Вейдер

Бросив коронное: — Ганда да веллия, — Уотто вылетел из магазина. Я кивнул, давая понять, что понял приказ и поспешил к прилавку. Если ты раб, то и действуй как раб. Простую мысль приходилось повторять про себя по нескольку раз за час. Мальчишка должен знать свое место, молчать, не спорить, подчиняться — когда-то я это ненавидел, теперь же было попросту невыносимо. Раздражение накапливалось и искало выход, но все что я мог — вспоминать изощренные ругательства на известных мне языках. Необходимость следить за жестами и выражением лица, чтобы не провоцировать хозяина, постоянно поддерживать Сокрытие Силы: темная, холодная и пугающая аура подходила Главнокомандующему Империи, а не ребенку — буквально сводила с ума. Так началась моя вторая жизнь. С психологической пытки и тысячи неразрешимых вопросов. Я мог бы убить Уотто, но смерть его не несла в себе ни смысла, ни цели. Из рабства она не поможет выбраться. Нас с мамой выставят на торги, и останется лишь гадать, кто будет новым владельцем, и не разлучат ли нас навсегда. Побег тоже не рассматривался. Вживленный передатчик угрожал даже мне. Когда-то я думал, что достаточно будет найти его, а там что-нибудь придумается, но нет. При освобождении меня Квай-Гоном взрывное устройство деактивировали, но джедаи, нашедшие его в основании черепа, посчитали опасным полное удаление. Через несколько месяцев после Мустафара на одном из заданий я вынужденно сотрудничал с ледорубом, который рассказал, подписав себе тем самым смертный приговор, что передатчик можно снова перевести в рабочий режим. Медицинские дроиды наотрез отказались «подвергать жизнь пациента необоснованному риску», но я не должен был иметь настолько слабого места, так что при следующем плановом осмотре я подорвал эту бомбу с помощью Силы, постаравшись максимально ограничить радиус поражения. Отделался недельной комой, парой позвонков, которые оперативно заменили имплантатами и неполным разрывом спинного мозга. Второй раз, правда, через такую процедуру проходить не хотелось, так что следовало искать другой путь. Но этой проблемы вообще не возникнет, если я не выберусь из рабства. Слушая чужие разговоры о событиях в Галактике, я убедился, что они развиваются аналогично. Значит, самым очевидным вариантом, будет прилет через несколько месяцев Квай-Гона и… Падме. Я потряс головой. Мои чувства к ней сейчас не имели никакого значения, я должен был их отбросить. Желанная и одновременно опасная возможность. Если я повторю все, что сделал раньше, то освобожусь и спасу ее. Именно мой, пусть и случайный, выстрел уничтожил станцию управления дроидами, прекратив битву. Без него шанс, что Набу падет, а Падме погибнет, слишком велик. На противоположной стороне были джедаи. Если я рискну, то окажусь в их Храме на Корусанте в центре внимания Совета. Мне придется хорошо подготовиться к этой встрече, если я хочу выйти оттуда живым. Я не Сидиус, мои умения лежат в иной области, нежели обман и маскировка, так что начинать тренироваться придется практически с нуля. Хватит ли мне таланта и времени — неизвестно. Было безопаснее для меня лично во время визита Квай-Гона полностью скрыть свое присутствие в Силе и не показываться ему на глаза. Пусть он никогда не узнает о существовании Избранного. Я не сомневался, что он найдет способ улететь с Татуина без моей помощи, но этим я сам подписал бы Падме приговор. Да — в новой реальности вряд ли между нами будут отношения, она любила рыцаря-джедая Энакина Скайуокера, существующего теперь только в моих воспоминаниях. Да — если она все же свяжет свою судьбу со мной, она станет моей слабостью, которую Палпатин не преминет использовать против меня. Да — учение ситов дает мне однозначный ответ, что