Ночь в Опере

Что имеешь, то храни, - Отец учил меня. На колени усадив И трубкою дымя, - Живи, глупцов и подлецов, Компаний сторонясь. Храни свое, хорошую Компанию ценя. Прошла неделя с того времени, как Майкрофт Холмс должен был вернуться из Брайтона, а вестей от него не было. Как нарочно, Шерлок тоже не появлялся в пределах видимости, и спросить было не у кого. Лестрейд даже не знал, что ему делать: злиться или переживать. Холмс обещал написать ему сам, но слова своего не сдержал. Будь на месте Холмса любой другой человек, Лестрейд бы решил, что его попросту игнорируют и не желают больше знать. Но после того, что у них было с этим мужчиной, Лестрейд не мог понять, что могло случиться. Поэтому он всё-таки решил написать Холмсу на его клуб, адрес которого был во всё том же альманахе: «Кто есть кто в Британии» за 1880 год. «Дорогой мистер Холмс, я всё жду Вашего письма, а его нет. Я не знаю, что мне думать. Вас нет, и мне будто не хватает одной руки или одного глаза. Я постоянно отвлекаюсь, задумываясь о Вас. Иногда мне кажется, что всё это мне приснилось. Может, и правда приснилось? Такое не могло случиться со мною! Жду весточки от Вас!» Майкрофт Холмс, получив письмо и прочитав его, не мог сдержать тяжёлого вздоха. Он ждал его и боялся. Он хотел сначала снова научиться ходить, а потом уже встречаться с Грегом. И теперь он разрывался на части: ему очень хотелось обнять своего дорогого мужчину, слиться с ним в бесконечном объятии, найти на земле свой рай. А с другой стороны, он бы хотел подойти к нему на своих ногах. Быть с ним на равных. Чувствовать себя сильным и, в какой-то мере, всемогущим. Впрочем… Майкрофт задумался вдруг о том, как бы он отреагировал на инспектора, будь он здоров? Вот он заходит в комнату, где Лестрейд допрашивает свидетелей убийства в Опере, и видит перед собой немолодого, хотя и очень симпатичного мужчину. У мужчины привлекательные карие глаза. Он достаточно высок ростом и статен. В остальном… в нём, действительно, нет ничего особенного… Это особенное в инспекторе появилось потому, что Майкрофт смотрел на него из инвалидного кресла! Майкрофт закрыл глаза и схватил себя за предплечья. Мысль о том, что он полюбил Лестрейда только потому, что был беспомощен и нуждался в добром друге, пробила огромную дыру в его груди. Было так больно, что хотелось умереть. Он соблазнил Лестрейда, потому что ему стало скучно? Иначе почему? Если задумываешься об истоках своей любви, не значит ли это, что любви нет? Что ты просто не способен на это? Не способен полюбить? Не потому, что черств душою, а просто потому, что у этой любви нет будущего. И от неё больше хлопот, чем счастья, и поэтому логика перевешивает сердце? «Готов ли он умереть за Грегори Лестрейда?» «Готов убить, но умереть не готов». «Готов ли просыпаться с ним в одной постели, как бы дико это не звучало?» «О боже, конечно!» «Так что же ты хочешь от себя? Каких великих ощущений? Ведь ты и так полон этим человеком. И если не думаешь о нём часами, то думаешь о себе. О себе, как о второй половине этого союза!» Мистер Майкрофт Холмс мог кого угодно убедить, что белое – это чёрное, а чёрное — это белое. И сам пал жертвой собственного изворотливого ума. Он убеждал себя, что любит Грегори Лестрейда, и сам же не верил себе, потому что убеждать он умел хорошо. Помучавшись так примерно с час, Майкрофт сел за сочинение ответного письма. Он решил написать, что на самом деле чувствует. Или думает, что чувствует. О том, что задевает его сердце. Вообще обо всём. «Мой дорогой друг! Милый Грег, я думаю сейчас только об одном: как мне побыстрее встать на ноги и пойти. Стать таким, каким был раньше. Хотя этот опыт с моей беспомощностью очень сильно изменил меня — я стал другим. Возможно, эти изменения и привели к тому, что я влюбился в Вас. Выздоровев, я боюсь потерять чувства к Вам. Я действительно страшно боюсь их потерять. Это терзает и мучает меня. Я могу быть неискренним и притворяться перед кем угодно — такова моя жизнь и работа. Я могу лгать, но только не Вам. Если моя любовь к вам уйдёт, значит, уйдёт и моя душа. Значит, я никогда и никого не смогу полюбить. Я просто не создан для этого. Я ничего не могу ни предсказать, ни предугадать. Простите меня! Подождите немного! Я не прошу! Я умоляю! И требую! Я не дам Вам уйти из своего сердца... скорее всего. Но если охлаждение всё же случится, поверьте, не будет на свете человека, несчастнее меня. Ваш, М.