Перерождение

Он не помнит как бежал по коридору, снося на своём пути случайных прохожих. Не помнит, как неаккуратно перепрыгнул очередную ступень лестницы и всем своим весом навалился на мимо проходившего врача. Не помнит, как при этом больно ударился головой об пол. Не помнит, как уронил дорогое оборудование, стоящее в коридоре. Не помнит. Он ничего из этого не помнит. Потому что... Единственное, что двигало им в тот момент — это сердце. И Люси. Его беззащитная Люси, которая сейчас там, впереди. В противной белой комнате среди терпкого запаха медицинского спирта и прочих лекарств. Скорее всего, в лёгкой синеватой рубашке, которая ей совершенно не идёт. И под капельницей. Возможно, ищет его. Ждет. Надеется на долгожданную встречу. Но она там. А он здесь. Надо спешить. Буквально взлетает по лестнице, расталкивая снующих в разные стороны посетителей. Больно ударяется плечом об стену. Но это неважно. Ведь... Теперь единственное, что способно его волновать — это девушка, с которой он так и не успел проститься. Огненное пламя синей рептилии поглотило её раньше времени. Раньше слов. Раньше его голоса. Единственный, кто остался цел в том Аду — это он сам. Жалкое существование. Бесцельное. Безрадостное. Такая судьба была уготовлена ему. Спустя столько месяцев он понял, что всю свою жизнь был глуп. Глуп, полагаясь на свою огненную мощь. Сейчас, проживая в мире без магии около года, он понял, что бесполезен. В мире науки и глобального прогресса, машин и самолётов, правильных врачей и неправильных пациентов, он понял, что эта вселенная беспощадна к своим обитателям. Она буквально сжирает всю ту магию, присущую каждому от рождения. Алчно поглощает любые просветы того мира. Их мира. Грань. Именно она выстроена между планетами (или всё же мирами?). Такими похожими. Но при этом такими разными. И она же руководствуется всеми процессами. Беспринципно. Без сожаления. Но теперь он всё исправит. Шанс. Он там. Впереди. За той самой дверью. Шанс на обретения покоя. Бежать... Бежать... К ней. Он хочет только этого. Желает быть рядом, вдыхая прекрасный аромат её новых духов. По инерции перебирать кремовые волосы. Жить, чёрт побери. Он вновь хочет жить. — Мистер Вайс? — робкий голос помощника выводит доктора из мира грез. Приподняв голову, психиатр лениво потягивается на своём месте. Синяки под глазами, свидетельствующие о недосыпании, да и весьма помятый вид были так непривычны окружающим. Поправив очки, которые слегка съехали, Вайс резко вытягивает из рук помощника протянутую ему папку. — Скажи Клэр разобраться с отчетами. Я хочу взять недолгий отпуск, так что вся эта канитель с бумажками должна завершиться на этой недели, — вяло начинает врач. — Хорошо. — Также выпиши ту женщину из 410. Кажется, её зовут Саманта. У неё не такие уж и сильные отклонения, чтобы держать её здесь. — Будет сделано, — чиркнув новое поручение в свой блокнот, посетитель кабинета врача слегка сконфужено спрашивает: — А что делать с Драконом? Рука остановилась. Не двигается. Не смеет перелистнуть очередную страницу папки. Сейчас разум в который раз выдает чей-то смутно знакомый образ, отреагировав на него раньше самого доктора. Как он назвал этого человека? Дракон, да? Тот самый Дракон, взбудораживший его мир? Изменивший мировоззрение и каноны врача? Дышать становится трудно. — Пригласи его ко мне в кабинет, — хрипло начинает Вайс, лишь сильнее сжимая свои руки. — Это будет наш с ним последний разговор перед моих уходом в отпуск. Послушно кивнув, юный помощник оставляет того наедине с собой. Со