужение границ зрения помогало в борьбе с тревогой. Шерлок Холмс, одетый только в шорты и какую-то растянутую футболку, в которой казался ещё тоньше, чем был на самом деле, со спутанными влажными от пота волосами, примятыми с одной стороны, и закрытыми глазами, сделал шаг внутрь комнаты, пересекая условную границу личного пространства. В тусклом свете настольной лампы его болезненный вид бросался в глаза: и без того впалые щёки обрамлены были глубокими тенями, пепельная сухая кожа похожа была на старый пергамент, проявились отчётливее из-за чудовищного недосыпа синяки под глазами. Отклонившись в очередной раз, чтобы удариться головой о дверь, вместо неё в обратном движении он уперся липким от испарины лбом в руку Джима - а тот чуть сжал пальцы, чтобы остановить его. Вздрогнув, детектив замер, балансируя несколько мгновений, а потом медленно опустился с цыпочек, вставая на пол устойчивее. - Впусти меня, - попросил он в последний раз и затих. Мориарти, чтобы заглушить всколыхнувшийся внутри всполох тоскливой болезненной жажды, день за днём истончавшей его существо, смежил на несколько мгновений веки. Какое-то время они стояли друг напротив друга, глядя каждый внутрь себя - спящий и бодрствующий, слепец и зрячий, мертвец и живущий - и, когда Джима попустило, он осторожно сжал Шерлока за плечи, мягко, но решительно развернул его и проводил в его собственную спальню, а потом вынудил принять горизонтальное положение. В доме было жарко натоплено, потому Мориарти не удивился, заметив, что одеяло оказалось сброшенным на пол - возможно, именно духота спровоцировала неосознанные ночные скитания. Чувствуя, как отступает страх и как занимает его место стыд за него, Джим отдежурил с полчаса у смятой прохладной постели, на которой спал Холмс. Он обеспокоенно следил за тем, как разглаживаются во сне морщины на его лбу, как расслабляются сжатые пальцы, как тот переворачивается на живот, зарываясь лицом в подушку. Стоя у кровати и созерцая теперь уже спокойный сон консультирующего детектива, Мориарти представил на мгновение, что было бы, останься он до утра здесь: будь то на одеяле на полу, как преданная собака, или рядом, в постели, как тайный любовник - и с невесомой толикой горечи понял, что ничего. Всё уже закончилось. Для нас обоих. Джим наклонился к Шерлоку, касаясь почти губами его уха, и шёпотом произнёс: - Я давным-давно тебя впустил. Веки спящего дрогнули; Мориарти, погружаясь снова в свои невесёлые размышления, печально улыбнулся, бросил на него последний взгляд - и вернулся к себе, чтобы погрузиться обратно в чтение. Ведь, в конце концов, - подумать только! - у них даже не было апельсинового сока.июль 2017 года, клуб "Диоген"
- Ты не помогаешь, Майкрофт! - сорвался на крик Джон. Головы находившихся в помещении сливок лондонского политического общества все как одна повернулись к нему в едином порыве возмущённого негодования. Такое грубое нарушение обета тишины подобно было бомбе: разорвавшись в самой сердцевине оплота чинного спокойствия, оно словно перечеркнуло классовые различия и обесценило всякие привилегии. - Сэр, угомоните Вашего товарища, - раздражённо произнёс кто-то. - Не помогаешь! - повторил доктор Уотсон. Лицо его побагровело от злости. Вскочив на ноги, он смерил Холмса-старшего взглядом, полным презрения. - Джон... - начал было Майкрофт. - Моя жена! Мой лучший друг! - доктор еле сдерживался, чтобы не опрокинуть стоявший между ними тонконогий стеклянный столик. - Ты сидишь сложа руки и изображаешь саму добродетель, в то время как твой собственный младший брат превращается в овощ! - Мистер Холмс! - воскликнули из глубины зала. - Это я, - тыча себя в грудь пальцем, продолжал Джон, - я ухаживаю за ним, я слушаю его бредни, я навещаю его в лечебнице, в которую ты его запихнул. Майкрофт, который в любых других обстоятельствах уже давно указал бы зарвавшемуся собеседнику полагавшееся ему место или вовсе вышел бы вон, сидел на месте, не шелохнувшись, с таким выражением лица, как будто только