Перерождение

Завернувшись в свою черную куртку, что по традиции была не застёгнута, на лавочке, около маленькой больничной церкви, сидит лицом к пруду один из пациентов. Дракон, что носит имя лета. Знойного. Жаркого. Пламенного. А в руках его покоятся смятые листы бумаги. Лениво, без какого-либо энтузиазма он разрывает один за другим на мелкие части. Бросает под ноги. Берет новые листы. Новые. И новые. Ветер, шурша, играется с обрывками, весело разнося их по всему двору. — Не мусорьте, Нацу, — доктор, идущий навстречу своему пациенту, подбирает с земли очередной помятый лист бумаги. — Нужно беречь природу. Нацу молчит. В руках теребит очередной листок. Взгляд без эмоций, опущен, словно прикован к чему-то. Шелест заглушает пространство. Руки нервно мельчат бумагу, разрывают на части. Видя его состояние, Вайс вздыхает и наклоняется, чтобы подобрать очередной кусочек. Ладони слегка закололо. Пальцы. Самые кончики. Доктор и сам не может понять от чего. Еще с прошлой ночи ему было не по себе. Странное чувство. Такое неприятное, зудящее где-то там, в груди. Возвращающее в далекое прошлое. Такое же неприятное и зудящее. Возможно, всему виной то, что слишком много думал о недавно произошедшем. Инцидент оказался неожиданным. Конечно, Дракон и раньше проявлял признаки беспокойства по ночам, часто просыпался, иногда даже кричал, звал кого-то, именно поэтому ему и было выписано снотворное, но чтобы так… Невольно хмурясь, врач еле заметно отступает от скамьи и чувствует, как собственное сердцебиение учащается. Аритмия. Надо бы успокоиться. А сцены минувших дней, тем временем, словно игла, вонзаются в мысли. Доктор раздраженно фырчит. Надо забыть. Сейчас же. Иначе... Иначе его стена, что так тщательно строилась на протяжении трёх лет, даст трещину. — Санитары Вас уже обыскались. Через пятнадцать минут начнется терапия, к тому времени вернитесь, пожалуйста, в больницу. С неохотой, но все же Вайс присаживается на скамейку рядом со своим пациентом. Смотрит на него. Ждет очередной колкости в ответ. Возражений. Но ничего не происходит. Лишь бумага продолжает разрываться на части в руках Дракона. — Нацу, я прекрасно понимаю, что Вы чувствуете. И хочу помочь. Если будете соблюдать все правила и следовать советам, обещаю, станет легче. Договорились? Но вопрос в очередной раз остаётся без ответа. Игнорирует. Неспроста. Похоже, также обеспокоен произошедшим. Или же тем, что инцидент произошел на глазах врача, которому доверять он пока не в силах? Дракон, не глядя, берет новый лист бумаги и начинает рвать его. Чуть более усердно. Чуть более нервно. Словно начиная волноваться. И доктор понимает. Нужно срочно что-то сказать. Хоть что-нибудь. Дабы не потерять единственную возможную ниточку, что привела бы его прямиком к источнику всей проблемы пациента. Вот только сделать это нужно таким образом, чтобы в итоге эта самая ниточка не завела его совсем в другое место. Не привела к стене, что впервые за долгие три года пошатнулась прошлой ночью. — То, что произошло вчера... — тяжёлый вздох, идущий из груди. — Вчера мне показалось, что Вы... Слова давались с трудом. Не хотели быть спокойными и складными, как раньше. Забились, будто встали комом в горле. Легли непосильным грузом. Неподъёмный для него. И для его слушателя. — Я знаю, что Вы имеете ввиду, — мягко обрывает пациент своего врача. — Знаю... — И ничего мне не скажете? Дракон опускает руки, слегка наклоняясь вперёд. Свешивает их так, чтобы они почти касались голой земли. Прикрывает глаза. Прячет их за челкой. — А должен? — Обязаны, — вдруг вырывается у психиатра. Невольно Вайс сжимает руки в кулак. Нет... Он не должен был начинать эту тему... Не так резко... — А если я откажусь? — тут же парирует собеседник. Тот тихо смеется. «Не надо было...» — в сотый раз повторяет одно и тоже. — Я надеялся на продолжение нашей беседы. Пытается успокоиться. Ему необходимо это сделать. Ведь трезвый рассудок, холодный ум, расчетливость и бесчувственность – вот то оружие, которым пользуются люди его профессии. Эмоции не способны направить на верный путь, не способны дать увидеть и услышать других, не способны позволить оценить сложившуюся ситуацию и помочь принять правильное решение. Он уже оступился однажды. Но впредь это больше не повторится. — Док, чего Вы добиваетесь? Голос непоколебимого, неудержимого и грозного Дракона дрогнул. Наконец-то сняв с лица застывшую маску, Нацу поворачивается и смотрит прямиком в глаза. Пристально, не мигая. Буквально пронзая насквозь. Но при этом неуверенно, осторожно, словно чего-то боясь. И правда. Это