своими помыслами. Мыслями. Страхами. Впереди дверь. Нужная ему дверь. Вдруг по всему телу разлилась неприятная слабость, ноги подкосились. Обхватив ладонями виски, Нацу хватается за стену. Старается не упасть. Но всё равно со стоном сползает на пол. Еще минута — и он лишится сознания, как и тогда. Во время сна. Минута… Еще целая минута этих адских мучений на грани реальности и бреда… Доктор нервничает. Люси. Оливия. Какая между ними связь? Что заставило пациента увидеть в его дочери свою возлюбленную? Что?... Невольно втягивает плечи. Слегка насупился. С каких пор он верит сумасшедшим? Думает о них? Он же презирает непонятных миру людей! В глубине души ненавидит. Ведь так? Ненавидит, чёрт возьми! Они окружают его. Пытаются доказать что-то своё. Неведомое миру. Видимое только им. Так глупо... Врач вздрагивает. Воспоминания далекого прошлого захлестнули его. Будто ставя противопоставление сегодняшнему дню. И конкретно одному Дракону... Его отец тоже был сумасшедшим. Верил в параллельный мир. Уверовал в несуществующее. Стал местным безумцем. Всё твердил о каком-то «Эдоласе». Вайс помнит, как сидя у камина, его любимый отец весело рассказывает о Фаерболе — быстрейшем гонщике вне закона. А также о гильдии, рушащей все рамки канонов. О бесстрашных магах, сражающихся с целой империей. Он слушал мелодичный голос, безоговорочно веря в мир отца. В мир, наполненный отважными людьми. В мир, где за магию приходилось бороться. Верил в императора Джерара. Верил в рыцаря, мага перевооружения, по имени Эльза. Верил в неимоверно могущественных волшебников из Магнолии, которые случайно попали в Эдолас. Верил в повелителя демонов Драгниля. Верил... Жаль, что он уже и забыл название той гильдии. Всё же, психиатру казалось, там, в глубине души, что это что-то важное. Сокровенное. Известное лишь одному ему. От этого становилось ещё больнее. Слабый вздох. В глазах скапливается солёная жидкость. Кто-то зовет его. Невольно вздрогнув, Нацу приоткрывает один глаз. Потом второй. Свет больничного коридора ослепляет. Не сразу вспомнив, где он находится, едва слышно проговаривает родное имя. Имя той, которая всегда была с ним. Его Люси... — Нацу, чёрт возьми! Очнитесь! — охрипший голос звучит под ухом. Неловко приподнявшись с помощью своего лечащего врача, тут же цепляется за стену. Голова кружится. — Лю... си... — Нацу, Вы слышате меня? — Док... — слабо начинает Драгнил, медленно перебирая ногами в сторону двери. — Она... Там... Моя Люси... Невольно содрагиваясь, Вайс перехватывает своего пациента, который опять чуть не потерял сознание. — Да куда Вы всё рвётесь? Вам срочно надо сесть хотя бы. — Люси... — Вы слышате меня? Нацу, на кой чёрт Вам нужно в палату моей дочери? Но тот будто действительно не слышит. Идёт туда, к голубоватой пластмассовой двери. А доктор подчиняется. Ведёт его. Не сопротивляется. Дверь в кабинет открылась с характерным звуком. В кабинет буквально ввалились двое санитаров, придерживая несносного больного. — Отпустите меня, мать вашу! — гневно и с ненавистью выпаливает Дракон. — Я сам, чёрт возьми, могу дойти до этого хмыря! Леденящее душу спокойствие. Единственное, на что был способен врач, смотря за тем, как его пациента держат санитары. А тот бьётся, вырывается. Пытается что-то доказать. Что-то настолько далёкое от реальности, что таковой не является. Бред. Свой личный. Индивидуальный. И... Жестокий? Да, пожалуй. Ведь безумие победило. Сломало его. Такого живого, естественного. Он стал игрушкой в руках собственного сознания. — Успокойтесь, Нацу, — сделав