что получил смачную оплеуху. В его красноречивом направленном на Уотсона взгляде сквозило что-то очень похожее на раскаяние - но сам доктор не желал замечать его. - Это ваша семейная традиция, не так ли? - язвительно поинтересовался Джон. - Универсальное решение проблемы! Исцеляющая тюрьма! Лекарство от всех болезней! Несколько человек покинуло помещение, направляясь, по всей вероятности, к управляющему. Некоторые обеспокоенно повставали со своих мест, некоторые - вытащили из карманов и портфелей мобильные телефоны и в нетерпении прижимали их к ушам. Тщедушный господин во фраке у окна и вовсе снимал скандал на камеру. - Если ты дашь мне вставить хоть слово, доктор Уотсон, - нарочито мягко отозвался Майкрофт, - то позволь предложить тебе продолжить нашу беседу в другом месте и в более спокойной атмосфере. Он не успел ещё произнести последние слова, как Джон схватил стоявший на столике бокал с виски и выплеснул его Холмсу-старшему в лицо. Подтаявшие льдинки попали политику за шиворот, оставляя на дорогой рубашке влажные пятна. - Кто-нибудь, позовите охрану! - раздалось из дальнего угла. - Сколь угодно таскай меня сюда и изображай моего задушевного приятеля, но я не куплюсь на светскость, - Уотсон с силой поставил стакан обратно на столик, и по его сверкающей поверхности пробежала кривая трещина. - И не думай, что я не заметил твоих попыток подговорить инспектора Лестрейда шпионить за нами. Дёрнувшись и зажмурившись, Майкрофт медленно выудил из кармана носовой платок с инициалами S.M. и утёр им лицо. Промокнув глаза, он обвёл взглядом помещение клуба. - Господа, - обратился он как ни в чём ни бывало к присутствовавшим, - mea culpa. Mea maxima culpa*********. Вынужден признать, что я заслуживаю подобного обращения. В связи с причинёнными вам неудобствами позвольте мне угостить вас этим вечером за свой счёт. - Какой позор, мистер Холмс, - заметил кто-то, цокнув языком. Завидев за спиной Уотсона отворившиеся двери, в которые вошли двое крепких парней из секьюрити, старший брат консультирующего детектива неспешно поднялся на ноги и посмотрел на своего собеседника сверху вниз. - Мне очень жаль, Джон, - только и сказал он. Секьюрити подхватили доктора под локти, чуть приподняв его над полом - так, что он, теряя равновесие, касался его только носками туфель. Уотсон рывком подтянулся вперёд и, оказавшись в нескольких дюймах от длинного майкрофтовского носа, горячо прошептал: - Мне плевать, какими средствами, но ты должен всё исправить. Что угодно, будь то хоть сам Мориарти, хоть принц Гарри, герцог Суссекский. Майкрофт дал знак охране, чтобы оставалась пока на месте. - Знаешь ли ты, Джон Уотсон, что есть общего между умом спящего и умом умирающего? - спросил он, вглядываясь доктору в лицо. - Ощущение деформации пространства и времени. Искусственное замещение воспоминаний - не худшее из решений, и, поверь мне, я делаю всё, что могу. С этими словами Холмс-старший щёлкнул пальцами. Охранники потянули Джона назад, и у него не было достаточных сил, чтобы эффективно сопротивляться им. Тесно зажав доктора между друг другом, секьюрити направились к выходу - но, брыкаясь и пиная их в лодыжки, Уотсон сумел-таки обернуться и в самых дверях воскликнуть: - Помоги Шерлоку или оставь наконец в покое! Ты убиваешь его, Майкрофт Холмс!ш̷есть̶со̴т девяносто девятый день в Су̷͘͜ссексе
- Пусть это будет эксперимент, - предложил Шерлок. - Скажи мне, на что ты готов ради того, чтобы избавиться от скуки? Подойдя к окну, он схватил тяжёлую штору обеими руками и решительно дёрнул, что было силы; падая, сорванная вместе с карнизом, она разбила несколько стаканов. Маленькую кухню залило ярким послеполуденным солнцем, наводившим на мысль о летнем зное и дурашливом безделье. Плечи Холмса вздымались, взгляд был затуманен злорадной уверенностью. Мориарти, сидя на полу по-турецки, уже несколько часов без интереса раз за разом перемешивал и собирал в считанные мгновения затёртый кубик Рубика: бессмысленное, никчёмное занятие, которое