был… страх. Да. Страх. — Помочь Вам, — простодушно отвечает Вайс. — Вы не тот, кем кажетесь, док, — Нацу слегка улыбается. — Вы не бездушный тип, каким пытаетесь казаться. У Вас тоже есть, что скрывать. Расскажите мне свою историю, и взамен я расскажу Вам свою. Доктор в изумлении смотрит на своего пациента. Но тот лишь продолжает: — Я слышал от санитаров, что у Вас есть дочь. Это правда? Вот и всё. Глумливая и ложная пьеса сорвана. Настало время реальности. Вайс вздыхает полной грудью. Отворачивается. Переводит взгляд на горизонт, что виднеется где-то вдалеке, за забором. — Да. Есть. — Семья, значит? Вы не похожи на доброго и заботливого папочку. Уж извиняйте. — Она мне неродная. Но я все равно люблю ее, как свою, — сердце опять бьется быстро, сильно, упираясь в стенки ребер. И трехлетняя стена вновь дрожит, шатается, словно лист на ветру. — Зачем Вы меня об этом спрашиваете? — Но ведь я совершенно ничего о Вас не знаю! – возмущается Дракон в ответ, говоря так, словно это нормально, возмущаться о подобных мелочах. – Надо же с чего-то начинать. — О некоторых вещах лучше не спрашивать, — возражает психиатр, стараясь перевести разговор на другую тему. — Почему? — Я Ваш лечащий врач, Нацу. Я не могу разговаривать о себе и своей жизни с пациентами этой больницы. — Тогда о каком доверии может вообще идти речь, если Вы не хотите раскрываться? Как я могу доверять тому, кто не доверяет мне? Вайс хмурится. Странно все это. Их общение. Их отношения. Когда подобное могло произойти? Когда из пациента и врача эти двое превратились в… обычных людей? Людей, что пытаются лишь узнать друг о друге чуть больше? Они сидят молча, не сводя взгляда с небосвода. Тишина, висящая в воздухе, кажется неприемлемой. Давящей. Доктор прекрасно понимал. Куда лучше было бы сейчас остановиться. Промолчать, пропустить мимо ушей или слукавить во избежание проблем в ближайшем будущем. Да только методы эти против Дракона бессильны. Он не такой, как остальные пациенты. Отличается. Он слишком непредсказуем и умен. Слишком наблюдателен и проницателен. К тому же… Еле слышный, охрипший голос вдруг рассек собою пространство. — Оливия. Нацу с непониманием смотрит на Вайса. Тот устало поясняет, чувствуя, как стена внутри него тотчас начала трещать по швам: — Так её зовут. Недавно ей исполнилось девятнадцать. И лёгкая улыбка тут же появляется на лице пациента. В глазах одобрение. Любопытство. — Похоже, навещать папочку здесь она не горит желанием, верно? Ни разу ее тут не видел. И как Вам вообще могло прийти в голову удочерить девчонку, док? Вы же буквально женаты на своей больнице! — Посторонним вход на территорию пансионата строго воспрещен, — тихо поясняет врач, а после небольшой паузы неохотно добавляет: — К тому же сейчас она… находится в больнице. Она… уже несколько лет находится там. Лежит в коме. Нацу вздрагивает. Словно от разряда тока. Сердце что-то щемит, сжимает. Отчего-то появляется липкое, противное жжение во рту. Пальцы на руках стынут, дрожат. И неловкость, стыд тотчас заставляет опустить свой взгляд. Да, именно стыд. Он напомнил своему доку о том, что не следовало бы вспоминать. Вот только доктор продолжает. Говорит, раскрывая все карты. Неосознанно надеется, что Дракону, и правда, можно верить. Можно доверять. Что Дракон и сам в ответ раскроется. Поймет — подвохов нет. — А удочерить я ее решил... — очередной тяжелый вздох, — Решил... Потому что виновен в смерти ее отца… Вайс уже успел привыкнуть к этой мысли. Уже успел смириться. И смог избавиться от боли, что мешала жить так долго. Прошлое должно остаться в прошлом. Будущее — вот его цель. И он отказался от прочих чувств ради этого. Отказался ради будущего со своей дочерью. А за подобными размышлениями, доктор не сразу услышал слегка охрипший голос своего пациента: — Э-это же шутка, да, док? — Если бы, Нацу... Если бы... Ветер, поднявшийся будто в ответ на все те эмоции, что тщательно хранились под замком в сердце врача, приятно обдувает кожу. Морщины, на его лице, слегка сглаживаются. Вайс любит ветер. Он напоминает ему о тех временах, когда тот ещё был счастливым. И даже свободным. Не обременённым ничем, кроме собственного благополучия. — Он был славным малым, — лёгкая улыбка. — Но... Я не смог спасти его. Не успел вылечить. Он погиб из-за моей беспечности. А Нацу молчит в ответ, будто уподобляясь природе. Не хочет выискивать новые рубцы в сердце обезумевшего от собственной беспомощности врача. Не хочет окровавливать затянувшиеся раны. — Её звали Люси, — спустя вечность (или всё же минуты?), начинает Дракон. — Впервые