акцент на имени, доктор вальяжно махнул своим подчинённым, чтобы те отпустили окончательно обезумевшего пациента. Удивлённо переглянувшись, санитары всё же послушно исполнили распоряжение. В итоге, Дракон едва не упал лицом на пол. Кивнув своим подчиненным на дверь, доктор слегка хмурится. Всё же, как принято, такого рода беседы принято проводить наедине. Без посторонних. — Нам надо поговорить. Тяжело дыша и едва слышно шепча нечленораздельную речь себе под нос, пациент выпрямился. Гордо. Так, как принято в высших домах. Глаза его сверкали. От влаги. От искры радости. От лёгкого гнева. И от усталости. Но было в них что-то ещё. Едва заметное. Мимолётное. Если бы доктор не был так сильно погружён в себя, то заметил бы, что это была растерянность. Да-да. Самая обычная растерянность. Ни злоба, ни агрессия, кои тот излучал с виду. Словно щенок, брошенный на улицу зверскими хозяевами, он был потерян в потоке собственных чувств. В потоке противоречий. Стоило двери закрыться с легко слышным щелчком, доктор нервным движением поднялся со своего места, сверля взглядом Нацу. — Какого чёрта происходит?! — нервозно начинает врач, не отдавая себе отчёта в своих словах. Он сам ненароком сломался. Да вот только понять это — выше его сил. Эмоции заполнили его, не оставив и проблеску самоконтроля. Во что Нацу его превратил? Излишне человечный. Настоящий. Не психиатр, готовый отвергнуть всё и вся. Живой. — Что за цирк Вы устроили? — сбавив тон начинает врач, всё ещё не сводя пристального взгляда со своего пациента. — Каждый божий день рвётесь ко мне в кабинет. Порой калечите случайных больных, отталкивая их со своего пути в стену или, что ещё хуже, на пол. Что происходит, Нацу? Драгнил заёрзал на месте. Доктор почувствовал, что оказавшись с ним наедине вместо гнева пришла неловкость. И даже, в какой-то степени, страх. Бывалая решимость ушла на второй план, уступив место детскому страху. Треклятые воспоминания начали действовать на призму его восприятия. — Я... — в голосе проскальзывает волнение. — Я не понимаю... — Док, — резко обрывает Нацу своего врача, поднимая на того взгляд полной решимости, — я больше... Не верю тебе. — Нацу... Зачем Вам туда? Смотря за тем, как Дракон, перебарывая своё состояние, нажимает на ручку двери, доктор невольно вздрагивает. Волнение, которое испытывает его пациент, почему-то передается и ему. — Там Люси, — в очередной раз повторяет одно и тоже. — Она там. Ждёт меня. Дверь поддаётся и едва слышно открывается. Вайс, стоящий чуть сбоку от своего пациента, невольно задерживает дыхание. Эта волнительная атмосфера, которую создал Нацу, без всякого сомнения подхватила и его. Причем здесь Люси? Ведь там Оливия. Его дочь. Что заставляет этого несносного человека подниматься сквозь боль и идти туда? Что?... — Люси... — едва слышно произносит тот. Но Вайс услышал. С силой сжал руки в кулаки. — Люси мертва, — непривычно жёстко начинает врач, — а Оливия жива. Это разные люди. И последняя — моя дочь. Невольно поразившись своей бестактности, доктор вздрагивает. Но Нацу молчит, опустив взгляд. Ах, да... Как он мог забыть? Те лекарства, коими того накачали препятствуют его эмоциям в полной мере выйти на волю. Уничтожают его истинное «Я». Погибель не физическая, а душевная. Куда страшнее и подлее. Вайс неловко облокачивается на свой стол. Зачем он всё это затеял? Зачем месяц держит этого парня в темнице и подсыпает ему в пищу порошок, который стирает его внутренний мир? Ведь, когда Нацу ввалился в кабинет, дёргаясь, пытаясь выбраться из