я обязан выбрать. А как я буду жить, зная, что своим бездействием убил ее? Столько вопросов и ни единого ответа. — Киккеюна ту ком? — голос Уотто вывел меня из раздумий. — Нобата, — ответил я. — Пунуу са рии болла слагва, — посетовал тойдарианец. — Ото гондамак Шми то Кхи`ку да пачии. Хопа чиикта ум добра, но нибоба ю туунг артикии. — Каваа ту до, — махнув рукой Уотто, я выскочил за дверь. Кхи`ку был старым, постоянно харкающим кровью тви`леком. Он торговал проводами, переключателями, разъемами, разнообразными креплениями — всей необходимой для успешного ремонта мелочью. Падальщик — он подбирал и разбирал даже то, чем побрезговали джавы. Качеством его товары не отличались. Чтобы найти хоть что-то стоящее могло потребоваться несколько часов, но при этом его цены держались втрое ниже, чем у остальных. Потому владельцы более респектабельных магазинов иногда посылали рабов покопаться на его свалке. Сделав крюк, я забежал домой, прихватил теплые накидки для себя и мамы. Слушать завтра с утра ругань Уотто хотелось меньше всего, поэтому в мусоре у Кхи`ку мы будем копаться, пока нас не выгонят. Старик в свою очередь подольше продержит лавку открытой, так что возвращаться придется по ночному холоду. До лавки я добрался без приключений. В статусе раба все же есть одно преимущество: твоя стоимость определена, и это останавливает многие необдуманные действия. Мама сидела на заботливо предложенной ей хозяином грязной подстилке и перебирала шурупы, лежащие большой кучей на полу. Хорошие она складывала в свою корзину, остальные — в ведро: — Здорово, что ты пришел, Эни, — обрадовалась мама, — Я здесь уже три часа. — Разомни ноги, — сориентировался я, — попей воды, а я пока поработаю. Оценив задачу, я обреченно вздохнул. За время поисков мама выбрала едва ли с десяток, в то время как проржавевших, поломанных, гнутых, с сорванной резьбой было уже более тысячи. С помощью Силы я мог бы отыскать все нужное за несколько минут, но использование любой, даже такой тривиальной, способности прервет Сокрытие, и окружающие, в том числе и мама, почувствуют Тьму, а этого нельзя допустить. — Попей и ты, — тви`лек поставил передо мной стакан с мутной жидкостью. Обычная вода только с песком. Кхи`ку будто нарочно не протирал посуду перед использованием. — Спасибо. Скажи, а почему ты разговариваешь на основном? — все детство я хотел спросить его, но никак не получалось собраться с духом. Не то чтобы меня сейчас это действительно интересовало, но если уж выпал шанс, то я обязан был им воспользоваться. — Я, Эни, — старик в очередной раз закашлялся, — слишком болен и беден для гордости. — Для гордости не бывает препятствий, — неожиданно даже для самого себя сказал я. Кхи`ку мне не ответил, и дальше мы сидели в абсолютном молчании. Я снова задумался о Падме. Чувства продолжали бороться с разумом. Я должен был оставить ее… и я не мог так поступить. Она не станет твоей, повторил я себе, она никогда не полюбит Вейдера. Я ведь понял это еще тогда, стоя над трупом Нута Ганрея. Понял, что по возвращении на Корусант меня ждёт серьезный разговор, который положит конец нашим отношениям. Понял, но не захотел поверить. Неужели я так ничему и не научился? Монотонная работа успокаивала даже меня, минуты летели незаметно, складываясь в часы. Сомнения отступили. Что толку вертеть в голове одно и то же, если все равно не принимаешь конкретного решения? Как я и предполагал, к полуночи мы закончили, отобрав около сотни пригодных для дальнейшего использования шурупов. Гораздо меньше ожидаемого, но теперь Уотто лишился повода для криков, что не могло не радовать. Улицы Мос Эспа не нуждались в освещении, лишь редкие факелы отмечали входы в важные заведения. Три луны Татуина, из