он пытался самому себе изобразить увлекательным и располагающим к размышлениям. Попавшаяся ему на глаза в неубранном помощниками Майкрофта комоде среди вещей прежних владельцев дома, головоломка вызвала в памяти Джима воспоминания, от которых он предпочёл бы избавиться; но за неимением другой умственной пищи сошли и они. От яркого света глаза его немедленно заслезились: Мориарти сощурился. - Скажи мне честно, - потребовал Холмс, оборачиваясь. Мориарти даже не взглянул на него, быстро-быстро перемещая пальцами пластиковые сегменты. - Ответ тебе и без того заранее известен, - ответил он вполголоса. Крепления игрушки износились: провернув очередной ряд трижды, консультирующий преступник почувствовал под пальцами лёгкий хруст и остановился, боясь сломать; кажется, только это заставило его переключить внимание на собеседника. Шерлок опустился на пол напротив него. Он выглядел живым и заинтересованным - впервые с их встречи в Эдеме, и Мориарти, как голодная собака, учуявшая запах свежего мяса, уставился на него. Блеск в его глазах похож был на тот, что бывает в минуту прояснения ума тяжело больного перед самой смертью. - Что такое? - настороженно спросил он. - Что ты нашёл? Холмс отрицательно помотал головой, явно сдерживая улыбку. - Лучше, - пообещал он, - много лучше. Я сделал кое-что сам. С этими словами он осторожно объял ладонью кубик Рубика, невольно дотрагиваясь при этом до руки Джима, и бережно отнял его, откладывая в сторону. Зрачки Мориарти расширились, а освободившиеся пальцы невольно сжались, как если бы хотели удержать тепло мимолётного прикосновения. - Твоя взяла: я заинтригован, - признался он. - Мне нужна твоя помощь, - сообщил в ответ Шерлок. - Но прежде скажи мне: на что, по-твоему, похож человеческий ум? Он держал что-то в кулаке, прижимая к груди, как драгоценность - что не ускользнуло от взгляда его собеседника. Этот короткий проблеск жизни и целеустремлённости был заразен: Джим расправил затёкшие плечи и стряхнул с себя утомительную сонливость. вспархивающая в алое небо стайка напуганных бегущим ребёнком птиц поднятые вверх руки смеющегося водителя, глядящего в свои последние мгновения в упор на фары грузовика со встречной полосы - Ум подобен оригами, - произнёс чуть растерянно Мориарти. Холмс, перегнувшись через него, взял со стола песочные часы-двадцатиминутки и поставил их - пока что не переворачивая - рядом с ними на пол. - Говори, - велел он, придвигаясь к Джиму почти вплотную: это подспудное стремление к физическому контакту говорило о нездоровом умственном возбуждении. - Говори не переставая: что бы ни происходило, что бы я ни сказал тебе. - Всё, что может произойти, уже произошло, - возразил тот с некоторым сожалением. - Конструкция времени такова, чт- - Пропади оно пропадом, это время, - запальчиво отмахнулся Холмс; в этот момент его собеседник окончательно уверился, что с ним что-то серьёзно не так. - Ум, меня интересует ум! O, what more favour can I do to thee, Than with that hand that cut thy youth in twain To sunder his that was thine enemy?********** - Однажды сложенный, - продолжал Джим, с опаской наблюдая за ним, - он неизменен; плотные сгибы его одноразовы. - Всё верно, - прошептал Шерлок, раскрывая ладонь: на ней лежал кубик рафинированного сахара. Крохотные гранулки, составлявшие его, чуть поблёскивали в тёплом свете солнечных лучей. - И тот, кто пожелает досконально изучить его, - не умолкал, снижая тембр голоса, Мориарти, - вынужден будет, распрямляя, превратить его в безжизненную измятую ветошь. До ступней их и бёдер долетел лёгкий сквозняк, проскользнувший в кухню из коридора и принесший с собой прохладу; отчего-то им обоим он напомнил о свежем бризе у побережья. - Я развернул и прочёл тебя, - выдохнул Шерлок. - Я понял тебя. Я лишил тебя тайн. И теперь ты тоже ни на что не годен. Why art thou yet so fair? shall I believe That unsubstantial death is amorous, And that the lean abhorred monster keeps Thee here in dark to be his paramour? - Всегда