стальной хватки, это был он. Настоящий. Со своим мнением. Со своими чувствами. Но тот порошок, действия которого, судя по реакции Дракона, уже начали вступать в силу, сломал его. Теперь перед ним стоит сделанная в больнице копия. «Похоже, зря я решился на этот разговор», — устало подумал врач, нервно теребя рукав своего халата. — Люси жива, — слышится рык. — Жива, чёрт побери! Ошалело подняв свои затуманенные глаза, он делает шаг. — Я не верю тебе. Или ты думал, что я не замечу ту белую херню, которую твои дружки мне добавили в еду? Вздрогнув от этого злобного голоса, Вайс отходит к окну. Чувствует, как руки начинают потеть, а во рту ощущается сухость. — Это всего лишь обычное ле... — Заткнись! — вырывается громкий крик. — Ты запер меня здесь, чёрт побери. Подложил мне какие-то таблетки. Подальше от Люси, да? Я... Я хотел с ней поговорить. Просто поговорить, понимаешь? Не помнит меня? Мне начхать! Я хочу видеть её! Просто знать, что с ней всё в порядке! Док, твою мать, выпусти меня к ней! Кнопка вызова санитаров. Да. Он нажал её. От страха. Не выдержал этого гневного взгляда. Этих слов, впивающихся в его сердце словно игла. Не выдержал... А Нацу подходит всё ближе. — Выпусти меня! — сшибает колонку компьютера с рабочего стола. — Я должен её увидеть! Я... Игла вонзается в руку оторопевшего пациента. Не сопротивляется. Да. Так и должно быть. Прозрачная жидкость уже растекается по его телу, отупляя зов разума. Доктор, смотревший за работой санитаров, едва хмурится. Когда наконец-таки лекарство было введено в пациента, Вайс, кивнув своим подчиненным на дверь, устало облокачивается на стену. Перед тем, как разбушевавшегося пациента вывели из кабинета, Вайс, садясь за рабочий стол, ровным тоном сказал Дракону то, что на протяжении этого месяца терзало его сердце: — Знаешь, Нацу, я уже успел пожалеть... Что мы с тобой вообще встретились... Это было последнее, что смог расслышать Драгнил перед тем, как погрузиться во мрак. Дверь со скрипом открылось. Легкий хлопок. Доктор Вайс вновь остался один. — Люси... Слезы, невольно навернувшиеся на глаза, делают её образ слегка расплывчатым. Неясным. Но Нацу точно знает — это она. Её пшеничные волосы. Её прекрасная беззаботная улыбка. Её сияющие глаза. Синяя рубашка, которая велика по размеру, и капельница рядом. Такая атмосфера... Но это неважно. Она живая. Она рядом. Делает шаг. Невольно содрогается. Чувствует, как подкашивают ноги. Но... Ещё один. Более смелый. — Люси, — уже более чётко проговаривает он. Вздрогнув от неожиданности, «Оливия» откладывает книгу, которую держала в руке. С любопытством склонив голову, она тепло улыбается. Сердце остановилось. На миг. Он почувствовал, как ноги будто приросли к земле. Как становится трудно просто взмахнуть рукой. И... Как же чертовски трудно смотреть ей в глаза после всего того, что было. — Нацу, прошу, покиньте палату! — словно надоедливое жужжание раздается под боком. Но какое ему дело до назойливого врача, когда там, впереди, его Люси? Кажется, будто он умер. Потому что всё это — слишком нереалистично. Так нереалистично, что все слова, которые он берег для неё столько времени, разом вылетели из головы. 4 буквы. 4 звука. Вот всё что ему осталось. Нервозно проводя рукой по своим непослушным волосам, Вайс начал настукивать новый ритм рукой по столу. Такой же нервный. Резкий. Прерывистый. Будто пытаясь таким образом показать всю ту бурю эмоций, которая захлестнула его. Забрала в свои сети.

— Знаешь, Нацу, я уже успел пожалеть... Что мы с тобой вообще встретились...