я встретился с ней в портовом городишке Фиора. О, это была забавная встреча, док... Ведь я искал Игнила, своего отца, а нашёл ее. Моё сокровище. Только представьте! Вайс не перебивает. Вслушивается в приятный, мелодичный голос. Это всегда успокаивает, несмотря на возможную трагичную историю. Отчего-то психиатр не хочет быть психиатром. В эти минуты, в минуты придания прошлому, он хочет быть обычным человеком. Хочет верить. Хочет поддерживать незадачливого сумасшедшего. А уж так ли безумен Нацу, как принято считать? — Она как раз хотела вступить в нашу гильдию. В Хвост феи. — В вашу гильдию... — доктор слушает внимательно, так внимательно, что неосознанно переспрашивает: — И чем вы там занимались, в этой гильдии? — Конечно же, брали различные задания, где требовалась помощь опытных волшебников! — будто говоря о самой понятной вещи в мире, живо восклицает Дракон. — Помню, как-то раз Эльза решила поставить нас с головешкой в команду. Ха! Во тогда я ему навалял-то, а! И Люси была там, с нами. Восхищалась всему, как ребёнок. Но я её, в каком-то смысле, даже понимаю. Ведь мы, чёрт побери, самая сильная команда Хвоста феи! — Головешка? Эльза? И много ещё было... таких, как Вы? Врачебной опыт даёт о себе знать. Выпытать всё то, что лежит в основе бреда. Чтобы вылечить. Чтобы помочь. Вайс просто обязан узнать о том мире. О мире огненного Дракона. Даже против своей воли или воли «волшебника». — Конечно. Мы же легальная гильдия. Человек сто в наших рядах уж точно было. «Сто бесхвостых фей... Нацу, ты так одинок. Эта сотня… Где же она сейчас?» — проносится в сознание Вайса, но тот быстро отметает подобные мысли. — Так всё же, почему Хвост феи? Почему именно волшебники? Нацу с непониманием смотрит в его сторону. — Что значит волшебники? Я не понял сути вопроса. Доктор слегка сконфуженно поясняет: — Ну... Почему у Вас именно такой род деятельности? — Мы ведь и впрямь волшебники. Что ещё за работёнка у нас может быть? — Вы были драконом? — впервые психиатр так неуверен в задаваемом вопросе. Впервые он чувствует, что стоит на канате. Одно неловкое движение — и все те дни, дни налаживания отношений с этим человеком, канут в небытие. Нельзя позволить этому случиться. — Я был убийцей драконов, — улыбка в тридцать два зуба. Беззаботная. И такая непривычная. — Этому-то меня как раз и обучил Игнил! Гажил, Венди — тоже члены гильдии — были обучены данному виду магии, как и я. — И в чём её суть? Вы и вправду убивали драконов? Оступился... Да, доктор понял, что сказал лишнее. Потому что заметил, как стремительно начала сползать улыбка с его лица и превращаться в грозный оскал. Все просто. Ведь на самом деле дракон и вовсе не был драконом. Дракон оказался их убийца. Он нес смерть древним и могучим рептилиям, называя себя их именем. Вот только упоминания о них, почему-то, вызвали у Нацу лишь боль. Зудящую и с каждым разом всё более разрывающую на части. — Я-я хотел бы вот о чем спросить. Люси, она... — Акнология, — грубо прервал пациент своего врача. Вайс снова хмурится. Вздрагивает, чувствуя неприятный холодок на спине. Вот только от плохой ли погоды? — Акнология, — вновь повторяет тот. — Эта скотина... Он во всём виноват. Это он. Я видел. Видел, как рев этой твари поглотил её... Чёрт... Голос резкий и совсем не мелодичный. Злоба проскальзывает незаметно, но яро. С нотками отвращения. Безысходности. Такая злоба с примесью отчаяния, порой, бывает намного опаснее обычной ненависти. Врач неловко облокачивается на спинку лавки. — Это дракон? — Да. Это дракон, — поясняет все также брезгливо, словно не хочет вспоминать, — Там был бой. Дракон, бессмертный маг и мы, люди. Кто же выживет? Таково было условие. Даже забавно. Ведь в итоге никому не удалось спастись, — мимолётная усмешка. Совсем не та, какой была раньше. И в этой самой усмешке скрываются куда более тяжелые, страшные чувства. Переживания. Скрываются воспоминания, что никак не хотят отпускать своего хозяина. — Мне пора на процедуры, да? — отстраненно произносит Дракон. — Договорим позже? Вайс лишь кивает, и тот торопливо встаёт со скамьи. Идет в сторону больничного входа. Не оборачиваясь. И ничего более не говоря на прощание. Убил. Их всех убил дракон. Грозное существо, о котором слагают легенды. Доктор верит. Неосознанно. Интуитивно. И не верит одновременно. Ведь это абсурдно. Абсурд не может быть истинной, ведь тогда и истина стала бы абсурдной. Он меланхолично подхватывает стопку бумаги, оставленную на скамье. Медленно разрывает её. Лист за листом. Лист за листом. Бесхвостая фея посеяла семя раздора в сердце врача.