есть тот, кто первым нарушает герметичность, - заметил вполголоса Мориарти, чувствуя, как всё его тело охватывает зябкая дрожь трепета. Зрение словно смазывалось. Предчувствие, осознание, притяжение - смешались, ложась на лицо густым липким отпечатком кровавой ладони: проступая спустя почти двадцать лет, несмываемый, изобличающий, подобный пепельному кресту на лбах шестнадцати сыновей полковника Аурелиано Буэндиа***********, он и теперь горчил на губах привкусом полузасохшей гуаши. - Дай мне имя, - потребовал он. - Оно вертится у меня на кончике языка, - ответил с полуулыбкой Шерлок. by the prickling of my thumbs something wicked this way comes************ Солнце слепило их; в его свете сгустилась материальность времени. - Имя, - повторил Джим. Медленно, как будто желая насладиться каждым мгновением, сыщик поднёс сахар ко рту - чтобы, разомкнув губы, положить на язык. пропорции должны быть верны пропорции должны быть верны Он перевернул песочные часы, а затем, подавшись вперёд, неловко обхватил ладонями колени Мориарти, словно опасался потерять равновесие. Его лицо с полуопущенными веками, с пятнышком белизны в приоткрытом рту, до того похоже было на преследовавший Джима сон, что по всему его телу прокатилась нервическая горячая волна. Прикосновение детектива походило на множество маленьких ожогов: как если бы под каждой подушечкой каждого пальца оказалось раскалённое клеймо. - Джеймс, - ответил наконец Шерлок, наклоняясь; он закрыл глаза и прижался губами к губам Мориарти, кончиком языка подталкивая сахарный кубик в его рот. Тот царапнул о нёбо, источая едва уловимый горьковатый аромат, похожий на вязкость неспелого ореха. Джим немедленно понял и намерение, и первопричину, и неизбежное следствие, и все вместе в совокупности они заставили его судорожно втянуть в грудь воздух, рискуя подавиться: точно рассчитанная доза, предназначенная для нейтрализации слюной и глюкозой - при разном стечении обстоятельств могущая служить подобно мышьяку афродизиаком, разгоняющим сердцебиение, или финальным аккордом, обездвиживающим глазные яблоки и центральную нервную систему. Отчаянность этого жеста захватила его, как захватывает ум и сердце оперная ария: достаточно бездействия, достаточно ожидания, достаточно неизбежного разложения. For fear of that, I still will stay with thee; And never from this palace of dim night Depart again: here, here will I remain With worms that are thy chamber-maids; Руки Шерлока скользнули дальше, прижимаясь живым теплом к внутренней стороне бёдер и паху; чуть трепетавшие, его запястья уподобились ласковым птицам, рвущимся на волю из тесноты и темноты. Мориарти окатило жаром, кровь прилила к его лицу: необходимая, чтобы выжить, ускоренная циркуляция красных телец. Протянув ладони, он обхватил ими шею детектива с тем благоговением, что испытывают искусствоведы, прикасаясь к холстам эпохи Возрождения. Горечь чувствовалась всё ярче; появилось лёгкое головокружение, и Джиму подумалось отчего-то о сходстве Шерлока с жаждущим глотнуть раз в восемь дней воздуха роаном*************. Эта мысль побудила его поторопиться - в конце концов, предложенная смерть рассчитана была на двоих, и он не мог себе позволить насладиться ею в одиночестве: чуть уменьшившийся сахар он передал рот в рот обратно, и сыщик принял его, жадно высасывая из пористой поверхности яд. Мориарти почти физически ощутил, как расщепляется вместе с пространством на молекулы: ощутил все расстояния между ними внутри себя, ощутил щекочущее осевое движение электронов - совсем как хорошее игристое вино, ударяющее в голову. Он разрешил детективу обхватить свой большой палец губами, закрыл глаза на горячий толчок кончика его языка, на шершавость и липкость сахара; ухватив Холмса за подбородок, он жадно наслаждался его безраздельным наконец вниманием. Шерлок, подчиняясь его взгляду, чуть приоткрыл рот; горячее дыхание терзало его самого. В полубреду он прильнул щекой к ладони Джима, ластясь к нему и размазывая по собственной