Слегка прикусывает губу. Злость, в первую очередь, на себя выплеснулась с новой силой. Зачем, чёрт побери, он это сказал? Неужели... Мир Нацу так сильно въелся в его разум? Так сильно, что пробудил ненужные воспоминания? Как и всегда, в подобных случаях лучше всего доктору помогает справиться алкоголь. Поэтому, не раздумывая больше ни секунды, он встает со своего места и подходит к шкафу. Не торопясь достаёт очередную бутылку. Откупоривает её. Наливает слегка красноватую жидкость себе в стакан. Делает глоток. — Извините, мы знакомы? — голос звучит хрипло. Невольно отступив назад, Нацу с неверием смотрит на девушку. Та смотрит на него с долей непонимания. Не помнит? Она не помнит? Но ведь... Это невозможно, так? Он не придумал тот мир. Он ни черта не придумал. И её тоже... Тогда почему? Почему не помнит? Как можно забыть ту первую встречу в порту, когда они вместе спасли девушек с коробля? Как можно забыть то, как Мира ставила метку гильдии? Как можно забыть первую встречу с Эльзой? Как можно забыть битву с «Фантомом»? С обезумевшим Джераром на Райской башне? С Гриммуаром? С Зерефом?... — Л-Люси... Лёгкий стук в дверь. Нервно прошептав не самые приятные слова в адрес вновь пришедшего, Вайс всё же отпер свой кабинет. — Кого там ещё принесло... — недовольно сквозь зубы произносит хозяин кабинета. На пороге, улыбаясь в тридцать два зуба, стоял давний знакомый семьи Вайсов — Освальд Голдстен. Не смотря на свой возраст (а тому было уже за пятьдесят), всегда бодр и пылает жаждой узнать что-то новое. Его золотые волосы сегодня были собраны в хвост. На врачебном халате был вышит довольно специфичный герб, который тот называл «Саблезубым тигром». Как бы руководитель пансионата ни пытался узнать его значения, Освальд лишь слабо улыбался и упорно молчал, либо ловко сменял тему. — Что, твой дракоша опять шалит? — задорно начинает вновь пришедший, проходя в кабинет даже не здороваясь. Устало прикрыв глаза, Вайс облокачивается на спинку стула. — У меня нет настроения выслушивать твои «смешные» шуточки, Освальд. Чего тебе? — У-у-у... Совсем заскучал. Не апатия ли часом, друг мой? Посетитель вальяжно садиться напротив, весело перебирая брелками на своих ключах. Поглядывая на своего коллегу исподлобья, слегка хмурится. — Но я пришёл по делу, — меняет свой игривый тон на деловой, что, несомненно, привлекает внимание руководителя пансионата. Подавшись вперед, Вайс неловко берет со стола ручку, начиная вертеть её в руке. Это всегда помогало ему чуть успокоиться. — Ну? — нетерпеливо начинает тот. — Это касается твоего Дракона, Эрн. Похоже, у того объявилась родня. — В каком смысле? — непонимающе переспрашивает врач, заерзав на месте. — В самом прямом смысле, приятель, — невесело улыбнувшись, берет в руки стакан с алкоголем, который стоял на столе рядом с Вайсом, и делает маленький глоток. — Они ждут внизу тебя для серьезного разговора. Ох, чую, не настроены они на милую беседу! — Что ещё за бред? — недовольно вскочив со своего места, Вайс идет в сторону двери быстром шагом. Освальд, внимательно наблюдавший за ним, неожиданно произносит: — Я вчера прочитал значение твоего имени... Борец со смертью, ведь так, Эрн? Так тебя назвал твой отец? Доктор останавливается около двери. Не поворачивается. — Не вспоминай его при мне, — вполголоса начинает тот. — Для меня он больше не отец. — Ну-ну... Дверь в очередной раз за этот день противно скрипит и закрывается с шумом. Смотря за ней, Освальд печально улыбнулся. — Борец со смертью... Роуг... Твой сын имел право знать правду... По крайней мере, пока ты был жив... Алкоголь приятно обжигает горло. Голдстен, осушив стакан, выходит из кабинета. На столе Вайса тот оставил один из своих многочисленных брелков. Это был герб Хвоста Феи.