Х.» Написать это письмо было безумием! Майкрофт знал человеческую породу. Мало кто способен на столь самоотверженную любовь, какую он требовал от Лестрейда. Он хотел почти невозможного. Он отослал письмо с секретарём, но ответа не получил. Секретарь сказал, что Лестрейд при нём открыл письмо, прочитал его и сказал, что ответа не будет. Сердце оборвалось. Майкрофт заставил себя переключиться на отчёт агента о создании Германией самоходной военной машины. Искушение пустить за Лестрейдом «топтуна» было огромным. Майкрофт Холмс хотел знать обо всём, что происходит с инспектором: с кем он встречается, какие у него дела. Но Холмс понимал, что читая эти отчёты, он неизменно будет по много часов думать о Лестрейде, будет вспоминать проведённое с ним время и желать увидеть его как можно быстрее. А этого нельзя было допустить. Лестрейд никогда больше не увидит его инвалидом. Спустя неделю после отправки письма старший Холмс прочитал в газетах о громком аресте лорда Блэкберда. Скотланд-Ярду удалось доказать, что старший сын недавно умершего старого лорда Блэкберда подстроил гибель кухарки своего отца, которая, судя по записям в церковной книге графства Йоркшир, была законной женой лорда и матерью его сына. За убийство троих человек лорду грозило повешение. Инспектор Лестрейд никак не упоминался в статье, и это немного встревожило Холмса. На его счастье, в тот же вечер к обеду появился Шерлок и будто невзначай завёл разговор о деле лорда Блэкберда. — Лестрейд послушал меня. Я говорил с одним старым слугой, уже не служившим у лорда Блэкберда, и он сказал, что старый лорд очень любил Джулию, свою кухарку, и леди Блэкберд часто заставала их наедине. Старая леди грозилась выгнать кухарку, но та была просто гением на кухне. — Проще потерять мужа, чем кухарку? — Ничего удивительного. Проще разбить сердце другому, чем признать, что у тебя тоже есть сердце. — Шерлок. Я не понял тебя, — Майкрофт положил столовые приборы на стол. — Всё ты прекрасно понял, брат. — Прошу, оставь этот разговор. — Если бы я знал, что ты так жесток, я бы не торопился стать сводником. — Что ты имеешь в виду? Объяснись! — сверкнул ледяным взглядом Майкрофт. — Я видел, как вспыхнули глаза Лестрейда, когда он увидел тебя ещё в Опере. Я хорошо его изучил. Мне и раньше казалось, что его в какой-то мере привлекают мужчины. Его воспитание и положение никак не способствовали развитию этой наклонности, но иногда его выдавали заинтересованные взгляды, которые он бросал на определённый тип мужчин. — И что же это за тип? — не удержался от вопроса Майкрофт. — Высокие мужчины с изящными руками, приятными манерами, создающие хорошее впечатление, но, по сути, очень замкнутые люди. Однажды нам пришлось общаться с как раз таким преподавателем биологии одного Лондонского колледжа, я заметил, что Лестрейд не спешит уходить: он всё расспрашивал и расспрашивал того молодого профессора о том, что уже не относилось к делу. — Зачем ты это рассказываешь? Хочешь, чтобы я ревновал? — Хочу, чтобы ты наконец-то понял, во что втянул инспектора. Ты заставил его осознать себя. Его плотский голод разбужен, а ты отверг его. Он будет искать контактов с сомнительными личностями, которые смогут дать ему это, и однажды он будет опозорен. — Этого не будет! — Почему же? — Шерлок посмотрел на брата колючим, неприязненным взглядом. — Назови хоть одну причину. — Я смогу защитить его! — Правда? — Шерлок давно не разговаривал таким тоном с братом. Майкрофт хотел оборвать его, но не мог — младший Холмс был прав. Однако он счёл нужным возразить: — Он будет благоразумен. — Ты был благоразумен даже сидя на горшке, как говаривала наша матушка. Но это не помешало тебе связаться с Висконти в юности… Повисло молчание. Шерлок вдруг понял, что позволил себе слишком много. Но после небольшой паузы он всё-таки счёл нужным добавить: — Я видел инспектора сегодня. У него взгляд приговорённого к смерти. Обед продолжился в тягостном молчании. Не то чтобы братьям не было что сказать друг другу, но каждый из них боялся переступить черту сдержанности, за которой любой разговор мог перейти во взаимные упреки и оскорбления. В ту ночь Майкрофт Холмс долго не мог заснуть, а когда заснул, то почти немедленно проснулся: постельное бельё было жарким и душным, а его руки и ноги при этом оставались ледяными. Он ворочался и перекладывал подушки, пока совершенно не обессилел. Лишь когда окна спальни начали светлеть, он заснул. Ему снилось, что он идёт по зелёному парку, по аккуратной, посыпанной морским песком дорожке. Вдоль дорожки качали тяжёлыми головками золотые астры, и это почему-то кажется Майкрофту дурным предзнаменованием. Гайд-парк, а это именно он, закручивает свои дорожки в зелёный лабиринт, удлиняет их до невозможности. Он идёт, убыстряя шаг, пока не видит скамейку и сидящего на ней человека. Хотя человек сидит спиной к нему и частично скрыт спинкой скамейки, Майкрофт сразу же опознал в нём Лестрейда. Он подошёл ближе, но Лестрейд даже не обернулся. Возле Грега на скамейке лежала коробка, повязанная подарочным бантом. Майкрофт хотел окликнуть Лестрейда и поздороваться с ним, но не мог. Он мог только заворожено наблюдать, как Лестрейд развязывает пышный бант и открывает коробку. На дне коробки лежит пистолет. Инспектор какое-то время смотрит на него, потом берёт его в руку и подносит к виску. Майкрофт пытается схватить его за руку, но не может — тело Лестрейда будто бы в другом измерении. Раздаётся выстрел. Майкрофт вздрагивает и чувствует, как на него брызжет горячая кровь. Теперь всё кругом в крови. Майкрофт пытается увидеть лицо Лестрейда в последний раз, обходит скамейку по немыслимой траектории. Но лица у Лестрейда нет. Есть кровавое месиво и свисающее на нитке нервов белое глазное яблоко.