коже сладковатую, отдававшую миндальной терпкостью слюну. Эротика оборвавшейся жизни, интимность проведённых наедине последних мгновений: все мнимые и действительные границы стёрлись, через обострение телесности сближая их метафизическую природу. Начавшийся и усиливавшийся с каждым мгновением тремор рук перекидывался постепенно на остальные члены; возобновляя поцелуй, Мориарти едва мог удержаться от того, чтобы не опрокинуть их обоих на залитый солнцем пол. Утекавшее сквозь струны пространства время оставляло всё меньше возможностей для того, чтобы вскрыть гнойную изнуряющую правду и дать ей всплеснуться томной сладостью исполненного желания; эрекция, отравление, потрясение, одержимость - O, here Will I set up my everlasting rest, And shake the yoke of inauspicious stars From this world-wearied flesh. Eyes, look your last! Джим впился в Шерлока взглядом, запоминая в дьявольски точных деталях цвет его глаз. Синева обратной стороны лишённого кислорода айсберга, искажённая секторной гетерохромией, обращалась в тёмную зелень мутных придонных вод; пузырьки воздуха заплясали будто в воздухе, оставляя грудь без возможности вдоха. Золотистые искры. Сжиженный, кристаллизованный свет. В горле запузырилась едкая, химическая пена; смешанная со слюной, она наполнила их обоих. Шерлок, захлёбываясь, влажно кашлянул - и, показавшись в уголках его рта, на подбородок ему поползли желтоватые пенные клочья. Джим стиснул до боли его лицо, чтобы удержать смерть внутри, чтобы не дать ей вырваться наружу, чтобы ни одна драгоценная капля её не оказалась вне их. Шею свело пронзительным спазмом, что-то словно врезалось раскалённым остриём в ключицы. Холмс лихорадочно шарил руками по плечам Мориарти, то вцепляясь в них, то вжимаясь в его грудь и впиваясь в неё ногтями. Джима дёрнуло, глаза его на мгновение закатились, обнажив грязноватые белки; носом пошла кровь: густая, приторная, насыщенная, она оросила его губы и оказалась у Шерлока на языке. Они не могли напиться ею; они не могли оставаться одни. Судорожный вдох: последний, из лёгких в лёгкие, он соединил их жёсткостью хирургической лески, заставляя трескаться уголки рта. Джим стиснул пальцы на шерлоковом затылке, оставляя невольно ссадины; их лица вжаты были одно в другое так крепко, что будто бы деформировались: вязкая глина человечности, отпечаток резца на вспухшей губе, след от ногтя на бледной коже плеча, болезненно смятый нос. Лопались яичные скорлупки капилляров внутри грудной клетки, разливаясь клейким теплом внутри неё; прогибались, обретая уродливые вмятины, неповоротливые дирижабли лёгких. В желудке что-то словно оборвалось, неприятно ёкнув; грязно-бурое месиво желчи с волокнистыми лохмотьями стенок пищевода поднялось стремительно вверх к воспалённому горлу - казалось, что вместе с ним стремится наружу и уродливый кусок сырого мяса души. Солнечный свет, тускнея, превращался постепенно в монохромное, радиевое излучение; шорох песчинок, проскальзывавших из одного стеклянного сосуда в другой, отдавался сладостью рафинада на языке и похож был на шум прибоя. - Уверен, что так же хорош в игре словами, как и я? Двое, отставив пустые чашки, вышли под руку из маленького ресторана - и, ступая босиком по горячему песку, направились к воде. - Пока дьявольщина остаётся в моде, да. Они вошли в волны, не останавливаясь и будто не замечая их: и шаги их заглушала вода, и дыхание их превращалось в океаническую пену. - Делаешь успехи, - прохрипел Джим, закрывая налившиеся кровью глаза. Всё ещё держа друг друга в объятиях, они повалились наконец набок: виной тому были слабость и набиравшие силу судороги. Смерть взбрызнула по кухонном полу, орошая солнечными каплями желудочной кислоты выцветший кубик Рубика, дверцу духового шкафа и плинтус. Объятые дрожью и друг другом, Холмс и Мориарти тонули в бесконечном сновидении - и засыпая, случайно уронили часы: отголоском инертного движения те покатились в сторону, пока, тихонько стукнувшись о ножку стула, не остановились.