которых две были видны обязательно, обеспечивали достаточно светлые ночи. Уставшие и мгновенно промерзшие, несмотря на захваченные мной накидки, мы медленно брели домой. Разговаривать ни мне, ни маме не хотелось. Только спать. Они вышли из переулка и перегородили нам дорогу. Двое мужчин и родианец. Неместные, скорее всего контрабандисты. От них несло дешевой выпивкой, и они еле держались на ногах. Меня передернуло от отвращения, а сердце учащенно забилось, предчувствуя проблемы. В статусе раба все же есть одно преимущество: твоя стоимость определена, и это останавливает многие необдуманные действия. Многие, но далеко не все. — Что у нас тут? — мерзко хрюкнул один из людей. — Малышка и сопляк! — Мне сопляк неинтересен, а вот она… — задумчиво протянул второй. — Чуба са кучуу! Чии шаг! Добра стука чиикта фу Уотто дюнеена! — в родианце еще оставался здравый смысл. — Так мы заплатим, — осклабился первый. — За аренду. Тридцать пигет, даже крылатый ублюдок не устоит. — Эни, беги домой, — шепнула мне мама. Воспоминание раскаленной иглой вонзилось в мозг. Слова, позы, жесты — все повторялось до мелочей. В тот день я послушался ее и убежал, маленький мальчик не ровня трем пьяным бугаям. Я не спал всю ночь, меряя шагами маленькую кухню. Мама вернулась с рассветом. В разорванной одежде и с красными от слез глазами. Эти же… особи на следующий день действительно пришли к Уотто и долго с ним о чем-то спорили, но, в конце концов, они ударили по рукам, скрепляя сделку. Мама никогда так и не сказала мне, что именно произошло, а мне не хватило опыта понять самому. Мой детский ум пометил это происшествие как непонятное, но незначительное: ведь мама была жива и даже находила в себе силы улыбаться — и похоронил в глубинах памяти. Но теперь я понимал, и злость поднималась из самых глубин души. На контрабандистов, которым не сиделось в кантине, на себя — за забывчивость, на маму — за покорность. Ярость ослепила меня, вложила в голову лишь три слова. Этого. Не. Будет. — Эни? — тихо позвала мама. — Нет, — отозвался я, шагнув вперед и повторяя свои мысли. — Этого не будет. Я отпустил себя. Сжатая с момента возрождения до размеров крохотной точки, уставшая быть сдерживаемой и питаемая гневом, моя Сила быстро распространилась по Мос Эспа, внушая страх всем его обитателям. Я почувствовал, как во дворцах Джаббы и Гардуллы музыканты, испугавшись, сбились с ритма, как жители спешно захлопывали ставни и двери, молясь, чтобы неведомое нечто не обратило на них взор. Что бы я теперь ни сделал, свидетелей не будет. Мысль подстегнула меня, заставила ухмыльнуться. — Надо же какие мы гро… — человек осекся, почувствовав настоящую угрозу. — Слушай, парень, мы… это… погорячились… Я не стал слушать, не стал отвечать. Я слишком долго ждал, слишком многое стерпел, раздражение слишком давно искало выход. Вытянув руки, я Силой поднял их всех троих в воздух и медленно, так медленно, как только мог, стал сжимать их внутренности, превращая те в кровавую кашу. Разрыв Силы. Моя любимая способность. Ночную тишину улиц, лаская мой слух и питая Тьму, разорвал животный визг ужаса и боли, хруст ломающихся костей. Они бились в агонии в невидимых сетях Силы, а я впитывал их смерть, радовался ей. Но как бы я ни старался растянуть это темное удовольствие, оно закончилось вместе с их жалкими жизнями. Я опустил руки, и бесполезные пустые оболочки с противным хлюпаньем упали на песок. Несмотря на холод у меня на лбу выступил пот, и я с некоторым удивлением обнаружил, что устал и тяжело дышу. Видимо, все-таки для моего девятилетнего тела такие нагрузки оказались чрезмерны, но сил выкинуть тела в пустыню, где их пожрут вомп-крысы, а уцелевшее заметет песком или растащат тускены, еще хватало. Хорошо, что явных свидетелей убийства не было, рассказы о мальчике, буквально раздавившем трех взрослых мужчин, в преддверии прилета джедаев несли бы в себе большую опасность. Мысли прервались, и я тупо уставился перед собой. Свидетелей. Не было. Идиот! Гнев опять затуманил тебе мысли! Я подавил первый порыв обернуться, заставил себя не двигаться и аккуратно прикоснулся Силой к маме. Решение оказалось верным. Ее разум был парализован диким животным страхом. Сделай или скажи я сейчас хоть что-нибудь, я рискую свести ее с ума. Наилучшим выбором было оградить ее от источника проблемы. От меня. Силой я аккуратно приподнял тела и не спеша направился к окраине города, прочь от мамы. Она не стала идти за мной или звать, просто смотрела вслед, пока я не скрылся из виду. Тьма, подчиняясь моей воле, вползала в каждый дом на пути и заставляла его жильцов замирать на месте от ужаса, не выглядывать на улицу, тех же, кто спал, награждала отвратительными кошмарами. Пусть. Мос Эспа заслужил свою долю страданий. Останки контрабандистов я засыпал песком в двух километрах от города. Настало время возвращаться домой. Но стоило ли? Промелькнула идея отправиться в лавку Уотто и переночевать там, но я задавил ее в зародыше. Мама наверняка уже пришла в себя, хотя бы немного. Ей появилось, что сказать, а я обязан был выслушать и объяснить. Если же она не захочет меня видеть, тогда… я уйду. От мысли, что вспышка ярости стоила мне матери, к горлу подкатил ком, а в глазах защипало. Нет. Не жалей. Случилось то, что должно. Она в любом случае узнала бы. Плохо лишь то, что это произошло так рано и так… наглядно. Все получится. Она поймет. Обязательно поймет. Подойдя к дому, я снова сжал Силу до размеров точки. На сегодня мама уже почувствовала более чем достаточно. Немного потоптавшись у порога, я тронул сенсор. Дверь открылась. Уже хорошо, значит, она все-таки ждала, что я приду. Или просто забыла запереться? Свет горел только на кухне, куда я и прошел. Мама готовила тушеное мясо. Дорогой продукт, который мы далеко не каждый месяц могли себе позволить. Жест примирения или прощальный ужин? Возможно, все одновременно. — Есть будешь? — без эмоций спросила она. — Да, — я протер руки дезинфицирующей салфеткой и сел. Молчание. Я не знал с чего начать разговор. — Что ты сделал с ними? — мама поставила передо мной тарелку с едой и встала напротив. Через стол. — Закопал в пустыне, — ответил я. — Нет. Она спрашивала о другом. — Убил, — я не выдержал и ударил ладонью по столу. – То, что они хотели с тобой сделать… Я этого никогда не допущу! Как было бы сейчас проще без Сокрытия. Меня не чувствовал никто, но и я ощущал слишком мало. Оставалось ориентироваться на зрение и надеяться на свою сообразительность. Я вспомнил Квай-Гона. Совсем недавно он заставил своего естественного врага слушать себя. Простой, но действенный способ. Может у меня тоже получится? — Прости меня, — я опустил голову. — Я не хотел тебя напугать. Только защитить. — Что ты сделал? — снова повторила мама. Вот оно. Видимо матери все-таки у меня больше нет. Я вернулся, чтобы спасти ее, а вместо этого сам уничтожил. Как Падме. Так… глупо. Но нужно было отвечать на вопрос: — Я… Ты права, я мог убить их быстрее. Не так больно. Они разозлили меня, и… я сделал то, что захотел. — Ты не жалеешь, — не вопрос, утверждение. — Только о том, что ты увидела это, — я подбирал слова очень осторожно. — Со мной… кое-что произошло, я изменился, и исправить уже ничего нельзя. Меня многие назовут чудовищем, а мои способности — злом. Наверное… они будут не так уж и неправы. И я… пойму, если ты теперь думаешь так же и… не хочешь, чтобы я оставался рядом. Сказав самое главное, я замер в ожидании приговора.